совершенно несовместно с личною свободой, которая влечет за собою личную собственность
и право распоряжаться своим имуществом. При общинном владении крестьянин не
знает, что ему принадлежит, чем он может распорядиться, что он может оставить
своим детям, как обеспечить свою вдову. И в семейных и в общественных отношениях
водворяется господство чистейшего произвола. В особенности вредно действуют
переделы по количеству наличных душ. Семья, которая в течении двадцати лет
выкупала свой надел, вдруг лишается части земли в пользу вновь народившихся
посторонних членов. Через это перепутываются все понятия о собственности,
начинавшие водворяться в русском крестьянстве. Выкуп наделов в пользу общины
взносами отдельных лиц есть нечто, противоречащее самым элементарным требованиям
гражданского порядка. И вместо того, чтобы содействовать утверждению личного
права развитием статьи Положения 19-го Февраля, предоставляющей крестьянам
право личного выкупа, новейшее законодательство ограничило эту статью требованием
согласия мира, что делает это право мнимым. Такой порядок вещей представляет
самое удобное поприще для распространения социалистических понятий, вследствие
чего за него крепко держатся весьма распространенные в обществе и в особенности
в литературе приверженцы социализма. Но государственный человек, понимающий
истинное значение права и государства, не может не противодействовать всеми
силами подобному направлению.
Из этого уже можно усмотреть всю важность для государства законов о наследстве.
В Учении об Обществе (стр. 88 и след.) мы указали на громадное значение наследственного
права для всего общественного и государственного быта. На нем зиждется не
только, вообще, юридическая и материальная связь поколений, на которой держится
само государство, но, в особенности, и та форма общественного быта, которою
определяется его строение. Установляя в этой области те или другие законодательные
нормы, государство водворяет тот или другой гражданский порядок, с которым
связан н порядок политический. Так маиоратами утверждается аристократический
строй; напротив, равный раздел наследственного имущества ведет к демократизации
общества. Изменение законов о наследстве знаменует перевод одного порядка
вещей в другой. Общественный быт, созданный Французскою Революцией, был упрочен
установлением равного раздела наследства между детьми; из этого вышел современный
демократический строй. Точно также в Италии уничтожение маиоратов ведет к
падению старых аристократических фамилий. Но именно подобные меры, глубоко
захватывающие частные отношения, всего менее зависят от произвола законодателя.
Отмена аристократической формы владения является последствием преобладания
средних классов, которые свои собственные начала налагают на весь общественный
строй. Поэтому, всякое изменение законов о наследстве должно быть подготовлено
развитием общественной жизни. Где этого нет, там воля законодателя встречает
сопротивление, о которое она разбивается.
Разительный пример такой неудачи представляет закон Петра Великого о
единонаследии. Петр имел в виду весьма веские государственные соображения.
Равный раздел имущества между сыновьями вел к падению знатных родов, составлявших
ближайшую опору престола, и, вообще, к обеднению дворянских семейств, чем
самым затруднялось взыскание повинностей и увеличивались тягости, падавшие
на крестьян. А с другой стороны, даже мелкая доля, достававшаяся каждому сыну,
ограждая его от нищеты, потворствовала праздности и отвлекала людей от полезных
занятий. Эти соображения, бесспорно, могли иметь свое значение; но подобная
мера до такой степени шла наперекор всем понятиям и привычкам русского дворянства,
что она возбудила всеобщий ропот и через семнадцать лет была отменена. Аристократический
строй имеет прочные корни только там, где аристократия пользуется независимым
политическим положением. В России. при безусловном подчинении, в котором состояли
все сословия, о независимости не могло быть речи; значение высшего дворянства
было чисто служебное. До Петра оно держалось лишь противогосударственным началом
местничества; как скоро последнее было отменено, аристократия должна была
пасть, ибо на службе значение имеет не знатность рода, а способности и заслуги.
Впоследствии некоторым знатным фамилиям даровалось право учреждать маиораты.
а в 1845 году издан был на этот счет общий закон. Преимущество против прежнего
заключалось в том, что это делалось добровольно, а не принудительно, следовательно
не нарушались жизненные привычки и понятия. Но именно потому эта мера осталась
почти без применения. В половине XIX-го века русская аристократия не получила
большей политической независимости, нежели при Петре; она осталась чисто придворным
классом. При таких условиях, учреждение маиоратов составляет более выражение
претензий, нежели серьезной потребности и политического смысла: хотят уподобиться
английским лордам, не имея ни одного из тех качеств. которые составляют силу
английской аристократии.
В настоящее время стремление к учреждению маиоратов и субституций получило
более или менее широкое распространение и среди среднего дворянства. Оно думает
этим поддержать свое экономическое положение, значительно пошатнувшееся вследствие
современного земледельческого кризиса. Дворянские собрания ходатайствуют об
облегчении условий для учреждения заповедных имений; разработка этого вопроса
была поручена правительственной комиссии. В этих стремлениях заключается,
бесспорно, доля истины. Мы видели важность сохранения прочных семейных центров,
в видах утверждения непрерывности преданий, нравственной связи поколений и
поддержания образованных элементов страны (II, стр. 92). Для государства,
также как и для общества, в высшей степени важно существование независимых
сил, опирающихся на прочное наследственное достояние; они служат лучшею опорой
государственного порядка, а вместе являются руководителями общества. Поэтому,
нельзя не желать расширения в этом смысле права завещания. Общегражданскому
порядку не противоречит право отца семейства распорядиться своим имуществом,
по крайней мере на несколько поколений. Юридическое равенство перед законом
не влечет за собою фактического равенства состояний, а скорее наоборот. Но
и тут все зависит от того, как подобная мера, предоставленная добровольному
исполнению, будет прилагаться к жизни. Общественные силы не создаются законодательством;
они выдвигаются собственною деятельностью и предъявляют свои требования, а
закон дает им только освящение. Менее всего такого рода искусственные меры
способны поддержать разоряющееся сословие. Маиораты и субституции нужны для
людей более или менее богатых, а не для бедных. Когда сословие разлагается
силою вещей, можно этим путем спасти его обломки; но нельзя закрывать глаза
на то, что остальная н большая часть, состоящая из младших членов семьи, этим
самым становится в худшее положение, нежели прежде, и предоставляется на волю
судьбы. Если она имеет достаточно энергии, чтобы пробить себе новые пути,
то н государство и общество могут от этого только выиграть; но сословный строй,
во всяком случае, через это подвигается к окончательному разложению. Самая
крепкая часть дворянства, та, которая в состоянии стоять на своих ногах, останется
в виде независимых землевладельцев, остальная распустится в массе.
Столь же, если не более, важное значение имеют законы о наследовании
крестьян. Мы уже говорили о несовместности общинного владения с общегражданским
порядком. Личная свобода требует и личной собственности. Столь же несостоятельна
и политика, стремящаяся обеспечить землею все крестьянское население. И эта
система является остатком крепостных воззрений, когда бесправное население
наделялось землей в видах исправления повинностей. В свободном обществе каждый
сам заботится о своей судьбе и обеспечивает свое состояние и состояние своих
детей. Это не всегда ведет к добру; но свобода имеет свои условия, без которых
она не существует. Свобода состоит именно в том, то каждый взрослый человек
сам себе хозяин, а не водится на помочах. Однако государство, особенно в переходное
время, может принимать те или другие меры для ограждения освобожденного населения
от последствий собственной непредусмотрительности. Оно имеет в руках и способы
дать то или другое направление экономическому развитию крестьянского населения.
Таковы именно законы о наследстве. Тут могут быть две разные системы: можно
установить нераздельные и неотчуждаемые крестьянские участки, переходящие
из рода в род к старшему или младшему сыну; или же можно ввести равный раздел
имущества между детьми. Первая система существует во многих местностях Германии.
Она имеет ту значительную выгоду, что сохраняется зажиточное крестьянское
население, составляющее самую крепкую опору государственного порядка; оно
образует как бы крестьянскую аристократию. Но зато остальное население обращается
в пролетариев. Вторая система имеет ту значительную невыгоду, что участки,
вследствие постоянных разделов, дробятся чрезмерно; население через это беднеет,
и часть земель переходит в руки скупщиков, которые, обладая капиталом, держат
остальных более или менее в своей зависимости. Однако пример Франции доказывает,
что такой исход вовсе не составляет необходимого следствия системы равных
разделов. Там, где есть трудолюбивое, трезвое и бережливое население, которое
дорожит землею и старается об улучшении своего состояния и об округлении своих
владений, там оно и при равных разделах не только не приходит в упадок, а
крепко держится на своих ногах, представляя самый сильный оплот против всяких
социалистических стремлений. Слишком дробные участки, невыгодные для обработки,
продаются соседям, но в замен того приобретаются другие клочки, округляющие
владение, и в сумме в установляется средний размер, подходящий к требованиям
крестьянства. А между тем, при этой системе, сохраняется справедливость относительно
всех детей; часть населения не обращается искусственно в пролетариев. Нет
сомнения, что теоретически эта система заслуживает предпочтения; однако и
тут все зависит от характера, нравов и понятий населения В гражданских законах,
определяющих частную жизнь, более, нежели в чем-либо другом, все зависит от
приложения, которое находится не во власти государства, а в руках частных
лиц. Меры, идущие наперекор существующим понятиям и привычкам, встречают неодолимое
сопротивление и остаются втуне. Поэтому правительство должно действовать здесь
с величайшею осторожностью, открывая возможность для различных исходов и избегая
главным образом общеобязательных мер. Всего менее оно должно задаваться неосуществимыми
задачами обеспечения всех и каждого. что иначе не может приводиться в действие,
как жертвуя одними в пользу других, выдающимися лицами коснеющей массе. Государство
не призвано быть всеобщим опекуном; но оно обязано охранять права всех, так
чтобы каждому был предоставлен полный простор действия и собственность его
была ограждена от всякого посягательства, как со стороны соседей, так и со
стороны общества. Только при этом условии возможен прочный и разумный гражданский
порядок.
Несравненно более, нежели в области гражданских законов, государство
может проводить свои виды в уголовном законодательстве. Здесь все от него
зависит, и установление норм и самое исполнение. Но и тут оно должно рассчитывать,
какое действие уголовные законы могут произвести на общество. Слишком суровые
наказания содействуют грубости нравов, а вместе с тем возбуждают жалость к
их жертвам; несправедливые кары возмущают совесть и подрывают уважение к закону
и к государству. Когда к участию в суде призываются, в том или другом виде,
представители общества, что всегда желательно в видах сохранения живой связи
государственных требований с общественным сознанием, между теми и другим может
оказаться радикальное противоречие, которое разрешается только приспособлением
уголовного законодательства к понятиям общества. Но и законодатель, с своей
стороны, может действовать на общество, высоко держа знамя правосудия, смягчая
строгость закона уместным снисхождением, в особенности же не подвергая наказанию
то, что вытекает из требований совести. Последнее относится главным образом
к области религиозной.
Это приводит нас к законам церковным, которые, также как и гражданские,
имеют первостепенную важность для всего государственного н общественного быта.
Ниже, в политике государственного управления, мы подробнее остановимся на
отношениях государства к церкви, здесь же мы должны указать на те крайне невыгодные
последствия, которые проистекают от смешения обеих областей в законодательной
деятельности.
Всего хуже, когда светское законодательство вступается в область религиозных
догматов и установляет наказания или стеснения прав за отступление от правоверия.
Эта система господствовала в самые темные времена религиозного фанатизма,
когда еретиков сжигали на кострах или лишали всяких гражданских прав. Она
окончательно осуждена историей. Из приобретений нового времени нет ни одного,
которое имело бы такое высокое нравственное значение, как вошедшее в сознание
всех образованных народов правило, что государство не имеет права вмешиваться
в дела совести. Каковы бы ни были требования политики, здесь они находят свой
предел. Отношения человеческой души к Богу определяются внутренним убеждением
и не подлежат действию принудительной власти.
Государство, сознающее свое нравственное призвание и свои обязанности,
не может уклоняться от этих начал. И самое проведение их в жизнь не встречает
ни малейшего затруднения. Нужно только отменить всякие наказания за исповедание
или перемену веры и за действия, истекающие из религиозных требований. Там,
где народ одушевлен религиозным фанатизмом, не терпящим чужих убеждений, могут
быть ограничены только публичные проявления других исповеданий. Государство
в праве также не терпеть сект, которые к религиозным догматам примешивают
начала, идущие в разрез с требованиями государственного порядка или оскорбляющие
общественную нравственность. Здесь оно имеет дело уже не с догматами веры,
не подлежащими его определению, а с гражданскими отношениями, в которых оно
полновластно.
Нередко однако религия простирается и на область гражданских отношений,
и тут начинаются затруднения. Могут возникнуть столкновения между стремлениями
церкви и требованиями государства В Общем Государственном Праве (стр. 280
и след.) мы рассматривали этот вопрос со стороны юридической. С политической
точки зрения следует сказать, что изъятие гражданской области от обязательных
церковных определений возможно и желательно по мере того, как государство
развивает собственный свой организм и сознает свое призвание быть покровителем
всех подданных, без различия вероисповеданий. Принципиально, гражданский порядок
образует самостоятельную область, которая управляется государством, а не церковью
Некоторые действия могут подлежать религиозному освящению, но не оно дает
нм юридическую силу, а единственно государственный закон. Если государство
некоторые дела, например брачные и разводные, предоставляет ведению церкви,
то это означает только слабое развитие собственно гражданского законодательства.
В новое время, самостоятельность светских элементов утверждается все более
и более. Она опирается на то непоколебимое начало, что религия есть дело совести,
следовательно принудительной силы не имеет; а потому ее догматам и обрядам
нельзя придавать никаких юридических последствий. Однако, при отрешении гражданского
законодательства от церковного, государство должно поступать с крайнею осторожностью,
ибо действие на совесть не менее важно и нередко имеет более силы, нежели
всякие законодательные постановления. Столкновение обязанностей гражданских
и религиозных может поставить граждан в весьма тяжелое положение. Поэтому,
при введении светского законодательства, государство должно внимательно соображать
его с правилами церковными, из опасения нарушить права совести. Весьма важное
значение имеет и самое настроение общества: надобно знать, насколько оно готово
поддерживать светское законодательство, которого все практическое значение
заключается в том, что оно отвечает известным общественным потребностям. Главные
затруднения возникают при столкновениях с католическою церковью, которая более
всех других имеет притязания на владычество в гражданской области. Относительно
брачных условий, разводов, крещения детей при браках с иноверцами, она имеет
свои строгие правила, которые нередко идут в разрез с свободою совести и с
требованиями государства. Иногда она всеми силами восстает против введения
гражданского брака, между тем как в других государствах эти браки ею признаны,
чем самым доказывается, что они вовсе не противоречат религиозным догматам.
Государство в этих случаях не может отступиться от своего права.; но требуя
гражданских действий для юридической силы брачного союза, оно предоставляет
верующим исполнять церковные обряды по своему усмотрению и подчиняться церковным
постановлениям, насколько это требуется их совестью.
Еще осторожнее следует поступать в вопросах о церковном управлении. В
Общем Государственном Праве было объяснено, что церковь есть не только нравственно-религиозный
союз. но и гражданская, а иногда и политическая корпорация. Юридическое ее
положение в государстве естественно определяется государственными законами;
но так как государство имеет дело с союзом, от него независимым, имеющим свои
начала, выходящие далеко за пределы государства, а вместе связывающие совесть
верующих, то и в этой области есть многое, чего оно не может решить односторонним
актом своей воли. Всего проще решается вопрос, когда государство предоставляет
церкви управляться по собственному изволению, вовсе не вмешиваясь в это дело.
Такова система, установленная в Соединенных Штатах. Ниже мы разберем выгоды
н невыгоды, как этой, так и других систем. Здесь дело идет только об отношении
светских законов к церковным. Тут затруднения оказываются, когда церковь получает
значение государственной корпорации, господствующей или просто признанной,
но с пособиями от государства и с участием последнего в церковном управлении.
При таких условиях возникает вопрос: что именно подлежит церковному законодательству,
что светскому и что соглашению обоих? Известно, что Гражданское учреждение
духовенства (constitution civile du clerge), изданное Французским Учредительным
Собранием 1789 года, которое все церковное устройство хотело преобразовать
путем государственного закона, возбудило религиозные смуты и окончательно
повело к падению религии. Наполеон, с своим ясным политическим взглядом, восстановил
церковное устройство, вступив в соглашение с папою и заключив Конкордат. Однако
он твердою рукой установил границы соглашения и собственной законодательной
деятельности государственной власти: к Конкордату присоединены были Органические
Законы, определявшие юридические границы церковной власти и права светской.
Хотя католическая церковь против них протестовала, однако доселе они сохраняют
свою силу и составляют основание для деятельности гражданских властей. В отношениях
к католической церкви, более нежели к какой-либо другой, государству приходится
ревниво оберегать свою самостоятельность. Если вражда с церковью составляет
одно из великих политических зол, ибо она возмущает совесть значительной части
населения и создает правительству фанатически убежденных врагов в числе собственных
подданных, то и податливость церковным притязаниям, умаляя значение государства,
восстановляет против него светские элементы, стремящиеся к самостоятельности.
Этим, в свою очередь. возбуждается вражда и к церкви и к подчиняющемуся ей
правительству, которое, вместо желанной поддержки, всюду встречает отпор и
сеет неудовольствие. В этом отношении история австрийского Конкордата 1855
года служит поучительным примером. Реакционное правительство, возникшее после
революционного движения 1848 года, думало предоставлением церкви значительного
влияния на гражданскую область утвердить свое положение; но результат вышел
обратный, и в 1874 году соглашение было отменено. Вся новая история, во всех
без исключения европейских странах, ведет к большему и большему упрочению
самостоятельности светских элементов. Идти против этого течения и становиться
на узко церковную точку зрения, мечтая найти в ней опору против внутренних
смут, составляет одно из самых пагубных политических заблуждений. Этим нарушается
естественный ход вещей; неудовольствие не только не успокаивается, а напротив,
возбуждается с несравненно большею силой. Люди самого консервативного направления
возмущаются и против церкви и против опирающегося на нее государства. Подобные
течения могут временно возобладать, но они составляют не более как мимолетные
явления, которые однако оставляют по себе печальные следы. Все нынешнее французское
антиклерикальное направление, составляющее источник нескончаемых внутренних
раздоров, вызвано было постоянно повторявшимися в истории попытками католической
церкви наложить свою руку на гражданскую область н политикой реакционных правительств,
которые поддерживали эти притязания. Те, которые хотят и другим церквам привить
властолюбие католического духовенства, не могут ожидать от своей деятельности
иных результатов, кроме возбуждения общей вражды.
В собственной своей области, чисто политической, законодательная деятельность
государства соображается исключительно с требованиями общественного блага.
Из принадлежащих сюда законов важнейшее значение имеют законы основные, которыми
определяются устройство верховной власти и отношения ее к гражданам. Согласно
с указанным выше двояким характером законодательства, они могут либо вырабатываться
исторически, путем обычаев и частных узаконений, либо содержаться в писанной
хартии, определяющей права и обязанности различных органов власти, а равно
и основные права граждан.
Типическим примером законодательства первого рода служит страна, представляющая
образец конституционного порядка-Англия. Здесь значительная часть самых коренных
постановлений, например существование двух палат, не находится ни в каком
писанном памятнике, а издавна утвердилась самою жизнью. Права и отношения
палат большею частью определяются прецедентами, получающими силу решенного
дела. Только там, где возникали спорные вопросы, из-за которых возгоралась
борьба, результат записывался в законодательный акт. Таковы были Великая Хартия,
Прошение о Правах, Билль о Правах. Этот исторический ход сделал то, что английская
конституция, можно сказать, вытекла из самой народной жизни и срослась с нею
неразрывными узами. Противники конституционного порядка нового времени постоянно
указывали на этот пример, утверждая, что только подобные конституции имеют
силу и значение; писанные же конституции представляют не более как лист бумаги,
который уносится первым ветром.
Такого рода суждения страдают, однако, крайнею односторонностью. Английская
конституция стоит непоколебимо не потому, что она не писана на листе бумаги,
а потому, что она упрочена временем. Политическая свобода в Англии древнее,
нежели свобода других европейских стран. Вследствие указанных выше особенностей
английского строя, она сохранялась непрерывно с средних веков, в то время,
как на материке королевская власть становилась неограниченною. В Англии революции
совершились ранее, нежели в остальной Европе. Не говоря о Великой Хартии,
перевороты половины и конца ХVII-го века сломили силу королевской власти и
утвердили издревле идущие права народа. Историческое приложение политического
порядка к изменяющимся потребностям народной жизни, бесспорно, имеет весьма
значительные преимущества. Вопросы не ставятся все зараз, а возникают один
за другим; борьба вращается около известной точки и получает соответствующее
решение. Народ, привыкший к известному порядку, приобретает опытность в государственных
делах; у него вырабатывается политический смысл, не дозволяющий ему видеть
лекарство от всех зол в политических переворотах. Но все это зависит от долговременной
практики, а отнюдь не от формы, в которую облекается закон. Последняя же страдает
весьма существенными недостатками, которые в Англии остаются безвредными единственно
вследствие практического смысла народа.
Первый состоит в неопределенности права. Там, где все решается обычаем
и прецедентами, возникает вопрос: насколько право, которое долго оставалось
без употребления, сохраняет свою силу? Не утратилось ли оно от того, что долго
не прилагалось? И какой на это нужен срок? Подобный вопрос возник в 1856 году,
при назначении лорда Венслиделя пожизненным пером. В старину короли пользовались
этим правом, но в течении четырехсот лет оно не прилагалось; назначались только
перы наследственные. Палата Лордов объявила, что для восстановления права,
столь долго остававшегося без употребления, при совершенно изменившихся условиях
жизни, требуется формальный закон, и правительство уступило. В настоящем случае
вопрос был такой, на котором легко было прийти к соглашению. По такого же
рода вопросы возникают и относительно самых коренных основ государства. Так,
выдающиеся английские юристы утверждают, что Палата Лордов не имеет права
вторично отвергнуть принятый Нижнею Палатой закон, после того как новая палата,
вышедшая из народных выборов, подтвердила прежнее решение. Точно также утверждают,
что король не имеет права отказать в своем согласии закону, прошедшему через
обе палаты. И то и другое идет совершенно наперекор основным началам английской
конституции. Но в течении более или менее продолжительного времени благоразумие
побуждало к уступкам, и эти уступки возводятся на степень установленного права.
Конечно, такого рода утверждения не могут проходить без возражений; но ясно
также, какую шаткость подобные споры вносят в самые коренные понятия о существующем
конституционном порядке. Граждане совершенно иначе относятся к власти, смотря
по тому, какими она облечена правами.
Другой весьма существенный недостаток исторических конституций состоит
в том, что здесь основные законы вовсе не отличаются от обыкновенных и обсуждаются
общим законодательным порядком. Между тем, весьма желательно, чтоб основные
законы, которыми определяются важнейшие права, обставлялись высшими гарантиями.
Мы видели в Общем Государственном Праве (стр. 309), что для изменения их обыкновенно
установляются особенные условия. как относительно предложения, так и относительно
способов решения. Нередко для этого требуется созыв особых собраний и решение
усиленным числом голосов, иногда также утверждение народным голосованием.
Все это имеет в виду предупреждение легкомысленных перемен, которые иногда
вызываются временными течениями общественного мнения или известным сочетанием
партий в обыкновенных собраниях. В Англии, вследствие прочности исторического
порядка, трудно ожидать таких увлечений; но там, где конституция не успела
упрочиться, превращение основных законов в обыкновенные может вести к весьма
нежелательным прениям н переменам. Так например, в современной французской
республиканской конституции способ выбора сенаторов, имеющий самую существенную
важность для состава и духа верхней палаты, был изъят из числа основных законов.
Результат был тот, что вопрос поднимается радикалами без малейшего к тому
повода, и решение может зависеть от совершенно случайных обстоятельств, может
быть просто от желания временно упрочить шаткое министерство.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |