нисколько бы не уменьшились. Ирландское население восприняло язык Англии,
и тем не менее, ненависть его к Англичанам пылает с прежнею силой, причиняя
владычествующей народности неисчислимый затруднения. Если же племя уже достигло
известной степени просвещения и имеет свою более или менее богатую литературу,
то оно никогда не откажется от родного языка. Преподавание на язык иноземном
будет только ежечасно и на каждом шагу напоминать ему его унижение. Неиссякаемая
злоба будет наполнять сердца подвластных, а владычествующее государство, вместо
того чтобы исполнить свое высокое призвание-удовлетворять человеческим потребностям,
будет представлять собою одно голое право силы, попирающее все истинно человеческие
чувства. Такое положение не только не в состоянии приобрести ему стороннего
сочувствия, но не может не оскорблять и собственных его граждан. Этим могут
удовлетворяться низменные инстинкты толпы, пошлая похвальба своею мощью, но
никак не возвышенные человеческие стремления, составляющие достояние лучшей
части народа. Гражданин, всем сердцем любящий свое отечество, не может не
чувствовать себя униженным, когда он видит, что оно играет такую роль.
Кроме веры и языка, весьма важное значение имеют исторические учреждения,
с которыми народ свыкся и к которым он привязан. Они становятся вдвойне дороги
тем, для которых они составляют охрану их самостоятельности. Они предпочитают
худшее старое даже лучшему новому, потому что первое связано с их самобытностью,
а второе навязывается им извне. В этом заключалась главная причина того сопротивления,
которое встретили преобразования Иосифа II-го. Нам, Русским, эта крепкая привязанность
к устаревшим формам и порядкам мало понятна. У нас история не выработала самородных
общественных форм, которые могли бы служить опорой и охраной местных прав
и интересов. Древние вольные общины были раздавлены Московским государством,
в котором всепоглощающим началом явилась неограниченная власть монарха. Все
у нас двигалось действием сверху; преобразования вводились и отменялись, не
встречая ни малейшего сопротивления. Иначе и не могло быть при том полном
отсутствии сознания права, которое характеризует нашу историю. Но именно вследствие
этого, в русском обществе не могло развиться уважение к чужим особенностям.
Отсюда та злобная полемика, которая была направлена русскими патриотами в
особенности против учреждений Остзейского края. Указать на недостатки корпоративных
форм, в значительной степени носящих средневековой характер, было не мудрено;
но забывали, что именно эти формы служили самою надежною охраной местных прав
и местных интересов. Они ограждали местное население от привыкшего к произволу
русского чиновничества и от привыкших к безусловной покорности русских общественных
элементов. Корпоративная связь требует внутреннего единения; стоять за свои
права могут только люди, которые крепко держатся друг за друга. Остзейцам
ставили в преступление то, что они, для избежания извне навязанных законов,
прибегали к тайным проискам и уловкам, а русское правительство обвиняли в
том, что оно, забывая русские интересы, потакает этим стремлениям. Но иного
способа действия, при отсутствии политических прав, Остзейцы не имели, а русское
правительство поступало в высшей степени благоразумно, щадя особенности и
интересы страны, которая всегда оказывала полное повиновение, которой сыны
проливали свою кровь за Россию на поле брани и усердно подвизались на гражданском
поприще. Без сомнения, положение низшего населения требовало большего ограждения.
После преобразований, совершенных в России, в особенности после освобождения
крестьян, нельзя было оставить Остзейския губернии при прежних порядках. Но
именно здесь требовалась большая обдуманность и осторожность. Преобразовывать
исторически сложившиеся учреждения надобно не путем ломки, а постепенными
изменениями, приноровленными к потребностям страны. К сожалению, ложно понятый
патриотизм получил преобладающее влияние.
Существенное значение имеет при этом отношение правительства к различным
слоям населения. Когда вопрос идет о слиянии местного населения с господствующею
народностью, то правительственные меры могут иметь в виду или привязать к
государству высший слой или поднять низший. Первое совершается гораздо легче
и успешнее. Так произошло ополячение русского дворянства в западных губерниях
и слияние малороссийского дворянства с русским. Но для этого надобно, чтобы
даруемые права были значительнее тех, которые приносятся в жертву. Польская
аристократия пользовалась такими громадными привилегиями, которые могли вполне
удовлетворить примыкающее к нему чужестранное сословие. Малороссийское дворянство
приобрело крепостное право и вместе ту широкую местную автономию, которая
дана была русскому дворянству Екатериной. Поэтому оно без сожаления отказалось
от своих казацких вольностей. Напротив, поднятие низшего населения неизбежно
ведет к умаление прав высшего; если это не вознаграждается дарованием прав
иного рода, то неудовольствие неизбежно, а неудовольствие высшего класса,
обладающего богатством и образованием, всегда составляет большое зло; в трудные
минуты оно может быть опасным для государства. Отсюда стремление всех правительств,
не увлекающихся односторонними демократическими тенденциями, привязать к себе
высшие слои. Если это оказывается невозможным, если верхний слой, не смотря
на расточаемые ему благодеяния, остается упорно враждебным, то волею или неволею
приходится опираться на низшие классы и ими держать в повиновении высшие.
Но следуя такой политике, надобно более всего избегать оскорбления тех народных
святынь, которые дороги и для массы, именно, веры и языка. Если же высшие
классы стесняются в своих правах, а низшие оскорбляются в своих чувствах,
то от подобной политики невозможно ожидать благоприятного результата. Всего
хуже, когда она обращается в постоянную систему. В смутное время, после революции
или восстания, по неволе приходится принимать чрезвычайные меры, вводить стеснения,
недопустимые в нормальном порядке вещей. Но продолжение этой системы на целые
десятки лет служит явным осуждением подобной политики. Неудовольствие через
это не успокаивается, а еще более усиливается; вместо слияния, происходит
все большее и большее отчуждение. Когда мы видим, например, что сохранение
в течении четверти столетия чрезвычайного положения в Эльзас-Лотарингии нисколько
не подвинуло германского дела, то мы не можем не признать всей неестественности
такого рода отношений.
При слиянии народностей важную роль играет общение материальных интересов.
Пути сообщения, соединяющие подчиненную местность с владычествующей страной,
промышленная зависимость первой от последней, живые торговые сношения, общность
таможенных установлений,все это связывает людей н внушает им чувство принадлежности
к одному целому. Взаимность интересов служит лучшим средством для устранения
всяких преград. В начале XIII-го века Шотландия отдала свою самостоятельность
за торговые выгоды; только явная польза, проистекавшая от экономического общения,
могла победить широко распространенное неудовольствие и произвести крепкое
единение двух народов, разобщенных всею своею предшествующею историей и дотоле
чуждавшихся друг друга. И в наши дни ничто так не способствовало объединению
Германии, как Таможенный Союз и покрывшая ее сеть железных дорог. Политика
довершила дело, начатое наукой и торговлей.
Во всем этом действительны не одни правительственные меры. Обществу в
этих отношениях принадлежит не менее важная роль. Законодательные постановления
остаются бессильны там, где они не встречают поддержки в ассимилирующих свойствах
владычествующей народности и в энергии промышленной деятельности. Первые необходимы
для того, чтобы привязать к себе подчиненные народности, вторая для того,
чтобы приобрести прочное положение в присоединенных краях. Народ, стоящий
в этих отношениях выше подвластных племен, легко сохранит свое политическое
превосходство. Напротив, там, где подвластные народности стоят на одинаковой
ступени или даже выше, слияние совершается несравненно труднее. Тут не только
правительство, но и самое общество должно этим высшим свойствам оказать уважение
и стараться воспользоваться ими в видах общего блага, а не отталкивать их
враждебными действиями или чувствами. Поэтому, для государства не может быть
ничего вреднее, как, например, распространенная в значительной части русского
общества неприязнь к Немцам и Полякам, а еще более к Евреям, вражда к которым
обыкновенно возбуждается самыми низменными стремлениями человеческой души.
Такое же, если не худшее действие имеют злобные нападки печати. Подобное настроение
разжигает страсти, вселяет вражду и возбуждает озлобление, между тем как не
только христианская нравственность, но и здравая политика требуют прежде всего
дружелюбного и обходительного отношения к подвластным племенам, ибо этоединственное
средство умерить внутреннюю вражду и привязать их к государству. Нельзя не
настаивать на том, что голое право силы покоится на весьма шатких основаниях
и не в состоянии утвердить тот внутренний порядок и то материальное и духовное
благосостояние, которые составляют высшую цель государства. И чем более развивается
человечество, тем более эти нравственные цели политической жизни выдвигаются
на первый план. Они одни носят в себе залог прочного будущего. Можно положить
общим правилом, что если народ хочет привязать к себе подвластные народности,
он не только должен оказать им полную справедливость, но он должен стать выше
их, излив на них новые, неведомые дотоле блага. Тогда они охотно откажутся
от своих особенностей и сольются в высшем духовном единстве. Поучительным
примером такого слияния чуждого племени с господствующею народностью может
служить Эльзас. Условия тут были самые неблагоприятные. Покоренная область,
и по степени культуры и по характеру населения, стояла никак не ниже победителей.
Это был не отторгнутый и заброшенный где-то клочок чужой народности; Эльзас
стоял бок о бок со сродною ему Германией, с которою связывало его все его
прошлое. А между тем, Франции удалось так привязать Эльзасцев к себе, что
возвращение их Германии встретило самое упорное сопротивление; глубокие раны
точатся доселе, как и в первый день, не смотря на общность происхождения,
языка и исторических воспоминаний. Это превращение совершилась под влиянием
новых исторических сил, выдвинутых Французским народом. Высшие слои в покоренной
области были увлечены блеском французского просвещения XVII-го и ХVIII-го
века, а низшие слои привязались к новому отечеству теми благами, которые даровала
им Французская Революция. Вместе с Францией, Эльзасцы пережили всю революционную
эпопею: и воодушевление началами свободы и равенства, и отражение иностранных
войск, пришедших восстановить старый порядок, и беспримерные победы Наполеона.
Эта общность исторических судеб во имя начал, волнующих сердца народа, теснее
всего связывает граждан в одно живое, духовное целое. Поэтому, отторжение
Эльзаса было почувствовано Францией, как отрезка собственного живого члена.
В этом случае новые исторические судьбы уничтожили старые исторические
формы. Провозгласив новые начала, Революция все подвела к одному уровню; но
этот уровень был общечеловеческий. Иначе ставится вопрос там, где законодательство
развивается историческим путем; тут внутреннее единение может совершиться
только при уважении к местным особенностям. Пример представляет отношение
Англии к Шотландии. Как сказано, явные промышленные и политические выгоды
повели к единению двух стран, имевших каждая свою особенную, многовековую
историю, свою церковь, свои учреждения, свои нравы и характер. Но это единение
осталось чисто государственным; церковное устройство и местные учреждения
сохранились неприкосновенными. Доселе они остаются совершенно различными.
Только при уважении к тому, что дорого народу, могла упрочиться связь, которая
выгодна для обеих сторон и которую никто не желает нарушить.
Еще более назидательный пример представляет Канада. Тут было не добровольное
соединение, а настоящее завоевание. Французская колония была покорена Англичанами
в половине прошлого столетия. Что же там произошло? Всего лучше это было выражено
в речи первого министра Канады, родом Француза, сэр Уильфрида Лорье, сказанной
на обеде, данном в честь его в Париже, при недавнем его посещении. "Связь,
которая привязывает нас к Великобритании, "говорил он", не есть связь, навязанная
силою; это связь, которая поддерживается любовью и благодарностью, благодарностью
к великому народу, который оказывает покровительство не только нашей свободе,
но и нашим интересам. Я люблю Францию, которой мы обязаны жизнью; я люблю
Англию, которой мы обязаны свободою; но прежде всего н более всего я люблю
Канаду, мое отечество, мою родную землю". Напомнив героические битвы при завоевании
колонии, Лорье продолжал: "оставалось 60.000 колонов; что же должно было с
ними статься?... Теперь нас около двух миллионов; мы сохранили свой язык,
свою веру, свои учреждения. Живя бок о бок с британским населением, мы составляем
с ним один народ. Все права, которыми они пользуются, мы их имеем; что они,
то и мы. Мы вместе образуем Канадский народ... Сила нашего племени состояла
в том, что мы не преследовали племенной политики. В сердцах всех людей находятся
начала вечной истины и непоколебимой правды, и на этих началах мы всегда основывали
свои права и свои обязанности. Если мы сохранили свой язык, если мы удержали
свои учреждения, то это произошло оттого, что мы умели взывать ко всем инстинктам
справедливости, ко всем благородным и великодушным чувствам в сердцах тех,
кого Провидение дало нам, как сограждан и братьев, а также и оттого, что мы
честно, искренно, без задней мысли приняли на себя все обязанности, которые
налагает на нас наше положение британских подданных".
Эти слова выдающегося государственного человека, принадлежащего к покоренной
народности и оставшегося верным своим старым привязанностям, могут служить
предметом размышления для всех тех, которые считают политику и нравственность
несовместимыми началами, а еще более для тех, которые интерес владычествующей
народности полагают в подавлении и притеснении других. Не гонениями, а покровительством
и удовлетворением всех человеческих требований люди привязываются к государству
и скрепляются связи между различными, входящими в состав его народностями.
Совершенно иная была политика Англии относительно Ирландии, и результаты
были самые плачевные. Тут и духовные привязанности и материальные интересы,
все было оскорблено и нарушено. Католицизм, который исповедывало огромное
большинство населения, подвергся самому беспощадному гонению: католики лишены
были и гражданских и политических прав. Земли были насильственно отняты у
туземного населения и розданы пришлым Англичанам. Все Туземные отрасли промышленности
были раздавлены в видах покровительства английским мануфактурам. Результатом
была страшная нищета, а вместе такая ненависть к Англичанам, которой не могли
изгладить никакие последующие реформы. В нынешнем веке Англия сделала все,
что могла, чтоб исправить свои грехи. Всякие религиозные гонения прекратились;
католики были уравнены в правах с остальными гражданами. Англиканская церковь
лишилась в Ирландии своего привилегированного положения; ее имущества были
обращены на благотворительные учреждения. Ирландия пользуется всеми благами
и гарантиями самой широкой политической свободы; ее представители заседают
в парламенте даже в большей пропорции, нежели следует по количеству населения.
Уничтожены и всякие промышленные стеснения; свобода торговли установлена полная.
Фермеры получили такие права, какими они не пользуются нигде, и которые чрезмерно
ограничивают права собственности землевладельцев. А между тем, ненависть остается
прежняя; под влиянием политической борьбы страсти разжигаются до неслыханных
размеров; ирландские партии готовы на всякие злодеяния и само католическое
духовенство стоит во главе фанатической массы, для которой конечная цель всех
ее стремлений состоит в вытеснении Англичан из ирландской почвы.
Все меры, которые предлагаются для врачевания этого зла, обнаруживают
только полную безвыходность положения. Замечательный государственный человек,
который поставил себе задачею удовлетворение требований Ирландцев, показал
только, что самые крупные политические способности, когда они обращаются в
служение партийным целям, могут вести к нарушению всяких нравственных требований
и самых очевидных интересов отечества. Вопрос ставился бы довольно просто,
если бы Ирландия была населена одними Ирландцами. Но на пять миллионов населения
в ней полтора миллиона Англичан, которые там поселились и приобрели земли
под охраною законов своего отечества. В особенности самая богатая северная
провинция, Ольстер (Ulster) более чем на половину заселена Англичанами. Дать
Ирландии самоуправление значит отдать все английское население, связанное
по рукам н по ногам, на жертву злейшим его врагам, которые нисколько не скрывают
своего намерения их обобрать и выжить их из Ирландии. Сам Гладстон, накануне
своего обращения, обзывал ирландскую партию грабителями и разбойниками, что
было недалеко от истины, и вдруг, неожиданно для самых близких его приверженцев,
он решился вступить с нею в союз и приобрести ее голоса полным удовлетворением
ее требований. На первый раз однако он не решился безусловно пожертвовать
английским населением; представляя свой первый проект, он объявил делом чести
полный выкуп земель всех английских ландлордов. Но когда он увидел, что английское
общественное мнение вовсе не готово идти на такие громадные жертвы, он от
своего предложения отказался: честь была выброшена за борт. Английское население
Ирландии не могло не встревожиться. Когда перед новыми выборами Гладстон выступил
с своею программой, к нему приступали с вопросом: что он намерен делать с
Ольстером? На это он отвечал, что он слишком старая лиса, чтоб идти в западню.
Вся цель состояла в том, чтобы, выезжая на общих фразах, приобрести на выборах
большинство, а затем, с помощью искусной парламентской тактики, провести свою
меру. Самый проект ирландского самоуправления был так легкомысленно составлен,
что несколько раз, в течении прений, он подвергался радикальным изменениям,
тем самым обличая свою несостоятельность: то ирландские депутаты допускались
к участию в английском парламенте лишь??о делам, касающимся обоих государств,
то, в виду невозможности отделить общие дела от местных, они вовсе исключались
из английской палаты, то, наоборот, они получали право голоса по всем делам.
И при таких условиях, эта важнейшая из мер, когда либо обсуждавшихся в Палате
Общин, не подверглась даже полному и всестороннему обсуждению: с помощью новых
правил о сокращении прений, вызванных сочиненною Ирландцами системою обструкции,
половина статей не была даже рассмотрена, и проект все-таки был принят послушным
большинством. К счастью для Англии, в ней существует Палата Лордов. Она отвергла
Ирландский билль, и последующие выборы подтвердили это решение. Унионистская
партия, состоящая из консерваторов и либералов, отпавших от Гладстона, получила
подавляющее большинство. Недостойная политика государственного человека, который
в течении своей долгой жизни оказал отечеству великие услуги, но под конец
увлекся партийными целями и личным честолюбием, потерпела заслуженное наказание.
Однако вопрос этим не решен; он остается во всей своей грозной настойчивости.
Только постепенный переход значительной части земель, посредством выкупа,
в руки фермеров и упрочение мелкой поземельной собственности может смягчить
его острые формы. Но удовлетворятся ли этим национальные стремления Ирландцев,
остается сомнительным. Насильственная и безжалостная политика предков отзывается
на потомках. Историческая неправда приводит наконец к безвыходному положению.
Подобные затруднения встречаются и в других странах, если и не в такой
резкой форме. Области с смешанным населением составляют один из камней преткновения
политики. Каждая из народностей стремится к сохранению своей самобытности
и становится в более или менее враждебное отношение к другим. Держать между
ними весы, не возбуждая неудовольствия, дело не легкое. Исполнение его зависит
от весьма разнообразных условий: от количественной и качественной силы обеих
сторон, от исторического их положения, от взаимных их отношений. Об эти затруднения
бьется современная австрийская политика. В конституционном правлении, при
свободной деятельности партий и их участии в государственных делах, трудности
еще значительнее, нежели под самодержавною властью, которая может решать вопросы,
как ей угодно, требуя беспрекословного повиновения. Но безмолвное повиновение
далеко не всегда служит признаком успешного ведения дела. Неудовольствие распространяется
тайно и западает тем глубже, чем более оно подавляется. В нужные минуты, вместо
содействия, оказывается глухая или явная оппозиция, и вместо покорных орудий,
правительство встречает враждебные силы. Если одна из смешанных народностей
принадлежит к владычествующему племени, то обыкновенно ей оказывается поддержка;
но возбуждать неудовольствие чужеродцев тем менее безопасно, чем более они
обладают энергией и образованием, и чем более они могут рассчитывать на помощь
своих соплеменников. Дания испытала это в Шлезвиге. Точно также и Польша испытала
на себе печальные последствия угнетения чужеродных элементов в Малороссии
и Литве. Если же обе враждующие между собою народности чужды владычествующему
племени, то нередко правительство последнего пользуется их рознью для утверждения
своего владычества. Старая поговорка гласит: разделяй и властвуй (divide et
impera). Но высшее требование политики можно выразить в иной форме. соединяй
и властвуй. Первая имеет в виду выгоды властителей, втораяпользу подвластных,
а в этом и состоит истинная цель государства. В нем власть установляется для
общего блага- От этого требования не избавляется и властвующая народность.
И она должна помнить, что власть ей дана не для притеснения, а для удовлетворения
справедливых требований подвластных. Забвение этой обязанности рано или поздно
влечет за собою свое наказание. История имеет свою Немезиду.
Глава IV. Виды и способы обсуждения законов
Мы видели, что законы, по содержанию, разделяются на государственные,
гражданские. уголовные и церковные (I, стр. 302). Политика имеет дело не с
одними первыми. Все области общественной жизни находятся в связи с государством
н определяются нм. С одной стороны, оно само устрояется и действует в зависимости
от общественных условий, с другой стороны, оно воздействует на эти условия,
изменяя их сообразно с своими целями.
Предыдущее изложение показало, какое громадное значение для государства
имеет господство того или другого гражданского строя. Каждая из трех следующих
друг за другом ступеней гражданского развития, порядок родовой, сословный
и общегражданский, имеет, с теми или другими видоизменениями, соответствующий
ему строй политический. Об этом говорено было выше. Господство частных привилегий
или общего права, существование или отмена рабства и крепостного состояния,
все это отзывается на государственных отношениях. Понятна, поэтому, та осторожность,
с которою государство должно приступать к изменению гражданских законов. Установление
того или другого порядка есть дело многовекового общественного развития; оно
связано со всеми понятиями, нравами, привычками и частными отношениями граждан.
Все это изменяется только медленным процессом жизни. Крутые переломы, как
сказано, указывают на задержанное развитие. Когда жизнь ушла вперед, а законодательство
отстало, приходится разом, по всем частям, совершать коренные перемены. По
именно такие преобразования, касающиеся самых основ гражданского строя, всего
глубже затрагивают общественные и частные интересы. Они выбивают общество
из обычной колеи, и оно долго не может придти в состояние равновесия,
Такого рода переломы доказывают, что государство в предшествующее время
не исполнило своей прямой политической обязанности, что оно не сознало своего
призвания идти в уровень с общественным развитием. Если оно должно осторожно
касаться гражданских отношений, не забегая вперед там, где жизнь не подготовила
достаточных материалов, то, с другой стороны, оно никогда не должно забывать
тех высших целей, которые лежат в самом его существе. Свобода составляет неотъемлемую
принадлежность природы человека; ею должно определяться и общественное его
состояние. Государство призвано осуществить это начало в общественных отношениях,
ввести его в гражданскую жизнь. Руководствуясь требованиями справедливости,
оно должно положить конец насилию и неправде и установить гражданские права,
одинаковые для всех, независимые от рождения, общественного положения и вероисповедания.
Человеческая правда для всех одна. Поэтому, общегражданский порядок, основанный
на началах свободы и равенства перед законом, должен быть признан идеалом
человеческого общежития. Но именно как идеал, он может быть только венцом,
а не началом развития. Поэтому нельзя обращаться с подобными требованиями
ко всем временам, Каждый век имеет свои понятия, нравы и свой общественный
быт. Родовой порядок, основанный на рабстве" был принадлежностью древнего
мира; сословный порядок, который держится крепостным правом, был господствующим
в средних веках; общегражданский порядок, основанный на свободе и равенстве,
составляет завоевание нового времени. Но как скоро эти начала вошли в общее
сознание, они должны быть осуществлены. Таково требование не только идеального
права, но и здравой политики. Народ, который его не исполняет, не может идти
в уровень с другими; он отстает от своих соперников и не способен играть подобающей
ему роли на историческом поприще. Силы его парализованы.
Установлением справедливого для всех гражданского порядка не ограничиваются
однако задачи законодательства; нужна еще твердость и обеспеченность прав.
Лишь при этом условии возможно полное развитие личных, а потому и народных
сил; оно одно дает каждому уверенность в своем положении и в плодах своей
деятельности, оно одно вселяет уважение к закону, а вместе и к падающему и
охраняющему его государству. Особенно после глубоких социальных переворотов
или преобразований это требование становится вдвойне настоятельным. Недостаточно
освободить крестьян от крепостной зависимости; надобно определить и обеспечить
права всех и каждого. В этом состоит существенная задача современного русского
законодательства. Великое дело освобождения было совершено вполне разумно
и правильно; но затем предстояла дальнейшая работа, а в ней-то и оказался
недостаток. Гражданские права крестьянского населения представляют совершенный
хаос; никто не знает, чем он может располагать. И семейные и имущественные
права зависят главным образом от решений мира, которые представляют полнейший
произвол, а нередко и подкуп путем угощений. В законе предполагается существование
твердых обычаев, которых в действительности нет. Шаткости гражданских отношений
способствуют и те остатки крепостного состояния, которые упорно сохраняются
доселе, как-то, круговая порука и в особенности общинное владение. Последнее
было естественным явлением при бесправном населении, которое поголовно наделялось
землею для того, чтоб оно могло нести возложенные на него повинности; но оно
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |