- Ракета, - шепнул мой проводник.
- Что?..
- Ракета, - он указал на искры, - почище Трамплина будет. Тот же Трамплин, но еще хуже. Запустит на орбиту, метров на сто вверх – а оттуда не дюже приятно падать потом будет. Даже экзоскелет не поможет.
- Черт, чего у вас тут только нет.
- О, это только начало, - не без гордости подтвердил Петр.
- Не сомневаюсь…
- Здесь иногда Спутник найти можно, дюже редкий арт. Только почти всегда Ракеты пустыми стоят, а если тут и было что, бандюки давно собрали. Или сами, или нашего брата сталкера заставили.
- В каком смысле заставили?
- В рабство загнали, сволочи. На себя работать заставляют, прикажут в аномалию лезть – полезешь, как миленький, не то пулю в затылок – и вся недолга. Мы, конечно, освобождаем, когда можем, но…
- Совсем обрадовал. Тогда уж лучше сразу себе пулю пустить, чем…
- А ты не храбрись. Посмотрю, как ты сам себе мозги вынесешь, если, не приведи Бог, вот так окружат. На словах все мы правильно рассуждаем да геройствуем, а как в самом деле придет пора дуло к своей же башке приставить, так в штаны наделаем, а курок не спустим. Я бы, например, не храбрился заранее.
Затем, к моему удивлению, Петр вытащил детектор и отключил его.
- Зачем?.. Как же мы…
- Пищит дюже громко, засекут. Что-то мне сегодня не охота выбирать между пленом и пулей.
- А как же мы проползем теперь?
- А искры видишь? Вот так и проползем. Подальше от центра держись – тогда, быть может, все и обойдется. Давай за мной и чтоб след в след.
И мы снова ползли. Петр изредка подбрасывал впереди себя камешки, ужом изворачивался, петлял, то и дело менял направление. В какой-то момент показалось, что мы находимся в самом сердце этих искр. Они повсюду. Кружатся, пляшут, вибрируют. Протяни руку – и смерть. Мне оставалось лишь довериться Петру и его опыту. Порой, кроме его грязных подошв с налипшими комьями и травой, я ничего не видел перед собой. Да и, признаться, не очень хотелось видеть. Боялся, что, если посмотрю вперед, то увижу впереди совсем непроходимую стену из искр. Однажды увидел, как камень, брошенный Петром, вдруг подпрыгнул и, будто бы сам собой, ушел вертикально вверх. В иное время, должно быть, это выглядело бы потрясающе, но только не теперь, когда мы лежали на ледяной земле, в кромешной тьме, а со всех сторон окружили аномалии. И бандиты вокруг. И никто не придет на помощь.
Несмотря на пронизывающий холод, одежда была пропитана п о том, мерзко прилипала к телу при каждом движении. Тупо ныла нога, дергаясь в такт пульсу. Вот подошвы впереди двинулись прямо, я подтянулся вперед. Вот еще раз, еще… Потом пауза. Шевеление Петра, затем его ноги поворачиваются влево, я повторяю тот же маневр. И снова – ползок вперед. Казалось, этому не будет конца. Голова, вначале охваченная почти паническим сумбуром, со временем начала соображать более-менее логично, стали появляться связные мысли. Я постарался себя утешить: бандиты сюда вряд ли сунутся, побоятся аномалий. В конце концов, аномалия не может соображать, ее можно просто проползти. А бандит с оружием – тот куда как опаснее.
- Тише ты сопи, - прошипел Петр, - как паровоз дышишь. Услышат ведь.
Наверное, от натуги и я правда начал дышать чересчур громко. Пришлось глотать ртом холодный воздух, а выдыхать, уткнувшись в землю или в отворот куртки: пар на фоне искр могли легко заметить издали.
И снова ползок вперед, и еще… Приподняться на локтях, подтянуться, захватить ртом воздух, притянуть саднившую ногу, не вскрикнуть от резко подступившей боли, опуститься лицом вниз, противно липнет ледяная сырость одежды, выдохнуть в траву, перед носом землистые подошвы, снова приподняться, подтянуться, вдохнуть, подтянуть, выдохнуть, приподняться, подтянуться, не закричать, стиснуть зубы, приподняться, подтянуться, приподняться… Искры почти у самого плеча, локоть подвинуть немного вбок – и все. Приподняться, подтянуться, не закричать… Даже мыслей больше нет никаких, только эти подошвы перед самым носом и искры, везде искры окружили.
И вдруг:
- Кажись, прорвались.
Я поднял голову. Перед глазами все еще кружили, вибрировали разноцветные точки, прошло несколько секунд, и я понял, что это уже в глазах искры, а не на самом деле. Тряхнешь головой – и они исчезли, расслабишь глаза – снова завертелись.
- Вот черт, - я протер лицо, помотал головой, пошевелил затекшей шеей.
- Ага, у меня тоже рябит и пляшет… А ничего мы, да? Я уж думал, никогда не пройдем.
- Да и я ведь тоже…
- Ну ничего, ничего, полежим маленько – и дальше.
- А до утра отлежаться не выйдет?
- Ты что? Утром мы вообще, как на ладони будем. Если проходить, то только сейчас, пока темно. Да и луны нет, вот с луной нам повезло, да.
- Интересно, здесь вообще кто-нибудь ходил, кроме нас.
- Да, ходили ребятки, когда тот снайпер сидел на башне, помнишь? Уж не знаю, тут или еще где ходили, но ходили. Скорее всего, где-то еще. Аномалии после каждого Выброса меняются, так что да, где-то еще ходили.
Переспрашивать и уточнять про какой-то Выброс у меня уже не было сил. Я распластался на холодной земле и просто лежал, без мыслей, почти ничего не чувствуя. Усталость, больше похожая на одеревенение, вдруг охватило все тело. Даже боль в ноге практически не ощущалась. Так уставать мне не приходилось ни разу в жизни.
- Полчаса привал, - предупредил Петр, - не проспать бы, только бы не уснуть… иначе… не спать… - но он и сам едва ворочал языком.
Трава перед самым носом, земля, Ракета… «Трава, трава у дома…» Стоп, это уже песня снится, не спать.
- Алло, подъем.
- Как, неужели уже пора?
- Пора, пора, и так целый час валяемся.
Не может быть, уже час? Только что ведь прилег. Все тело гудит, тяжелое, будто облитое свинцом. Еще бы минутку полежать, пять минуток… Ну, пожалуйста…
- Еще немного, погоди…
- Ну и валяйся тут, а я пошел. Это тебе не в школу маму упрашивать «еще минуточку, еще полминуточки», - передразнил Петр, - бандюки придут, уши-то тебе поотрезают.
Почему-то стало ясно, что насчет ушей это он не пошутил и даже не фигурально выразился. Все было и правда очень всерьез.
Я встал на четвереньки и так пополз за Петром.
- Да иди ты нормально, черт безрогий. Мы с тобой влипнем, блин. Как пить дать, влипнем.
Собирая остатки сил, я заковылял на двух ногах. Точнее, все-таки на одной. Костыль свой оставил еще перед аномалиями, чтоб не зацепиться об искры, так что теперь приходилось совсем туго. Потом подобрал какую-то палку, сухую и ненадежную, но все же это было лучше, чем совсем без опоры. Мы прошли довольно долго, потом под ногами зашумел гравий: началась железнодорожная насыпь. Пришлось передвигаться тише.
А вот и первый вагон на путях. Товарный, с насквозь прогнившими досками. Впереди на фоне темного неба чернели силуэты еще нескольких. Петр подобрал пригоршню гравия и выбрасывал камешки перед собой. Детектор же все еще не включал.
Начал накрапывать дождь.
- Это плохо, - заметил Петр, - там впереди Электры.
Что это за Электры такие, стало ясно очень скоро, когда еще издали в темноте показались голубые вспышки со змеевидными отростками. Они мерцали, освещая местность бледными всполохами. Когда же мы приблизились, стал слышен постоянный треск и гул, будто от трансформатора. Воздух вокруг приобрел специфический озоновый привкус и запах. Сколько вольт спрессовалось здесь – одному Богу известно. Или кто там создал это ужасное место – Зону.
- Близко не подходи, по сырой земле шарахнет, - предупредил Петр, но это я уже, собственно, подозревал и сам.
Аномалий было много (я насчитал штук тридцать), различных размеров. Однажды из одной вылетел белый шарик, размером с яйцо, и уплыл в темноту. Ничего себе, местечко. Да тут шаровые молнии родятся, как пирожки. Петра же беспокоило другое.
- Черт, как на ладони, только что не под прожекторами…
- Давай подальше отойдем.
- Ну, давай, попробуем.
Мы углубились в темноту, через некоторое время уперлись в стену из иззубренного кирпича. За стеной были слышны негромкие голоса и бодренькая музычка.
- Вот и приперлись, давай назад.
Попытка обойти аномалии с другой стороны привела нас к длинному пассажирскому составу, внутри некоторых вагонов которого подозрительно светилось сине-белым. В окнах последнего же и вовсе метался какой-то огненный шар, весь опутанный молниями и роем искр. Будто искал выхода и никак не мог найти.
- Это что? – показал я на шар.
- Черт его знает, сам такое впервые вижу, раньше тут этого дерьма не было. Давай-ка на землю опять.
Мы поползли под вагонами. Над головой трещало и гудело, будто в трансформаторной будке. Иногда у самого носа вспыхивали голубоватые искры. Было страшно прикоснуться к железным колесам состава. А тут еще и дождь… Тем не менее, какую-то часть пути мы успешно преодолели, потом Петр откатился на насыпь. Я последовал за ним. Причина такого маневра стала ясна сразу: прямо через дно одного из вагонов через равные промежутки била толстая жила молнии.
Издали, из темноты, раздался протяжный вой. Но не волчий – точно. Потом – будто расхохотался кто-то.
Пригибаясь, мы пошли вдоль насыпи.
О Боже, как же я устал. Можно вот прямо сейчас лечь на землю и больше никогда не подниматься. И пусть все аномалии этой треклятой Зоны, и все ее бандиты окружат – все равно не подниматься. Спать, спать. Вот люди идут по полю, они тоже хотят спать, они опускаются в жухлую траву, в лужи и мгновенно засыпают.
Сильный рывок за рукав заставил меня вернуться в действительность.
Почти перед самым носом – будто из ниоткуда – возник патруль. Два человека неторопливо двигались около вагонов в сторону от нас, потому шухер до сих пор и не подняли. Петр отчаянно замахал рукой, приказывая уходить в темноту. Мы спрятались за кустарником и ждали, когда фигуры дозорных вернутся назад и удалятся. Потом продолжили путь вдоль насыпи. Дождь заметно усилился, и без того насквозь сырая одежда теперь буквально налилась ледяной водой.
- И какого хрена я тут делаю. Из-за тебя все…- злился Петр.
Наконец, я не выдержал:
- Я тебя не звал за собой, сам ведь вернулся.
- Тебя урода пожалел.
Возразить в ответ было нечего.
Обойдя стороной несколько костров, мы уперлись в строение из блоков.
- На перегон не пойдем, там место открытое, сразу с крыш срежут, - сказал Петр, - а тут хоть малость радиации похватаем, но все не под пулю.
Это он утешил, конечно. Не известно еще, что лучше…
- Не известно еще, что лучше…
- Ничего, хвост не вырастет. Пошли.
- Дай хоть нога передохнет, а то совсем хреново.
- А вот сейчас как раз надо идти: мы уже рентгены хватаем.
- Как это уже?!
Я быстро пошел вперед.
- Стой, дурья башка. Сейчас заведешь нас в какую-нибудь жопу.
Но я и без приказов встал, как вкопанный: впереди раздались раскатистые залпы. Именно – залпы. Грянуло сразу и из многих стволов, потом кто-то истошно заорал, со всех сторон послышались тревожные крики.
- Что еще за новости? – нахмурился Петр. – Под чужую раздачу нам только сейчас не хватало.
Но мы все-таки рванули вперед, на выстрелы.
- А хотели по-тихому… - раздосадовано буркнул Петр.
- Под шумок, может, оно половчее будет?
- Посмотрим…
Скоро бой зазвучал совсем близко, за бетонной стеной. Частые хлопки выстрелов смешались с отрывистыми выкриками. На самом деле, было больше похоже на уличную драку, чем на отчаянную перестрелку.
- Заходи, заходи ему в спину, вон он, у стены!
- Я пустой!
- А вот тебе подарочек от дяди!
И грохот на секунду приглушил все остальные звуки.
- А черт, зацепило…
- Перезарядка!
- Рви, рви оттуда!
- Лови, петушара!
И снова треск и грохот.
Нас разделяла только бетонная стена. Петр решил, что лучше выждать исхода боя.
- Две собаки дерутся, третья не мешай. По-любому, потом легче будет проскочить, чем в горячке зацепят.
Мы залегли в кустах и слушали перестрелку. Несколько раз раздавался оглушительный треск, и тогда по ту сторону небо вспыхивало синим. Что это было, я не знал, потому решил, что какое-то не известное мне оружие. Потом выстрелы стали реже. Перестрелка стала удаляться.
- Пора, - Петр поднялся и побежал в темноту. Я едва поспевал за ним, из последних сил передвигая ногами. Даже забыл, что у меня есть оружие. Только когда полез вслед за Петром в какой-то пролом в стене, понял, что что-то мешает. Посмотрел: автомат.
Но стрелять было некуда. На месте стычки черными комьями бугрились трупы. Несколько Электр отсвечивало поодаль. В их мертвенно-голубом отблеске выхватывались из темноты чьи-то раскинутые руки, поднятые головы… Кажется, я понял, что за вспышки были недавно в небе. А вдалеке стучали выстрелы и ночь прорезали огненные иглы. Теперь мы просто пошли, убегать было не от кого. Вокруг – тьма, ледяной дождь хлещет в лицо, ноги вязнут в грязи.
- А как же мутанты?
- Не ссы, тут недалеко осталось, там отсидимся до утра, авось не нарвемся. А торчать в этом осином гнезде не резон. Да и с рассветом уходить труднее будет, они теперь посты усиленные выставят.
Трудно было не согласиться с подобными доводами. Но и тащиться сквозь промозглую ночь – мало хорошего. Тем временем, Петр включил таки свой детектор. Огонек приборчика зародил надежду на успешное возвращение. И мы двинулись, чавкая ногами.
Несколько раз я падал в ледяную жижу: ноги почти не слушались, к тому же левая ступня не ощущалась совсем, она даже не болела, и это тревожило меня гораздо больше, чем прежняя острая, невыносимая резь. Насквозь пропитанный ледяной грязью, я должен был промерзнуть до костей, но холода не чувствовал, я, кажется, вообще утратил способность ощущать что-то человеческое, только снова дико хотел спать. Но какое-то тупое упорство, несвойственное живому человеку, заставляло раз за разом производить поступательные движения ногами. Не знаю, сколько времени мы месили грязь под проливным дождем, мозг совсем отказался осознавать ход времени, может, половину ночи, а, может, только пять минут, но вдруг мой проводник остановился.
- Пришли.
Я в недоумении попытался рассмотреть хоть что-то в кромешной темноте. Почему-то казалось, что мы должны придти в лагерь, но здесь не было абсолютно ничего, ни единого огонька или строения, только тьма и ливень.
- Куда пришли?..
- Сюда. Вон башня. Там и переночуем.
Действительно, посреди открытого поля, если присмотреться, можно было различить какое-то высокое строение. Башня это или не башня – мне было уже все равно. Мысль о том, что, наконец-то, можно будет лечь, просто лечь и не шевелиться – влила немного свежих сил. Петр тоже смертельно устал и едва держался на ногах. Все же его хватило на то, чтобы снять автомат с предохранителя (про свой я вспоминал только когда что-то в очередной раз мешало двигать руками) и осветить вход. Но никто не бросился на нас, никто не зарычал и не лязгнул затвором. Мы поднялись по полусгнившей деревянной лестнице на самый верх, при этом я едва не свалился, так что Петр, без преувеличения, снова спас мне жизнь, в последний момент удержав за воротник.
- Осторожно, доски совсем гнилые.
А мне было уже все равно, я уже не шевелил ни рукой, ни ногой. Еще несколько секунд слышал, как шумит снаружи дождь, успел подумать, что, должно быть, этот звук хорошо подействует на нервы. А потом сознание покинуло измотанное тело.
Темнота. Ночь. Спать. Можно еще спать. Надо отдыхать и спать. Спать.
Темнота. Хоть глаза выколи. Шум снаружи. Дождь. Перестрелка. Нет, я в безопасности. Все в безопасности. Темнота – значит, ночь. Значит, можно спать еще.
Капает с крыши. Шум не слышен, дождь прошел. Уже светлее. Холодно, как холодно. Если свернуться калачиком, прижать колени к груди, то поначалу противно и сыро, но потом от тела вода прогреется и уже менять положение не захочется. Я так и сделаю. Какое тяжелое у меня тело. Но можно спать еще. Вон и Петр все еще спит. Спать.
Совсем светло. Запах застарелой гнили. Лучи солнца пробиваются через щели в крыше. Холод продирает насквозь, невыносимо ломит ногу, каждая клеточка тела ноет, требует отдыха, но мозг медленно приходит в сознание. Так, вчера ночью… Господи, что же это такое было вчерашней ночью! Как только мы выжили?
Рядом, прислонившись к стене, спал Петр – бесформенная груда сырого, грязного тряпья. Видимо, я выглядел еще хуже, так как принял грязевую ванну не раз и не два. Но – главное – был жив.
Под нами натекло приличную лужу, а сама одежда – хоть выжимай, даже потяжелела от воды.
Что-то твердое мешалось под грудью. Приподнялся: автомат. Лениво подумалось, как это во сне не зацепил курок. Впрочем, все равно на предохранителе. Только теперь чистить придется долго, а я не умею.
Разбухла и расползлась за пазухой аптечная коробка. Должно быть, таблетки внутри превратились в кашу. Но думать об этом было лень.
А снаружи попискивали редкие птицы и погода, судя по всему, была тихой и солнечной. Так мирно, словно когда просыпаешься дома в своей комнате.
Вспомнилась и комната. Такая ненавистная в течение всех этих лет и такая вдруг уютная, желанная теперь. Стол, лампа, постель, книги, давно перепрочитанные. Должно быть, больше мне туда не попасть. Я так и не попрощался ни с домом, ни с комнатой, ни с матерью. А ведь еще трое суток назад я был там, у себя дома, мои ноги ступали по домашнему полу, руки трогали дверные ручки и посуду, глаза видели не этот исколотый сырой кирпич, а уютные стены в обоях.
Я закрыл глаза и представил, будто лежу в своей постели, под одеялом. И теперь обыкновенное воскресное утро сентября, и можно полежать еще, и снаружи нет опасных аномалий, не рыскают ночные мутанты, не стреляют просто так в прохожих. Сухо и тепло, можно встать и пойти на кухню, выпить горячего чаю…
Вот я встаю, одергиваю постель, натягиваю штаны, смотрю на залитый осенним солнцем двор, знакомый до одури, до осточертения, но отсюда он кажется таким милым, родным и уютным. Занавески в зеленый цветочек. Потом выхожу в коридор. Так, там на вешалке висит куртка, мамин плащ, стоят ботинки, сапоги. Часы на стене. На двери туалета – писающий мальчик, обыкновенная такая металлическая желтая дощечка. Ее многие вешают. А дальше – кухня. Впереди и слева – газ, чуть позади – раковина, кран. Справа – стол. Над ним – шкафчик висит. Кухня маленькая, но светлая и уютная. Я ставлю красный чайник на плиту.
У меня большая кружка с толстыми керамическими стенками. Белая. С синеватыми цветами. Что за цветы там? Сколько раз видел ее – а вот цветов не запомнил.
Пакетик опускается в кружку, три… нет, четыре белоснежных кубика сахара ложатся рядом с пакетиком. Потом шумит чайник, из носика вырывается струя пара. Кипяток льется, плескаясь… Нет, сначала я беру с гвоздика матерчатую прихватку в виде варежки, беру чайник. Так, а какая же у нас прихватка? Желтая. Да, желтая, с забавной мордочкой какого-то животного. А вот теперь льется кипяток, плескаясь внутри кружки, бурля и охватывая пакетик и белые кубики.
До самых краев налить, до самых краев. И пить, пить, пить – пока не остыл, пока ароматный пар клубами поднимается вверх.
Господи, что бы я сейчас отдал за кружку горячего чая! Просто кружку горячего чая. Сколько таких кружек было – ни одну не ценил так, как сейчас. Прижаться обеими ладонями к жгучим пузатым бокам кружки, опустить лицо прямо в пар и припасть губами к обжигающему чаю, густому чаю, пахучему чаю, сладкому чаю. И смаковать каждый глоток, каждой клеточкой впитывать этот глоток, растворять его в своем организме, наполняясь горячей влагой до самых краев.
Доведется ли когда-то еще посидеть на той кухне, за тем самым столом, который только что представлял себе? Да, я обязательно еще посижу на кухне у себя дома и выпью большую кружку горячего чая!
Но трезвая мысль осаживала: дороги назад нет, из Зоны теперь никуда не уйти. До самого конца, до самой смерти придется жить в этом мире. Вряд ли придется терпеть долго: до старости мне тут не дожить. Если получится вытянуть лет пять – считай, что крупно повезло. А по холодному рассуждению – так полгода-год. А то и вовсе – пару часов.
Зашевелился Петр. Простонал:
- Черт, башка раскалывается, жуть… У тебя сигарет нет, а то мои размокли?
- Нет, не курю.
- Жалко. И водки нет. Холодрыга…
- Идти надо, наверное.
- Надо, не ровен час – сюда хлопчики забредут. Хотя, их вчера дюже помяли, теперь раны зализывают.
Внизу послышался приближающийся лай. Несколько собак забежало прямо в башню, стали крутиться внизу.
- Ну вот, принесла нелегкая, - плюнул Петр, - теперь нас почуяли, так просто не уйдут. А так шум поднимать не хотелось.
Собаки были ужасно худые, с куцыми голыми хвостами. Да и сами – почти без шерсти, струпья отвердевшей кожи отслаивались и кровоточили, даже отсюда чувствовалась необычайная вонь, будто звери гнили заживо. Они кружили на одном месте, тыкались друг в друга, словно слепые. Когда же одна из них подняла морду вверх, я различил крохотные щелки заплывших глаз. Они и вправду были слепыми!
- Дык они ж не видят ни хрена! – воскликнул я.
- Ага, слепыши, - подтвердил Петр, - но только видеть им не обязательно, чтоб тебя учуять и догнать. Наши обычные шавки против них – как… как… хрен знает, что.
- Что делать будем?
- Придется пострелять, - вздохнул Петр и взялся за автомат, - а потом сразу рвем когти, а то как бы гости не набежали.
Я поискал предохранитель на своем трофее. Ага, должно быть, вот этот плоский рычажок. Петр прицелился и сделал первый выстрел. Я тоже вскинул автомат и вдавил спуск. Автомат дрогнул, оглушительные выстрелы раздались у самого уха. Признаться, от неожиданности я едва не выронил оружие и даже не понял: попал или нет. Скорее всего, все-таки промазал. Петр же тем временем бил одиночными выстрелами, сосредоточенный и спокойный. Внизу завизжали, зарычали, раздался громкий топот нескольких лап. На всякий случай выстрелил и я, но не ручаюсь, что попал хоть куда-нибудь: автомат сильно грохотал и дрожал. Все вокруг заволокло едким дымом. Когда же дым разошелся, внизу распростерлось несколько вытянутых собачьих тел. Одна тварь билась в агонии, хватала зубами воздух и трясла задними лапами. Я попробовал добить, но снова не попал.
- Вот тут, - Петр показал на какой-то рычажок, - на одиночные выстрелы перевод. А то ты весь рожок расстрелял впустую.
И перевел рычажок за меня.
- Ладно, дернули.
Мы спустились, я с опаской покосился на агонизирующую собаку. Она уже не шевелилась, только показывала кровавый вспененный оскал. Хотел добить ее ножом, но оглянулся и увидел, что Петр стремительно удаляется. Едва догнал его, с трудом опираясь на больную ногу.
- Да тише ты, черт…
- Давай, давай, - поторопил Петр, - время деньги.
- Если бы только деньги.
- Ага, для нас – еще и жизнь.
Не знаю, сколько времени мы проспали в той башне, только солнце стояло уже довольно высоко, думаю, за полдень перевалило. Небо висело прозрачное, такое яркое и голубое, что просто не верилось во вчерашний ливень. Какие-то конструкции виднелись примерно в полукилометре, должно быть, это и был вокзал. А вчера мне показалось, что шли целую вечность. И стало понятно беспокойство Петра: выстрелы могли легко услышать.
- На Кордон?
- Да, надо на Кордон. Покуролесили мы с тобой, мама не горюй. В следующий раз крепко подумаю, прежде чем с тобой идти.
Дорога назад оказалась скорой и без приключений. Если не считать моих отчаянных ухищрений пройти через то самое кочковатое минное поле с больной ногой, когда каждый шаг и на двух здоровых приходилось просчитывать заранее…
У самого Кордона Петр встретил знакомых сталкеров, попросил у них сигарету и жадно затянулся.
- С рейда?
- Ага, я Янтаря. Зеленого (кивнул на меня) водил.
- Много нарыли?
- А, какой там! Светляка одного, и то едва на тот свет не отправились за него. Добро, что Долг помог, а то снорки с зомбями спокойно пройти не дают. Оттуда вообще через Дикую шли. Не ваши там шухер навели ночью?
- Не, не с Кордона – это точно.
- А то подумал: может, Кнут опять своих ребят повел…
- Кнут повел, но не на Дикую, а на Росток. И позавчера это дело было. А что, сильно шумели?
- Да так… маленько. Едва под раздачу не попали. Но лучше туда пока не соваться, бандиты будут крайних искать, патрули усилят…
- И кто там кого?
- Бандюки тех отогнали. Стволов десять точняк было, но что-то не дюже они их взгрели. Дилетанты, поди.
- Да уж, профи в десять стволов подняли мути, до Кордона прокатилось бы.
- Чего тут нового?
- А ничего, почитай. Зомбаки опять вчера к вечеру заявились, ну, до ночи их угощали. Один в хате засел, еле выкурили. Митрофана поранило, он как раз в дозоре был, а тут эти прут. Причем, молчком, ничего не бормочут.
- Что-то уж дюже часто захаживать стали. И кажись Выжигатель отрубили, а все одно – что на Янтаре, что здесь их – пруд пруди.
- Да уж… не один Выжигатель здесь виноват, значит. Или Выжигателей несколько.
- Тоже может быть, я уже думал об этом. А так, кроме как с Радара, неоткуда им идти.
- А черт их знает. Там Радар, тут еще слухи про генераторы ходят, будто снова загудели.
- Все может быть, все может быть, - рассеянно проговорил Петр, - простому сталкеру и хабарить скоро негде будет.
- Тут еще без тебя слухи ходили, будто Сахар клич кинул: кто ему живого снорка приволокет, тому тонну зеленых сразу отвалит. Хотели у Савелия уточнить, а тот сказал, будто Сахар позывной сменил, сам не знает, как теперь до него достучаться.
- Ну, это брешет он. Поди, сам теперь снорка добыть хочет.
- Не-е-е, я за какую-то его вшивую тонну жопой рисковать не стану. За пять вот подумал бы. А на тонну я и так артов насобираю. Пусть не сразу, зато спокойнее.
- Вот и я думаю: пусть Сахар сам за тонну за своим снорком по аномалиями прыгает.
- Сахар жадный, конечно, но если увидит, что никто не пошел, то цену поднимет.
- Ну, вот как поднимет – там и посмотрим.
Я подумал, что свой резон в этом есть: уже видел снорка в действии. Так что за тысячу долларов и сам не пошел бы валить такого. А тут – еще и живого. Интересно, однако, как же они его живьем поймают? Ловушку наверняка поставят. Не за руки-ноги, в конце концов, держать будут.
А в целом, для меня большая часть разговора осталась темным лесом. Ни о Ростоке, ни о Митрофане, ни о Кнуте и его ребятах, а уж тем более о каких-то вновь загудевших генераторах – я не имел ни малейшего представления. Но спрашивать сейчас было неловко, потому просто стоял и слушал.
- А вы теперь куда?
- А так, прошвырнемся, поглядим… До Выброса пошхеримся поблизости. Далеко отходить уж не будем, а то накроет.
- Ну что ж, Бог в помощь.
Мы разошлись.
И снова пост у деревни. Железные листы, мешки. Дырявые прогнившие крыши. Спокойно, почти сонно здесь, по сравнению с тем, что нам довелось испытать. Мы пошли к Хромому, я взял сразу три поллитровки водки (как уже убедился, спиртное здесь играет не последнюю роль) и тушенки – тоже три банки. Мешком обзавелся. Обычный такой мешок из грубой холстины, со шнурком-веревкой вместо лямки. Петр посоветовал взять еще ружейное масло. Мой автомат и в самом деле требовал срочной чистки. Как его не заклинило еще на башне – не знаю.
Впрочем, чистка, еда – это все потом. Сейчас же требовалось осмотреть ногу. За последние сутки ей крепко досталось, так что я нисколько не удивился, увидев багровый кусок раздувшегося мяса. Хорошо еще, что болело: я очень испугался, когда в прошлый раз перестал ее чувствовать. Болит – значит, живет.
Принял для анестезии из купленной поллитровки и сменил повязку. Потом поковылял искать костер, чтоб обсушиться и обогреться. Петр куда-то испарился, видимо, тоже искал прибежища. Сначала двинулся к тому месту, где ночевали в прошлый раз, за домами, но там никого не было, только черное пятно кострища. Затем проковылял в какую-то полуразвалившуюся хату, из пролома в стене которой выползал дымок. Внутри вокруг прокопченной бочки сгрудилось несколько сталкеров. Миновав колючие заросли, я продрался к пролому и проник прямо внутрь. Все, что мне сейчас нужно было, - это стянуть противно набухшую водой одежду и обогреться самому.
Поздоровавшись, я попросил разрешения обсушиться.
- Валяй, коли надо…
Раздеваться донага, пусть и при мужиках, было неловко, но пришлось: на мне не было ни единого сухого пятнышка. Обмотал горячую бочку своими тряпками, и сам, чтоб не окоченеть нагишом, прижался спиной к закопченному железу.
Долго сидеть так, впрочем, не получалось: голое тело обжигалось; тем не менее, это было куда лучше, чем сушиться на ледяном ветру. К тому же, через некоторое время я умудрился как-то принять такое положение, что железо не слишком жгло. Оставалось только выжидать, когда высохнет одежда, колупать ножом тушенку и слушать неторопливую беседу соседей.
- А рассказывали, что в Лиманске какой-то безбашенный бар сподобился открыть, - говорил один сталкер, глубоко затягиваясь сигаретой.
- Думаю, вранье все. Если кто в Лиманск и идет, то точно не за пойлом, - возражал ему другой, со странными черными крапинками по всему лицу.
- А что, вот так повоевали, повоевали – а потом пошли вместе водку пить, - расхохотался третий, - проспались – и снова воевать пошли. Глядишь, и время незаметно пролетело.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |