— Я должен был ехать с тобой, тогда бы всё было по-другому. И сейчас ты бы не был так расстроен.
— Я не расстроен, тысяча чертей! – вскричал принц, — Я просто в ярости! И он, резко развернувшись на каблуках, покинул кабинет Дадли, который проводил его лишь недоброй ухмылкой.
***
Это был конец мая. Его Высочество прибыл с опозданием и неутешительными новостями: в Мюнстере победили сторонники Реформации. Епископ изгнан. Эти события только укрепили недругов, готовых помогать Франции в войне с Английским королевством за Бретань. Джаред действительно был в ярости. Предстояла серьёзная битва. Интересно, что это было удивлением для всех, кроме мага. У Вильгельма не было сомнений относительно того, что Джаред поспешил и отбыл из Ноттингема в неблагоприятный день. А тот, в свою очередь, винил в этом свои промахи в дипломатии. Стоит отметить, что остаётся непонятным, зачем он изначально приходил к предсказателю? Зачем вообще было ехать к нему, взяв с собой Дадли и Форестера? Но, оправдывая свою принадлежность к разряду homospien, принц не сделал ничего странного. Это и есть одна из особенностей людей – просить о помощи, но потом отвергать её, а откликнувшемуся на зов говорить, что толку в такой помощи нет. Вильгельм прекрасно знал - каждый хочет услышать лишь то, что хочет сам, а не то, что ему действительно могут посоветовать.
***
— И кто это тебе пишет? – спросил Том, опускаясь на подушки рядом с Биллом.
— Письмо от Юлианы Штольберг-Вернигеродской, у них родился сын.
— И какое отношение это имеет к моему любимому? – Дадли, уже не скрывая порывов, мягко поглаживал мага по щеке, глядя на него снизу.
— Я предсказал ей это ещё три года тому назад. У неё не могло быть детей, по крайней мере, так говорил ей её лекарь. А теперь родился мальчик.
— Как назвали? – Том вытянулся на мягком персидском ковре, отбросив подушки в сторону – Билл любил сидеть на полу, пока читал.
— Вильгельм.
— Что?! – подскочил Дадли, изумлённо взирая на мага, — Билли, а не…
— Его отца тоже так зовут. Но он хотел назвать сына Эдуардом. Всё же, она настояла, он не знает о том, что это в мою честь.
— Может он ещё чего-нибудь да не знает? – этот факт почему-то неимоверно разозлил Тома.
— Что ты… — Билл повёл плечом, скидывая с него руку возлюбленного, — Да что ты говоришь такое, Томас?
— Ну ладно, ладно. Я не хотел тебя оскорбить, но согласись, это немного подозрительно, что…
— Да что же тут подозрительного, Том?! – глаза мага вспыхнули гневом, он вскочил с пола, и стал ходить туда-сюда по комнате, обхватив голову руками.
— Ну, прости меня, откуда же я знал, что тебя это так заденет? Билл?
Маг посмотрел на Тома таким отчаянным взглядом, что у того всё скрутилось внутри, сжалось от стыда за свои мысли. Но Дадли не привык к подобным ощущениям, и потому он быстро покинул покои Билла, проклиная себя на ходу за свои порочные помыслы и словесную распущенность. И что такого он сказал, на самом деле? В этих слоях было абсолютно привычным жить с законным супругом, рожая детей от любовников и фаворитов. Но Билл таким не был, и Том прекрасно знал об этом раньше. И это тяготило его всё больше с каждым месяцем – ничего ведь не бывает вечным, как и любовь, и страсть, и даже уважение.
Разница между Томасом Дадли и принцем Джаредом была только в том, что второй не любил Вильгельма, а первый любил, искренне любил, но точно также не верил ни во что. В какой-то момент ему было бы легче принять, что Вильгельм – очередная блудница, чем чистый и необычный мальчик.
Ненасытность же людей как раз в том, что они хотят постоянно чего-то нового. Но пестрит и постоянно меняется только мелочь. С Дадли стало происходить всё так, как обычно и происходит в подобных обстоятельствах – он начинал ненавидеть Вильгельма за то, за что так отчаянно полюбил вначале. Он продолжал любить его просто потому, что это же он, Билл. Но это уже не было порывом, спонтанно-возникающей эмоцией восхищения его неординарным складом, как это было на заре их союза. Также это не было и сознательным преклонением перед несомненными достоинствами Вильгельма, как это было в течение недолгого времени после знакомства.
POV Tom:
И куда я иду? Зачем? Просто доказать Вильгельму, что его карты лгут. Точно! Он был так уверен, что я никуда не денусь от него; что ж, я готов доказать обратное.
— Сэдрик! Передашь господину, что я у Рамоны, а потом направляюсь к Августину, и буду не скоро!
Зачем я это сказал? Позлить Сэдрика. Мне нравится наблюдать за его ненавистью ко мне. Он считает, что я несправедлив по отношению к его хозяину — сейчас чуть ли зубами не скрипнул, услышав мой приказ. Ты слуга, малыш, так что помалкивай – тебе же будет лучше.
***
— Ты всё таки пришёл ко мне, мой господин? — её голос пропитан нежностью, и не мне ли знать эту женщину? Она материалистична, да, ей никогда не помешает золото, которое мы дарим ей, но она всегда беспокоилась за меня и этого не отнимешь. Её взгляд полон преданности, а я не первый день живу на белом свете, а потому вижу: она всего лишь желает добра мне.
— Форестер больше не обижает тебя, мой свет?
— Он пренебрежительно разговаривает со мной, всегда, — её умоляющий взгляд тронул что-то внутри меня, — Но ведь не виновата я, что подумала в тот раз, что… Ну прости меня, Томас, я же только боялась, чтобы тебе не было хуже. Я…
— Забудь, — вдруг стало нестерпимо чувствовать её раскаяние, — Я рад, что ты предупредила меня в отношении Джареда, он ведь, всё-таки, принц. Ты могла и не говорить мне этого, но твоё доверие вызывает ответное чувство во мне. Я должен тебя благодарить за это.
— Но я хотела предупредить не о принце. Только не гневайся на меня, Дадли! Форестер мне шагу не даёт ступить во дворце из-за этого, но ведь я чувствую сердцем, вот! – она приложила мою руку к своей груди, — Ты чувствуешь? Дадли, ты всегда был излишне милостив, ты честен и доверчив, а…
— Я сам разберусь в этом.
— Он использует тебя, Дадли!
— Рамона!
— Ты увидишь, ты однажды увидишь, что моё сердце не обманывало никогда, ты всё увидишь своими глазами, но будет уже поздно, — она закрыла лицо трясущимися руками, сжавшись в комок в углу своего будуара, — Он использует тебя, а ты слепо веришь!
— Но как он может использовать меня? Он никогда не нуждался. Он нужен мне, как ты не понимаешь? Скажем, это мой каприз, ты ведь знаешь, что я очень прихотлив? – я решил посмотреть на то, как будет, если я просто успокою её таким образом.
— Неужели? – она подняла раскрасневшиеся глаза, — Так ты знаешь? – Я лишь кивнул в ответ, — Просто он чёрный, запомни мои слова, Дадли, он чёрный! Он тёмный! Ты ещё не раз убедишься в моих словах. Он неизвестно зачем к нам приехал! А тебе он может … — но я не дал ей договорить, накрыв её вечно стрекочущий ротик поцелуем.
— Ты недооцениваешь его, Том, — мягко проговорила Рамона, отрываясь от меня. И что ей так надо говорить? – Ты не задумывался о том, что он может быть засланным? А вот мне так кажется. Сейчас не то время, чтобы забывать о подобных вещах, ведь Фландрия не на нашей стороне нынче, не так ли?
— Это же бессмыслица! — у меня абсолютно нет сил снова ей что-то доказывать, а она опять за своё!
— Рыцарями зовут не тех, кто носит звание, а тех, кто его оправдывает своими действиями!
— И что же мне … — и тут меня пронзило воспоминание о письме, полученном сегодня Биллом и всё стало складываться в неприятную картину. – Как же я не догадался ранее? Может быть, ты и права… Рамона, я не допускал и мысли, но… он же любит меня!
— Вот потому я и беспокоюсь за вас, будущий герцог Суффолкский, — в её взгляде отчётливо можно было прочитать нежность и заботу. – Не будьте так уверенны, вы были намного жёстче раньше. Не стоит доверять полностью. Кто спорит - вы привлекательны и обладаете множеством достоинств, но отчего он так быстро согласился следовать за вами?
О, Рамона. Глупа и ограниченна, как все женщины, но в вопросах моей безопасности она незаменима. Мне нужны преданные люди.
POV Author:
Дадли покинул дом герцогини довольный ею, но с неспокойным сердцем. Вот и есть возможное объяснение тому, почему маг так привязан к нему – быть может, это, и не любовь вовсе, а холодный расчёт и вражеский план. Решив не расслабляться более, и усиленно следить за Вильгельмом, Томас отправился к Эндрю, желая поделиться с ним тяжёлыми думами.
Только он не знал, что стоило ему выйти за порог, как эта женщина быстро написала несколько слов Августину, пажу Его Высочества, отправив свою фрейлину с этим посланием. Джаред же, увидев женщину из дома своей доброй знакомой, сразу повелел запрячь коня и отправился к дому Рамоны. Он ждал этого. Если Августину была передана записка, значит, Дадли уже побывал у неё – это было закономерностью. Эндрю уже успел посвятить его в курс дела, рассказав от подлости герцогини в самых ярких красках. И не будь он Джаредом Стюартом, не извлеки он сейчас из этой ситуации выгоду для себя.
— Ты в моё отсутствие неплохо развлеклась, как я успел узнать? – настроение Джареда было далеко от благодушного, что не скрылось от женских глаз.
— О чём вы, Ваше Высочество?
— Я думаю, тебе не нужно объяснять, что обычно делают с теми, кто участвует в заговорах против коронованных особ?
— Я понимаю… — она побледнела, мигом опустившись на колени. Ведь она прекрасно знала, о чём говорит принц.
— И что думаешь об этом? – Джаред резко приподнял её лицо за подбородок, глядя прямо в её зелёные, змеиные глаза.
— Что от него надо избавляться. Дадли стал неуправляем с ним. Я не имела умысла очернить вас, но хотела лишь доказать его неверность. Разве не так всё было? – сбивчиво зашептала она.
— Увы, Рамона. Доказывать было нечего. Он действительно чист, но если ты хочешь снова заполучить Дадли в своё полное распоряжение, тогда помоги мне. Я хочу Вильгельма себе.
От этих слов женщина вскочила на ноги, чуть не упав, запутавшись в оборках своего кринолина, и бросила гневный взгляд на Джареда.
— Я не хочу слышать о нём. Вы все с ума посходили от него, он околдовал вас, неужели вы не видите?! Он же колдун, который играется с вами, как кошка с мышами, – зашептала она, но тут же сорвалась на крик, — Он засланный! Он наверняка фламандский или германский лазутчик! Он враг Англии!
— Рамона! – Джаред повысил голос, потому что хорошо знал все эти спектакли, устраиваемые ею.
Но женщина не унималась, увидев тень сомнения, промелькнувшую в глазах Стюарта. Ей не терпелось услышать от него слова, подобные тем, что сказал ей Дадли, но принц был осторожен, к тому же, Рамона никогда не была для него настолько дорога, как доверчивому Дадли, которого воспитывали без матери. Потребность в теплоте была слабостью Тома, но не разбалованного королевского отпрыска.
В конце концов, взвесив в уме возможные выгоды, он сказал следующее:
— Тогда ты, тем более, должна помочь мне его заполучить! И тогда, когда он расслабится, став моим фаворитом, мы сможем обезвредить его, получив вместе с тем все нужные нам сведения.
— Что я должна делать, Ваше Высочество? – не смогла скрыть своего удовлетворения Рамона.
Принц лишь ухмыльнулся про себя: насколько ненависть к Вильгельму должна терзать ей душу, что так неймётся с ним расправиться? Однако он решил расслабиться и отдохнуть от гнетущих мыслей, позволив Рамоне продолжать ненавязчивые касания. — обыкновенная женская ревность, — подумал Джаред, прежде чем опустившаяся на колени дама отвлекла его мысли смелыми оральными ласками.
***
Через несколько часов, под покровом ночи, Джаред покинул дом герцогини, продолжая прокручивать в голове возможные варианты. А что, если она была права? Только он был не настолько простодушен, как Дадли, чтобы показать ей, что действительно усомнился в Вильгельме – ей нет необходимости знать об этом.
А Рамона, оставшись при свете свечей одна в своих покоях, пыталась успокоить себя. Ей не давала покоя мягкая грация Вильгельма, его высокий рост, чёрные, струящиеся по плечам волосы, и белая, без намёка на изъян, кожа. Она тряслась от ненависти, потому что будучи ещё молодой женщиной, выглядела, как и все красавицы её времени - пухленькой и чуть конопатой. Копна каштановых волос была бы украшением, но только у Билла был высокий лоб, а у неё низкий. У него был прямой, чуть вздёрнутый нос, а её был полной противоположностью. Его улыбка светилась лучезарной добротой, в то время, как она улыбалась никогда не обнажая зубов – первый признак скрытности и подводного нрава человека. Он всегда смотрел свысока, а она - всегда исподлобья. Словом, они были настолько разными, что было вполне объяснимо её неприятие. И эта зависть оправдывала её желание видеть на его стройном теле синяки и ссадины.
Вначале, когда только Эндрю рассказал Дадли о её интриге, тот пришёл и устроил ей скандал, прямо в её доме. Пришедший с Томом Эндрю поддержал его, и вместе с пажами, которые были причастны, Рамоне пришлось принести извинения Вильгельму, который только улыбнулся своей детской улыбкой и смущённо посмотрел на Тома, всем видом показывая, что не желает продолжать общение. Для неё же это было ударом по самолюбию. Она надеялась, что Том придёт к ней, рассказав о том, как разоблачил ненавистного ей мальчишку, и она бы порадовалась, и в очередной раз указала Дадли на его мальчишество и доверчивость. И тут, вместо этого была вынуждена извиняться перед странным, отрешённым магом, который бледнел неподдельно, только от одного её вида и хватался за руку Тома.
Самое страшное, что Рамона знала, её женская интуиция где-то глубоко кричала ей, что Вильгельм предан Тому, как никто другой, но себялюбие и желание иметь большее влияние шептало ей, что она ничего плохого не делает, пытаясь разрушить их союз. Августин и Георг умело руководили ею, хотя она сама была хитра и упряма. Их уязвлённое самолюбие жаждало мести, ведь Том и Форестер поставили их перед выбором: либо просить прощения у мага на коленях, либо дуэль. Однако трусливые и неповоротливые пажи не хотели лезть в драку с Томом, заранее зная, что будут побеждены. Пришлось смириться и встать на колени.
— И что во мне не так? – произнесла Рамона, глядя в зеркало, отражавшее её полуобнажённое тело, — Зачем им всем этот непонятный во всех отношениях мальчишка, к тому же такой тощий?
***
Дадли вернулся домой также после полуночи. Он специально засиделся у Эндрю, чтобы Вильгельм подумал, что он развлекается с Рамоной или Георгом. Почему-то сейчас до боли хотелось его помучить. И хотя Эндрю весь вечер пытался вразумить сходящего с ума друга, он всё больше убеждался в том, что неплохо бы проверить Билла. А вдруг и впрямь злой умысел так искусно спрятан в шёлковом коконе любви?
Эндрю Форестер давно изменил своё отношение к Тому, ещё в тот день, когда узнал, на какие необдуманные действия и зверства тот способен. Теперь же он просто наблюдал за всем со стороны. Иногда он пытался вразумлять Дадли, своими речами пытаясь наставить на путь исправления, но будучи мудрым человеком, считал, что каждый должен прожить свою жизнь по-своему. Он тоже был ближайшим другом принца, он тоже имел влияние при дворе и в кругах, где вращался, но он не позволял ситуации контролировать себя. Видный и деятельный Дадли, всеобщий любимчик, любил показывать миру свою власть, своё великолепие, а тихий Эндрю, тем временем, имел не меньшее влияние. Только об этом не все знали, а соответственно, не обращались к нему за всякими ходатайствами перед принцем или помощью в чём либо. Такие детали, однако, всегда тешили самолюбие Томаса. Так или иначе, со смелостью можно сказать, что если бы граф Форестер знал, чем может закончиться связь его друга с фламандским юношей, он приложил бы все усилия к тому, чтобы спасти последнего. Другое дело, что не всегда спасение приносит облегчение. Так может, это всё и к лучшему?
***
— Она моя давняя приятельница, Вильгельм, и просто допустила ошибку, — произнёс Том невозмутимым тоном, хотя Билл и слова не проронил по поводу его длительного отсутствия. – И Георг с Августином – очень добрые друзья. Они просто беспокоятся за меня, ты должен понять их. Все знают нрав принца, даже ты не виноват был бы если…
Особенностью Вильгельма было то, что он не ревновал. Он не считал Тома собственностью, но он не прощал. Он не простил предыдущих скандалов. Он не простил и этого. Он не прощал того, что его можно избить или насильно овладеть им из-за клеветы, но одновременно с этим поддерживать добрые отношения с самими клеветниками.
— Но как же ты можешь? Неужели ты… — попытался было спросить маг, но Том отмахнулся от него.
— Ты просто ревнуешь. А этого не нужно, никто не сравнится с тобой для меня, — и властно притянув Билла к себе, Том дерзко и чувственно поцеловал его, — Это жизнь, Билл, такова жизнь при дворе, в нашем обществе. И если ты со мной, то должен быть готовым к этому. Невозможно оградиться от всего, что не нравится, — но заметив полный боли взгляд, Том снова добавил, — Не ревнуй, малыш.
Билла словно ушатом холодной воды окатили. «Он не понял, он ничего не понял» — шептал он, глотая слёзы, когда Том уже вышел из его покоев. Разве в ревности дело? Маг не мог взять в толк – как могут быть приятны Тому даже мимолётные касания человека, так жестоко клевещущего на него? Ведь Томас его так любит? Он, Билл, уже не раз слышал в сторону Дадли нелестные отзывы, слова обидные, непочтительные. Этих людей он обходил стороной. А это что? Совершенная неспособность противостоять простейшим уловкам Рамоны и пажей? Когда первый советник герцога Бэкингема позволил себе оскорбительную остроту в её адрес, Дадли вызвал его на поединок, который закончился для того весьма потрёпанным видом и плевком под ноги, а с самой Рамоной, симулировавшей обморок от этого оскорбления, он провёл два дня, утешая и жалея. Кто же важнее, и кого Томас любит, на самом деле? «Ты ведь не женщина, Билл, а она — не мужчина», — стал оправдываться Дадли, прочитав тогда во взгляде Билла обиду. «Не мог же я вызвать её на дуэль, из-за её неверных слов в твой адрес. Она просто ошиблась тогда, ну сам рассуди – как ещё объяснить то, что принц к тебе приходил? Я люблю тебя, мой мальчик, помни это. Я очень тебя люблю. Ну прости меня».
Прости. Прости. Прости. Эти слова Билл слышал каждый раз после очередного непонятного ему поступка. Также, как и получал дорогие подарки от расточительного Тома. Верил ли он им? Конечно нет. Но он слишком любил, слишком был привязан, слишком хотел верить. Когда ему становилось очень плохо от всей этой несправедливости, он только закрывал глаза, пытаясь вспомнить что-нибудь приятное из их с Томом жизни. Но этого становилось всё меньше, он и сам уже не знал, зачем ему всё это. Но он слишком тосковал за Томом, когда тот куда-либо уезжал, он слишком беспокоился о его благополучии, он слишком хотел быть рядом с ним и видеть его улыбку. Поэтому не стояло даже вопроса о том, чтобы просто уехать. Не возникало мысли. За эти месяцы у Билла появилась серьёзная клиентура. Магией для других он не занимался, а вот его знание медицины нашло применение в кругу знати. К нему стекались пациенты из окрестных графств и даже французы.
Часто Сэдрик, видя своего господина с раскрасневшимися глазами, падал ему в ноги, шёпотом умоляя уехать из этой проклятой страны, из этого страшного дома, от этого жестокого Томаса Дадли. Парнишка затаил лютую злобу на безрассудного возлюбленного своего хозяина ещё с того дня, когда впервые увидел трясущегося в истерике Вильгельма сидящим под его дверью. А сколько раз это потом повторялось? Сколько раз Дадли просто унижал Вильгельма при своих друзьях, при всей прислуге? Сколько раз Сэдрик залечивал увечья на теле любимого господина, которые наносил Томом? Но на все уговоры слуги Билл повторял одно: «Я люблю его», и когда Сэдрик робко пытался намекнуть, что это не взаимно, маг отвечал с блаженной улыбкой, что и Томас его любит, очень любит, просто не может себе позволить многого из-за положения в обществе.
***
Глотая горькие слёзы, юноша сел за карты, которые, в последнее время, снова стали заменять ему общение с окружающими. Том также отдалялся от него, хотя внешне всё выглядело наоборот. Выпавший недавно Император в перевёрнутом положении напомнил Биллу о Джареде, о приезде которого он узнал лишь от Сэдрика. Ведь именно так представился ему Принц в первый раз – перевёрнутый Император… Сердце неприятно заныло, хотелось вновь оказаться в объятиях Тома, и чтобы всё было не так, как сейчас, чтобы было как раньше. Почувствовать ту самую защищённость и любовь, что когда-то давали крепкие, но такие изящные руки. Хотя кому, как не предсказателю знать, насколько временно всё в этом мире? Боль сковала сердце, но Вильгельм продолжал расклад, заранее зная, что ничего хорошего он не скажет.
«Ключевые слова: Отсутствие продвижения. Ситуации не суждено осуществиться. Тирания. Неподчинение. Трудности в отношениях с властью. Зависимость. Грубость. Напряжённость в отношениях. Ненадёжность. Ограниченность мышления. Сплошной расчёт и отсутствие чувств. Нежелание роста и продвижения. Глупое, неумелое руководство. Давление со стороны власти и вышестоящих. Трудности.
Совет: Вы не способны справиться с проявлением чужой воли, власти или авторитета. Ваши любовные отношения в данным момент можно охарактеризовать как отношения «доминирование – подчинение», «хозяин – раб». Возможно, в них даже присутствуют садомазохистские элементы. Вам пора вырасти и перестать жить в мире детства. Император в перевёрнутом положении может обозначать отказ от ответственности: похоже, вас больше устраивает зависимость от других, потому что вы не хотите принимать самостоятельных решений. Проявите себя, свою волю, своё достоинство. Не провоцируйте других на издевательства над собой.
Люди: Злобный человек, обладающий властью. Тиран. Трус. Тот, кто злоупотребляет своей властью над вами. Человек, склонный к эмоциональным вспышкам. Тот, кто слепо подчиняется чьей-то власти, не в силах иметь своего мнения. Тот, кто считает себя бременем. Тот, кто бунтует без причины.»
Слёзы, смешанные с сурьмой, чертили серые дорожки по мрамору кожи. Волосы, спадающие на плечи плавными волнами, скрыли лицо, когда Вильгельм закрыл его руками, облокотившись на столешницу секретера, склонившись над раскладом магических Таро. Хотелось умереть, чтобы не влачить жалкой жизни, где не осталось любви. Или оказаться во сне, в котором бы Том снова любил его так, как прежде. И ничего больше.
Вильгельм сжал анх на цепочке и поднёс к губам, шепча какие-то неизвестные слова. В раскладе было всё: Семёрка Мечей, означавшая предательство и закулисные интриги; Пятёрка Пентаклей, одаривающая вопрошающего неприятной волной чувства ненужности и недолговременности любовных отношений; Пятёрка Кубков, показывающая, что кубок наполовину пуст, нежели полон, и говорящая о боли и разочарованиях; Королева Мечей в перевёрнутом положении – злобная куртизанка, наслаждающаяся тем, что унижает и сроит козни, рассуждая низко и примитивно.
Но это всё лишь побочные и неважные действия, ненужные ситуации вокруг, которые были бы не страшны, если бы в их с Томом отношениях царило согласие. Согласия же не было. И что говорить об Императоре? Молодой маг не был так глуп, чтобы во всём винить ненасытного принца или слабого возлюбленного. Все интерпретации одной единственной карты указывали и на него в каком-то смысле. Он был слаб тем, что поистине любил Тома всем сердцем; Том был слаб, потому что не хотел расставлять приоритетов и проявлять принципиальность; Джаред был слаб в своих слабостях, но силён в своей власти.
Сам того не замечая, когда солнце уже поднялось над горизонтом, Вильгельм провалился в сон, так и сидя в кресле, опёршись на секретер.
Глава 13. «Карта XII Повешенный».
POV Tom:
Щебет птиц разбудил меня рано, ещё в четыре часа утра проснулся соловей, но я смог прикрыться подушками так, чтобы не слышать его сладкого пения. Это моя особенность – как бы крепко я ни спал, и каким бы ни был уставшим, когда начинают петь соловьи, я просыпаюсь и отправляюсь на балкон, чтобы вдохнуть аромат весеннего воздуха и послушать этих крылатых певцов. И только сегодня у меня совершенно не было сил…
Вокруг дома посажено много абрикосовых деревьев. Вчера Вильгельм вышел во двор и сорвал несколько веточек. Он был таким красивым. И эти бледно-розовые лепестки абрикосовых цветов такие же тонкие и светлые, как его кожа. Пока он срывал, они сыпались на него, и несколько упало ему за воротник. Я долго смотрел на них, мне хотелось собрать их губами, слизывая вместе с его вздохами, но… меня по-прежнему мучил вопрос: что же, всё-таки, ему написали из Нассау? Я безумец - вместо того, чтобы подойти и поцеловать его, снова стал придумывать повод для ревности. Именно всепоглощающей ревности, потому что не первый день живу на белом свете и знаю, что не бывает вечной любви. Вот он любит меня сегодня, а приходит завтра, и…
Сейчас Джаред для него — лишь принц, которого он боится, но через какое-то время всё изменится. Он устанет от меня, а ведь перемен во мне ждать бесполезно, я таким родился, и всё, что могу – это лишь ограждать его от собственного тяжёлого нрава. И когда он перестанет восторженно взирать на меня, попадётся ещё какой-нибудь принц, герцог, рыцарь или просто красавец. Ведь так оно и происходит, так было и у нас с Джаредом. Сначала не могли прожить и дня врозь, а потом сами не заметили, как чувство кануло в лету.
О небеса, что за безумные мысли? О чём я говорю, когда сам ни о ком больше подумать не могу? Не могу! С кем бы я ни был, на кого бы ни смотрел, и как бы ни гневался на него. Нужен мне только он, и знаю я, что кроме меня, ему больше не нужен никто! И он всегда хотел, чтобы я забрал его далеко из этих мест, куда-нибудь в горы, чтобы спрятаться там от жадных стрел чужих взглядов. Ему не нужна роскошь дворцов, ему не нужны все эти притворные улыбки так называемых друзей и лицемерные поклоны придворной канальи. Он столько раз просил меня забрать его отсюда, отвезти в безлюдное место, построить меленький домик и пусть бы он там жил, а я приезжал бы к нему. Но ведь я не смогу тогда видеть его каждый день, слышать, ощущать, прикасаться.
Да, порой я не захожу к нему по два, по три дня, не бываю вечерами, но я знаю, что он есть, что он всегда откроет, всегда подарит столько ласки, сколько я захочу и когда я захочу. Иначе сердце моё будет неспокойно. Оставить ему там пару алебардистов? Так этого не достаточно. Если придёт отряд епископа… мне подумать страшно. Ведь Августин с Рамоной всё равно выследят его местонахождение, проследив за мной. Нужно уезжать к отцу. Немедленно. В Суффолке есть несколько заброшенных замков, где можно было бы спрятать Билла, да и самому задерживаться там подольше. Его нужно забирать отсюда.
Мысли перетекали из одной в другую, пока я, наконец, не открыл глаза. Время шло к полудню, солнце пробивалось сквозь плотные портьеры, и, вспомнив об одном своём давнем желании, я решил его исполнить. Погода, как мне кажется, самая подходящая для этого.
— Джонни! – крикнул я, и уже через три четверти часа я был полностью умыт, одет и теперь размышлял над выбором аромата на сегодняшний день. Остановившись на амброзии, я осмотрел себя в зеркале – что ж, прекрасен!
***
Подхожу к двери, пытаясь расслышать хоть малейший шорох за ней. Прикладываюсь ухом – всё та же тишина. Я тихо постучал, но так и не получил ответа. Полагаю, Билл не будет против, если я войду без позволения. Толкнув дверь, я почувствовал, как все раскаяния, что мучили меня в седьмом часу, всколыхнулись в моём сердце с новой силой. Мой мальчик сгорбился над секретером, положив голову на руки. Было видно, как неудобна ему эта поза. И сколько он так просидел? Видимо, со вчерашнего вечера – он не переодевался. Подойдя ближе, я увидел разложенные карты…
Мягко, не касаясь кожи, убираю пряди волос на затылке, открывая белоснежную шею. Этот его магический знак, сделанный на востоке, эта прозрачность и эти трогательно выпирающие позвонки. Нежно касаюсь каждого открывшегося губами. Потом обвожу знак языком, сдвигая ниже ворот рубашки. Сладкий, медовый запах. Может, даже не сладкий, а просто родной. Он пахнет детством. Почему-то моим, родным детством. Целую плечи, полностью стянув с них сорочку, спину, лопатки. Он пошевельнулся.
— Том… — вздох. Он приподнимается, болезненно морщась, — Я так и уснул здесь? – поднимает на меня свои покрасневшие глаза Вильгельм. Наконец, вижу его лицо, по которому вчера слёзы вместе с сурьмой рисовали узоры. Меня не обманешь. Боюсь показать, но к горлу сразу ком подступил – во что он превратился?
Мысли в панике разлетаются, а я стою и смотрю на него, не зная, что мне ему сказать? Что ещё сказать и что ещё сделать, чтобы добить? Чтобы он умер. Потому что только это я могу сделать, и ничего более. И осознание этого страшного проклятия, что неведомые силы на меня наложили, давит сильнее любых грехов. Я вижу, как медленно и мучительно увядает цветок розы, что засыхающий куст надо полить, но вместо этого, с наслаждением наблюдаю, как жаркие солнечные лучи забирают из него последнюю влагу. Так сложилось, это была судьба. Теперь я лишь могу попытаться увезти его отсюда. Может быть, ещё есть шанс всё изменить?
— Ты просидел так всю ночь? – я помог ему встать.
Он лишь кивнул в ответ.
– Приляг, мой сладкий, я сделаю тебе массаж, хочешь?
— Если только плечи, чуть-чуть, — опять эта опаска и смущение. Ну почему?!
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |