общественных потребностей, в чьих бы руках ни находилась эксплуатация, в руках
собственных его агентов или в руках частной компании. Последнее даже выгоднее
в том отношении, что тут есть двоякий надзор: со стороны общества и со стороны
правительства, которое всегда может настоять на своих требованиях. Правительственная
же эксплуатация находится в руках бюрократии, всегда готовой прикрывать своих
агентов и весьма слабо подчиняющейся общественному контролю. Нужны вопиющие
злоупотребления, чтобы победить господствующую рутину и подвинуть неповоротливый
организм на какие-либо улучшения. При такой системе, на правительство падает
вся ответственность и на него обращается все неудовольствие. Чем более у него
дел на руках, тек более оно имеет интерес в том, чтобы сложить с себя часть
бремени на частные силы, сохраняя за собою только надзор, который гораздо
легче и действительнее, нежели собственное управление.
Эти экономические соображения видоизменяются однако соображениями политическими.
Железные дороги имеют значение не только промышленное, но и стратегическое.
Для военных целей может требоваться путь, который не приносит дохода. В таком
случае главный интерес частной компании отпадает. Ей может быть выгодно не
улучшение, а ухудшение пути, ибо этим вызываются все новые и новые субсидии.
При таких условиях казенная эксплуатация может быть выгоднее частной, если
только правительство имеет достаточно надежный персонал и способно оградить
общество от злоупотреблений, что, как известно, далеко не всегда имеет место.
К этому могут присоединяться и более общие мотивы. Когда государство
имеет громадное бремя управления на руках, ему, как сказано, выгодно сложить
долю его на частные силы. Но вопрос ставится совершенно иначе, когда требуется,
напротив, расширить деятельность государства и скрепить разрозненные его части.
В таком случае сосредоточение громадного железнодорожного управления в его
руках служит ему могущественным орудием действия. Это и было главною причиной
выкупа сети железных дорог в Германской Империи. Этим значительно увеличивалась
сила центральной власти и ослаблялся партикуляризм. При таком условии, когда
казенное управление связывается с целями национального единства, общество
охотно готово поддерживать подобные стремления. Но там, где национальное единство
упрочено и деятельность государства достигла широких, может быть даже преувеличенных
размеров, полезно развитие самостоятельных общественных сил, от которых главным
образом зависит самодеятельность общества, как в экономической, так и в политической
области.
Нельзя однако не заметить, что в настоящем случае эти силы далеко не
вполне независимы. Правительству всегда принадлежит и выдача концессий, и
предоставление тех или других выгод, и постоянный надзор за исполнением условий.
Вследствие этого, частные компании, принимающие на себя общественные предприятия,
стремятся заискивать расположение влиятельных лиц. а это часто имеет весьма
невыгодные последствия для политических нравов. В самодержавных правлениях
развивается взяточничество в высших сферах, а в конституционных, если не прямо,
то косвенно продаются голоса народных представителей. Чем ниже уровень нравов,
тем большие размеры принимает это зло. Оно особенно распространяется там,
где правительства, в видах отвлечения общества от политических вопросов, стараются
направить его на приобретение материальных благ. Так было, например, в Австрии
во времена Меттерниха и во Франции при второй Империи. Панамские скандалы
составляют естественный плод прежней развращающей политики. В Англия, напротив,
при долговременном господстве политической свободы с преобладанием зажиточных
классов, нравы поднялись на весьма высокий уровень. Практиковавшаяся в прошедшем
веке система подкупов исчезла совершенно. Бескорыстие представителей народа
стоит выше всякого подозрения. Зато и частные компании имеют там вполне самостоятельное
положение, может быть даже в ущерб государственным интересам. Там, где, в
видах общественной пользы, такая независимость не допускается, требуется всетаки
твердость права и прочность условий, ограждающих положение компаний. Это одно
может предупредить или, по крайней мере ослабить развращающее действие частных
искательств.
Такого же рода экономические, политические и нравственные соображения
определяют направление. экономической политики в области кредита. По существу
своему, кредит, как было объяснено в другом месте, есть дело не правительственное,
а частное. Только за недостатком частной предприимчивости и капиталов, правительство,
в виду государственных и общественных выгод, может взять это дело в свои руки.
Развитие правительственного кредита всегда служит признаком низкого экономического
уровня общества. Но, по этому самому, это - орудие обоюдоострое. Кредит полезен
только тем, кто умеет им пользоваться, а при низком экономическом развитии
общества это умение весьма незначительно. Рост умственного капитала всегда
идет в уровень с умножением материального. При таких условиях, самый дешевый
правительственный кредит может быть разорением для заемщиков; чем он доступнее,
тем больше искушение и тем больше опасность. Громадная задолженность русских
помещиков и в дореформенные времена и в настоящую пору, притом без всякой
пользы для хозяйства или с непроизводительными затратами, доказывает это наглядно.
Поэтому, расширение правительственного кредита, особенно при параллельном
развитии частного, никак не может считаться задачею рациональной политики.
В этом деле, напротив, необходимо действовать с величайшею осторожностью,
чтобы не увеличить зла, вместо того чтобы доставить облегчение заемщикам.
Но и при самом высоком экономическом развитии народа правительство нуждается
в кредите для себя. С своей стороны, общество нуждается в учреждении, которое
было бы высшим регулятором общественного кредита, приходя на помощь в трудные
времена, предупреждая или, по крайней мере, смягчая неизбежные кризисы. То
и другое ведет к установлению центральных банков, либо государственных, либо
в виде привилегированных частных предприятий. И тут, при низком экономическом
уровне, первый способ является единственно возможным; второй же всегда служит
признаком высокого экономического развития. Громадная выгода последнего заключается
в том, что общественный кредит, а с тем вместе и вся экономическая жизнь страны,
становятся в положение независимое от случайных политических колебаний и ошибок,
от личных влияний и происков, как государственных людей, так и партий. И правительства
и представительные собрания всегда склонны подчинять экономические интересы
политическим; напротив, банк, стоящий на прочных основах, обладающий и знанием
дела и твердыми преданиями, имеющий в виду не мелочные выгоды, а широкие экономические
интересы страны, представляет самую надежную преграду всем такого рода стремлениям.
Опыт показывает, что подобные учреждения составляют ничем не заменимый оплот
общественного благосостояния. Они являются высшим выражением независимости
общественных сил в экономической области. И для самого правительства они потому
именно представляют самую надежную опору, что они, вместе с тем, служат ему
и преградой. Здесь повторяется общая истина, что опираться можно только на
то, что способно сопротивляться, то есть, на независимые силы. Но, конечно,
для того, чтобы подобные силы могли служить опорой, надобно, чтоб они существовали
в обществе. Привилегированные банки возможны только там, где есть значительные
и прочные капиталы, а вместе и умение ими управлять. Где этих условий нет,
правительство, волею или неволею, принуждено взять это дело в свои руки. Этим
еще раз подтверждается и значение капиталов. как независимой общественной
силы. и общее правило, что задачи политики состоят в зависимости от состояния
общества.
Государственная деятельность в области кредита имеет и другую задачу-предупреждать,
по возможности, злоупотребления биржевой игры. Тут к экономическим целям присоединяются
юридические и нравственные. Надобно предохранить публику от обмана, оградить
торговлю от искусственных колебаний, предупредить, по возможности, разорение
массы невинных людей, наконец положить предел развитию страсти к игре, составляющей
язву общественных нравов. Но если эти цели законны, то осуществление их в
высшей степени затруднительно. Оборот ценностей всего менее поддается регламентации.
Вся промышленность и торговля основаны на расчете будущего, всегда более или
менее гадательном и зависящем исключительно от личного усмотрения. Главная
движущая пружина экономического развития, предприимчивость. заключает в себе
значительную долю риска, и нет возможности положить в этом деле какие-либо
границы. Чем выше промышленное развитие страны, тем больше в ней накопляются
капиталы, ищущие выгодного помещения, тем живее оборот промышленных ценностей.
Средоточием этого оборота является биржа, которая служит посредником между
капиталистами и предпринимателями. То, что банки делают приемом и выдачей
ссуд, с помощью собственного капитала, то здесь совершается путем непосредственных
сношений и сделок. А так как капиталы и предприимчивость не ограничиваются
данной страной, но ищут приложения всюду, даже в самых отдаленных частях света,
то биржа в богатых странах становится центром мирового оборота. Она является
показателем и регулятором всех промышленных ценностей, поприщем мировой предприимчивости,
а вместе и сопряженного с нею риска. Понятно, что самый этот риск становится
предметом спекуляции; но отделить законную спекуляцию от азартной игры нет
возможности, ибо на это нет никаких признаков. Закон в этом случае тем более
бессилен, что частные сделки большею частью ускользают от правительственного
надзора. Стесняемые в официальном помещении, они ищут убежища в частном, что
произошло в Германии после издания нового биржевого устава. Регламентируя
биржевые сделки, правительство рискует не только подавить внутреннюю предприимчивость,
но и произвести перемещение капиталов и оборота в другие страны, теряя те
громадные экономические и политические выгоды, которые доставляет государству
существование крупной и солидной биржи. Делаясь центром мирового оборота и
помещения капиталов и займов, как правительственных, так и частных, государство
приобретает первенствующее экономическое значение, а с этим связаны и политическая
сила и влиятельные интересы. Поэтому, регламентировать эту область нельзя
иначе как с крайнею осторожностью. Закон, без сомнения, обязан оградить публику
от обманных предприятий, привлекая к ответственности, как инициаторов, так
и посредников; он может. при организации биржи, требовать известных гарантий
и дать вес солидным элементам. Но регламентация самых сделок едва ли представляется
желательною; она способна принести более вреда, нежели пользы. Биржа, по существу
своему, есть учреждение не государственное, а общественное, а потому она должна
быть независима.
С неменьшею осторожностью должно государство приступать к регулированию
отношений, которые находятся вполне в его руках, именно, внешней торговли.
Известно, что таможенная политика составляет один из наиболее спорных современных
вопросов. В противоположность господствовавшей в теории и в практике меркантильной
системе, классическая политическая экономия провозгласила свободу торговли
единственным правильным экономическим началом, и это воззрение нашло широкое
применение, особенно в Англии, которая уничтожила у себя все покровительственные
пошлины и тем довела свою промышленность до высшей степени процветания. Одно
время и другие страны последовали этому направлению, причем и их промышленный
быт не только не понизился, а, напротив, значительно повысился. Однако, в
новейшее время наступила реакция в пользу протекционизма. В особенности конкуренция
хлебных стран, обладающих непочатыми богатствами природы, заставила поднять
таможенные пошлины для ограждения туземного земледелия, а как скоро одной
отрасли оказывается покровительство, так эта система распространяется и на
другие. В Америке это было вызвано главным образом интересами фабричного Севера,
который, после междоусобной войны, воспользовался своею победой для извлечения
из нее промышленных выгод. Только Англия осталась верна своей прежней политике.
Здесь не место разбирать доводы обеих сторон. Это потребовало бы слишком
длинных рассуждений. Скажем только, что всякая протекционная пошлина оплачивается
потребителем, которого заставляют платить дороже нередко за предметы худшего
свойства. Это-дань, налагаемая на потребителя в пользу производителя. Те,
которые в протекционной системе видят только возможность дать выгодное помещение
туземным капиталам и заработок туземным рабочим, забывают, что эти выгоды
приобретаются тем, что лицам, пользующимся покровительством, дается право
обирать других. Стало быть, во всяком случае это - положение не нормальное;
оно должно составлять не правило, а исключение. Высшею целью экономической
политики должна быть свобода, а не протекционизм. Высокое развитие промышленности
в странах, установивших у себя свободу торговли, доказывает, что эта система
дает изумительный толчок производительным силам. Тем не менее. и тут надобно
принять во внимание состояние общества. При низком промышленном уровне, покровительственная
система, задерживающая иностранную конкуренцию и предоставляющая туземным
предпринимателям значительные выгоды, служит сильным поощрением к производству.
Как временная мера, она может действовать благодетельно. Но никогда не должно
забывать, что с возвышением производительных сил она должна идти к упразднению.
Промышленность, которая действительно выгодна, должна стоять на своих ногах,
а не поддерживаться постоянною податью, взимаемой с потребителей. Между тем,
именно против этого всего чаще грешат правительства. Высокими покровительственными
пошлинами они создают привилегированные положения, которые служат к чрезмерному
обогащению одних на счет других. Те десятки миллионов, которые приобретены,
например, некоторыми русскими сахарозаводчиками, нажиты не собственным трудом
и усилиями, а возможностью обирать потребителей. Возникающие таким образом
громадные состояния служат явным доказательством, что протекционная система
достигла чудовищных размеров. А между тем, этим способом капиталы и предприимчивость
искусственным путем отвлекаются от естественно выгодных отраслей; все кидаются
на ту, которая обещает несметные барыши. Через это происходит переполнение
рынка, и правительство, наконец, само не знает, что делать с искусственно
вызванным им производством. Приходится его регулировать, то есть, вмешиваться
в отношения предложения и спроса, к чему государство менее всего способно
и что совершенно выходит из пределов его ведомства. Установляются вывозные
пошлины, которые дают производителям возможность спускать свои произведения
в убыток за границу, вознаграждая себя вящим обиранием туземных потребителей,
принужденных расплачиваться за ложную политику правительства. Всего хуже,
когда эти потребители сами не пользуются покровительством, вследствие того
что их произведения составляют предмет не ввоза, а вывоза. В таком положении
находится, например, русское земледелие. Эта важнейшая отрасль русской промышленности,
та, которая составляет главную силу страны, принуждена расплачиваться за всю
протекционную систему, именно в то время как она сама находится в угнетенном
состоянии вследствие падения цен на всемирном рынке. При таких условиях высокий
тариф есть ничто иное как право, данное процветающим отраслям обирать разоряющихся.
Такое направление экономической политики нельзя признать согласным с народными
интересами. Оно может вести лишь к общему обеднению. Привилегированные лица
теряют всякое побуждение к улучшениям, а потребители более и более разоряются.
Основное правило здравой экономической политики должно состоять не в
том, чтобы пошлины были возможно высоки, а в том, чтоб они были возможно низки.
Лучше придти на помощь зарождающейся промышленности другими льготами и пособиями,
нежели в пользу ее налагать дань на всех потребителей; если же последнее непременно
требуется, то надобно, чтоб эта дань не выходила из пределов строгой необходимости.
Надобно поддерживать производство, а не давать производителям возможность
получать громадные барыши, обирая других. В этих видах весьма желательно,
чтобы правительство было проникнуто началами свободной торговли. При таком
условии оно будет делать наименьшие уступки напору влиятельных производителей,
которые всегда требуют как можно больших привилегий. Из борьбы противоположных
стремлений может выработаться умеренная норма. Напротив, когда правительство
разделяет стремления крупных производителей, возвышению пошлин нет предела;
за все должен расплачиваться безгласный потребитель, который нигде не находит
защиты. Когда же к этому присоединяется ложно понятое патриотическое чувство,
вызывающее желание все делать самим и обойтись без других, то проистекающий
отсюда экономический вред может достигнуть весьма крупных размеров. Конечно,
в стране обширной и богатой, при весьма деятельном населении и широкой внутренней
свободе, какова, например, Северная Америка, этот вред может не быть очень
чувствительным; но в стране бедной капиталами и с малоразвитым населением
он может отразиться общим упадком благосостояния.
К расширению свободы торговли клонятся и торговые договоры, которые состоят
в тесной связи с таможенною политикой, и, также как последняя, имеют значительное
влияние на экономические отношения. Чужая таможенная система служит препятствием
сбыту; уменьшить эту преграду можно только действием правительства, путем
экономических соглашений. Они имеют в виду не только взаимные уступки, но
в особенности упрочение экономических сношений ограждением торговли от внезапных
повышений таможенных пошлин, спутывающих всякие расчеты. Торговые договоры
тем выгоднее, чем более вступающие в соглашение правительства одушевлены желанием
взаимных уступок; напротив, когда они видят свою выгоду в том, чтобы держать
пошлины возможно высоко. они не могут рассчитывать на уступки со стороны других.
При таких отношениях, отрасли, ищущие иностранных рынков, должны расплачиваться
вдвое: с одной стороны, стесняется сбыт собственных их произведений, с другой
стороны, они чужие должны покупать дороже. При этом нельзя не заметить, что
высшая цель экономической политики, с расширением мирового рынка, состоит
в установлении живого обмена между всеми народами, а не в ограждении себя
китайскими стенами от иностранного соперничества. Не обособление, а общение
составляет идеал человеческого развития. При передвижении сил могут, конечно,
требоваться временные меры для охранения упроченных интересов, но истинная
задача заключается в том, чтобы воспитанные цивилизацией экономические силы
имели в себе довольно энергии и эластичности для приспособления к вновь возникающим
условиям. Те народы, которые не одарены этими способностями, неизбежно опускаются
на низшую ступень. Ограждение себя от внешнего соперничества, обрекая их на
рутину, только ускоряет их падение.
Потребность расширения рынка выражается и в колониальной политике. Здесь
государство имеет ту выгоду, что оно не зависит ют воли иностранных держав,
с которыми приходится вступать в соглашения. Деятельность его может вполне
соображаться с внутренними потребностями. Колонии не только доставляют сбыт
произведениям, но они открывают обширное поприще для помещения капиталов и
для предприимчивости. Бод плодотворным влиянием этих факторов, непочатые богатства
новых стран обращаются на пользу колонизующего государства. Вместе с тем,
дается исход избытку народонаселения, которое не отрывается от отечества путем
эмиграции, а остается связанным с ним всеми своими интересами. Но, как уже
было замечено выше, пользование всеми этими выгодами зависит прежде всего
от самодеятельности общества. Здесь с полною ясностью выражается отношение
государства к обществу на экономической почве. Государство может делать громадные
затраты на приобретение и устройство колоний; если в обществе нет достаточно
энергии и предприимчивости. чтобы пользоваться этими выгодами, все это пропадает
даром. При таких условиях колонии могут служить источником слабости для метрополии.
Пример представляют обширные испанские колонии в Новом Свете. Правительству
они доставляли груды золота, но страну они не обогащали, а давали только исход
беспокойным силам, которые однако не обращались на экономическую деятельность,
а предавались разгулу в пустынных пространствах. Результат был тот, что в
колониях царила анархия, а метрополия более и более падала под бременем невыносимого
деспотизма, который сдавливал все живые силы страны. Расторжение этой связи
послужило к выгоде обеих сторон.
Отсюда следует, что и в колониальной политике требуется не столько государственная
деятельность, сколько открытие выгодных поприщ общественным силам. От государства
зависит завладение этим поприщем. В этом отношении оно должно иметь в виду
не только настоящее, но и будущее. Правительство великого народа в праве рассчитывать
на развитие его сил; а когда новые поприща более и более захватываются другими,
оно в праве обеспечить свои будущие интересы, особенно если к тому представляются
непосредственные поводы. Но оно может впасть в крупную ошибку, задаваясь фантастическими
задачами и делая значительные затраты в виду весьма проблематических выгод.
Основным правилом следует признать, что траты государства должны соразмеряться
с потребностями тех общественных сил, которые призываются к разработке богатств
колонии. Где этих сил нет, или где их надо искусственно создавать, там государство,
полагающее свои капиталы на колониальные предприятия. всегда окажется в накладе.
Это-даром брошенные деньги, что особенно тяжело отзывается на странах бедных,
которые именно потому страдают недостатком предприимчивости, что в них умственные
и вещественные капиталы слишком скудны. Этого недостатка государство не в
состоянии восполнить собственною деятельностью.
Способствуя, по мере возможности, развитию производства, государство
может распространить свою заботу и на распределение богатства. В какой мере
допустимо здесь вмешательство власти и чего она может достигнуть?
Древнее государство, которое не отличалось еще от гражданского общества,
стремилось действием сверху установлять согласие различных общественных элементов.
С этою целью политические мыслители советовали избегать крайностей богатства
и нищеты. Бедным давалась помощь от государства, а богатые облагались значительными
тягостями. Однако эта система не привела ни к чему; она не удержала древних
государств от падения. Естественным движением жизни противоположные крайности,
не смотря на умеряющие законы, расходились более и более; наконец, пришлось
сдерживать их независимою от них властью. Вследствие этого, республиканская
форма уступила место монархии. В предыдущей части курса мы проследили этот
процесс, которым обозначается постепенное разложение древнего государственного
быта. Но там же мы видели, что новое государство строится на иных началах.
Оно выделяется из гражданского общества и становится над ним. Здесь соглашение
общественных элементов совершается не действием сверху, а внутренним развитием,
естественным ростом средних классов, путем самодеятельности и постепенного
накопления материального и умственного капитала. Этим установляется нормальное
отношение государства и общества. Последнему, по самой природе вещей, принадлежит
область экономической деятельности. Как производство ценностей, так и распределение
их между различными общественными классами совершаются не искусственными мерами,
не принудительным действием сверху, а свободным движением общественных сил.
Собственная же задача государства состоит в охранении справедливости, то есть,
в обеспечении каждому плодов своего труда и в равномерном привлечении всех
к несению общественных тягостей.
Не всегда однако свободное движение общественных сил обходится без страданий,
и государство не может оставаться к ним безучастным. Кроме справедливости,
есть и человеколюбие, которое менее всего может быть чуждо христианским народам.
Частные страдания вызывают частную помощь; но когда они принимают широкие
размеры и распространяются в массах, в особенности когда они вызываются общими
причинами, они не могут не обратить на себя внимания и заботы государства.
В настоящее время, в особенности, эти стремления проявляются иногда даже с
чрезмерною силой. Чем более демократические начала проникают в государственную
и общественную жизнь, тем более предметом попечения становится благосостояние
масс, и тем более самые эти массы, вооруженные политическим правом, требуют
помощи государства. Отсюда развитие особенной отрасли политики, которая получила
название социальной политики, направленной к улучшению благосостояния низших
слоев населения. Она привлекает к себе усиленное внимание, как государственных
и общественных деятелей, так и целых ученых обществ. И это вполне понятно,
ибо обострившиеся отношения классов составляют главную язву современного человечества.
Пролетариат образует все возрастающую силу, которая грозит разрушением всему
существующему порядку. Желание уврачевать глубоко вкоренившееся зло и привести
к соглашению стремящиеся врозь элементы составляет поэтому естественную заботу,
как тех, на ком лежит попечение об общем благе, так и тех, которые, изучая
явления общественной жизни, не остаются безучастны к судьбам человечества.
Но признавая вполне законность этих стремлений, беспристрастная наука
не может не сказать, что они нередко заходят слишком далеко. Неразумное человеколюбие,
не руководимое пониманием истинных начал общественной жизни, часто производит
более зла, нежели пользы. Это в особенности имеет место там, где человеколюбие,
вопреки нравственной его природе, становится принудительным. Никогда не следует
забывать, что нравственность, по существу своему, есть начало не принудительное,
а свободное, исходящее из внутренних побуждений человеческой совести. Принуждение
к нравственности есть насилие совести, а потому безнравственно. Благотворительность
есть, поэтому, по существу своему. дело частное. Государство, как уже было
объяснено в другом месте, вступается лишь тогда, когда зло принимает такие
обширные размеры, что оно грозит нарушить общественный порядок и подорвать
общее благосостояние. Но именно в таких случаях оно перестает быть просто
делом человеколюбия; оно становится настоящим предметом политики.
В стремлениях к улучшению быта народных масс не надобно забывать и другого,
не менее важного начала, именно, что в свободном обществе каждый должен стоять
на своих ногах и заботиться сам о своей судьбе. Обращение к помощи государства,
к регламентации сверху, водворяет систему опеки, которая прилична при крепостном
праве, а никак не в общегражданском порядке. В обществе, недавно вышедшем
из крепостного состояния, такое воззрение является остатком старого времени.
При демократическом строе оно служит проводником якобинских начал, то есть,
стремления терроризировать меньшинство и обирать имущих в пользу неимущих.
У теоретических социалполитиков оно является просто плодом смешения понятий
или ложных политических взглядов. Чем выше развитие общества, тем более самодеятельность
и самоответственность становятся коренными основами общественной жизни. Все,
что ведет к ослаблению этих начал, что заставляет человека полагаться не на
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |