Весь гнев, как и все остальные эмоции, что испытывал принц каких-то пять минут назад, мгновенно отошли на второй план, впрочем, как и Эндрю, который ему что-то тихо договаривал. Джаред уже не слышал его. Он не слышал и не видел ничего. Всё его королевское внимание было сосредоточенно на изящном юноше, который приближался к нему с грацией, не уступающей павлиньей. На нём был вишнёвого цвета бархатный кафтан с высоким воротником стойкой, расшитый жемчугом и золотыми нитками. И хотя воротник был расстёгнут и уголки его были отвёрнуты наружу, шеи видно не было, так как на ней был завязан белый кружевной шарф. Широкие рукава верхней одежды смотрелись на нём очень гармонично, потому что сам Билл был очень тонкого телосложения, и массивные элементы верха делали его только привлекательней и подчёркивали высокий рост. Атласные, тёмно-бордовые брюки были заправлены в высокие ботфорты тёмно-коричневого цвета, украшенные золотыми пряжками и цепями. Пышные манжеты, выступающие из-под кафтана, только подчёркивали красоту изящных рук, на которых неизменно было множество колец и перстней, среди которых принц заметил одно новое – кровавый рубин, в окаймлении золотых завитушек и россыпи мелких бриллиантов. Этому кольцу принц сразу дал прозвище: «Оправдание». Шелковистые волосы мага были убраны в низкий хвост, а в мочках ушей поблескивали маленькие бриллианты. Им Джаред также отвёл определённую роль, назвав «слезами Дадли». Молодые люди склонились перед ним, но принц даже не смог выдавить подобия улыбки для Тома, сразу занявшись Биллом.
— Мой мальчик, я так рад тебя видеть. Эндрю сказал, что ты приболел и потерял голос, и право мне так жаль, я хотел попросить тебя спеть для нас. Но так уж и быть, как-нибудь в другой раз. – Стюарт взял мага под локоть, и увлёк за собой в глубину сада, замечая, как заметно напрягся Том от этого действия.
Пока принц был занят Вильгельмом, Форестер ждал, когда Дадли с ним заговорит. Но Том становился с каждой минутой мрачнее тучи, отмечая про себя, что Эндрю как будто способствует общению принца с Биллом. Так они и стояли молча, пока Том не повернул голову и не увидел, как Джаред кормит Вильгельма сладостями прямо с рук. Кровь прилила к лицу, а рука поползла к эфесу шпаги, но тут же была накрыта ладонью Эндрю.
— Ты должен дать ему расслабиться, нельзя так. Не будь глупцом!
— Ты не знаешь, что такое обладать им, Эндрю, - выдохнул Том, прикрывая глаза, - и каково бояться, что это сделает кто-то другой.
— Это называется недоверием.
— Может быть, Эндрю, всё может быть… — загадочно протянул Дадли, чуть вскинув брови.
От этих слов, пропитанных цинизмом и ревностью, графа слегка передёрнуло, и он решил перевести тему в иное русло. К ним подошли несколько вельмож из северных графств, которые приехали из Австрии вместе с принцем, и Эндрю охотно переключился на беседу с ними. И хотя Том тоже пытался вникнуть и уловить хотя бы общий смысл беседы, его мысли ни на миг не покидали Билла, точно как и глаза, которые неустанно следили за ним. Через несколько минут у небольшого фонтанчика появился церемонемейстер и объявил о том, что балет готов, и гости медленно потянулись внутрь дворца.
Тем временем принц, хотя и наслаждался нежной улыбкой и смущёнными взглядами молодого мага, думал о том, что можно было бы предпринять для того, чтобы выиграть хоть немного времени. Тогда бы он смог повлиять на Билла в достаточной мере. И когда все проследовали во дворец, а Том подошёл, чтобы сопровождать Вильгельма, Джаред, довольно ухмыльнувшись, взял Дадли под вторую руку и невозмутимым тоном сообщил, что посылает его на другую сторону Ла-Манша с посланием для французов. У Тома отнялся дар речи. Он сразу сообразил, что Эндрю рассказал Джареду нечто большее, чем о простуде Билла. Но, разумеется, отказать Его королевскому высочеству не мог никто в пределах Англии, кроме самого короля. Поэтому, еле подавив в себе вспышку гнева, что не укрылась от Джареда, Томас бы вынужден дать согласие на то, чтобы отправиться завтра же, после обеда.
Вильгельм слышал их разговор и чувствовал, как Том сжимает его пальцы в своей ладони, да и сам он был напуган не меньше. Сейчас ему меньше всего хотелось с ним расставаться. Билл искренне раскаивался в своих словах, которые настолько ранили любимого, что тот потерял контроль над собой. Как и раньше, Вильгельм его ни в чём не винил. Но позавчера, после долгожданного момента близости, Билл испытывал слишком противоречивые чувства. С одной стороны - страх перед тем, что теперь он станет Тому не интересен, а с другой - чувство вины. Он по собственному желанию отдался Тому и сам получал от этого наслаждение. Последняя черта, напоминавшая о целибате, была пересечена, и теперь он был ничем не лучше Августина, Георга или Рамоны. А они, Вильгельм прекрасно понимал, кем были для Тома. Вместе с тем, познав эту близость, Билл впустил в себя не только семя Тома, но также семя ревности, которая теперь разрывала его сердце не находя выхода. Страсть, чьей обратной стороной служит ненависть, заставляла его теперь признать, что он сам готов убить Тома за измену.
***
Вчерашний званый вечер подошёл к концу очень быстро, но влюблённые покинули его и того раньше. Теперь, когда солнце уже перешло на юг и дело шло к обедне, влюблённые ревнивцы лежали в постели, нежно обнимая друг друга, и ласками пытаясь попрощаться на целых три недели. По крайней мере, ровно столько - считал Том - займёт путешествие. Он перебирал пальцами шелковистые пряди волос своего любимого, любуясь безупречным профилем в просвете окна. Маг лежал на спине с закрытыми глазами, поглаживая грудь Тома тыльной стороной кисти, а потом облизнулся, и повернулся, устремляя пылающий взор к чувственным губам своего Тома. Повторять Дадли не нужно было. Он молниеносно накрыл собой Билла, откидывая в сторону покрывало и прижимаясь к его полностью обнажённому телу. Несколько минут жарких объятий и страстных поцелуев сделали своё дело, и они снова слились воедино, обмениваясь вздохами и стонами, сердцебиением и поцелуями.
После роскошной трапезы, когда конюхи сообщили, что конь, сопровождающий солдат и слуга, готовы и ждут у ворот, Вильгельм приблизился к Тому, обвив руками-лианами его шею, и нежно провёл языком по приоткрывшимся, в беззвучном признании, губам.
— Не одевайся ярко, если Принц устроит приём. А лучше скажись больным и не иди. Если он приходит сам, то… Вильгельм, прошу тебя… — в глазах Тома выразилось неподдельное страдание, — Не подводи глаза эти дни. Прошу тебя.
Билл только послушно кивал каждому указанию Дадли, после чего прижался к нему тесно, и, обжигая мочку горячим дыханием, прошептал: «А вот это будет, если ты посмеешь изменить мне. За эти три недели». И Том почувствовал, как что-то острое уткнулось в пах. Опустив взгляд, одновременно пытаясь осознать, что безголосый, черноглазый мальчик только что заговорил, Том увидел небольшой кинжал, приставленный остриём к причинному месту.
— Билл, ты можешь… ты уже можешь говорить? – изумлению Дадли не было предела.
— Я многое могу, — чуть надавив кончиком лезвия, прошептал брюнет на ухо, — Но тебе необязательно знать об этом. Возвращайся поскорее, любимый, а то… — Билл мягко прикусил мочку его уха, — …а то я уже умираю от желания, — почти простонав, он легонько оттолкнул Дадли от себя.
С трудом взяв себя в руки, и поражаясь этим метаморфозам, Том развернулся и вышел из дому. Вильгельм тем временем быстро вспорхнул по лестнице и выбежал на балкон, глядя на то, как его любимый садится на лошадь. Подарив друг другу такие взгляды, какие могли быть только между ними, они отпустили друг друга. Каждый по-своему, тем не менее зная, что дождутся и будут ещё долго друг друга мучить.
***
На самом деле ничего в Билле не изменилось. Он просто решил сделать время, которое осталось им с Томом незабываемым и сладким. Он просто хотел доставить любимому как можно больше удовольствия, неважно, как при этом ему пришлось бы себя вести. Внутри же ничего не изменилось, всё говорило о боли и смерти, и даже громче, чем раньше. Но Вильгельм совсем не хотел, чтобы Том чувствовал это. И сейчас он будет создавать множество красивых иллюзий, только для того, чтобы Тому не было тревожно, и он не чувствовал себя виноватым.
Маг не имел права сейчас прикасаться к Таро. Поэтому он просто медитировал на них по утрам. Этой ночью, когда наконец-то удалось сомкнуть глаза, лёжа в пустой постели, ему приснилась двенадцатая карта, Повешенный, которой он, проснувшись утром, и не удивился.
«Ключевые слова: Самоотречение. Жертвенность. Переворот. Смена приоритетов. Передышка. Период серьёзных испытаний. Урок, который нужно усвоить. Озарение. Уникальная точка зрения. Самопожертвование. Посвящение себя. Гибкость. Приспособляемость. Смелые действия по изменению себя. Добровольная жертва во имя того, чтобы достичь высшего Добра. Перекрёстки судеб. Доброта. Прощение грехов. Высшая мудрость. Мистицизм. Позволить себе быть настоящим. Разумное смирение.
Ситуация и совет: В настоящее время в вашей жизни наступил период испытаний, который диктует необходимость усвоения каких-то важных уроков. Перед вами сейчас открыта новая перспектива, которой другие попросту не видят и не понимают. Возможно вы должны отпустить что-то из своей жизни, или же принести что-либо в жертву для того, чтобы достичь высшей цели. Возможно, вы пожертвуете собственными эгоистичными желаниями из любви к ближнему. Возможно вы слишком сильно из-за чего-то переживаете и теперь вам необходимо обратиться к Высшим Силам. Скорее всего, окружающие не поймут вас.
Люди: Те, кто отходит от жизненной суеты, чтобы заняться медитацией. Те, кто способны найти в себе смелость измениться. Святые.»
Полуулыбка, тёплая слеза и тихое: «Том»…
Глава 14. «Карта V Иерофант в перевёрнутом положении».
POV Author:
— Я здесь, Ваше Преосвященство.
Тихий, вкрадчивый голос. Личность в чёрном плаще, закрывающем лицо, склонилась в низком поклоне на пороге.
— Подойдите, дитя моё.
— Я не могу преуспеть в вашем поручении. Боюсь, что скоро нам, добрым христианам, будет негде приклонить колено, так как изуверы не сдаются.
— Изыди нечистый! Я могу вам ещё кое-чем помочь в нашем общем деле во имя Христа.
— Дело не в деньгах, Ваше преосвященство…
— Но в чём тогда? – возмущённо произнёс священник.
— Томас Дадли не собирается отдавать, ни своих позиций, ни своего - да помилует меня Пресвятая Дева - любовника.
— Значит, принц должен решать, что ему дороже – его дружба или покровительство церкви. – отчеканил епископ. Тут же послышался звук падающего металла – кубок с вином опрокинулся, — Ему никогда, никогда, слышите? Никогда Томасу Дадли не быть Герцогом Суффолком! – вскричал он.
— Он уже решил…
— Так что же вы молчите?
— Половина герцогства – его условие.
— Не много ли он желает?
— Я лишь передаю его слова.
— Пусть берёт.
— Каким образом это… как это будет сделано?
— Обыск. Да только не больно много они там найдут. Вот, возьмите это, — епископ протянул небольшой узелок, — Пусть это будет у него в доме к тому моменту, когда придёт стража. Вы ведь можете сделать вновь это во имя Святой Церкви?
— Непременно. Разрешите идти, Ваше Преосвященство?
— Нет, ещё одно. Мальчишку, как только возьмут Дадли – сразу ко мне. Он нам нужен.
— И вы не…? – тихий голос дрогнул, — А Дадли вы разве не будете допрашивать? Зачем вам мальчишка? Вам нужен Томас Дадли!
— Церкви нужен изменник, а Томаса Дадли вообще не должно быть. Ступайте.
Дверь тихо закрылась, а священник смотрел в окно, дожидаясь рассвета. Мысли его были далеко. В свете мерцающей свечи его лицо казалось ещё более напряжённым, взгляд покрасневших глаз был усталым, а ноздри рассерженно вздувались при каждом вдохе. Постепенно восток начинал алеть, предвещая о наступлении нового дня. «Ещё немного и с ними всеми будет покончено» — подумал епископ, туша свечу пальцами.
***
За время, пока Дадли отсутствовал, Ноттингем встретил лето, которое принесло с собой не только раннюю вишню и землянику, но и множество несчастий. В столице зверствовал отряд «Небесный крест», который выискивал ведьм и алхимиков, сразу отправляя их в Тауэр, но чаще, казня без допросов и суда.
Французские войска стояли в Бретани, ожидая подкрепления, так как Джаред, благодаря разведке Дадли, смог разбить несколько полков, оставив противника ни с чем. До безумия измотанные и больные французы просили защиты у местного населения, которое уже два века назад перестало быть коренным английским, а потому каждый второй владел французским языком наравне с родным. Но этих несчастных потихоньку вырезали люди епископа, которым слабеющие солдаты не могли дать отпора, но местные жители сочувствовали им, помогая им перепрятываться. Каждый день на улицах небольших городков и деревень проливалась кровь, и почти каждый человек задавал себе вопрос: «Где же милосердие Христово?», но никто не смел произнести вопроса вслух. Это было похоже на ад. Вместе с тем, пользуясь случаем, «святые» воины вырезали всех протестантов, о которых доносили их же соседи. Воздух был пропитан наговорами, предательством, и запахом крови, проливавшейся во имя благой цели. А Ноттингем был взбудоражен зверским убийством Джонатана Сэмьюэля, одного из советников принца, который, как потом выяснилось, был скрытым протестантом.
Вильгельм почти каждый день писал Тому длинные письма, потому что сейчас его всё сильнее преследовало чувство безысходности и неминуемого конца. Он списывал всё на свою впечатлительность, однако, хотя и расчёты он делал очень точные, ему казалось, что вот оно – подошедшее время. Джаред больше не препятствовал их переписке. Зачем было нужно это, когда молодой маг уже три недели жил у него в замке? Однако Эндрю Форестер устроил всё так, чтобы личные покои Вильгельма располагались в самом тупике дворцового коридора, и чтобы пройти в них, нужно было пройти мимо его собственной двери. Комнаты эти не имели тайных ходов, так как строились наспех, и никогда не занимались важными персонами. Таким образом, проникновение Джареда в покои мага тайно были также исключены. Во избежание возможных непониманий с Дадли, Эндрю сообщил ему о напряжённой ситуации, и о том, что в целях безопасности Биллу следует жить во надёжно охраняемом дворце, а не в его доме. Случай с Сэмюэлем только подтверждал накал страстей, а учитывая род занятий Вильгельма, можно было ожидать чего угодно.
Сказать, что замысел Стюарта начал осуществляться, было бы клеветой на мага. Билл старался не пересекаться с принцем без особой необходимости, предпочитая самому являться исключительно к нему в кабинет, где всегда присутствовал кто-то ещё, и никак не во внутренних покоях. К нему Джаред не рисковал заходить, потому что в присутствии Эндрю это было невозможно – тот упорно не закрывал дверь в свою переднюю, хотя во дворце гуляли нешуточные сквозняки. Рамона была очень напряжена поначалу, постоянно пыталась заговорить с Вильгельмом, но тот лишь молчаливо улыбался, чем выводил её ещё больше. «Святоша» — шипела она по нескольку раз на день, вызывая снисходительные смешки принца и пажей.
Джаред обхаживал Вильгельма как мог. Поскольку тот был гостем во дворце, то ему можно было дарить подарки, звать на трапезы в знатные дома, приглашать на совместные прогулки в дворцовом саду и в лесу. Иногда Билл мог отказаться, но головная боль каждый божий день была бы странным явлением, а потому, приходилось иногда совершать с принцем конные прогулки по городу и окрестностям. Естественно, в сопровождении Эндрю, и каждый свой шаг Билл описывал Тому в письмах. От Тома же письма приходили реже, так как не все гонцы возвращались в целости и сохранности. Да и сам Вильгельм не знал, все ли его послания доставлялись Тому, но по кое-какой закономерности можно было определить, что большую часть он получает. Приходилось быть очень осторожными. Так, чтобы по письмам не было понятно, что это – переписка двоих мужчин: Том обращался к любимому, как к Вильгельмине. Это было сложно, но с другой стороны даже интересно. Билл улыбался только тогда, когда читал их, а в остальное время его лицо не выражало ровно ничего. Каждое письмо от своего возлюбленного он бережно заворачивал в шёлк и клал под подушку, чтобы не расставаться с этими строками, в каждой из которой он читал одно лишь слово: «люблю». Как именно любил его Том, Билл знал очень хорошо. Но его удерживала неизвестная сила, непреодолимая, благодаря которой он ни за что не променял бы свою жизнь с Томом на самую спокойную и роскошную, но без него. Что именно держало его рядом, Билл не знал до одного прекрасного дня, пока в гости к принцу не пожаловал Дадли-старший, Герцог Суффолк.
В этот день Билл, как обычно, собирался заняться делами, которые были у него в связи с приездом графа Винсли из Саузгемптоншира. У него был большой заказ на некие порошки из плодов хлебного дерева для больной подагрой супруги графа. Поэтому с самого утра он расположился во внутреннем садике дворца, состоявшем из пяти яблонь, двух дубков, нескольких кустов смородины, фонтанчика и скамьи. Там он сушил лесные травы, которые в нынешний сезон надлежало собирать, а Сэдрик каждый день ходил за ними в соседний лес. Ещё рано утром прибыл Суффолк со своей свитой, но Билл проснулся позже, а потому не был представлен герцогу. Он немного волновался, хотя и знал, что этот человек – не родной отец Тома, но всё же, был дорог и близок возлюбленному, и это немного пугало, хотя Вильгельм не мог объяснить себе причин волнения, которое закралось в сердце, стоило услышать, что герцог прибыл во дворец.
Июньское солнце приятно согревало бледную кожу Билла, который занимался измельчением кореньев в сени раскидистой яблони. В садике было несколько соловьёв и два попугая, а также много цветов и, круживших над ними, жужжащих пчёл.
— Как звать вас, дитя моё? – обратился к Биллу старый герцог, внимательно рассматривая его с ног до головы. Скорее, его взгляд был даже не любопытным, а каким-то встревожено-восхищённым. Королевская осанка мага, изящное телосложение, и взгляд, словно у испуганного оленя.
— Граф Вильгельм Каулитц-Крекер фон Вальдхайм к вашим услугам, сэр герцог, — Билл отдал изящный поклон, скромно опуская глаза.
— Граф фон… Вильгельм?! О, любезный, так это о вас мой сын столько рассказывал?! – радостно воскликнул Дадли-старший, но когда он подошёл ближе, его глаза вдруг приобрели оттенок грусти.
— Он рассказывал? Обо мне? – с едва заметной надеждой произнёс Билл, взглянув в заблестевшие глаза седовласого мужчины.
— Да, когда был у меня недавно. Месяца три-четыре тому назад.
— Он был у вас… ах да, конечно, я и забыл! – Вильгельм вспомнил, как Дадли пытался обмануть его, рассказывая о некоем дядюшке в Суссексе, и внутри снова встрепенулось чувство тревоги. Его глаза наполнились грустью, ещё больше приковывая к себе внимание герцога.
— Вы сказали Каулитц? Вы не из Лейпцига будете?
— Я во многих местах жил, много путешествовал, — уклончиво начал отвечать Билл, — Меня воспитывала тётя, а родителей своих я и не помню.
Маг сам не знал, зачем это говорил, ведь для всех он был кузеном Крекеров Лейпцигских. Однако человек, который заменял Тому отца, почему-то внушал ему доверие.
— Тётя… я не хотел причинить вам боль своими расспросами, милый граф, — замялся Герцог, растерянно опуская глаза, что Биллу показалось очень знакомым, — Я не знал, что у вас такая нелёгкая судьба, граф, Вильгельм… — он снова замолчал, будто бы пытался попробовать на вкус имя. – Не составите ли нам с принцем компанию за трапезой?
— Это будет для меня огромной честью. И прошу вас, не называйте меня графом, все эти условности… – Билл смущённо улыбнулся, а на щеках выступил лёгкий румянец.
— И вправду, вы так близки с моим сыном, что я с радостью обращался бы к вам, как к нему.
***
— Что же вы ничего в рот не взяли? – во время обеда Билл ел только хлеб, овощное рагу и фрукты с ягодами, чем удивлял Герцога, а Джаред только загадочно улыбался, будучи привыкшим к тому, что юный маг не притрагивается к мясной пище.
— Для меня этого достаточно, — радостно улыбаясь, ответил Билл, бросая в тарелку косточку от вишни.
Юноша и не задумывался о том, что сидящий напротив Джаред не мог спокойно наблюдать, как он одну за другой отправляет в рот спелые ягоды, аккуратно слизывая острым языком ярко-красный сок с губ. Для принца это было настоящей пыткой. Хотелось, забыв обо всём и всех, схватить это хрупкое создание в охапку и впиться глубоким поцелуем в нежные уста, сминая их, слизывая с них тёрпкий вкус вишнёвого сока. Только присутствие старого герцога не давало его тайным мыслям взять верх над разумом, и с трудом овладев собой, Стюарт встал из-за стола, оставляя старика в обществе Билла и внимательного Эндрю, от зорких глаз которого не укрылись вздохи и чуть покрасневшие щёки принца. «Да… если Дадли не вернётся в скором времени…» — пронеслось в голове у Форестера.
После обеда все, удовлетворённые, разошлись по своим покоям, чтобы немного отдохнуть. Джаред возлежал на своём королевском ложе, мучаясь тем, что Вильгельм ему никогда не достанется, ведь Дадли должен был вернуться со дня на день, а значит, все шансы утрачены. За без малого месяц проживания во дворце маг умудрялся встречаться с ним не более, чем по мере необходимости. Беседы все были сдержанными, хотя Джаред ожидал хоть каплю кокетства со стороны юноши. Сейчас же состояние ухудшалось с каждой минутой: он влюблялся, а Билл так и оставался недосягаемым сокровищем. Воспользовавшись послеобеденным затишьем и тем, что Форестер не успел уйти из покоев Герцога, с которым затеял нешуточный спор по поводу правильности перевода молитв с латыни на английский, Джаред, всё ещё слыша доносящиеся из-за стенки повышенные тона дискутирующих, тихонько прокрался по коридору и чуть слышно постучал в заветную дверь. Через несколько мгновений за ней послышались шаги, она распахнулась, и Билл, еле слышно ахнув, пропустил принца внутрь, быстро запирая громоздкий засов.
— Чем могу быть полезен? – тихо произнёс Билл, опуская голову, так, что из-за спавших на лицо шелковистых волос стало не видно глаз.
Джаред ничего не ответил, оставаясь стоять на месте, молча рассматривая мага. «Почему ты не девушка? Я бы женился на тебе, подарив Англии самую красивую королеву всех времён» — мысленно сетовал принц, глядя на хрупкие плечи, и ниспадающие на них шёлковые пряди иссиня-чёрной красоты. Вильгельм тяжко вздохнул, и набравшись сил, вскинул на принца взгляд бездонных глаз. Немой вопрос, застывший в них, был удовлетворён сразу же.
— Я хочу помочь тебе.
— Как это понимать? – испуганно шагнув назад, маг не рассчитал расстояния, и запнувшись о ножку кресла, стал падать, но Джаред мигом подхватил его, удерживая за тонкую талию. Однако встретившись с настороженным взглядом Билла, он тут же убрал руки, чтобы не смущать его больше. – Благодарю вас, Джаред.
Собственное имя, звучавшее из уст этого неземного существа, резало принца больнее ножа. О, как бы он хотел, чтобы Вильгельм произносил его имя ласково, также, как наверняка произносит имя своего любимого Дадли! От воспоминаний о бывшем любовнике у Джареда по спине пробежала неприятная дрожь. Он уже ненавидел Тома за одно то, что его любил этот волшебный мальчик. А ужасающие подробности его жестокого обращения с магом вселяли в принца решимость немедленно отобрать у безумца это бесценное сокровище. Взяв себя в руки, Джаред решил продвигаться далее к намеченной цели.
— Ты знаешь, зачем приехал приёмный отец Тома?
— Нет, — Билл поднял взволнованный взгляд, пытаясь уловить настроение принца.
— Он приехал, потому что я его попросил об этом. У Тома могут быть большие неприятности.
— Из-за меня? – тихо прошептал маг.
— Нет, не совсем так. Он участвует в заговоре.
— Каком заговоре? О чём вы, Ваше Высочество?! – чуть ли не закричал Билл, но Джаред прижав палец к губам, напомнил, что не следует издавать лишнего шума, и тут же продолжил.
— Я понимаю степень твоей веры в него, и понимаю твоё отношение, но…
— Нет! Такого не может быть. Я знаю, что Томас этого бы никогда не стал делать. – твёрдо произнёс маг, сдерживая желание закричать.
— Да что вообще ты о нём знаешь?! – раздражённым, громким шёпотом заговорил Джаред, — Он - хладнокровный убийца, распутник и плут, каких свет ещё не видывал. Что ты знаешь о Томасе Дадли, которому и фамилия досталась только благодаря великодушию старого герцога? Неизвестно чьё дитя, зачатое во грехе, выброшенное на улицу собственной матерью, найденное почти что в сточной канаве! Это твой благородный Дадли? Или, быть может, насильник и убийца, после которого не только на поле боя текут реки крови, но и в собственном доме, и который смеет поднимать руку на того, кому клянётся в вечной любви? А знаешь ли ты, что скоро твой Томас женится, исполняя волю отца, и ты останешься в прошлом? Да он ни во что тебя не ставит! Ты для него — диковинный, заморский соловей, и не больше! Ты знаешь, что он признался Рамоне, которая так ненавидит тебя, что не доверяет тебе и считает тебя засланным шпионом из Фландрии? Ты знаешь, что он хотел без твоего ведома прочитать письмо, пришедшее тебе месяц назад? И всё потому, что считает тебя лжецом и лазутчиком, и только потому, что я не позволил ему этого сделать, он не открыл его! Знаешь?
Маг стоял недвижимо, а потом просто закрыл лицо ладонями и опустился в кресло, тяжело дыша и не поднимая головы. Он хорошо помнил тот ужасный день, и как был раздражён его любимый из-за письма, которое ему пришло. Джаред воспользовался этим моментом. Чтобы опуститься перед Вильгельмом на колени и заглянуть в полные боли глаза, отнимая дрожащие, похолодевшие руки от побледневшего лица. Чтобы в следующее мгновение, чуть приподняв его голову за подбородок, нежно коснуться сухих губ, увлажняя их поцелуем, и вдохнуть его горячий выдох.
Джаред целовал его долго, нежно, будто бы боялся, что он сейчас испарится, но в то же время так настойчиво, будто бы хотел выпить его всего, не оставив Тому ни капли. Хотелось продолжить, но нельзя было себе этого позволить, иначе в следующий раз Вильгельм мог не подпустить его к себе.
POV Tom:
«Выстроить всё заново, отойти от прошлого, вернуть утраченное, возродить умершее, соединить разделённое. Если бы ты только знала, как хочу я снова быть твоим. Таким твоим, которые не сможет причинить боли и довести до слёз. Эти бриллиантовые слезинки твои… каждый твой вздох… я ведь живу и дышу этим всем. Я дышу тобой.
Любовь моя, прости меня. Я — твой раб на веки вечные. Я обещаю, что никогда не оставлю тебя. Зачем спрашивала ты в последнем письме о будущем? Ты ведь знаешь о будущем всё, ты ведь знаешь это лучше меня. Моё будущее — это ты.
Вспоминая нежность твоих рук, я теряю остатки самообладания, желая тотчас ощутить твои прикосновения. Безумное желание слиться воедино, но не со страстью, а с любовью. Ведь между нами только любовь, только сердце, одно на двоих, только дыхание одно… Но вот он, парадокс – один вдыхает, пока другой выдыхает, и наоборот. Несовершенство мира. Вильгельмина моя, мой маленький лебедь. Как же невыносимо больно не чувствовать тебя рядом, просыпаясь каждый день в холодной постели, где нет тебя, нет твоих глаз, свет которых стал для меня ярче солнца и луны.
Когда-нибудь я буду тем, кто тебя достоин, обещаю. Но сейчас остаётся лишь надеяться, что ты не отвергнешь меня за все мои грехи и то насилие, что я каждый раз совершаю над твоей душой.
И всё же, неконтролируемое моё сознание рисует образы, далёкие от тех, что принято считать святыми. Ибо желаннее тебя нет, и сердце замедляет ход, когда в памяти моей всплывает белизна мрамора твоей кожи, в свете лунных лучей, на тёмно-фиолетовых простынях. Когда пряди твоих чёрных волос, от блеска которых я схожу с ума, обрамляют твоё безупречное лицо. Когда я вспоминаю, как ты, обвив меня лианами своих прекрасных рук, тихо шепчешь мне на ухо слова любви своей невинной, а я, как беспросветный грешник, не слышу этого, заставляя тихие слова перерождаться в стоны. О боже, лучше не писать об этом, иначе, потеряв рассудок, примчусь обратно в Ноттингем, чтобы упасть к твоим ногам, моя Богиня.
Твой, Т.Д.»
Как можно жить без него? А с ним – ещё сложнее, ведь общественное мнение не спит, Джаред не сможет упустить своего часа, а он придёт, я в этом уверен. И долгое отсутствие моё вряд ли скажется хорошо на состоянии моего мальчика. Теперь он уже не такой невинный, каким был, он теперь знает, что это такое. Да, виноват я, но в то же время… Это однажды случилось бы, как и всё, что было между нами. Скорее бы увезти его из проклятого Ноттингема, к отцу, в наши владения. И сделать это нужно будет незаметно, но как, если сейчас он живёт во дворце? Что сказать Джареду на это? Солгать будет непростительным, а говорить правду – этот лис придумает причину и с отцом моим иметь поближе дружбу, чтобы почаще посещать нас там. Но почему же нас? Я буду приезжать в Ноттингем, оставаться там на неделю или две, а потом вновь назад - к моему солнцу. Когда придёт неминуемый день женитьбы, я сделаю это с закрытыми глазами и поселю её в Ноттингеме в своём доме. Пусть живёт да ходит на балы. А впрочем, как её зовут? Боже милосердный, я забыл, как зовут будущую герцогиню Суффолкскую. Непростительно! Аж смех разбирает.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |