Памяти Сурендры Дахъябхай Патела 2 страница

Не счастливым это утро было для Клодетт Сендерс и Чака Томпсона; в сущности, это утро было не счастливым для всех в Милле.

Но мало кто оказался таким не счастливым, как бывшая девушка Фрэнка Делессепса.

Ее догнали еще две логически связанных мысли, когда она, припертая спиной к поручням, узрела, ка-кие у него выпученные глаза, как он закусил себе язык – так сильно закусил, что зубы глубоко увязли.

«Он сумасшедший. Мне нужно вызвать полицию, пока он меня не убил».

Она обернулась бежать по коридору в кухню, чтобы ухватить там со стены телефонную трубку и на-жать 911, и тогда начать орать. Сделала два шага и перецепилась о полотенце, которым до этого у нее была обмотана голова. Быстро восстановила равновесие – бывшая черлидерша в школе, и привычки ее не оставили, – но все равно было уже слишком поздно. Ее голову отбросило назад, а ступни перед ней взле-тели вверх. Это он ухватил ее за волосы.

Рванул на себя. Тело его пылало, словно в горячке. Она ощутила биение его сердца: бух-бух, скакало оно наперегонки само с собой.

- Ты, лживая сука! – крикнул он ей прямо в ухо.

Боль иглой глубоко вонзился ей в голову. Она зашлась криком, но этот звук казался неуместно тихим, по сравнению с его голосом. И тут его руки обхватили ее за талию и потащили по коридору с такой беше-ной скоростью, что только пальцы ее ног успевали касаться ковра.

Мелькнул в голове неясный образ себя – фигурки на капоте автомобиля, который несется без тормо-зов, и тогда они оказались на залитой ярким солнцем кухне.

Джуниор вновь вскрикнул. На этот раз не от злости – от боли.

Свет убивал его, поджаривал его вопящий мозг, но он не позволил ему себя остановить. Уже было слишком поздно.

На полной скорости он врезался ею прямо в покрытый пластиком кухонный стол. Тот боднул ее в жи-вот, да и сам сдвинулся, врезавшись в стену. Сахарница с перечницей и солонкой полетели кувырком. Ут-робно фыркнувши, воздух вырвался из ее легких. Держа ее за талию одной рукой, а второй ухватившись за скользкий змеиный клубок ее волос, Джуниор с разворота швырнул ее на «Колдспот»[15]. Она так тяже-ло треснулась о холодильник, что с него осыпалось большинство магнитиков. Лицо ее побледнело от не-ожиданности. Уже кровоточили нос и нижняя губа. Кровь ярко блестела на фоне ее белой кожи. Он уловил ее взгляд, брошенный на полку с химией для кухни, где торчали ножи, и когда она пошевелилась, стараясь встать, он засадил ей коленом прямо между глаз, жестоко ударил. Что-то хрустнуло, словно где-то в со-седней комнате кто-то упустил большую фарфоровую посуду – наверное, блюдо.

«Так я должен был бы сделать Дейлу Барбаре», – подумал он и, сжав ладонями ее пульсирующие виски, сделал шаг назад. Слезы из его глаз бежали ему по щекам. Джуниор уже прокусил себе язык – кровь струилась по подбородку и капала на пол, – но сам он этого не замечал. Слишком сильная боль пронзала ему голову.

Энджи лежала вниз лицом среди рассыпанных магнитиков, на самом большом была надпись: ЧТО ПОПАЛО ТЕБЕ В РОТ СЕГОДНЯ, ЗАВТРА ПРОЯВИТСЯ НА ТВОЕЙ СРАКЕ. Он думал, что она отключи-лась, но тут она вдруг судорожно затряслась всем телом. Пальцы у нее дрожали так, словно она готови-лась сыграть какой-то сложный пассаж на фортепиано. «Вот только единственный инструмент, на котором играла эта сука, это кожаная флейта», – подумал он. У нее начали дергаться ноги, а вслед за ними вступи-ли и руки. Казалось, Энджи старается отплыть подальше от него. Видишь ли, судороги начались у черто-вой сучки.

- Прекрати! – крикнул он, а когда она обосралась, гаркнул: – Перестань! Сейчас же перестань мне здесь такое вытворять, сука!

Он упал на колени, между ногами у него оказалась ее голова, которой она теперь билась об пол, це-луя лбом кафель, как делают верблюжьи жокеи, когда салютуют своему Аллаху.

- Прекрати! Сейчас же перестань, сучище!

Она начала рычать. Как ни странно, громко. Боже, а если кто-то ее услышит? Что, если его здесь сцапают? Это совсем не то, как объяснять отцу, почему он бросил учебу (действие, на которое Джуниор все еще не был способен). На этот раз все может обернуться гораздо хуже, чем урезание на семьдесят пять процентов его месячной нормы денег из-за этой чертовой потасовки с поваром – потасовку, на кото-рую его подстрекнула именно эта никчемная сука. На этот раз Большой Джим Ренни не сможет обработать шефа Перкинса и всех местных задрот. На этот раз…

Вдруг в голове его всплыла картина – пасмурные зеленые стены штатной тюрьмы Шоушенк. Ему нельзя туда, у него целая жизнь впереди. Но он может туда попасть. Даже если сейчас он заткнет ей глот-ку, все равно может. Потому что она раззвонит все со временем. И ее лицо – оно у нее выглядело значи-тельно хуже, чем лицо Барби после потасовки на стоянке – будет говорить само за себя.

Разве что он заткнет ее полностью.

Джуниор ухватил ее за волосы и помог еще приложиться лбом об пол. Надеялся, что так ее полно-стью отключит, и тогда он сможет завершить… ну, это, как его… но она еще сильнее задергалась в судо-рогах. Начала бить ногами в «Колдспот», и оттуда градом посыпались остатки магнитиков.

Он отпустил волосы и сдавил ей горло. Произнес: «Мне жаль, Энджи, так не должно было произой-ти». Но, в действительности, ему не было ее жаль. Ему было лишь страшно, и больно, и брали сомнения, что эта ее агония посреди очень ярко освещенной кухни вообще когда-нибудь прекратится. Даже пальцы у него устали. Кто же мог знать, что это так тяжело – задушить человека.

Откуда-то издали, с юга, долетел грохот. Словно кто-то выстрелил из огромной пушки. Джуниор не обратил внимания. Джуниор сосредоточился на том, чтобы удвоить свои усилия, и, наконец, подергивания Энджи начали слабеть. Где-то намного ближе – в доме, на этом этаже – послышался глухой звон. Он по-смотрел вверх, глаза широко раскрыты, сначала подумал, что это звонят в двери. Кто-то услышал возню, и уже прибыли копы. Голова у него разрывалась, кажется, он растянул себе пальцы, и все зря. Ужасная кар-тина вынырнула в его воображении: Джуниора Ренни под конвоем заводят в суд округа Касл для объявле-ния приговора, и какой-то коп накрывает ему голову пиджаком.

И тогда он узнал этот звук. Точно так же названивал его компьютер, когда пропадало электричество, и комп был вынужден переключаться на питание от аккумуляторов.

Динь… Динь… Динь…

«Добросовестностью компьютера и собственным воображением я чуть сам себя не засадил в тюрь-му», – подумал он, не переставая душить. Она уже не шевелилась, но он сдавливал ей горло еще не менее минуты, отвернув в сторону свое лицо, стараясь избежать запаха ее дерьма. Как это на нее похоже – оста-вить на прощание такой мерзкий подарок! Как это на них на всех похоже! Эти бабы! Бабы с их племенными хозяйствами! Не что иное, как поросшие волосами муравейники! И они еще говорят, что все проблемы от мужиков!

Он стоял над ее окровавленным, обосранным и, несомненно, мертвым телом, не понимая, что же ему делать дальше, когда с юга отдаленно донесся новый грохот. Не пушечный; но мощный. Что-то взорва-лось. Может, наконец-то разбился красавчик-самолетик Чака Томпсона? А что, вполне возможно; в такой день, когда ты собирался кое-кого просто обругать – сделать втык, и не больше, а она довела тебя до того, что ты был вынужден ее убить, – что-нибудь могло случиться.

Завыла полицейская сирена. Джуниор был уверен: это по его душу. Кто-то заглянул через окно и уви-дел, как он ее душит. Это его побудило к действию. Он бросился через коридор к входным дверям, доб-рался уже до полотенца, сбитого им с ее головы тем, первым, ударом, и остановился. Они же направляют-ся именно сюда, они так всегда делают. Подъедут прямо под входные двери, яркие вспышки их новых све-тодиодных мигалок будут лупить стрелами боли по чувствительному мясу его мозга…

Он развернулся и вновь побежал на кухню. Посмотрел вниз, прежде чем переступить тело Энджи, потому что не мог удержаться. В первом классе они с Фрэнком иногда дергали ее за косички, а она пока-зывала им язык и корчила гримасы, скашивая глаза к переносице. Теперь ее глаза вылезли из орбит, словно старинные стеклянные игровые шарики, а рот был заполнен кровью.

«Это сделал я? Неужели на самом деле я?»

Да. Именно он. И даже одного этого беглого взгляда было достаточно, чтобы объяснить почему. Из-за этих ее падлючих зубов. Из-за этих ее страшенных клыков.

К первой, присоединилась вторая сирена, потом третья. Но они отдалялись. Слава Христу, они отда-лялись. Они направлялись на юг, туда, откуда долетели звуки бомбовых раскатов.

Не смотря на это, Джуниор не стал медлить. Он, крадучись, преодолел задний двор Маккейнов, сам не осознавая, что тому, кто мог бы его увидеть, он просто в глаза кричит, что в чем-то провинился (никто его не увидел). За рядами помидор Ладонны стоял высокий деревянный забор, а в нем калитка. На ней навесной замок, но он, раскрытый, высев на лутке. За свои детские годы, иногда шатаясь здесь, Джуниор никогда не видел его закрытым.

Он приоткрыл калитку. За ней лежали заросли репейника, через которые проходила тропинка, веду-щая к приглушенному бормотанию речушки Престил. Однажды, когда ему было тринадцать, он подсмот-рел, как на этой тропинке стояли и целовались Фрэнк и Энджи, она обнимала его за шею, он сжимал рукой ее грудь, и Джуниор понял, что детство почти закончилось.

Он наклонился и рыгнул в стремительный ручей. Солнечные отблески от воды были злыми, ужасны-ми. Потом зрение у него прояснилось достаточно, чтобы рассмотреть по правую руку мост Мира. Ребята-рыбаки уже ушли оттуда, вместо этого он увидел, как две полицейские машины помчали мимо городской площади вниз по холму.

Зашелся воем городской ревун. Как было заведено на случай прекращения электроснабжения, вклю-чился генератор горсовета, позволив сирене пронзительным голосом сообщить всем эту новость. Джуниор со стоном закрыл себе уши.

Мост Мира на самом деле был всего лишь крытым пешеходным мостиком, теперь уже трухлявым, провисшим. Он имел официальное название: путепровод им. Элвина Честера, а мостом Мира стал в 1969 году, когда какие-то подростки (в свое время по городу распространялись слухи, кто именно) нарисовали у него на боку большой голубой знак мира. Этот знак и сейчас было видно, хотя уже выцветший до призрач-ности. Последние десять лет мост Мира был закрытым. С двух сторон, его пересекали полицейские ленты с надписями: ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН, но по нему, конечно же, ходили. Где-то трижды в неделю там вспыхи-вали по вечерам фонари членов «Бригады ловли голодранцев» шефа Перкинса, светили они только с од-ного или другого конца, но никогда с обеих. Им не хотелось задерживать молодежь, которая выпивала и зажималась там, достаточно было просто их всполошить, чтобы те убрались. Каждый год на городском со-брании кто-то предлагал демонтировать мост Мира, кто-то другой предлагал его отремонтировать, но оба предложения отвергались. Казалось, город имеет собственную тайну, и эта тайна состояла в том, что они хотели, чтобы бы мост Мира оставался таким, как есть.

Сегодня Джуниор Ренни радовался этому факту.

Он проплелся по северному берегу реки прямо до города – полицейские сирены уже затихали вдали, городской ревун выл громко, как и раньше, – и продрался вверх на Страут-Лейн. Посмотрел в обе стороны, и тогда шмыгнул мимо щита с надписью ХОДА НЕТ. МОСТ ЗАКРЫТ. Поднырнул, оказавшись по ту сторону перекрестья желтых лент, в тени. Солнце заглядывало сквозь дырки в крыше, раскидывая яркие монетки света по затоптанным деревянным доскам под ногами, но после адского пламени в той кухне, здесь стояла благословенная тьма. Под крышей в стропилах ворковали голуби. Вдоль деревянных бортов валялись разбросанные пивные жестянки и бутылки из-под кофейного бренди «Алленс»[16].

«Мне никогда от этого не избавиться. Неизвестно, остались ли какие-нибудь частицы моего тела у нее под ногтями, не помню, хватала ли она меня, или нет, но там осталась моя кровь. И отпечатки паль-цев. Есть только два варианта на выбор: убежать или пойти и сдаться».

Нет, был еще и третий. Можно было убить себя.

Ему надо вернуться домой. Задернуть все шторы у себя в комнате, превратить ее в пещеру. Глотнуть еще имитрекса, лечь – может, посчастливится заснуть. И уже потом он, возможно, что-то придумает. А ес-ли за ним придут, когда он будет спать? Ну и что, это освободит его от выбора между Выходом № 1, Вы-ходом № 2 или Выходом № 3.

Джуниор пересек городскую площадь-парк – участок земли, которая находилась в собственности об-щины Честер Милла. Кто-то – какой-то пожилой мужчина, которого он не узнал, – схватил его за руку с во-просом: «Что случилось, Джуниор? Что происходит?», но он только покачал головой, отмахнулся от стари-ка и продолжил свой путь.

Городская сирена за его спиной продолжала реветь, словно на мировую погибель.

ДОРОГИ И ПУТИ

Честер Милл имел собственную еженедельную газету, которая называлась «Демократ». Название вводило в заблуждение, поскольку хозяйка и редактор газеты – должности, которые единолично занимала неугомонная Джулия Шамвей, – была республиканкой до глубины своих костей[17]. Логотип газеты выгля-дел так:

«ДЕМОКРАТ» ЧЕСТЕР МИЛЛА

год основания – 1890

На службе «Маленького города, похожего на сапожок»!

Лозунг также дезинформировал. Честер Милл не был похож на сапожок, потому что напоминал дет-ский спортивный носок, к тому же такой грязный, что мог стоять сам по себе. Хотя и тяготел к намного большему и зажиточнейшему городу Касл Рок[18], который лежал на юго-западе (напротив пятки носка), географически Честер Милл находился в окружении четырех других городков, больших по площади, но менее заполненных людьми: Моттона с юго-востока; Харлоу с северо-востока; с севера ТР-90, населенно-го пункта без статуса города; а на западе – Таркер Милла. Городки Честер и Таркер называли фабрики-близнецы[19], это было, когда они на пару (в те времена в Центральном и Западном Мэне на всю мощь коптило много бумагоперерабатывающих предприятий) превращали реку Престил в грязную, обезрыблен-ную сточную канаву, которая почти каждый день меняла свой цвет, к тому же в разных местах по-разному. В те времена можно было отправиться на каноэ из Таркера по зеленой воде, а, достигнув Честер Милла, плыть уже по ярко-желтой Престил прямо до Моттона. К тому же, если вы плыли на деревянном каноэ, с него, ниже ватерлинии облезала краска.

Впрочем, последняя из тех высокодоходных загрязняющих фабрик закрылась еще в 1979 году. Пре-стил освободилась от чудных цветов, и рыба в реку вернулась, хотя споры, годится ли она для употребле-ния людьми, продолжаются и поныне. («Демократ» по данному вопросу придерживался мысли: «Конеч-но!»)

Количество жителей в городе зависела от сезона. Между Днем памяти и Днем Труда[20] их бывало до пятнадцати тысяч. В другие месяца людей здесь жило немногим более или немногим менее двух ты-сяч, исходя из баланса рождений и смертей в больнице имени Катрин Рассел, которая считалась наилуч-шим медицинским заведением на север от Льюистона[21].

Если бы вы спросили у сезонных жителей Милла, сколько дорог ведет к нему и обратно, большинство из них назвали бы вам две: шоссе 117 – на Норвей и Саут-Перис[22], и шоссе 119, которое ведет на Льюи-стон, проходя перед этим, через центр Касл Рока.

Кто прожил здесь лет десять, мог бы вспомнить, по меньшей мере, штук на восемь больше, двухпо-лосных асфальтированных дорог: начиная с Черной Гряды и Глубокой Просеки, которые тянутся к Харлоу и заканчивая той, которая вьется в направлении ТР-90 и носит название Хорошенькая Лощина (такая же красивая дорога, как и ее название).

Люди с тридцатилетним и более опытом жизни в этой местности, и если бы еще им дать время на раздумья (самое лучшее, в заднем помещении магазина Брауни, где и сейчас топится дровяная печь), припомнили бы, по крайней мере, еще дюжину проселков, чьи названия варьировались от сакральных – Божий Ручей, до бранных – Малая Сука (хотя на местных картах эта дорога обозначалась всего лишь но-мером).

Старейшим жителем Честер Милла на тот день, который с того времени именовали Днем Купола, был Клейтон Бресси. Он также был самым старым человеком на весь округ Касл, а, следовательно, и об-ладателем трости «Бостон Пост»[23]. К сожалению, Клейтон уже не соображал, что это такое – трость «Бостон Пост», да и кто он сам такой – не очень помнил. Иногда он принимал собственную прапраправнуч-ку Нелли за свою, уже сорок лет как мертвую, жену, и «Демократ» еще три года назад перестал брать еже-годное интервью у «старейшего гражданина». (Во время последней такой беседы на вопрос о секрете его долголетия, Клейтон отреагировал восклицанием: «Где к черту мой обед?») Провалы в памяти начали одолевать его вскоре после его сотого дня рождения; двадцать первого октября этого года ему исполни-лось сто пять. Когда-то он был высококлассным мастером, столяром, который специализировался на шка-фах, балюстрадах, фасонной резьбе. В последнее время к его специальностям добавились безоговороч-ное поедание пудинга-желе и способность иногда успеть к унитазу раньше, чем из него изрыгнется с пол-десятка заляпанных кровью камешков.

Но в свои лучшие времена – когда ему было лет восемьдесят пять – он мог перечислить все пути, ко-торые вели к Честер Миллу и из города, и всех вместе их насчитывалось тридцать четыре. Большинство – грунтовки, многие из них всеми забытые, и множество из этих позабытых проселков вились сквозь чащи дремучих лесов, которые принадлежали компаниям «Даймонд Матч», «Континентал Пейпер» и «Америкэн Тимбер»[24].

Итак, в День Купола, незадолго до полудня, каждая из них оказалась наглухо заблокированной.

На большинстве из тех дорог не случилось ничего и близко такого зрелищного, как взрыв «Сенеки-V» и последующей за тем катастрофы лесовоза, хотя кое-какие происшествия все-таки были. Конечно же бы-ли. А как могло обойтись без них, когда вокруг города выросло что-то на подоьие невидимой каменной стены.

В тот же миг, когда распался на две половинки сурок, то же самое случилось с пугалом на тыквенном поле Эдди Чалмерса, неподалеку от дороги, которая носила название Хорошенькая Лощина. Пугало стоя-ло точь-в-точь на линии, которая формально отмежевывала город Милл от поселка ТР-90. Промежуточная позиция собственного пугала всегда веселила Эдди, который звал его Пугалом Без Своей Стороны, корот-ко – мистер ПБСС. Половина мистера ПБСС упала на территорию Милла, половина, как сказали бы мест-ные, «досталась ТР».

В несколько секунд стая ворон, которые пикировали на тыквы Эдди (вороны никогда не боялись мис-тера ПБСС), столкнулась с чем-то таким, чего раньше никогда не бывало. Большинство из них со сломан-ными шеями попадали в заросли и на поля по обе стороны Хорошенькой Лощины. С обеих сторон Купола разбивались и падали мертвыми птицы; потом их тушки стали одним из средств, благодаря которым был выяснен контур барьера.

Около Божьего Ручья копал картофель Боб Руа. Он решил сделать перерыв на ланч (который в тех местах по обыкновению называют «обедом») и возвращался домой на своем старом тракторе «Дир»[25], слушая новенький «Ай-Под»[26], подаренный ему женой на его последний, как оказалось, день рождения. Дом Боба стоял всего в полумиле от картофельного поля, но, на его несчастье, поле находилось на терри-тории Моттона, а дом в Честер Милле. Боб ударился о барьер со скоростью пятнадцать миль в час, слу-шая Джеймса Бланта[27], тот как раз пел «Ты красивая». Он едва касался руля, потому что хорошо видел всю дорогу впереди, вплоть до самого своего дома, и на ней не было никого и ничего. Итак, когда его трак-тор вдруг во что-то врезался и застыл, а подцепленный сзади картофелекопатель подбросило вверх и рез-ко опустило, Боба бросило через капот прямо на Купол. В широком нагрудном кармане его комбинезона взорвался «Ай-Под», но Боб этого не ощутил. Он уже успел скрутить себе шею и разбить череп об то не-что, на которое натолкнулся, и в скором времени умер на земле возле высокого колеса своего трактора, которое так и не перестало лениво вращаться. Ну, вы же знаете, ничто не вращается лучше чем «Дир».

Дорога, которая носила название Моттонской, отнюдь не проходила через город Моттон; она сущест-вовала лишь в пределах Честер Милла. На ней стояли новые жилые дома, и этот квартал где-то года с 1975 назывался Восточным Честером. Владели теми домами тридцати-сорокалетние люди, большей ча-стью «белые воротнички», связанные с Льюистоном-Оберном, куда они ездили работать за хорошие зар-платы. Все эти дома находились на территории Милла, однако многие из задних дворов заходили на тер-риторию Моттона. Так было и у Джека и Майры Эванс, которые жили в доме № 379 на Моттон-Роуд. Поза-ди дома Майра держала огород и, хотя большинство урожая давно было собрано, кроме скороспелых тыкв (уже почти сгнивших), еще оставалась грядка с несколькими сочными плодами сорта Блу Габбард[28]. Майра как раз протянула руку к одной из этих тыкв, когда упал Купол, и, хотя на коленях она стояла в Чес-тер Милле, так случилось, что этот Голубой Габбард, за которым она потянулась, рос на фут дальше Мот-тонской границы.

Она не вскрикнула, потому что не ощутила боли – сначала ее не было. Все случилось слишком быст-ро, остро, чисто.

Джек Эванс был на кухне, взбивал яйца для обеденной фриттати[29]. «LCD Soundsystem» играли сво-его «Североамериканского подонка»[30], и Джек им подпевал, как тут у него за спиной чей-то поникший го-лос произнес его имя. Сначала он не узнал голоса собственной жены, с которой прожил уже четырнадцать лет, сначала ему показалось, что, его зовет какой-то ребенок. Но, обернувшись, он увидел свою Майру. Она стояла в дверях, поддерживая левой рукой правую. Она запачкала грязью пол, что совсем не было на нее похоже.

Обычно она снимала с себя садовые ботинки еще на крыльце. Левой рукой в замазанной рабочей перчатке она нянчила себе правую руку, и что-то красное вытекало сквозь ее грязные пальцы. Сначала у него промелькнула мысль – рябиновый сок, но она не продержалась и секунды. Это была кровь. Джек упустил на пол чашку, которую держал в руках. Она разлетелась вдребезги.

Майра вновь произнесла его имя, тем самым тихим, дрожащим, детским голоском.

- Что случилось, Майра? Что случилось с тобой?

- Со мной произошло что-то нехорошее, – ответила она, показывая ему правую руку. Вот только не было у нее на правой руке грязной садовой перчатки, которая бы составляла пару левой, и самой правой ладони не было. А был там какой-то фонтанирующий обрубок. Майра тихонько улыбнулась своему мужу и произнесла: «Вжик». Глаза у нее закатились. Мотня ее джинсов потемнела от выпущенной мочи. И тогда у ней подломились колени, и она упала. Кровь хлестала из ее обрезанного запястья – идеальная анатомиче-ская ампутация, – смешиваясь с гоголь-моголем на полу.

Джек обмяк рядом с ней, острый осколок от разбитой чаши глубоко впился ему в колено. Он едва об-ратил на это внимание, хотя будет хромать с того времени весь остаток своей жизни. Схватил ее руку и сжал. Ужасный поток из ее запястья уменьшился, но не прекратился. Он вырвал ремень из тренчиков сво-их брюк и затянул его петлей на ее предплечье. Это помогло, но он не мог туго зафиксировать петлю, да-леко была дырочка от пряжки.

- Господи Иисусе, – произнес он в пустой кухне. – Господи.

Он осознал, что потемнело. Выключилось электричество. Из комнаты послышались колокольчики, сигналы бедствия подавал компьютер. Но с «LCD Soundsystem» все было хорошо, потому что небольшой бумбокс на столе питался от батареек. Но Джека это уже не интересовало, он потерял вкус к техно.

Так много крови. Так много.

Вопрос, каким образом она потеряла руку, вылетел у него из головы. Сейчас перед ним стояли более срочные вопросы. Он не мог выпустить ременную петлю, чтобы добраться до телефона; вновь откроется кровотечение, а Майра, возможно, уже на границе полной потери крови. Он должен оставаться с ней ря-дом. Он попробовал потянуть ее за рубашку, но та сначала выскользнула из ее джинсов, а потом Майру начало душить воротом – он услышал ее хрипы. И он схватил ее за волосы и поволок к телефону, словно пещерный любовник.

Телефон был сотовым, и он работал. Джек набрал 911, но 911 был занят.

- Это невозможно! – прокричал он в пустоту кухни, где теперь не было электрического света (хотя му-зыка из бумбокса продолжала звучать). – 911 не может быть занят!

Нажал перенабор.

Занято.

Он сидел на полу, опершись спиной о кухонный стол, держа ременной жгут затянутым как можно ту-же, втупившись в лужу крови вперемешку с яичной болтушкой, и периодически бил по кнопке перенабор на телефоне, каждый раз получая в ответ то же самое идиотское пи-пи-пи. Что-то взорвалось не очень дале-ко, но он едва заметил этот звук среди действительно заводного буханья «LCD Soundsystem» (а взрыва «Сенеки» он не слышал вообще). Ему хотелось бы выключить музыку, но, чтобы достать до бумбокса, на-до было подтянуть вверх Майру. Или ее поднять, или на пару секунд отпустить ремень. Он не отважился сделать ни того, ни другого. Так он и сидел, а после «Североамериканского подонка» пошел «Кто-то большой», а потом он уступил место «Всем моим друзьям» и, наконец, еще после нескольких треков ком-пакт-диск «Звук серебра» закончился. Когда музыка замолкла, когда вокруг него осталась только тишина, отдаленные полицейские сирены и бесконечный перезвон компьютера, Джек понял, что его жена больше не дышит.

«Но я же собирался приготовить тебе ланч, – подумал он. – Такой вкусный ланч, на который тебе не стыдно было бы пригласить Марту Стюарт».

Сидя спиной к столу, с потемневшей от его собственной крови правой штаниной брюк, он долго не отпускал ремень (размыкание пальцев оказалось весьма болезненным), потом Джек Эванс прижал голову жены себе к груди, начал ее баюкать и плакать.

Неподалеку, возле покинутой лесной просеки, которую, наверняка, не помнил даже старый Клей Бресси, на прибрежной топи возле Престил ощипывала молодые побеги лань. Так случилось, что в то мгновенье, когда опускался Купол, она как раз потянулась губами за моттонскую границу, и у нее отпала голова. Шею ей перерубило так аккуратно, как это могло бы сделать разве что лезвие гильотины.

Сделав тур вокруг носка Честер Милла, мы с вами вновь прибыли на шоссе 119. И, благодаря магии рассказа, здесь не прошло и мгновения с того момента, как шестьдесят-с-чем-то летний мужчина из «Той-оты» разбил себе лицо и сломал нос обо что-то невидимое, но очень твердое. Он сидел и смотрел удив-ленными, ошарашенными глазами на Дейла Барбару. Какая-то чайка, наверное, выполняя свой ежеднев-ный рейс с вкусного фуршета на свалке Моттона к не менее вкусному буфету на мусорнике Честер Милла, камнем рухнула на землю в паре футов от бейсболки с логотипом «Морских Псов», итак, дядя подхватил кепку, отряхнул и вновь водворил её на надлежащее место.

Оба мужчины посмотрели туда, откуда свалилась птица, и увидели очередную непостижимую вещь, которыми этот день оказался так плотно заполненный.

Первое, что подумалось Барби: он видит остаточное изображение взрыва самолета, как бывает, ко-гда кто-то сверкнет тебе фотовспышкой прямо в лицо, а потом перед глазами плавает большое синее пят-но. Только здесь было не пятно, и не синее, и к тому же вместо того, чтобы плыть в ту сторону, куда он сейчас перевел взгляд – то есть на своего нового знакомого – пятно, которое висело в небе, осталось там же, где и было.

Морской Пес засмотрелся вверх, потом протер глаза. Похоже было, он напрочь забыл о своем сло-манном носе, распухших губах и окровавленном лбе. Дядька подхватился с земли и так высоко задрал го-лову, что едва не потерял равновесие.

- Что это такое? – произнес он. – Что там к черту такое, мистер?

Большая черная подпалина (включив собственное воображение вы, конечно, уже догадались, что формой она напоминала свечное пламя) запачкала синее небо.

- Это… это туча? – спросил Морской Пес. Его неуверенный тон красноречиво выказывал, что он и сам понимает, что никакая это не туча.

Барби начал.

- Я думаю, – ему не хотелось бы продолжать, но… – Я думаю, это то место, куда врезался самолет.

- Что, что? – переспросил Морской Пес, и, прежде чем Барби успел повторить, большой грач упал вниз с высоты пятидесяти футов. Ударился он ни обо что – абсолютно ничего там не было видно – и упал на землю неподалеку от чайки.

Морской Пес спросил:

- Ты это видел?

Барби кивнул, затем показал на полосу горящего сена слева от себя. Оттуда, и еще от нескольких участков сухой травы с правой стороны дороги поднимались столбы густого черного дыма, объединяясь вверху с дымом от разбросанных кусков «Сенеки», но огонь не распространялся; накануне прошел силь-ный дождь, и трава оставалась еще довольно сырой. Уже удача, потому что иначе, пожар сейчас распол-зался бы во всех направлениях.

- А это ты видишь? – спросил Барби у Морского Пса.

- Чтоб я всрался! – выдохнул Морской Пес после длительного созерцания. Огонь уже выпалил кусок размером с шестьдесят квадратных футов и, двигаясь вперед, дошел почти до того места, где стояли друг против друга и разговаривали Барби с Морским Псом. Но и уже оттуда огонь начинал расползаться – на запад, к обочине трассы, и на восток, вклиниваясь в небольшое, акра с четыре, пастбище какого-то фер-мера-молочника – но не отрывисто, не так, как по обыкновению распространяется степной пожар, когда ка-кие-то языки огня вырываются вперед, а другие немного отстают, а ровно, словно по линейке.

Появилась еще одна чайка, она летела в их сторону, только теперь курсом из Милла в Моттон.

- Смотри, – позвал Морской Пес. – Смотри внимательно на птичку.

- Может, с этой все будет хорошо, – задрал голову Барби, прикрывая изгибом ладони себе глаза. – Может, эта штука, неизвестно, что оно такое, не дает прохода только тем, которые летят из юга.

Дата добавления: 2015-11-04