Первый же предупреждающе покачал пальцем, призывая дослушать до конца:
- Погоди, там еще не все. Открыл он его где-то то ли на нижнем этаже гастронома, то ли универмага, не суть важно. А на втором будто бы полтер поселился. И давай посетителей шугать. То одного о стенку шмякнет, то у другого стакан изо рта выбьет. В общем…
- Ну понятное дело, сами пьют, а ему не наливают!
- В общем!.. – повысил голос рассказчик. - В общем, бармену осточертела такая петрушка, когда на глазах его бизнес ломают, и посулил целый месяц бесплатно наливать тому, кто полтера того грохнет.
- А надо было просто налить – все полюбовно и решилось бы.
- Да погоди ты. Ну и что дальше?
- А вызвался один крендель, дерябнул для прыткости и на второй этаж поперся.
- Я б не рискнул… Ну и кто кого завалил?
- Знамо, кто кого. Полтер того чудика прилавком погладил, пацан только ножками взбрыкнул – и отправился туда, где все артефакты даром и хабар под каждым кустом.
- Да ладно, полтер прилавок не осилит.
- Почему это не осилит? Я сам видел, как он Ниву приподнял и об дерево грохнул. А тут – какой-то прилавок.
- Ты полтера видел? Ну-ка, ну-ка… И как он из себя?
- А никак. Невидимый он.
- Совсем невидимый?
- Ну да, совсем.
- А в кого ж тогда тот чудик стрелять собрался, интересно…
- Да мало ли дураков на свете плодится. Против полтера с автоматом бесполезно. Надо со святой водой, с крестом и все такое…
- Тоже вот слышал, что у миротворцев капеллан такой был – латыш. Вот он на полтергейстов ходил, ага.
- А потом что же? Почему именно «ходил»?
- Не знаю. Должно быть, контракт закончился. Во всяком разе, никто не говорил, чтоб он погиб или что… Это мы тут до скончания своего века будем ошиваться, а у них контракт вышел – и баста. Год – и ни днем, например, больше.
- Ну да, ну да… Порядка у них больше, чем у нас, что есть, то есть.
- А ты ихние наладонники видел? Пальцем по экрану водишь – он тебе все и показывает. А у наших сто раз на кнопку нажмешь, пока что-то появится.
- Зато наши из любого хлама на коленке отремонтировать можно. Да и после Выброса их аппаратура вся на хрен выжигается, а у нас батарейку сменил – и снова пашет, как миленькая.
- Да видел я наладонники эти, японские. И американские видел. С яблоком еще, помню, один был. Красивые, конечно, а вот насчет надежности утверждать не стану, сам не испытывал. Только вот мой дубовый где только со мной ни был – а все одно: как глюк был в одном месте, так там же и остался. Ни лучше, ни хуже не стало.
- Да не в самом наладоннике дело. Суть в том, что внутри. Миротворцам прям сразу после Выброса со спутников карты новые заливают, хоть прямо сейчас на ЧАЭС подавайся. А нам – пока еще дойдет… Либо сам иди и своей задницей аномалии распечатывай, либо жди, когда сбросят. А за то время уж самые сливки снимут.
- Ничего, на жизнь пока хватает.
- Чудн ы е дела пошли, однако. То зомби валом валят, до самого Кордона доходят, то полтергейсты средь бела дня распоясались. Не то что-то творится с Зоной, не то…
- А когда в Зоне что-то то творилось? Она сама и есть не то.
- Да это понятно, а все-таки…
- Согласен. Не зря старые сталкеры говаривали, что придет в Зону кто-то ужасный, тогда Зона совсем взбесится. Видимо, пришел уж.
- Да ну, трепло все это религиозное. Сколько уж помню, все о Черном сталкере трепались, потом о Клондайке, потом об Оазисе… Болтовня одна. Одна тема уходит, другая появляется. То Оазис, то Мессия, то еще там что-то…
- Кто знает, кто знает…
- Да ерунда, конечно. Когда Меченый Выжигатель отключил, все думали, что он и есть Мессия, который всю Зону захлопнет и запечатает. А как на Припяти его завалили, так и разговоры прекратились.
- Меченый жив. Его недавно в Долине видели.
- Ага, как же, видели. А я видел тех, кто видел тех, кто видел, как его Монолит на Припяти у памятника хлопнул.
- Никто его не хлопнул. Просто он у военных сейчас, там что-то им помогает.
- А я слышал, что у ученых…
- … и держат его в клетке, ха!
- Это тебя в клетку надо и возить по Зоне в назидание.
- Но ведь нету его, и в самом деле, пропал и не видно нигде.
- Да ладно, я уж этих разговоров, кто и где Меченого видел, понаслышался… И всякий раз обязательно отыщется какой-нибудь прыщ, который либо бухал с ним, либо в рейд ходил, либо просто за руку здоровался. Ей Богу, такое ощущение, что Меченый только и делал, что по Зоне ходил и всем руки пожимал. И что характерно, обычно такие рассказы следуют как раз после того, «Как я голыми руками задушил контролера».
- А был ли он на самом деле вообще, этот ваш Меченый?..
Потом кто-то забренчал на гитаре:
«Говорят,
У него не одна жизнь, а целых три.
Рассказывают,
Что он пустой изнутри.
Никто не видел, чтобы он
Отвечал ударом на удар.
Он сильно изменился с тех пор,
Как повернулся и ушёл под радар…»[3]
Я слушал расстроенное дребезжание струн и чувствовал, как постепенно погружаюсь в болезненную вязкость. Начинало ломить кости, жутко трещала голова. Не иначе, как заболел. Не удивительно: под ледяным дождем… И больную ногу – будто в кипяток опустили. Хотелось положить ее как-то поудобнее, но не было сил пошевелить даже пальцем. Глаза слиплись и не хотели открываться. Сильный озноб пробежал по всему телу, я прижался к бочке, но теплее не стало, только вдруг резануло бок от ожога. Стало тошнить. Болезнь овладевала моим телом прямо на глазах. Еще минута-другая – и я окончательно отдался болезненной тягомотине. Какие-то уродливые лица проявлялись в темноте, затем в жарком огненном мареве привиделся тот сталкер, придавленный столом. Я стоял рядом и смотрел на его дергающиеся ноги в тяжелых стоптанных ботинках. Затем был Петр, но почему-то со шрамом во все лицо. Что-то мне сказал и пошел по высокой траве вдаль. За спиной у него качался гранатомет, а сбоку шла огромная черная собака. Или это и был Меченый?..
Посреди поля возвышался огромный корабль. Кажется, баржа. Каким образом его затащило в поле? Ржавый посеревший корпус оброс травой и деревцами, кое-где сделался мохнатым от мха. В восходящем солнце на фоне малинового неба и темно-синих туч высоко-высоко взвилась мачта.
И снова тот отчаянный сталкер под столом. Он находит в себе силы отбросить тяжелую ношу, поднимается и озирается по сторонам в поисках своего обидчика. Но вокруг пусто, только ветер гуляет в безмолвных коридорах. Не в кого стрелять, не с кем бороться.
Лица, лица… расплывчатые, безобразные, с зашитыми ртами, разорванными глазами, растекаются по жаркой темноте, растворяются в горячем тумане, безмолвно кружатся вокруг.
- А это что за крендель голый? – подходит Меченый – высокий человек со шрамом на узком лбу - и наклоняется надо мной.
- Приболел корешок, пусть полежит.
Меченый вскидывает на плечо винтовку и уходит со своей собакой в сторону заходящего солнца.
Детский сад. Лето. Солнечно. Играют дети, тихие воспитательницы беседуют на лавочках. Июль. Тут со всех сторон набегают снорки, летят во все стороны ошметки детских тел, кровавые обрывки мяса свисают с веток, зеленых кустов, разноцветных деревянных домиков, игровых сооружений. Крики, звериное рычание, хруст и чавканье.
И снова – лица; бесформенные, расплывчатые, угрюмые, безмолвные, серые лица. Качаются, плывут, больше похожие на маски.
Потом на какое-то время пришел в себя. Было уже темно, совсем ночь. Или глубокий вечер. Ломило кости, хотелось пить. Я облизал растрескавшиеся губы, но не смог даже пошевелиться. Тихо потрескивало в бочке. Рядом лежали какие-то бугры. Я снова провалился в черный сон, теперь уже без сновидений.
Утро. Едва-едва брезжит свет. Дикий холод, а я весь в противном липком поту. Кое-как пошевелился и сразу ощутил приступ тошноты. Меня вырвало каким-то темным киселем, но после этого стало легче, и я нашел силы, чтобы натянуть почти высохшую одежду. Подумал, что надо было надевать ее раньше, пока из бочки не выветрилось тепло, а теперь все было холодным и влажным.
С час пролежал без движения и без мыслей. От каждого шевеления головой в затылке просыпалась дикая боль. Кости стало ломить еще сильнее, казалось, что они сделаны из стекла: неосторожное движение – и рука или нога переломится. А больная нога, охваченная огнем, распухла так, что я даже испугался, увидев ее в первый раз за это утро. Когда стал думать о ноге, она разболелась еще сильнее. Прикинул, что надо бы порыться в аптечке: наверняка там должно быть обезболивающее. Или водкой оглушить себя. Но долго лежал, будучи не в силах пошевелиться.
Потом все же кое-как приподнялся. Сразу накатила слабость, задрожали конечности, голову заломило, все поплыло.
- Ну кто тут еще… - недовольно пробормотал один из бугров, что-то еще буркнул и успокоился, захрапел.
Я протянул руку к мешку, все на месте, ничего не увели, пока я спал. Едва сообразил, что анальгин – это и есть обезболивающее. Закинул в рот сразу всю упаковку. Таблетки превратились в мокрую кашу, но это было совершенно не важно: главное, чтобы помогали. Потом откупорил бутылку водки. Из горл а глотать сивушную жидкость было противно, но необходимо. Пришлось заталкивать силой. А вот открывать тушенку уже не хватило сил. Сорвал пучок травы и зажевал, занюхал сырым осенним запахом земли.
Не сказать, чтоб после всего этого сильно полегчало, но, по крайней мере, отступила тревога за будущее.
«Ничего, ничего, я еще побарахтаюсь. Вот только бы выздороветь сначала, а уж потом – побарахтаюсь».
***
Липа прошел по шаткой дощатой конструкции, заменявшей в этом месте мост, деловито раздвинул камыши и, удостоверившись, что сегодня капканы вновь пусты, последовал дальше. Нужно было обойти еще пять точек, а до вечера оставалось совсем немного. Ну хоть бы одна тварюга попалась, таксидермисты в прошлый раз посулили неплохой барыш за пси-собаку, только вот где ж ее сыскать. Хорошо им, в своих разделочных застенках в тишине, тепле, рядом со спиртом повелевать:
- Принеси мне то, добудь мне это…
А ну как самих в начале апреля зашвырнуть в эти сами болота – да и заставить охотиться за тварями.
Липа, впрочем, на себя мысленно не раз примерив шкуру таксидермиста, убеждался: не хватит его надолго ни рядом со спиртом, ни в тепле и сухости гнить. Засох бы от такой жизни. Или спился – что скорее всего.
- Никакой романтики у вас, - говорил он Семакину, в очередной раз принося добытую тушку собаки или тушкана, - то ли дело у нас, у добытчиков: постоянно на воздухе, прогулки, охота…
- Кому что, кому что, - усмехался Семакин в смоляную бороду, отсчитывая гривны.
Романтика – не романтика, а все же не хотелось Липе круглые сутки торчать в душной темноте, сдирая и вымачивая шкуры. Наверное, так и на войне: кто-то призван командовать и ублажать свое самолюбие за штабными картами, а кто-то жить не может без адреналина, выстрелов… И плевать, что убить могут.
В тайне, конечно, хотелось более спокойной и размеренной жизни. Но для этого надо было сначала обзавестись каким-никаким капиталом, а к накопительству у Липы не имелось никаких талантов. Обходился, например, как правило, старой двустволкой, к которой, правда, прикипел всем сердцем и щекой, даже шутил, что стволы у нее заговоренные. Кто-то верил. Даже сам Липа порой удивлялся собственной меткости и, несмотря на то, что слух о заговоре пустил именно он, начинал сомневаться: а слух ли это?.. Как бы там ни было, но ружье свое не променял бы, кажется, и на АК. Впрочем, автомат у него уже был, ходил с ним на свару иногда.
А на пси-собаке можно было неплохо срубить, и примерно Липа знал, где можно ее повстречать. На прошлой неделе он ходил на разведку, слышал лай, но ближе подойти побоялся: от «пситины» можно было ожидать каких угодно фокусов. Требовалось как следует подготовиться. Он решил, что, если сегодня капканы по-прежнему будут пусты, то прямо с вечера начнет собираться в поход на пси-мутанта.
И вот, кажется, сама судьба указывала: пора, пора, Константин, начинать работать по-крупному, не все тебе по тушканам промышлять.
Очередной капкан оказался также пуст, оставалось проверить четыре. Чтобы не вляпаться в радиоактивное пятно, пришлось совершить немалый крюк метров в триста, зато с этой стороны можно было безбоязненно заходить, все аномалии оставались далеко сбоку. По крайней мере, до следующего Выброса.
«Мокроступы» - широкие лыжи, сплетенные из гибких ветвей, - чавкали в синей ледяной воде, ломали тонкую наледь; длинной слегой Липа безошибочно нащупывал дорогу. Никакому сталкеру в здравом уме не придет в голову бродить здесь, а потому зверье чувствовало себя в этих местах царями природы. Разве что на каком-нибудь островке такой же охотник разведет привальный костерок. Тогда можно подойти, потолковать о житье-бытье. Впрочем, ружье с плеча сначала снять тоже не помешает: встреча с человеком на болотах может оказаться куда опаснее, чем со зверем, даже мутантом.
На восточном крае болот, по слухам, Ренегаты будто бы окопались. То ли бандиты, то ли до того офигевшие отморозки, что даже бандюки их к себе не пускают. Словом, ничего хорошего от них не жди. Но на сами болота они вряд ли захаживали: а чем тут поживиться можно? Редкий сталкер повстречается за неделю, а то и вовсе не встретится. А с мутантов хабара не взять. Артефактов тут особенных Зона также не рождала. В общем, место не сильно хлебное. Зато утонуть в голубой топи или послужить обедом кабану – это запросто.
Слухи ходили о какой-то группе Ясного неба, будто бы обитавшей в этих краях, только Липа мало доверял слухам, относился к этому так же, как и к байкам про Болотного доктора. Тот будто бы регулярно в один из баров наведывается, а сталкеры ему добровольно кусок на лекарства отстегивают. Ну как же, ищи дурака. Разведется тут докторов да знахарей – эдак каждому башлять? И Небо это – уж год с лишним Липа по болотам лазит, а покамест никого небесного не повстречал. Стрелок, Небо, Доктор, телефоны, оазисы… - мало ли в Зоне легенд ходит. Надо людям во что-то верить, вот и сочиняют себе истории. Только когда прижмут спиной к топи, а лицом в стволы и хабар потребуют выложить – тут никакого Неба в спасение не прибудет. Либо отдавай по добру, либо сначала дырку во лбу, а уж затем отдавай. А то: «Парни в голубых камуфляжах зорко следят за болотами…» Да нет тут никого, и не следит никто. Всяк сам по себе, один на один со всеми бедами болотными.
Несмотря на несколько портянок и шерстяные носки, ноги в сапогах стали промерзать, особенно в пальцах. В «мокроступах» удобно вышагивать по топям, но на твердых островках они только мешали, но всякий раз нагибаться, снимать, потом снова надевать… морока. Липа предпочитал преодолеть сухую часть менее комфортно, зато избавлять себя от докучливой необходимости возиться замерзшими пальцами с заиндевевшей шнуровкой. Кое-где еще не сошел снег, и тогда можно было определенно сказать: вот здесь недавно гулял кабан, а там стая псов пробежала. Впрочем, снег, хоть и гнилой, встречался с каждым днем все реже: апрель брал свое. Зато местами следы читались в загустевшей от заморозков грязи.
На этот раз цепочка как будто вела в сторону капканов, но Липа не был уверен, а потому пригнулся, чтобы рассмотреть следы поближе. И как раз в это время сзади послышалось два выстрела. Инстинктивно он плюхнулся на живот: попасть под раздачу свинца никому не хочется. Не понятно, кто и зачем стрелял. Может, такой же охотник, но лучше все-таки поостеречься.
Кажется, ветер донес какие-то голоса. Потом выстрелы повторились, но ни звериного визга, ни прочих, сопутствующих охоте, звуков слышно не было. Липа выждал с минуту, но все было тихо. Тогда он снял с плеча ружье и осторожно приподнялся над камышами. Никого. Подождав еще, Липа поднялся в полный рост, но и тогда не заметил ни единой живой души. Положительно, ему это не нравилось.
Стараясь не сильно шуметь камышами и «мокроступами», Липа зашагал в сторону недавних выстрелов. Но по-прежнему ничего подозрительного не замечал. Уже хотел развернуться и вернуться к своим капканам, вдруг на сухом островке, в паре сотне метров от себя, увидел склонившегося человека, тот торопливо то ли копал, то ли что-то прятал. Мелькнула мысль: когда спрячет, и свалит, подойти и проверить… Но потом решил все же окликнуть человека.
Тот повел себя довольно странно. Вскочил, как-то дико всплеснул руками, закружился на месте, а потом взвизгнул и помчался прочь. Догонять его липа не стал: псих какой-то. Вышел на островок и обмер.
Там, наполовину прикрытый сушняком, лежал раздетый до пояса человек. Еще живой, но без сознания, весь истыканный ножом. Даже глаза были вырезаны. Разорванный рот обнажил окровавленный оскал свежевыломанных зубов, искромсанный язык кусками вываливался на голую, залитую кровью, грудь.
От увиденного Липа едва не потерял сознание. Трупы видеть ему приходилось, но не в таком состоянии. Да и не труп это был пока, оттого становилось еще противнее. Без сомнения, такое сотворил тот психованный ублюдок, который удрал несколькими минутами ранее, но догонять его Липа не решился, хотя понимал: просто так это дело оставлять нельзя. Можно застрелить кого угодно даже ради банки тушенки, но так кромсать живого человека… Липа еще раз посмотрел на стонущее изуродованное тело, и желудок вывернулся наизнанку.
***
- Латал я вчера броньку на Янове у Кардана, он рассказал, что долговцы у Янтаря трупак нашли.
- Ну, трупак. Мало ли трупаков по Зоне валяется…
- Да не, это не такой, этот прямо на кусочки разделан, будто кто для шашлыка готовил мариновать. Мягкие части вырезаны аккуратно так, ножом, не клыками вырваны, а именно вырезаны. И сам труп тоже – весь изрезан, исполосован. Специально так резали.
- Интересно… Бандюки, может, беспределом занялись.
- Все может быть, только бандюки вряд ли куски вырезать будут, на них как-то не очень похоже.
- Пытали, хабар требовали показать.
- Ну уж, так пытать – это сразу на тот свет, вырезали, судя по всему, уже у мертвого. Кардан еще напел, будто это не первый уже такой. На прошлой неделе изуродованного сталкера принесли в их больничку, еще живой был. Почти не стонал даже, ослаб. Ничего не сумел рассказать, так и отдал концы.
- Мутанты могли изуродовать.
- И глаза выжечь?
- В каком смысле?
- В прямом. Раскаленным чем-то глаза выжгли ему, язык отрезали, уши, нос как будто откусили. Кардан уж на что мужик крепкий, а у самого желваки так и ходили, когда рассказывал.
- Черт его знает, что-то и правда муть какая-то…
- Кардан считает, что какой-то маньяк орудует, спецом глаза выжигает и языки отрезает. Другие говорят, как и ты вот, что и бандюки могут пытать.
- А сам что думаешь?
- Кто бы там ни был, но ухо востро держать надо, а палец на крючке. Если ходит и выслеживает, то это может быть кто угодно.
- Вот не было печали, блин.
- Эт точно.
***
- Ну что там, как он?..
- Дерьмово. Думаю, что до вечера не протянет.
- И как это его угораздило…
- А что сам-то говорит, аномалия или что?
- Да ничего не говорит, не может он говорить, без языка.
- В каком смысле?
- В таком. Нет языка, один обрубок шевелится.
- Кто ж его так?
- Ну уж точно не аномалия. Думали, может, на псов нарвался. Да какие там псы, явно кто-то нарочно живого человека колупал.
***
- Это уже который?
- На Кордоне пятый.
- А так?
- А так – не знаю. На Янтаре, говорили, что находили, на Дикой еще.
- Стоп, это кто-то не из ветеранов, точняк. Этот даже до Ростока не доходит. Поблизости ворочает.
- Из новых, думаешь?
- Или просто ссыт на тяжелого налезать.
- А вдруг из новых. Раньше ведь такого не было.
- Хоть прям следаков вызывай, ха!
- Следаков - не следаков, а можно покумекать на досуге на эту тему.
- Может, кто из бывших, из органов, возьмется…
- Ну, это ты уже чушь пропорол.
- А что ж чушь-то сразу? Бывших не бывает, мент – он и в Зоне мент, только не трындит об этом на каждом углу.
- Во-во, так тебе прямо и признается кто, что он мент.
***
- Цинк идет, что в Зоне новый мутант нарисовался.
- Что за мутант такой? Не мышонок, не лягушка?
- Я кроме шуток. Уже в который раз жмуриков находят подозрительных. Все без глаз, изуродованы, как хрен знает что, некоторые даже на куски порезаны и прямо вот так сложены назад аккуратно, как будто человек лежит на земле, а тронешь его – он на кусочки так и рассыпается.
- Про такое не слышал, слышал, что на Янове бюрер объявился, его хотели повязать по-тихому, он автоматы у всех повырывал и ушел. А когда к его лежбищу подошли, то увидели, что он шашлыки из человечины готовил себе.
- Ха, я как раз ту же хрень слышал от Чалого, только там не бюрер был ни хрена, а контролер. Заманивает к себе, заколдует и потом живьем на барбекю режет.
- Да ладно, хрень все это. Ну какой там бюрер, барбекю… ты сам подумай.
- Думай, не думай, а что-то происходит невнятное – факт.
- А вдруг и правда новый монстр какой. Зона – она на месте не стоит, тоже ведь живет, развивается. Вот и породила еще одного урода.
- Что-то прежде новых не рождала. Вот как пришел я сюда – так с тех пор почитай года три никаких новых монстров не было…
- Ну и что ж, что не было, а вот теперь пришла пора. Как первых появила, так теперь и вторых, третьих будет делать.
- Да не, пацаны, не монстр это. Это человек все, человек.
- Ну какой там человек? Разве человек может прямо на кусочки разрезать взрослого мужика.
- Положим, про «на кусочки» - это фантазирует народ, привирает. А что глаза вырезает и языки рвет…
- Представил вот себе, что из меня будет кто-то язык рвать… бр…
- Давай, пацаны, теперь никуда по одному не соваться. Пусть хабар напополам, да зато будет, между кем делить. А то вот так и правда сгинешь за просто так, никто и креста не сколотит.
- Вообще-то, верно базаришь. Надо вместе держаться.
- А тогда Филину про свои нычки придется забыть до поры, при людях туда не наведается, а если один пойдет – его ка-а-а-к хвать!..
- Да ну тебя к черту, нет у меня никаких нычек. Один дурак сказал, другой повторил.
- Видели, видели, как ты к дуплу на Янтаре примеривался.
- Вот сходи туда и посмотри, это у тебя сзади дупло, такое раздупленное, что не только нычка, а и все дерево влезет.
- Гы…
- Вот сиди и гыкай.
- Смех смехом, мужики, а пока все не прояснится, не уляжется – одним по Зоне шататься, конечно, не того…
***
Прошел год с того времени, как я едва не умер от воспаления легких на Кордоне. Кое-как удалось справиться с накатившей болезнью, потом еще с месяц приходил в себя. Думаю, теперь на моих легких двумя-тремя рубцами стало больше.
Иногда я размышляю над этими рубцами. Мне так сказал один знакомый здешний хирург: бронхит или воспаление оставляют следы на легких. Вот бы на них взглянуть, на эти следы. Как они выглядят, что из себя вообще представляют… Простые это пятна или настоящие рубцы, которые можно потрогать руками, провести по ним пальцами, потеребить отвердевшие края… Или это всего-навсего прожилки, которые и увидеть-то непросто. Во всяком случае, я бы потрогал их.
Однажды мне даже приснилось, что я сделал себе операцию. Разрезал перед зеркалом грудь, раздвинул кожу, мясо. Там были ребра. А еще под ребрами часто-часто двигался бордовый сгусток – сердце. Серые губчатые мешки с розовыми прожилками – это и были мои легкие. Я аккуратно продел ножом ребра и вытащил их из грудины. Почти все вытащил. Теперь ничего не мешало мне любоваться моими легкими. Три шрама с отвердевшими краями двигались в такт дыханию.
Я потрогал их пальцем. Было совсем не больно, только щекотно где-то внутри, так щекотно, что сильно захотелось кашлять. Я закашлял, легкие задрожали, как холодец, что-то захрипело в них.
Надо было закрывать грудь обратно, а то пыли напустится внутрь, потом чесаться будет. Да и вообще – грязно. Потом снова вскрывай клетку, очищай, соскабливай ножом эту грязь с внутренней стороны шкуры – мороки не оберешься.
Я аккуратно вставил сложенные на газету ребра, они ровнехонько вошли в пазы, а потом запахнул кожу, разгладил.
Тьфу, сон! Если долго о чем-то думать, то оно непременно приснится. Только теперь ведь знаю заранее, что буду вскрывать груди. Чтобы посмотреть на шрамы и рубцы у других. Черт, и зачем мне эти хлопоты. Тело вспарывать очень трудно. Жир желтый вылезает, кровь течет, шкура неохотно так отслаивается, раздвигается потихоньку. Пока доберешься до нужного органа, посмотришь, как он выглядит, прикинешь, как работает… Не всегда понятно бывает с первого раза, что именно за хрень у тебя в руке, тогда приходится потрошить новое тело. Это же в учебниках написано и разрисовано так, что и дедсадовец поймет, а сунь-ка этого дедсадовца перед настоящим, еще теплым человеческим телом – так наверняка печень с почками перепутает. Или вообще сблюет.
Не прошло, впрочем, и месяца, как удалось рассмотреть легкие во всех подробностях. Молодые, сильные, непрокуренные. Я долго возился с их извлечением, мешали ребра, которые, естественно, как во сне, не вытащить и не вставить. Пришлось ломать, прямо руками. Потом еще сердце накровило, натекло во все складки, полости. Перевернул тело на живот, чтобы стекло.
Но легкие все-таки вытащить удалось. На трубках к горлу они крепятся. Как же все в человеке плотно и компактно прижато, пустот очень мало. Так и в горле: перерезал вроде бы артерию, а там же и горловая трубка эта находится. Трахея, что ли… или как там ее. Но интересно было вытащить и подышать через нее. Еще час назад по ней поступал воздух совсем в другой организм, все было так надежно и крепко запрятано, чтобы ничего не провисло, не вывалилось. А вот теперь я через нее дышу. Интересно, необычные ощущения…
Но вот и сами легкие. Два серых мешка, облитых кровью. Так ничего, пухлые, а как прикоснешься – сначала вмятинка небольшая образуется, а потом и вовсе – быстро так – сдуваются. Конечно: воздуха-то в них больше нет. И шрамов или рубцов не было. То ли владелец их не переболел ни бронхитом, ни воспалением, то ли их и правда не видно. Или совсем нет.
Я повесил легкие на ветку и смотрел, как стекает кровь и еще какая-то слизь. Натекло порядочную лужу, внутри которой отражались верхушки деревьев. И небо. Красное небо. Совсем, как перед Выбросом.
Наверное, никогда не забуду свой первый Выброс. Он застал меня на каком-то болоте, почти сразу после выздоровления. Я еще чувствовал легкую слабость, нужны были витамины, да только где ж их взять, в такой заднице? Тогда решил, что надо бы раздобыть свежей крови. Где, как не в ней все нужные вещества содержатся. В старину больным давали пить кровь домашних животных с молоком. Молока же здесь не достать и подавно, так что придется обойтись только кровью.
Выбрал молодого, краснорожего детину: уж у него кровищи не занимать. Напросился с ним на поход: дескать, пусть покажет здешние места, а на хабар я не претендую. Тот согласился, ничего не заподозрил, конечно. Вышли на какие-то болота; место хорошее, глухое. Аномалий не очень много, но детина сказал, что, если углубляться, то их станет больше, а еще будто бы в этих местах бродит дозор какого-то Ясного неба, потому можно ходить посвободнее и особенно не опасаться бандитов. Это, впрочем, насторожило вначале, но, пробыв в тех местах часа два, никаких дозоров не встретили. Если за два часа не повстречали, скорее всего, и еще часа два никого не увидим – решил я и начал действовать.
Пришлось приложиться два раза, только тогда он свалился, крепкий оказался. Но не умер. Мне того и надо было: пить мертвую кровь я бы побрезговал. Раздел его до пояса и подвесил на дереве головой вниз. Сделал аккуратный надрез на шейной артерии. Венозная кровь бедная, уже отработанная, а вот из артерии – в самый раз. Надрез был не большим, чтобы фонтаном не хлестало, но фляжка наполнилась практически полностью, когда он очнулся. Увидел, что из него течет, и завизжал, задергался. Напрасно я уговаривал его помолчать. Он только и повторял:
- Сними меня, сними меня.
Во фляжку теперь ничего не попадало, только мимо.
Пришлось оглушить дубинкой. Да он бы и ослаб сам, просто шума много поднял.
Кровь была густой, соленой и приятно попахивала парным молоком. Только вот густела быстро. Фляжку я допивал уже почти киселем.
По поводу избавления от трупа долго мудрить не стал: привязал к ногам камень – да и в топь. Только булькнуло пару раз. Я еще немного постоял, удостоверился, что мертвец не всплыл, и двинулся в обратный путь.
И именно тогда меня едва не накрыл Выброс. Потом рассказывали, что он случился на целые сутки раньше прогнозируемого. То ли неверно сведения из штаба расшифровали, то ли еще что-то. Многих накрыло, кого не успели предупредить. Мне же просто повезло.
Когда загудела земля, я подумал, что откуда-то движется колонна вездеходов. Но прошло несколько минут, никаких машин не показалось, зато гул усилился, почва начала дрожать, иногда из-под земли будто кувалдой били. Уж землетрясения в этих краях я точно застать не чаял. Бояться на открытой местности было нечего, поэтому я просто присел и решил переждать толчки. Но по-настоящему страшно стало, когда поднялся сильный ветер, небо вдруг стало окрашиваться желтым, а с севера – словно красный туман натягивался. Это точно было не землетрясение. Что делать, я не знал, но страх и инстинкт погнали вперед. Наверное, так мечется под вертолетом зверь, обреченный на пулю охотника. Он слышит рев, ураган, поднимающийся от винтов, чувствует смерть, не знает, откуда ждать ее. И только бешено несется по кочкам, ломая ноги.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |