Пока голубцы тушились, Квасов достал из шкафа костюм с «иконостасом», осмотрел на предмет разных неприятных неожиданностей в виде оторванных пуговиц или пятен, не обнаружил ничего компрометирующего и устроил вешалку с костюмом в прихожей, чтобы завтра, не теряя времени, отправиться по делам.
От бюрократических хлопот, которыми предстояло заняться, мысли Квасова плавно сместились к роману неизвестного автора, скрывающегося под ником Dana65.
Нет, пока сочинительница действует очень тонко: якобы интуитивно (хм!) угадывает все события, не навязывает ему свою линию, пока все выглядит так, будто Квасов по воле слепого случая (хм!) стал прототипом ее героя.
Квасов допускал, что он не единственный такой – демобилизованный, злой и готовый ежесекундно порвать любого, кто сунется к нему с советом или замечанием. Значит, Дана пишет своего героя не только с него – Антона Квасова.
Тогда откуда это ощущение, что его затягивает в воронку?
Он попал в зависимость, а любая зависимость – это воронка, убеждал себя Антон. Придя к такому заключению, Квасов успокоился и даже повеселел. Вот что он сделает: свернет переписку с Даной, пошлет все к чертям собачьим и будет жить как жил.
На плите его ждут голубцы, в холодильнике есть пиво, он молод и относительно здоров, у него есть хоть какая-то работа – у других и этого нет. Квасов даже по такому случаю переложил готовые голубцы из сковороды в тарелку – так разобрало его.
На диване перед телевизором (шел вечерний выпуск новостей) без аппетита доел остывающую еду, пристроил тарелку с остатками сметаны на пол возле дивана и погрузился в зыбкий и тревожный сон.
Из очередного кошмара Квасова вырвал пронзительный женский крик:
– Убери руки! Отпусти!
Антон открыл глаза и прислушался, соображая: крик доносился не из телевизора.
– Да отстань, ты! – неслось с улицы, куда выходило окно комнаты. – Отстань!
Теперь Квасов не сомневался: голос принадлежал соседке-названой-сестре-матери-троих-детей.
Антона подкинуло от мысли, что соседку-названую-сестру-мать-троих-детей насилуют. Он вскочил и с размаху наступил прямо в тарелку. Фарфор хрустнул под ногой, Квасов издал рык, стащил испачканный в сметане носок и кинулся к шкафу, где хранил свой «ТТ».
Густой бас, заглушаемый ветром, бубнил за окном что-то неразборчивое.
Антон нашарил ключик от сундучка, повернул его в замке, вынул бархатный сверток и сразу успокоился, ощутив прохладу ствола.
Проверил магазин, на ходу зарядил оружие, сунул за пояс на животе и, как был, в шлепанцах, выскочил из квартиры. Попутно принял решение сначала пугнуть мерзавца предупредительным выстрелом, а потом уже действовать по ситуации.
Чертова нога, пока доковыляешь, могут обокрасть, изнасиловать, похитить, убить – все, что угодно.
Симин возмущенный голос застал Квасова на углу дома:
– Нет, ты объясни, за что?
На какое-то мгновение Антона вопрос смутил: жертва требует от насильника объяснений? Это что-то новенькое! Впрочем, с соседки станется.
– Сима! – позвал Антон, вывернув наконец из-за угла.
Прикрываясь рваным перистым облаком, прямо за домом висела полная луна.
В бледном свете Квасов различил соседку, несколько крепких фигур в формах патрульно-постовой службы и низкорослого молодого человека в гражданском. «Четверо на одну», – хладнокровно оценил обстановку Квасов.
– Антон! – радостно завопила Симка. – Как хорошо, что ты дома! Тут эти беспредельщики наехали на нас.
Версия о насилии отпала сразу: три милиционера держали в кольце двоих: Симу и четвертого, гражданского.
Ясно: задержана мать троих детей. За проституцию. А этот мелкий – клиент…
Теперь все встало на свои места: Серафима Юн-Ворожко на самом деле шлюха. Витька не ошибся.
Вот тебе и названая сестра…
Все-таки, какое паскудство! Да как она посмела так с ним поступить?
Волосы у Симки были завиты в локоны, сильно смахивающие на пружины накаливания. «Ведьма», – обозвал про себя Серафиму Квасов, выбирающий натуральную красоту.
Все это пронеслось в голове Квасова, пока он, хромая, подходил к кучке полуночников и определял старшего по званию.
– Здравия желаю, – обратился Антон к парню в погонах младшего лейтенанта.
– Здравия, – вразнобой и недружелюбно отозвались патрульные.
– Младший лейтенант Зотов, – салютнул лейтенант, – ваши документы?
Наметанный глаз Антона отметил расстегнутую кобуру на бедре лейтенанта и протянул удостоверение, прощупывая молодые лица милицейских. Понял: необстрелянные салаги готовы на крайние меры. Интересно, отчего это они так возбудились?
Лейтенант посветил карманным фонариком, изучил документ и вернул, отдав честь.
– Покажи свою ксиву, лейтенант, – спокойно потребовал Квасов.
С помощью того же фонарика прочитал название райотдела – их ребята, местные – и похлопал себя по карманам. Сигареты остались дома.
– За что задержали?
Лейтенант протянул пачку, Квасов кивнул, достал одну, прикурил.
Пользуясь моментом, Симка попыталась незаметно закрыть собой щуплого молодого человека и оттеснить к дому.
Зотов просек маневр, отстранил Симку и показал ее спутнику на «жигули» седьмой модели:
– Гражданин Бегоев, вам придется проехать в отделение. Проверка документов.
Квасов с облегчением вздохнул: версия о проституции тоже оказалась несостоятельной. Именно парня, а не соседку задержал патруль. Повезло хоть в этом.
Антон попытался угадать, за что задержали гражданина Бегоева. Пьяный? Приставал к Симке? Грабил киоск, а соседка увидела?
Для прояснения ситуации отозвал Зотова в сторонку и, понизив голос, спросил:
– Что произошло, лейтенант?
– Слышал, в Махачкале снова подорвали наших? – так же, вполголоса ответил вопросом лейтенант.
– Теракт? Слышал. Ну?
– Надо пробить этого типа. Мне его рожа кажется подозрительной.
– Что за бред?!? – сиреной взвыла Симка, у которой слух оказался как у летучей мыши. – Какой еще теракт? Сам ты подозрительный! Мы только что из аэропорта! Когда бы он успел что-то совершить, если два часа назад прилетел? Руслан, покажи билет!
Почти одновременно в доме зажглось несколько окон, потревоженные Симкиными возмущенными воплями жильцы проявили интерес к происходящему:
– Нельзя потише?
– Эй, пошли вон! Милицию сейчас вызову! – высунулся кто-то.
– Граждане, не волнуйтесь! Милиция уже здесь, – скучным голосом откликнулся Зотов и продолжил работу с задержанным. – Проедем, гражданин Бегоев, в отделение, проверим ваши документы. Если с документами все в порядке, не вижу причин для беспокойства.
Младший лейтенант сунул в ранец краснокожую книжицу, которую все время держал в руке, и гостеприимно простер руку в сторону «семерки».
Не проронивший до этой минуты ни слова, гражданин Бегоев повернулся к Симке:
– Сэрафима, нэ валнуйса, все будэт нармално.
Акцент резанул слух Квасову, сердце перестало помещаться в груди. Что? Нохчи в городе? Почему нет команды «К бою»?
Квасов неосознанно занял стойку и уже потянул из-за пояса «ТТ», но Симкин вопль отрезвил Антона.
– Квасов! – Симка коршуном налетела на соседа, затрясла так, что Антон чуть не выронил оружие. – Что ты стоишь? Сделай что-нибудь! Руслан только что прилетел! Я везла его из аэропорта! Я! Понимаешь, я!
Квасов сморщился, точно от боли: многодетная мамаша верещала, точно ее эсэсовцы разлучали с дочерьми, сразу с тремя, голос ввинчивался в мозги, как бормашина.
– Прекратить истерику! – рыкнул Квасов. – Ничего страшного не случится, если посидит три часа в обезьяннике этот…
– Три часа? – потерянно пролепетала Симка.
– Конечно, – бодро соврал Зотов и кивнул своим молодцам.
Патрульные сопроводили задержанного к «жигулям», с отеческой заботой придержали, наклонили голову и втолкнули в салон.
С понятным ему одному наслаждением Квасов проследил за отбытием Симкиного хахаля.
Если бы он не принял вопли соседки за крик о помощи, не кинулся спасать свою чумовую названую сестру, гражданина Бегоева, возможно, отпустили бы за определенную сумму. Но в присутствии отставного капитана Квасова дело принимало совершенно другой оборот: младший лейтенант при таком свидетеле ни за что не рискнет погонами, денег не возьмет, наоборот, проявит служебное рвение. Во всяком случае, Квасов на это рассчитывал.
Красные огоньки «жигулей» и звук двигателя растаяли в воздухе, Антон сунул руки в карманы и поежился:
– Идем? – Ноги в тапках (одна даже без носка) замерзли.
Вместо ответа, Симка уткнулась в ладони и зарыдала в полном отчаянии.
У мирняка такое отчаяние Квасов наблюдал только во время боевых действий на Кавказе. Но там жены оплакивали мужей, матери сыновей… А это – что?
– Что ты сопли распустила? – зашипел он, хватая соседку за руку и волоча во двор. – Ну-ка, умолкни! Весь дом подняла!
– Он ко мне приехал! Человек только что с самолета! Сволочи! – выкрикивала Симка сквозь потоки слез.
Квасов держал крепко.
Симкина ладонь была податливой и теплой, ни на чью не похожей. У мамы, насколько помнил Антон, ладони были сухие и шершавые, а каких-то других воспоминаний о чужих ладонях память не сохранила.
– Это отец Мадины!
В мозгу что-то щелкнуло, и Антон вспомнил: двое бывших мужей, которые мешают персонажам – Владу и Ольге. Вспомнил и обмер.
Совпадения продолжаются?
Квасов вынужден был признать, что потерял связь с реальностью и все больше попадает под влияние романистки. Его заманивают в какую-то другую жизнь…
С первым мужем эпатажной соседки – корейцем – Квасов имел удовольствие встретиться в день похорон Симкиной матери. Теперь выпало счастье столкнуться со вторым мужем. Или третьим – не важно. Они ему мешают?
Стоп! Ему никто не мешает.
Антон выпустил Симку на свободу так резко, что она едва не упала.
Если бы он хотел, эта маленькая сучка уже давно была бы в его постели. Он не хочет и никогда не захочет ее – побрезгует после ночи.
Квасов хищно ощерился.
– Ах вон оно, в чем дело! Папашка пожаловал с севера. Так ему и надо, – прошипел Антон, – нечего с такой фамилией и с такой рожей ночью по улице шастать.
Серафиму поразило, с какой ненавистью выплевывал слова сосед: этой ненавистью можно было убить не одного и не двух случайных свидетелей. Это было не расхожее обывательское чванство и жлобство, не мещанская нетерпимость к чужим правам, мнению, судьбам и чувствам. Это был принцип. Убеждение.
Что такого они с Русланом совершили? Нацистские преступники прямо-таки…
Уже было двинувшийся домой Квасов затормозил и оглянулся на отставшую Симку. Мало ли, что взбредет в голову этой дурище…
Погруженная в себя, дурища плелась следом, отбрасывая короткую тень на асфальт.
– Ты ненормальный, да? – высказала осторожное предположение Сима, когда они свернули во двор. Луна осталась на другой стороне дома, и Квасов теперь не мог разглядеть выражения лица соседки.
– По детям бы убивалась так, а не по чурке какому-то. – Почему-то хотелось как можно больней уязвить эту накрашенную, завитую, разодетую в меха чужую женщину.
Некоторое время Антон и Сима шли в полном молчании. В ночной тишине гулко цокали каблуки, шуршал песок под ногами, шаркали домашние шлепанцы и слышался отдаленный лай собак.
Видимо, все окончательно разложив по полочкам, Симка решительно обогнала соседа, взбежала на пару ступенек, оказавшись вровень с Квасовым, и выступила с обличительной речью, которая сильно проигрывала в отсутствие кафедры и микрофона:
– Квасов, ты высокомерный жлоб. Это не он чурка, это ты чурка. Чурка бесчувственная! Ты людей ненавидишь, потому что у тебя сердца нет! Я просила тебя помочь, а ты пальцем не пошевелил, только злорадствовал – как же не радоваться, видя, что кого-то забирают в ментуру? Ведь не тебя же! А теперь рассказываешь мне сказки, что его отпустят. Между прочим, от сумы и от тюрьмы не зарекайся! – На этих словах Сима жалко сморщилась и снова заплакала, тоненько подвывая и причитая, как обиженная девочка.
Внезапно Квасову стало неуютно.
Чурка? Может быть, может быть…
Чувства умерли в нем еще в первом бою. Да и сам он тогда умер. Бессердечный – тут соседка права. Оболочка без чувств и души – вот что осталось от Антона Васильевича Квасова.
Антон с завистью смотрел на плачущую соседку: счастливая, она может чувствовать. Переживать, беспокоиться о ком-то, за кого-то бояться, сходить с ума. О ком-то лить слезы, впадать в отчаяние, лишаться покоя, аппетита и сна…
В груди вдруг что-то тихо заскреблось, какое-то полузабытое желание утешить плачущего человека. Женщину. Глупую бабу, которая считает, что у нее горе.
Горе – это когда в клочья разорвало друга, с которым ты два года отпахал от звонка до звонка в казарме, полгода в учебке и с которым тебя двое суток выбивали из пустой пятиэтажки на окраине Грозного.
Или казнили перед камерой такие вот, как гражданин Бегоев, гордые и безусые мальчики из горного аула.
– Дура, – вздохнул Антон, – дура и есть!
Симка перестала выть и насторожилась: ее чуткое ухо уловило намек на сочувствие.
– Ты мне поможешь? – Соседа надо было дожать.
Сосед уже шагнул в подъезд, еще минута, и скроется в своей норе, и ей одной в чужом городе придется отбивать Руслана у своры бойцовских псов.
Шмыгая и размазывая слезы, Сима тащилась за Антоном, как коза на веревочке, и ждала ответа. В тускло освещенном подъезде разводы туши увеличивали Симкины глаза, делали лицо неузнаваемым.
«Вот ведь навязалась на мою голову», – с тоской подумал Антон.
Внезапно Квасова осенило: видимо, он еще не совершил главного подвига в своей жизни – подвига гражданского мужества во имя Юн-Ворожко.
– Помогу, – проворчал он в ответ на Симкину мольбу.
– Правда?
– Я сказал – помогу. Еще вопросы есть?
Все-таки сосед умел произвести впечатление. Интересно, какое удостоверение он предъявил менту? Симка слышала, что сейчас только ленивый не подделывает документы – удостоверения продаются в ассортименте на любом развале.
– Вопросов нет, сэр. – Сияющая Симка юркнула в лифт, укрываясь от ужасного, злобного, но совсем не страшного соседа.
…Утром Квасова поднял с постели звонок в дверь.
Проклиная себя, незваного гостя и весь белый свет в придачу, Антон заглянул в дверной глазок и чуть не рухнул, обнаружив со всех сторон обмятую оптикой родственницу соседки – Наину. Епэрэсэтэ…
Невообразимый беспорядок, царивший в жилище Квасова, не был предназначен для посторонних глаз. Центральное место в этом беспорядке занимал диван с разобранной постелью – редкий случай, когда Антон лег спать трезвый и расстелил простыню, и даже заправил одеяло в пододеяльник.
Квасов под пытками не признался бы себе, что все это он проделал, представляя, что угорелая соседка вломится к нему среди ночи за солью, спичками или еще с какой-нибудь не менее дебильной просьбой. Антон ничему бы не удивился.
«Никакого покоя с этими Юн-Ворожко, или как их там. Идиот, связался с семейкой. Скоро на шею сядут», – прыгая на одной ноге и не попадая в брюки, поддерживал в себе нужный градус враждебности Антон.
Пора сворачивать этот месячник любви к ближнему, который растянулся почти на полгода. Пора ставить точку в этой гуманитарной акции.
Как ни сильно обозлен был Квасов, от его внимания не ускользнул тот факт, что родственница Серафимы сильно взволнована.
Сам по себе факт ничем не примечательный – женщины вообще любят панику устраивать на ровном месте.
Удивляло другое: дальнейшее поведение Квасова – вот его точно обычным не назовешь. Возможно, потому, что в обороне ветерана уже зияла брешь, нанесенная Dana65 и Серафимой.
Началось с того, что Антон впустил Наину дальше порога – это было против его же собственных правил.
Оказавшись в тесной прихожей, гостья уставилась на костюм, дожидавшийся Квасова на плечиках в прихожей, на две медали («За отвагу» и «За службу на Кавказе») и орден Мужества.
– Нам так повезло, что ты живешь в нашем доме, – заговорила женщина срывающимся голосом.
– Пройдете? – зачем-то предложил Антон, забыв все, что обещал себе насчет месячника любви к ближнему. Очевидно, тетка Серафимы обладала даром внушения. Скорее всего, именно так. Дар внушения – вот в чем секрет этих женщин. И каждая использует Квасова как полигон для совершенствования навыков, этакие курсы повышения мастерства.
– Если это удобно.
Квасов провел гостью на кухню, по пути переставил сковороду со стола на плиту – порядок навел.
Наину смутил этот порыв.
– Антон, пожалуйста, не беспокойся, мне и так неловко. Спасибо тебе за все. – Дыхание сбилось, Наина с трудом справилась с собой.
– За что?
– За то, что ты всегда оказываешься рядом, когда мы нуждаемся в помощи. Это не может быть случайностью.
Не найдя что возразить, Квасов только издал протестующий звук и замотал головой.
– Нет-нет, не спорь, ты очень великодушный и благородный человек, – упредила Антона Симкина тетка и, пока Квасов отходил от комплимента, изложила суть.
Суть заключалась в следующем: в то время как семейные граждане тащат в семью – ячейку общества – мандарины, шампанское и елки с игрушками, а холостые уже произносят тосты за старый и Новый год, Серафима пытается вызволить отца Мадины, Руслана, из-под стражи.
Поплутав окольными путями, Наина наконец добралась до цели раннего вторжения к холостому мужчине:
– Сима ночью прибежала домой, говорит, Руслана задержали до выяснения личности. Антон, говорит, сказал, что через три часа отпустят, я поеду, подожду в отделении. Если, говорит, что-то пойдет не так, обратись к Антону – он обещал помочь. Уехала и пропала. Я ей звоню – телефон выключен. Уже утро, а ее все нет. Ты же знаешь, какая она взрывная, как бы ее саму не упекли. Впаяют трое суток за хулиганство, веселый тогда у нас с детьми получится Новый год…
Наина поднесла ладонь к губам и заморгала, силясь побороть волнение. Такие же лисьи, как у племянницы, глаза, только голубые, стали почти синими от близких слез.
Пообещав Наине сделать все от него зависящее, Квасов выпроводил тетку Серафимы и… сел к компьютеру.
Шансов, что в такую рань он застанет на форуме Дану, было мало, но Антону подфартило: Dana65 паслась в теме «Сочинения» – где ж еще обретаться сочинительнице романов.
Антон быстро, пока не передумал, спросил, как продвигается роман.
«Очень медленно», – откликнулась романистка.
«Не могла бы ты в двух словах рассказать, что происходит с героями?» – напечатал Антон, отправил вопрос и с тревогой стал ждать ответа, чувствуя, как частит сердце и потеют ладони.
Как назло, Дана, эта болтливая сорока, Трындычиха, трещотка, не сдержанная на язык графоманка, не спешила отвечать. Квасов успел сделать и выпить кофе, а его собеседница все еще молчала.
Наконец сподобилась: «Отец последнего Ольгиного ребенка – чеченец».
Антону показалось, что вся кровь прилила в голову. Что за чертовщина творится? Кто она такая – эта законспирированная Dana65? Сектантка? Медиум? Секретный агент?
Не читай! – запрещал себе Квасов, но глаза жадно скользили по строчкам.
«Зовут парня Алик, он не живет с Ольгой, потому что диаспора воспротивилась этому браку. Влад сталкивается с Аликом, и у ветерана возникает навязчивое желание убить чеченца. Владу кажется, что это будет справедливая месть: смерть за смерть. Фактически гибель друзей сделала Влада кровником. И он вынашивает план, устраивает засаду – словом, проводит военную операцию по захвату противника. И у него все получается, но в последний момент…» В последний момент Антон оторвал взгляд от сообщения: его настиг страх.
Говоря по совести, неосознанное чувство страха для ветерана Квасова было привычным, как чай по утрам. Это был рациональный страх, конкретный. Квасов боялся чего-то определенного: ярко освещенных мест, светофоров, хлопков петард и других резких звуков, упаковок от тортов, детских игрушек в мусорных баках и в песочницах.
Но тот страх, что проник в сердце Антона, когда он прочитал письмо, был совсем другим. Он напоминал студень – колышущуюся массу, бесформенную и холодную. Это был страх перед будущим.
Антон с неотвратимой ясностью понял, что не является хозяином своей жизни, что от него ничего не зависит. Все зависит от какого-то виртуального персонажа и не менее виртуальной Даны!
Пожалуй, впервые Квасов не знал, что предпринять.
Не прощаясь, отключил Интернет и даже выключил компьютер – на всякий случай, чтобы гипнотические мысли Даны не завладели его сознанием окончательно. Внушение через инет – слышал он о таких штучках. Что-то типа двадцать пятого кадра.
Антон поднялся из-за стола, распахнул створки шкафа, достал короб с пистолетом. Оружие было в идеальном состоянии, не то что он, слабак и слюнтяй.
С трепетом, местами переходящим в благоговение, Антон прикоснулся к стволу. Металл холодил руку и согревал сердце.
Мысли улеглись, обрели ясность. Все встало на свои места.
Он поступит по своему усмотрению, согласно убеждениям, которые не меняет, и боевому опыту, который не пропьешь. И только Бог ему судья.
…Через десять минут, вспенивая на щеках крем для бритья, Квасов звонил Сашке Чеснокову, сдержанно матерился и объяснял боевую задачу.
– Ха, – радостным полушепотом отозвался Саня, – как вовремя ты позвонил, а то жена с тещей меня заряжают в магазин и на рынок и еще хрен знает куда. Что-то прибивать заставляют. Вынести в сарай, отвезти на дачу – полный дурдом. Года не хватило, надо было подождать, пока тридцатое декабря наступит.
Не прошло и получаса, как под унылым, средней степени тяжести дождем Квасов со спецгруппой, которую представляли Сашка и геройский Жорик, ехал выручать Симку, наивно полагая, что соседке нужна помощь.
На глазах у изумленной публики Симку, как правозащитницу на несанкционированном митинге, вывели из кабинета начальника отделения под белы руки.
В расстегнутой норковой шубке, взвинченная до предела, с запавшими от недосыпа глазами Симка была хороша, невозможно хороша. Взор метал молнии, ноздри подрагивали – валькирия в решающий момент боя, подумал Квасов, мазнув соседку беглым взглядом. Пружинистые локоны на голове Серафимы слегка подрастрепались, что придавало девушке еще большее сходство с воительницей.
Норка, сапоги-ботфорты – за шмотьем стоял капитал близкий к крупному. Охраннику гаражного кооператива А.В. Квасову на такие тряпки никогда не заработать, – расписался в собственной неполноценности Антон.
– Что у вас здесь творится? – громко возмущалась воительница. – Почему задержали моего мужа? Где адвокат задержанного Бегоева? Почему на установление личности столько времени требуется? У вас что, нет Интернета?
– Гражданка, сбавьте обороты, так недолго и за оскорбление при исполнении получить.
– А чего вы ждете? Благодарности? – Если это был намек на продажность милицейских, то очень тонкий.
– Как бы вам самой адвокат не потребовался. – Толстяк в форме старшины пытался увлечь гражданку по коридору к выходу.
– Вы мне угрожаете? – взвилась Симка.
По какой-то причине Симке все сошло с рук. Очевидно, стражи порядка заподозрили мощного покровителя у отчаянной бабенки, иначе как объяснить такой напор и дерзость? Да еще эта двойная фамилия – кто знает, что за ней кроется.
– Гражданка Юн, это самое, Ворожко, – в изнеможении бубнил милицейский чин, – вы дождетесь, что вас закроют за нарушение общественного порядка.
– У вас странное представление о порядке. – Заметно было, что Симка освоилась, вошла во вкус. – Трое детей дома ждут отца, а вы его держите здесь без всяких оснований.
Переговоры с воинственной правозащитницей ничего не дали: Симка наотрез отказалась освободить помещение.
Российские генералы при ковровых бомбардировках Грозного потратили меньше нервов, чем добровольцы, рискнувшие вывести Симку из здания милиции, где держали ее милого друга.
– Никуда я не пойду, пока не отпустят Бегоева. Предупреждаю: Бегоев не колется, не курит, не нюхает, не продает и не перевозит наркоту и ничего при нем не было! Я не успела мужу карманы зашить, и не удивлюсь, если сейчас у него найдут героин. Но это будет стопроцентная подстава, Антон Васильевич подтвердит, – ловко привлекла Квасова в свидетели митингующая Серафима.
Только когда потерявший терпение Жорик предложил воительнице разделить одиночество гражданина Бегоева, Симка сбавила обороты и согласилась подождать милого друга снаружи.
Под вяло моросящим дождиком Саня, Антон и его клокочущая возмущением соседка гуськом потянулись к «ситроену», который с ночи занял центровое место на парковке перед въездом на территорию отделения.
Симка села за руль, Антон с другом загрузились в салон и замолчали.
Дождь флегматично барабанил по крыше, каждый думал о своем.
Из груди Квасова вырвался тяжелый вздох, он достал сигареты, зажигалку и приготовился закурить, но в этот момент Симка, принюхиваясь к меху, пожаловалась:
– Вся шуба провоняла ментовкой. Гадость какую-то курят там у них.
– Нечего болтаться где попало, – про ворчал Квасов, пряча пачку «Винстона» во внутренний карман, – когда приличные матери сидят дома с детьми.
Фраза эта, сказанная ворчливым тоном супруга со стажем, вызвала у Сашки легкий смешок, который тут же сменился оторопью: Саня готов был поклясться, что на его друге была надета заплечная кобура. Зачем? Что Антон задумал?
Квасов не заметил ни Сашкиного фырканья, ни оторопи – из дверей райотдела появился Бегоев с таким лицом, точно у него диарея. Возможно, так оно и было.
Соседка-названая сестра-многодетная-мать заспешила навстречу абреку, пастуху, плюгавому сморчку.
Все было неправильно.
Исправить эту несправедливость выпало ему, Антону Квасову.
Странное, ничем не объяснимое болезненное желание подсмотреть взгляд, расширенные зрачки, сплетающиеся пальцы, интимную улыбку, беглый, но многозначительный поцелуй – какую-нибудь подробность, что-нибудь, что выдает чувства мужчины и женщины, возникло у Квасова, и он понял – пора.
Достал пистолет, передернул затвором и уже подался из машины под дождь, но Саня коротким и точным ударом в основание черепа отключил друга. Вынул из неподвижных пальцев Антона оружие, разрядил магазин и ссыпал патроны в карман. Хотел вернуть оружие Квасову, но передумал и сунул в другой карман.
Меньше чем через минуту Антон пришел в себя, открыл глаза, отлепился от спинки сиденья и помотал головой, после чего в бешенстве повернулся к Сане и прорычал:
– Твою мать! Отдай ствол.
– Я сейчас тебя определю на трое суток, – спокойно пообещал Саня, – посидишь, остынешь, мозги встанут на место.
– Да пошел ты, – процедил сквозь зубы Антон и толкнул незапертую дверь «ситроена».
– Руслан!
Шубка на Серафиме распахнулась, открывая стройные бедра и длинные, красивой формы ноги.
Ежась от порывов шквалистого ветра, Антон, как хищник, следил за каждым движением многодетной мамаши. Обида и ни с чем не сравнимая ревность обожгла душу Квасова. Эта ревность не имела ничего общего с той, которую Антон испытывал в период токования перед бывшей женой. Это было настоящее, коллекционное, выдержанное не хуже редкого вина чувство, а не какое-то там мелкотравчатое соперничество одного кобеля с другим – домовитым кобелем-пенсионером.
Ревность внезапно трансформировалась в бессильную ненависть к зеленому любовнику Серафимы. От этой ненависти Квасову стало нечем дышать. «Никакой не муж он ей, так, экзотическая игрушка для избалованной роскошью, скучающей сучки», – в какой-то момент отчетливо понял он.
Симка приблизилась к любимому.
К вящему удовольствию Антона, никаких поцелуев и объятий не последовало. Парочка встретилась более чем сдержанно.
Что это с тобой, Квасов? Неужели Саня прав и ты ревнуешь эту инфузорию, эту просроченную курицу, эту уцененную нимфоманку?
Легче было пустить себе пулю в лоб из именного «ТТ», чем признаться, что это не что иное, как ревность (да еще какая!), стиснула сердце такими же корявыми, как у старухи из сто седьмой квартиры, изуродованными артритом пальцами. Стиснула и не отпускает.
Чур меня. Это все целибат… Делает из человека кобеля на счет «раз», успокоил себя Квасов.
От позорных мыслей избавил Жора.
Жора появился на стоптанных ступеньках крыльца в сопровождении того самого подполковника, который развозил подгулявших друзей в день ВДВ.
Лицо у Сашки, оказавшегося рядом, вытянулось.
– Все пути ведут в Рим, – с некоторой долей обреченности заметил Чесноков.
– Да уж, – промямлил Антон. Теперь все будут в курсе, под чем они подписались по его милости.
Пока Жорка жал руку подполковнику и произносил скупые слова признательности, Руслан бесцеремонно, как показалось Квасову, отстранил Симу и направился прямиком к Антону:
– Спасибо, брат.
Квасов убийственным взглядом исподлобья встретил протянутую ладонь, не ответив на приветствие, медленно достал примятую пачку «Винстона», сунул в рот сигарету, прикрылся от ветра и прикурил.
От Симки не укрылось дрожание сигареты и то особенное холодное выражение в глазах соседа, от которого хотелось реинкарнировать в насекомое или мимикрировать под асфальт. Предчувствия ее не обманули, так и есть: эти двое на узкой тропе не разойдутся.
Руслан так и остался стоять в положении униженного просителя.
Симка вспыхнула, оскорбившись за любимого, и попыталась элегантно перевести стрелки:
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 15 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |