Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Курс государственной науки. Том III. 46 страница



если он доходит до безусловного права запрета на все постановления местных

собраний, то самостоятельность местных учреждений исчезает. Она может быть

обеспечена, только если все столкновения подобного рода возносятся к высшей

инстанции и разрешаются административно-судебным порядком. Если, при столкновениях

на почве деятельности властей, единство и быстрота управления требуют, чтобы

правительственная власть была обеспечена, то в хозяйственной области, в вопросах

об удовлетворении местных нужд, наоборот, требуется главным образом ограждение

местных интересов, а его может дать только независимый и беспристрастный суд.

Поэтому, хорошее устройство высшего судебноадминистративного учреждения составляет

вопрос величайшей важности для местного самоуправления.

Но не от одних только учреждений зависит правильное отношение властей;

оно в еще большей степени определяется способами их деятельности. Согласие

легко установляется там, где обе стороны его желают и стараются его достигнуть

взаимным вниманием и обходительностью. Поэтому, нет более превратной политики,

как та, которая силу власти полагает в резком и высокомерном отношении представителей

правительства к местным учреждениям. Нередко, при реакционном правительстве,

местные его органы стараются ему подслужиться, представляя независимых местных

деятелей враждебными правительству революционерами, которых надобно держать

в железных рукавицах. Это - лучшее средство нажить себе врагов, поставить

людей на дыбы и возбудить непримиримую оппозицию. Правительство, понимающее

истинные свои задачи, никогда не будет держать лице, которое становится во

враждебное отношение к управляемой местности. Даже в завоеванных странах нужен

примирительный образ действия, чтобы заставить побежденных покориться своей

участи; в отношении же к собственным гражданам это вдвойне необходимо.

С своей стороны, местные деятели, сохраняя свою независимость, должны

всегда оказывать уважение к власти, представляющей высший государственный

порядок. Принципиальная оппозиция, не вызываемая проявлениями административного

произвола и высокомерия, всегда неуместна. Здесь заносчивость столь же вредна,

как и апатия. Более, нежели в каких-либо других учреждениях, успешное действие

местного самоуправления зависит прежде всего от умения нм пользоваться. Оно



служит лучшею школой для людей, но надобно, чтобы люди действительно научались

в ней тому, что требуется общественным благом. Только постоянная, неутомимая,

бескорыстная деятельность на общественную пользу. в соединении с стойким обереганием

своих законных прав и с сохранением полной своей независимости, может поддержать

местное самоуправление на более или менее высоком уровне и содействовать правильному

его развитию. Все в нем зависит от количества и качества наличных сил, а также

и от взаимных их отношений. Здесь, как и везде, согласие обеспечивает успех,

а внутренние раздоры парализуют всякую деятельность.

Это приводит нас к последнему отделу политики, к вопросу о значении и

деятельности партий.

 

Книга шестая. Политика партий

 

Глава I. Партии в государстве

 

Везде, где государственная жизнь становится предметом суждений в обществе

и печати, в общественном мнении естественно обозначаются различные направления.

Людям свойственно смотреть на вещи с разных точек зрения, и это именно ведет

к всестороннему их освещению. Отчасти это происходит от различия умственных

способностей и склада, но к этому присоединяется разнообразие положения, образования,

интересов. Человек естественно устремляет главное свое внимание на то, что

ему доступно и что ближе его касается; этому он придает преобладающее значение,

часто упуская из вида все остальное. А так как уровень образования, положение

и интересы более или менее общи целым разрядам лиц, то, при взаимных сношениях

между людьми, из этого возникают общие взгляды и понятия, которые, в приложении

к государственной жизни, становятся политическими направлениями; когда же

общество призывается к участию в государственных делах, из этих направлений

образуются партии с определенною программой и организацией.

Таким образом, партии составляют явление естественное и необходимое везде,

где есть политическая жизнь. Но и там, где ее нет, умственное развитие общества

выражается все-таки в различии направлений. Только при полном умственном застое,

при отсутствии всякого участия к судьбам отечества, заглохшая политическая

мысль не производит расходящихся ветвей. Стараться подавить в обществе всякое

самостоятельное политическое мышление значат обрекать его на состояние полного

бессмыслия, держать его на уровне первобытного невежества. К этому стремятся

деспотические правительства, но это никогда им не удается. Мысль всегда пролагает

себе дорогу; если прямой путь ей загражден, она пробивается косвенным, обходя

или разрушая все преграды. Чем более ее подавляют, тем более она оказывает

сопротивления. А так как она вечно присуща человеческому духу, то рано или

поздно она завоевывает принадлежащее ей место и проявляется в разнообразии

направлений, которые заключают уже в себе начало партий. С дальнейшим развитием

жизни, с расширением общественной деятельности, теоретические взгляды получают

практическое приложение; единомышленники соединяются для проведения своих

воззрений и для защиты своих интересов. Таким образом направления организуются

в партии. Это первый признак того, что общество вышло из младенчества и стало

на свои ноги.

Партии могут быть весьма разнообразны. Они могут иметь местный и случайный

характер. Каждый более или менее общий интерес может группировать около себя

людей и сделаться центром для образования партии. Каждый своеобразный оттенок

мысли, резко выраженный и разделяемый многими, может выступить деятельным

элементом на общественном поприще. Даже выдающаяся или ловкая личность или

взаимная поддержка для достижения частных целей могут связывать людей в отдельные

группы, способные играть более или менее значительную общественную роль. Но

среди всех этих случайных соединений есть некоторые общие направления. которые

имеют характер прочности и повторяются более или менее всегда и везде, ибо

они вытекают из самого существа и свойств человеческого общежития. Они-то

и составляют главные основы для образования партий*(97).

Человеческие общества, по закону их духовной природы, подлежат развитию.

Один порядок вещей в историческом процессе сменяется другим. Каждый из них,

в известную эпоху, составляет основу народной жизни; в нем общество находит

удовлетворение существенных своих потребностей. Но с дальнейшим развитием

эта форма становится недостаточною; являются новые цели и требования. Существующее

устройство разлагается; наступает время перелома и борьбы, до тех пор пока

из этого переходного состояния не выработается новый порядок вещей.

Из этого весьма простого закона развития рождаются в обществе элементы

двоякого рода: охранительные и прогрессивные. Одни держатся существующего

порядка, другие требуют изменений и улучшений. Для правильного развития, очевидно,

оба эти элемента необходимы, ибо истинный прогресс не состоит в том, чтобы

разрушать все существующее и все создавать заново. Мы видели, что развитие

тогда только прочно, когда оно опирается на выработанные и утвержденные веками

основы. Сохранение приобретенного еще важнее, нежели его усовершенствование.

Идеальная цель общежития состоит в том, чтобы сохранять улучшая. Но вследствие

ограниченности и односторонности человеческих способностей и стремлений, этот

процесс совершается борьбою противоположных элементов, охранительного и прогрессивного.

Один старается удержать установленный порядок, который удовлетворяет существенным

его потребностям; другой стремится из него выбиться, открыть новые пути; а

так как главным для этого орудием служит начало свободы, то прогрессивное

направление является по преимуществу либеральным. Оба элемента равно необходимы

в государственной жизни; каждый исполняет в ней свое назначение.

Охранительная партия стоит на страже существенных основ человеческих

обществ-власти, закона, религии, семейства, собственности. Эти вечные начала

составляют для нее святыню, которую она оберегает от всякого легкомысленного

на них посягательства. Она признает и свободу, ибо без свободы нет независимых

общественных сил, а без независимых сил нет прочного порядка в государстве.

Где существует только деспотизм сверху или снизу, там все шатко, все может

меняться со дня на день. Только стоящие на своих ногах и упроченные временем

силы сообщают устойчивость общественному быту. Но. дорожа свободою, охранительная

партия видит в ней не разлагающее, а созидающее начало; она старается ввести

ее в надлежащую колею, связать ее с высшими требованиями власти и закона.

Она не противится и нововведениям, когда они подготовлены жизнью и становятся

насущною потребностью общества. Только узкое и близорукое упорство стоит за

сохранение того, что отжило свой век и потеряло смысл. Дальновидные консерваторы

сами совершают необходимые преобразования, зная, что они этим упрочивают здание,

которому без того грозит разрушение. В этом отношении примером могут служить

английские консерваторы, которые являются высшим типом этого направления.

Сэр Роберт Пиль даровал права католикам и отменил хлебные законы; Дизраэли

провел одну из самых коренных избирательных реформ; нынешнее консервативное

министерство преобразовало все местное управление, устроив его на выборном

начале. Однако, лишь в случае настоятельной потребности охранительная партия

решается на такие радикальные меры. Вообще же, она предпочитает медленные

и постепенные улучшения, избегая всякой ломки, щадя упроченные интересы. Даже

при разложении известного общественного строя она дорожит всеми остатками

прежнего порядка, которые сохраняют еще жизненную силу и могут принести пользу

государству. Для нее освященные временем предания, дающие нравственную устойчивость

обществу, имеют более значения, нежели стремления свободы к изысканию новых

путей. Преждевременные, не подготовленные жизнью нововведения или такие, в

которых не ощущается настоятельная нужда, встречают в ней самое сильное, иногда

даже чрезмерное противодействие. К теоретическим построениям она относится

безусловно враждебно. Таким образом, в процессе общественного развития она

играет роль задерживающего и направляющего элемента, который дает правильность

и устойчивость ходу. Это не только балласт, сообщающий устойчивость судну,

с чем иногда ее сравнивают, но и рулевой, направляющий корабль между подводными

камнями и оберегающий его от напора стихий.

Совершенно иной характер и назначение имеет партия прогрессивная, или

либеральная. Она дорожит более свободою, нежели преданиями и порядком. Она

верит в плодотворную силу человеческой деятельности и старается открыть ей

новые пути, уничтожая всякие стеснения. От нее исходят планы преобразований,

она полагает основы для будущего. Но в своем одностороннем стремлении она

способна более развязывать, нежели созидать. Ее начала преимущественно отрицательные;

она дает свободу всем элементам и не всегда умеет их связать. Требования власти

и порядка слишком часто находят в ней противодействие. Поэтому это-партия

по преимуществу оппозиционная. Когда же власть попадает в ее руки, она часто

во имя теоретических начал готова приняться за скороспелые и необдуманные

преобразования, которые оказываются неприложимыми на практике или производят

разрушительное действие. А так как жизнь этому противится, то приходится ее

насиловать. Начало свободы обращается в орудие притеснения; либералы становятся

бюрократами. Это внутреннее противоречие либеральной партии составляет самую

слабую ее сторону. Она более, нежели ее противники, нуждается в долговременном

опыте власти, для того чтобы приобрести то сознание государственных потребностей,

которого ей недостает. И в этом отношении старые английские виги могут служить

образцом. Но именно новейшее преобразование этой партии, под руководством

такого искусного и высокодаровитого вождя, как Гладстон, доказывает, что односторонний

либерализм способен увлечься далеко за пределы государственной пользы и приняться

за нововведения, которые рушатся вследствие своей полной внутренней несостоятельности.

Ирландский билль, который в руках самих его авторов претерпевал всевозможные

превращения и наконец пал к удовольствию даже тех, которые его поддерживали,

служит тому наглядным примером.

Таковы два главные направления, которые существуют в каждом развивающемся

обществе, как необходимые факторы, управляющие политическим движением. Одно

идет впереди и вызывает к жизни новые силы, другое эти силы организует и упрочивает,

связывая их с постоянными основами государственного порядка.

В нормальном развитии общества эти два фактора естественно сменяют друг

друга, как руководящие силы государственной деятельности. Когда существующий

порядок устарел и потерял свое прежнее значение, когда выдвигаются новые требования

и задачи, прогрессивная партия выступает вперед с своею программой, разрешая

старые связи и давая простор новым элементам. Когда же эта программа исполнена

и нужно утвердить новый порядок, наступает очередь охранительного направления.

Вследствие этого, прежние либералы могут делаться консерваторами, когда требуется

упрочить новые приобретения. Так, английские виги, которые ратовали против

Стюартов за народные права, сделались консерваторами со вступлением на престол

Ганноверской династии. У нас, либералы дореформенного времени, которые требовали

коренных преобразований, естественно могли обратиться в консерваторов, когда

реформы были совершены и нужно было охранять их от всяких колебаний. Только

легкомысленный либерализм стремится все далее и далее, требуя все новых перемен

и не понимая необходимости остановок. Этим он подает руку примыкающей к либерализму

крайней партии-радикальной и, в свою очередь, вызывает господство другой крайней

партии-реакционной.

Существование крайних партий, также как и средних, составляет естественную

принадлежность человеческого развития. Всегда и везде есть люди, которые доводят

свои начала до крайних пределов, упуская из вида все остальное. В этой односторонности

заключается иногда главная сила, но вместе с тем и слабость известного направления.

Последовательно проводя свои начала до конца, оно тем самим обнаруживает их

недостаточность.

Из двух означенных выше крайних партий, радикальной и реакционной, последняя

имеет однако за себя не одну логическую последовательность, но и целый мир

реальных отношений, связанных с отжившим порядком вещей. Всякий политический

или общественный быт, в котором общество долго жило. непременно заключал в

себе существенные начала, способные привязывать к себе людей; к нему примыкали

разнообразные и достойные уважения интересы. Поэтому, когда он пал, он не

может не оставить по себе глубоких следов. Эти воспоминания и эти интересы,

связывая людей, дают им общее направление. Но так как одними воспоминаниями

пробавляться нельзя, то реакционная партия ищет в них того, что существенно

и вечно в общественной жизни. В этом заключается ее сила. Она отрицает новый

порядок во имя высших начал, перед которыми должны преклоняться люди. Над

изменяющимися событиями она воздвигает идею неизменного закона. Поэтому охранительные

элементы общества находят в ней самую сильную поддержку против стремлений

к разрушению. Но реакционная партия всегда понимает вечные идеи односторонним

образом. Она считает их тождественными с известным, отжившим свой век порядком

вещей, смешивая таким образом вечное с временным. Она не признает изменяющихся

требований жизни и отрицает свободу и прогресс, как уклонения от вечного идеала.

Свобода иногда делается для нее орудием действия, но истинная цель ее заключается

в том, чтобы путем насилия подавить свободное движение жизни, ибо только этим

путем можно возвратиться к прежнему порядку. В этих стремлениях она нередко

взывает к темным инстинктам масс, ища в них опоры против либерального направления

образованных классов; но свободная демократия ей столь же противна, как и

мещанский либерализм. Только церковь, с ее неподвижным строем и с ее вечными

догматами, возвышенными над волнениями человеческих страстей, представляет

ей надежную опору. Поэтому реакционная партия всегда ищет союза с церковью

и старается вовлечь ее в политическую борьбу. Если церковь отрекается от этой

роли, которую стараются ей навязать, то этим самым реакционной партии наносится

самый сильный удар.

Примерами организованных реакционных партий, играющих важную политическую

роль, могут служить современные французские монархисты и прусские феодалы.

Нет ни малейшего сомнения в том, что монархическое начало, от первых зачатков

политической жизни до наших дней, имело в государственном развитии народов

выдающееся значение. Беспристрастный исследователь исторических явлений должен

убедиться и в том, что без этого начала государственный быт остается шатким

и легко подвергается искажению. Но из этого не следует, что монархию непременно

надобно восстановлять, когда она историческим процессом рушилась, главным

образом по собственной вине ее носителей. Разумная политика требует держаться

установленного порядка, улучшая его по мере возможности, а не стремиться к

его разрушению во имя начала, которое не в силах было само себя поддержать.

Всего менее позволительно связывать это начало с формами и порядками, отжившими

свой век. Признание прав династии, давно лишившейся престола и потерявшей

всякие корни в народной жизни, составляет одну из самых крупных политических

ошибок, какие может совершить политическая партия. Это значит вращаться в

области призраков и обрекать себя на бессилие, что и случилось с французскими

легитимистами. Самое монархическое начало, будучи связано с отжившею формой,

теряет истинное свое значение. В Англии не якобиты, а приверженцы Ганноверской

династии упрочили монархию. Еще несообразнее связывать религию с отжившею

историческою формой. Для легитимистов опора церкви, без сомнения, представляет

большую выгоду, но для церкви такая связь весьма опасна. Когда Лев ХШ ее разрушил,

он тем самым нанес жестокий удар монархистам. но он вывел религию из того

несвойственного ей положения, в котором она, по существу своему, никогда не

должна была находиться.

Прусским феодалам не приходилось и не приходится стоять за восстановление

монархического начала, ибо монархия в Германии стоит крепко. Но и они связывают

монархию с отжившим порядком, отрицая все либеральные стремления нового времени,

как революционные начала, которым следует противодействовать всеми силами.

У них на этот счет составилась целая философская теория, глашатаем которой

был Шталь. И у них реакционные стремления связываются с религией, хотя протестантизм,

по существу своему, гораздо менее способен играть такую роль. нежели католицизм:

он в самом своем источнике носит в себе революционное начало. Крепкая своею

дисциплиной и единодушием, феодальная партия разыграла в новейшей истории

Пруссии весьма важную политическую роль: она поддержала прусскую монархию

в ее борьбе с парламентом и дала ей силы для проведения политики, которая

окончательно привела к созданию Германской Империи. Но именно это торжество

подорвало ее значение. Феодальная партия была и осталась чисто прусскою; в

других германских странах она не имеет корней. Поэтому, когда Пруссия поглотилась

Германией, она потеряла почву. Великий государственный человек, который из

нее вышел и на нее опирался в борьбе с либерализмом, отступился от нее, как

скоро он достиг своей цели. Создавши Германскую Империю, он должен был искать

союзников в рядах тех, которые прежде других подняли национальное знамя и

против которых он ратовал. В настоящее время прусские феодалы остаются представителями

бедствующего землевладения, которое взывает к помощи государства для своего

поддержания, но тем самым обнаруживает только свою собственную слабость. Общественный

элемент, который, вместо того, чтобы дать опору правительству, сам ищет в

нем опоры, есть элемент отживающий, неспособный стоять па своих ногах, а потому

и играть политическую роль.

Сходное с этим направление представляет и то, что можно назвать у нас

реакционною партией; но при отсутствии политической жизни она не образует

сплоченной группы и не имеет какой-либо твердой программы, а представляет

только жалкие обрывки недодуманных мыслей и корыстных поползновений. Коренные

преобразования Александра??-го, изменившие весь строй русской жизни, не могли

не затронуть весьма многочисленных и влиятельных интересов. Освобождение крестьян,

в особенности, поколебало вековое положение дворянства. Тем не менее, на первых

порах, оно не вызвало реакционного направления. Наболевшие язвы вопияли так

громко, потребность реформ чувствовалась так сильно, что не было места подобным

стремлениям. Против отмены крепостного права никто не смел возразить, и с

самым способом освобождения дворянство скоро примирилось. В первые годы после

введения этой меры материальное его положение не только не пошатнулось, а,

напротив, улучшилось. Все спешили разделаться с принудительными отношениями

и охотно пошли на выкуп; цены земель возросли. Дворянство не только не думало

о восстановлении старых порядков, но оно стремилось к конституционной свободе.

Оно хотело политическими правами вознаградить себя за утрату владычества над

крепостными. Казалось, в России все без удержу стремилось вперед; но именно

это стремление и привело к реакции. Она была вызвана подвигами нигилизма.

Когда во всех углах России пошла социалистическая пропаганда, а за нею тайные

прокламации, поджоги, убийства, когда наконец сам Царь-Освободитель пал жертвою

гнусного злодеяния, русское общество ужаснулось той бездны зла, которое заключалось

в самых его недрах. Потребность сильной власти чувствовалась всеми, и правительство

спешило ей удовлетворить: Россия была поставлена в осадное положение. Тут

естественно возникла и реакционная партия. Во главе ее стал журналист с выдающимся

умом и талантом, но, к сожалению, лишенный нравственного смысла и трезвого

понимания политического положения. Он сам начал с того, что выступил под знаменем

либерализма, даже чрезмерного; все новые реформы находили в нем горячего защитника;

но тут он круто повернул и стал беспощадно преследовать то, чему он прежде

поклонялся, заподозривая всякое явление свободы, кидая грязью во все вызванные

преобразованиями новые силы. Он понимал однако, что с одною проповедью реакции

далеко не уйдешь; для успешного действия на общество надобно было подкрепить

ее патриотическою агитацией. Но патриотизм в благородном смысле не только

мирится с либерализмом. но и естественно к нему примыкает. Бороться с последним

можно было только взывая к самым пошлым инстинктам толпы, к самым низменным

ее чувствам. Началась травля всех подвластных России народностей, которые

обвинялись в сепаратизме и в измене. Польское восстание подало к тому удобный

повод, а когда оно было подавлено, посыпались доносы и на остальных. Русское

национальное знамя связано было с обскурантизмом, притеснением и произволом.

И толпа с закрытыми глазами последовала за вождем. Это было метко характеризовано

князем Вяземским в известном стихотворении:

 

Бобчинских и Добчинских род,

С тупою верою во взоре,

Пред ним стоит, разинув рот.

 

Этот реакционный поход возымел свое действие и на правительство; он привел

к некоторым прискорбным мерам. Но в образованных слоях общества он скоро потерял

всякий вес, а со смертью его руководителя он пал ниже самого посредственного

уровня. В литературе это направление представляет только довольно печальную

смесь раболепства, пошлости и бездарности, а в обществе оно поддерживается

лишь стремлениями разоряющегося дворянства получить от правительства разного

рода денежные пособия. Это - повторение того, что сказано выше о прусских

феодалах. Такова обычная, но печальная судьба сословия, сходящего с исторического

поприща. Забывают благородные слова великого прусского государственного мужа,

аристократа в душе: "дворянство,- писал барон Штейн,-должно избегать всякого

призрака алчности или стремления к приобретению"*(98), Сами Немцы в то время

мало им внимали, и Нибур мог писать Штейну: "дворянство, за немногими исключениями,

спрашивает только, где можно талеры выиграть или проиграть"*(99). Русское

дворянство не имеет ни той узкости взглядов, ни того упорства в преследовании

цели, какими отличаются Немцы; освобождение крестьян показало, что ему свойственны;

бескорыстные и благородные чувства. Но нельзя отрицать, что в настоящем угнетенном

его положении берут верх иного рода стремления. Когда сословие чувствует,

что сила от него ускользает, оно цепляется за отжившие свой век привилегии

и особенно за денежные выгоды, которые испрашиваются у правительства под видом

поддержки охранительных элементов; это служит явным признаком вырождения.

Когда в нем начинает преобладать это направление, когда вместо того, чтобы

бодро смотреть вперед, оно обращается назад, история от него отворачивается,

и оно осуждено на падение. Но для реакции именно такого рода силы служат самым

удобным орудием. Окончательно восторжествовать они не могут, но временно приостановить

движение, поселить смуту в умах, в особенности же приобрести разлагающемуся

сословию некоторые материальные выгоды, в ущерб нравственному достоинству,

они вполне способны. От этого может пострадать только отечество.

Как реакционная партия составляет крайность консерватизма, так радикальная

партия является крайностью либерализма. Если либералы, стремясь к улучшениям,

нередко покидают практическую почву во имя теоретических начал, то для радикалов

отвлеченная идея, доведенная до крайних последствий, составляет начало и конец

всех их политических воззрений. От этого они не отступают ни на шаг. Радикализм

не признает ни жизни, ни истории. Для него нет ничего вне принятого им начала,

которое он хочет провести во всей его логической последовательности. А так

как этого нельзя сделать без коренного изменения всего существующего порядка,

то радикальная партия естественно принимает революционный характер. В этом

отношении она существенно отличается от партии либеральной. Последняя стремится

достигнуть своих целей посредством свободного развития общества, предоставляя

последнему все больший и больший простор; радикализм, напротив. всегда готов

прибегнуть к насилию, без которого он не может осуществить своих планов. Поэтому,

отправляясь от свободы, он в конце концов становится отъявленным ее противником.

Самый жестокий из всех деспотизмов тот, который установляется радикалами.

Он водворяется во имя идеи, исключительной и нетерпимой; он взывает к слепым

страстям народных масс, которые одни могут дать ему поддержку в борьбе с существующим

порядком; наконец, он совершенно неразборчив на средства, оправдывая их благою

целью, как часто бывает, когда люди прибегают к насилию во имя мысли. С другой

стороны, эта беспредельная преданность односторонней идее и готовность все

принести ей в жертву дают радикальной партии такую энергию, которою никогда

не обладают либералы. Иногда даже небольшая, но сплоченная и дисциплинированная

группа представляет общественный элемент, с которым приходится считаться.

Когда же радикальная партия, вследствие революционных движений, достигает


Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.054 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>