Этим голосом был Витька:
– Парни, вы в своем уме? Она же блондинка.
– Настоящие мужчины предпочитают блондинок, – тут же возразил Лешка.
Витька переждал взрыв эмоций и хмуро продолжил:
– Такая дура достанет кого хочешь. Энергии куча, а мозг неразвит. Дура с инициативой – самый убойный вариант. Врагу не пожелаешь. А их три штуки в доме, и наверняка все в маменьку. Будут Тохе в три струи мозги промывать. Вам друга не жалко?
Саня заступился за кандидатку:
– А тебе Тоху не жалко? И почему сразу дура? Не бином Ньютона, конечно, но такие адаптируются быстро. Живучесть высокая. И симпатишная. На Бриджит Фонду похожа.
– Вот себе и возьми такую, – упирался Витька.
– Младшей женой, – добавил Пашка.
– Представляю свою Любушку! – фыркнул Саня.
А Лешка Малышевский в припадке любви к другу трижды сплюнул и трижды постучал костяшками пальцев по голове:
– Предложу Тохе ключ от дачи. Пусть поживет, пока эта бестия не найдет себе кого-нибудь другого.
– Точно, старый конь борозды не испортит на твоей даче.
– Леш, ты просто мог по дружбе сказать, где был в субботу, – подколол друга Сашка, – мы ж тебя обыскались.
– На работе был! – слабо отбивался Лешка.
– Ты так это называешь?
– Смотри не загнись на этой работе, – подлил масла в огонь Витька.
Новый взрыв хохота сотряс заведение.
Сошлись на том, что Антона надо вытаскивать любой ценой. Симка и была этой самой «ценой».
И вот теперь Сашка убедился: братишки сделали правильный выбор. Все указывало на то, что Симку Антон за порог не выставит – детей пожалеет.
Валентину хоронили в начале декабря.
Шли дожди, снегом даже не пахло.
Под ветром, свистевшим над свежим холмиком, стояли две унылые фигурки: Сима в черном осеннем пальто с капюшоном и Наина под зонтом, с пакетами, надетыми на обувь, – народное средство спасение от жирного, липкого чернозема.
Ждали к похоронам Юлия, но он не смог вырваться, и все печальные хлопоты легли на плечи Валиной сестры, Наины.
После переезда Валентину очень угнетал тот факт, что она не может отпраздновать новоселье, и женщина развязала настоящую охоту за алкоголем и деньгами. Это был свободный выбор между жизнью и смертью, и он состоялся в пользу смерти.
К своему стыду, Симка не чувствовала себя осиротевшей – бесполое существо, которое привезла с собой Наина, не напоминало маму даже отдаленно. Только в гробу Валентина стала похожа на себя, улучшенную, но слез все равно не было: это подретушированное смертью лицо было совсем чужим.
Постояв несколько приличествующих минут, женщины двинулись через вязкое поле к аллее, вышли на асфальт, с облегчением стащили прорвавшиеся пакеты с ног и загрузились в такси, промокшие и замерзшие, с невыплаканными слезами.
Танечка сидела в очередном карантине из-за сильного кашля, поэтому в сиделки был выписан сосед с первого этажа – Антон Васильевич.
Теперь, сидя в такси, Сима старалась не думать, какой части гардероба она лишится и что ждет ее дома: потоп или местного значения разрушения.
Симка смотрела в окно, провожала глазами чужие дома со странным ощущением конца и начала. Как будто стояла на пороге чего-то. Шаг – и ты в другом отрезке времени, в том, которое после пробела. В книжках так отделяются главы друг от друга. После пробела может быть дождь, ветер и одиночество с привкусом прокисшего вина, а может светить солнце и за поворотом ждать улыбчивая судьба.
Телефон тетки разразился тягучими мяукающими звуками – дань уважения к корейской половине зятя.
Наина вскинулась:
– Юлий звонит, может, уже прилетел? Да? – с оптимизмом ответила она на звонок. – Да, здравствуй, дорогой. Да, уже едем домой. Минут через двадцать. Хорошо, давай.
– Во сколько будет дома? – вышла из отупения Сима.
– Уже дома. – Наина со значением посмотрела на племянницу.
В грудь толкнулось беспокойство: Юлий может неправильно истолковать присутствие в доме Антона.
Сима пресекла панику. А, собственно, какое Юлию дело до ее личной жизни? Тем более что Антон – это вовсе не личная жизнь, а как раз ее отсутствие. И вообще, скорее это она заботится о соседе, она ему оказывает услугу, а не он ей.
Мысль не уходила, более того, привела за собой добавочную: вот и проверим, насколько далеко простирается великодушие Юлия. Станет бывший муж шантажировать деньгами или не станет?
– Можно поскорей? – Состояние отрешенности, в которое погрузилась Симка, попав в тепло машины, улетучилось без остатка.
– Те, кому надо было поскорей, уже никуда не спешат, – философски заметил водитель, но газу прибавил.
Мадина начала вредничать, как только за Серафимой захлопнулась дверь.
Через час Антон твердо усвоил: маленькие девочки легко превращаются в маленьких вопящих монстров. Не надо было соглашаться сидеть с детьми, знал ведь: стоит только один раз помочь, потом не отвяжешься.
Подвергаясь голосовой атаке, с Мадиной на одной руке, провел с Маней блицсовещание и решил кормить раньше положенного времени. Достал из холодильника бутылочку с молоком, сунул в подогреватель. Есть.
Многообещающе потряс орущего младенца:
– Тш-тш.
– Дядя Антон, Динка сейчас заревет еще сильней, – между делом предупредила Маня, занятая шитьем, и оказалась права.
Мадина на секунду примолкла, набрала воздух в легкие, сложила губы подковой и разразилась оглушительным ревом.
Антон еле удержался, чтобы не зажать уши.
– А что такое я сделал? – Квасов старался держать Маню в поле зрения, помня о ее любви к ножницам.
– А надо было сказать: Дина, девочка моя, сейчас кушать будем, – засюсюкала Маня, интонацией напомнив Симу.
Антон с сомнением посмотрел на малышку – та затихла, прислушиваясь к голосу сестры.
– Поговори еще с ней, – шепотом попросил Антон.
– Вот, какая у нас де-евочка хоро-ошая, послушная, умная, – то ли дразнила, то ли утешала Маня, – сейчас она будет ку-ушать, не будет пла-акать.
Молоко подогрелось, Антон, уложив младенца в кроватку, приступил к кормлению.
Соска почему-то все время засасывалась в бутылку. Чтобы дать воздуху выдуть соску обратно, приходилось отрывать Мадину от процесса, отчего девочка приходила в ярость и выгибалась мостиком.
Антон вспотел.
Мучение продолжалось, пока Маня не вспомнила:
– Открути чуть-чуть соску.
– Что ж ты сразу не сказала? – проворчал Антон.
– Так забыла, – развел руками консультант.
Немного открутить не получилось – полбутылки молока сорвали соску, выплеснулись и залили мордашку. От испуга Мадина несколько секунд хватала ртом воздух, после чего окрестности огласились пронзительным визгом.
– Соловей-разбойник какой-то, – бормотал Антон, стаскивая с младенца мокрую кофточку.
Второй дубль прошел удачней: переодетая Дина трогательно всхлипывала и сосала с обидой.
– А дальше что делать?
– Потом надо носить Динку «столбиком» – чтобы воздух отрыгнула.
– Ну и ну.
На самом деле все было не так уж страшно.
То ли Антон был спокойней, чем в прошлый раз, то ли Маня была отличным помощником, но все получалось не в пример лучше.
Опустошив бутылочку, Мадина стала засыпать, но Маня настояла на «столбике». Антон выполнил инструкции, устроил сонное тельце на плече, меряя комнату неровными шагами, с неизвестно откуда взявшейся нежностью гладил детскую спинку, напевал двустишие собственного сочинения:
– Дина умная у нас, Дина воздушек отдаст.
Экспромт так понравился самому Антону, что он даже представил круглый стол в Гааге, за которым ученые всего мира решают проблему загрязнения воздушного пространства за счет распределения квот на выбросы. Интересно, Динке квота полагается или нет?
«Крыша поехала», – определил Антон: таких глупостей у него в голове не водилось лет пятнадцать, если не больше.
Дождался отрыжки и проникся еще большим уважением к Мане.
– Ты настоящий братишка, Манька, – стесняясь вырвавшихся на свободу чувств, признался Антон.
– Теперь надо поменять подгузник. – Хитрые глазки смотрели с ожиданием.
– Надо так надо. Поможешь?
– Помогу.
Антона все больше увлекало это странное, непривычное занятие – уход за младенцем под руководством пятилетнего инструктора.
Квасов не успел ни выдохнуться, ни заскучать – в дверь позвонили.
– Что-то они рано, – заметил Антон, направляясь в прихожую.
На лестничной площадке стоял седовласый незнакомец. В одной руке незнакомец держал букет, в другой – дорогой кожаный саквояж. Азиатские глаза с вопросом остановились на Антоне.
– Папа! – взвизгнула Маня.
– Здравствуй, Манечка.
Незнакомец присел, и девочка оказалась у него на шее.
– А это кто? – косясь на постороннего, спросил у дочери Юлий.
– Это нянь, – с важностью сообщила девочка, – он сидит с нами, потому что у него нет своих детей.
Это был новенький «ситроен».
Вообще-то Юлий с большим удовольствием поддержал бы корейского производителя, но Сима настояла на европейце.
Отгоняя машину на платную стоянку через дорогу от дома, Сима вспомнила о гаражном кооперативе. «Надо сходить к Антону, напомнить о месте в гараже», – записала в память.
Судя по восторженному рассказу Мани, папа с дядей Антоном подружились. Многое бы Сима дала, чтобы взглянуть на внешние проявления этой дружбы. Что-то Симе подсказывало, что на свидетельские показания средней дочери полагаться не стоит и что между мужчинами пробежала черная кошка.
Юлий, как обычно, сдерживал эмоции и только перед отъездом позволил себе несколько вопросов:
– Скажи, что делает этот тип в твоем доме?
– Я попросила посидеть его с детьми. А что?
Зрачки раскосых глаз сузились.
– Мне показалось, он у тебя освоился. Не первый раз остается?
– Не первый. – Симка с интересом ждала, что последует за этими осторожными вопросами.
– И кто он?
– Какая разница?
– Твоя доверчивость тебя до добра не доведет.
– Ты о чем?
– У этого типа взгляд убийцы.
– Да? Ты тоже заметил? – чему-то обрадовалась Симка.
– Вижу, тебя по-прежнему тянет к сомнительным типам.
Вот оно, началось.
– Вовсе нет. Просто так вышло, что он оказался рядом, когда у меня прихватило. Так и познакомились. У меня, кроме Антона, здесь нет знакомых. Я нигде не бываю, кроме детской поликлиники и магазинов. – У Симки на глаза навернулись слезы от жалости к себе.
– Сима, я вас не оставлю, ты ни в чем не будешь нуждаться. Пожалуйста, не заключай поспешных браков.
Все ясно: не хочет, чтобы у Маньки появился отчим.
Просьба была с душком и прозвучала как запрет на других мужчин. Симка не готова была дать обет безбрачия. Даже дача на побережье не стоила такой жертвы.
– Так это была спланированная акция – столкнуть их лбами? – заподозрила Наина, когда племянница поделилась своими выводами.
Симка с осуждением посмотрела на тетку:
– Ну откуда же я знала, что Юлий опоздает и мне придется просить соседа посидеть с Динкой. Нет, это была случайность.
– Фрейдовская какая-то случайность.
– Не осложняй, – отмахнулась Сима, – ты видишь, все сложилось удачно. Машина есть, и дача на побережье будет.
– Дай Бог здоровья Юлию. Такой человек, – умилилась Наина, стоя с сигаретой на балконе.
С балкона была видна автостоянка, и все семейство по очереди бегало любоваться на черное и сверкающее, как калоша, сошедшая с конвейера фабрики резиновых изделий, авто.
– Знаешь, – призналась тетке Сима, – я вспоминаю, как он повел себя, когда узнал о Руслане. Как будто он эмоционально недоразвит.
– А ты бы хотела, чтобы он тебя отмутузил?
– Все тебя в крайности тянет.
– Меня?!
– Нан, он даже не обиделся, понимаешь? А мог бы, хотя бы для вида. У него точно кто-то был. Поэтому он меня сюда и привез – чтоб не мешала.
Симка встряхнула головой, отгоняя воспоминания. Может, она и жалела бы обо всем случившемся, но смысла в этом не видела. Не в характере Юн-Ворожко было застревать на прошлом и сожалеть о том, чего нельзя изменить. Сожалеть смысла не было, а вот забыть – был.
К несчастью, бегоевская порода оказалась доминантной: сросшиеся бровки, небольшие и уже строгие глазки поселились навсегда в Симкиной жизни. Пухлые цепкие ручонки преследовали и ловили – не оторвать, не обмануть. А так иногда хотелось. Симке приходило в голову, что ее дочь – ангел-истопник из пророчества Мохаммеда, подбрасывающий дрова (или уголь?) в адское пламя ее греха. «Помни» – веяло от упрямого лба, срастающихся бровей и коротких ладошек ангела.
Наина после возвращения с севера не заикалась о Руслане, а это могло означать только одно: дочь усатой киоскерши под присмотром старейшин затащила в постель страстного мальчика.
Сима не выдержала этой молчанки:
– Ты видела Бегоева?
– Мельком, – неохотно призналась Наина, пуская дым колечками, – ни о чем не поговорили – не было возможности, как ты понимаешь. Выглядит он потерянным.
Симкино сердце болезненно сжалось, хотя надо признать, боль была уже не такой острой.
– Потерянным, говоришь?
– Да. Представь. Мне показалось, он боится кого-то. Все время оглядывался, чтоб нас не увидели.
– Еще бы, – уголки Симкиных губ презрительно скривились, – увидят – лишат будущей доли в будущем бизнесе.
– А чего ты ждала?
– Ну уж точно не этого.
– Ну и дура. – Тетка, как обычно, не церемонилась.
– Зато с опытом.
– Знаешь, дура с опытом – это шлюха.
– Глупости, – хмыкнула Симка, – дура с опытом – это дверная ручка.
Обе невесело рассмеялись.
– Что, дверная ручка, Новый год будем вдвоем куковать? – Наина притянула Симкину голову, похлопала по плечу.
– Н-нет. Я как раз хотела спросить: как ты отнесешься, если я позову Антона – соседа.
Рука Наины замерла, она отстранилась от племянницы:
– Ну, позови, позови.
– Ну что ты на меня так смотришь? – Симка внезапно залилась краской.
– Вот то и смотрю. Тебя жизнь ничему не учит.
– Учит! – с жаром возразила Сима. – Учит ценить жизнь, каждое мгновение.
– А ценить каждое мгновение ты можешь только в присутствии необходимого зла?
– Ты имеешь в виду соседа? Ну какое из этого валенка необходимое зло?
– «Валенка»? – поразилась Наина. – Ты правда считаешь соседа валенком?
– Вообще-то я считаю, что он рецидивист. Когда он повалил меня в подъезде на пол, я думала все, мне крышка. А ему, оказывается, что-то показалось, и он прикрыл меня от опасности. Чокнутый.
– И ты оставляешь его с детьми?
– Так получилось. Когда схватки начались, я была рада любому, хоть серийному убийце. Повезло, что это оказался Антон. Мне врач рассказывал, как он требовал машину скорой помощи, грозил всех перестрелять, если я умру. Так и сказал: в суд обращаться не буду, сам разберусь с каждым виновным.
– Это, конечно, меняет дело. Знаешь, – Наина помолчала, – мне кажется, что Антон – из военных. Так и вижу его в армии.
– Ты дома у него не была.
– А что у него дома?
– В жизни не видела такого бардака. Приемный пункт стеклотары, а не квартира.
– Бардак – это хороший знак. Бойся человека без юмора и мужчину, у которого в доме идеальный порядок. К идеальному порядку, Фима, стремятся инертные люди, неспособные на поступок.
– Он пьет, – мягко увела тему Симка.
– Но ведь не спивается.
– Скоро.
– Не уверена. Мне кажется, Антон сильный. Интересно, он в горячих точках не воевал?
– Да ладно, Наинка, какие горячие точки? Пьянь гидролизная!
– Ну и зачем тогда ты собираешься приглашать его на Новый год?
– Для разнообразия. Не сидеть же одним? Опять же удобно: надоест, проводим на первый этаж – и всех дел.
– Смотри, как заметно повысился твой уровень притязаний.
– Уровень притязаний? – не поняла Сима.
– От миллионера к нищему Ромео, от нищего Ромео – к латентному алкоголику.
– А можно я без всяких притязаний просто приглашу человека в гости?
– Да ради бога.
Антон и хотел, и боялся о чем-то спрашивать беллетристку.
Затянувшаяся игра в вопросы-ответы напоминала сеанс спиритизма, а Квасов считал неврастеников-медиумов, вызывающих на разговор духа Пушкина, душевнобольными людьми. На их фоне сам себе Квасов казался воплощением здоровья и здравомыслия.
Но эта чертова Дана с ее чертовым героем держала Квасова в постоянном напряжении. У Антона было ощущение, что он идет по минному полю. Стоит отвлечься, и получишь еще один фугас.
«Как твой герой познакомился с детьми?» – рискнул, спросил Антон, предварительно дав себе слово, что будет сохранять спокойствие, что бы ни ответила Дана.
«Волею случая: их маме стало плохо с сердцем во дворе дома, Влад вызвал скорую и остался с детьми», – сообщила беллетристка.
Антон впал в задумчивость: интерес к судьбе героя уже был похож на интерес к собственной судьбе.
– А что, собственно, случилось? – Привычка разговаривать вслух незаметно стала навязчивой.
Допустим, не такое уж редкое явление – трое детей. И не так редко людям требуется медицинская помощь, и мамаша могла внезапно заболеть. И нет в этом ничего сверхъестественного, увещевал себя Антон.
Да, он вызвал женщине скорую. То же самое сделал герой романа, но на этом – смело можно утверждать – совпадения закончились. Даже медицинские показания разные. В его случае у женщины начались схватки. В романе у Даны – женщине стало плохо с сердцем. Роженица и сердечница – ничего общего!
Однако любопытство продолжало разъедать душу.
Интересно, сколько детей у героини? Спросить или не стоит?
Антон все-таки не удержался, спросил.
Задать вопрос было не сложно. Сложно было дождаться ответа: если параллель продолжится, можно смело обращаться в милицию. Потому что это уже совпадением назвать нельзя – это уже нарушение приватности. Это уже не романистка получается, а вуайеристка какая-то.
«Трое», – ответила респондентка, и Антон, прочитав ответ, замер.
Итак: все не случайно.
Неужели на самом деле придется писать заявление?
Как ни хороша была мысль, как Квасов ни рвался засадить за решетку подсматривающую чужую жизнь графоманку, однако следовало признать: если бы ему кто-то рассказал подобную историю, он бы решил, что человек тронулся умом. Нужны доказательства.
Доказательств нет, есть некоторое настораживающее сходство.
Во-первых, у него наблюдаются те же проблемы, что и у персонажа в романе: он угрюм, мрачен, никому не доверяет, часто напивается – тут романистка, черт бы ее побрал, попала в яблочко.
Во-вторых: с матерью троих детей он действительно познакомился.
В-третьих, скорую помощь вызвал.
Что еще?
С детьми познакомился…
Мистика?
Следовало признать, все совпадения могли претендовать на роль мистических. Если не копаться в подоплеке.
В мистику Квасов категорически не верил. Конечно, при желании все, что угодно, можно раскрасить мистическими красками, но это уже область психиатрии.
И, немного посомневавшись, Антон убедил себя, что необходимо следить за развитием сюжета: все-таки лучше знать, что там происходит у романистки. Хотя бы для того, чтобы не дублировать поступки героев – бред, конечно, но до сих пор именно так и получалось. Как ни крути.
Предупрежден, значит, вооружен, кажется, так говорили древние?
Теперь уже не спросить, как складываются отношения у героя и героини, было глупо.
«С детьми все отлично, а вот с их мамой герою пока не получается наладить отношения: слишком разные, – сообщила Дана, – общего – только отрицательный опыт, но и тот у каждого свой. Вот и ведут себя Влад и Ольга (так зовут героев) как Фрэнки и Джонни».
Антон смутно припомнил фильм девяностых с Аль Пачино и Мишель Пфайффер. Что-то об одиночестве и любви. Девушка там все выкаблучивалась: стой там, иди сюда. Морочила парню голову. Типа, она обожглась несколько раз и теперь никому не верит.
Камень с души. Это, слава богу, точно не про них с соседкой. Квасов уже хотел проститься с сочинительницей, но в последний момент решил уточнить. Так, на всякий случай, чтоб уж больше не сомневаться, что «все совпадения с людьми, компаниями и событиями являются случайностью»:
«Что значит «как Фрэнки и Джонни»?»
«Присматриваются друг к другу, скрывают свои истинные чувства. Ко всему им постоянно мешают два бывших Ольгиных мужа».
Епэрэсэтэ…
Антон поспешил на балкон, дрожащими руками выбил сигарету из пачки на подоконнике, прикурил, открыл раму и взъерошил волосы, подсознательно отметив, что пора стричься.
За окном моросил дождь, и в квартиру, хлопнув створкой, ворвался сырой ветер. Мелкие брызги дождя приятно освежили разгоряченное лицо Антона, наведя на некоторые размышления.
Может, это кто-нибудь из бывших пассий прикалывается? А он уши развесил, как лох последний. Н-да. Ценной мысль не назовешь.
А как насчет того, что это проделки угорелой соседки Симки или ее тетки? В конце концов, ничего исключать нельзя.
«Шаманизм какой-то. Как говорит Саня, бабы – библейское зло», – наконец пришел к неоригинальному выводу Квасов.
И все-таки… Все-таки впервые за последнее время у него появились какие-то посторонние интересы, которые могли конкурировать с воспоминаниями о погибших братишках и войне. Квасов не знал, радоваться этому обстоятельству или огорчаться.
Антон высунулся на улицу, подставляясь ветру, внимательным взглядом, метр за метром, обследовал двор и крышу соседнего дома, наступающего торцевой стеной на крайний подъезд.
Неожиданная и неприятная мысль прострелила до самого копчика: а что, если кто-то сейчас, в эту минуту, рассматривает его в оптический прицел?
Тьфу, черт!
Квасов выбросил сигарету, целясь в урну у входа в подъезд – не попал, закрыл раму, вернувшись на кухню, задернул пыльную штору, унаследованную от прежних жильцов.
Так и свихнуться недолго.
Вспомнил о початой бутылке водки, в раздумье повисел над открытым холодильником – привычка, за которую ему плешь проела бывшая жена.
Идея, за которую Квасов себя поздравил, пришла неожиданно: нужно поискать среди знакомых хакера и вскрыть эту Дану, как консервную банку.
Тут Антон вспомнил о своем решении сходить в ТСЖ – почему нет? Все средства хороши, если речь идет о собственном душевном покое. Может, эта таинственная Dana65 живет в доме напротив и развлекается таким изысканным способом.
Так и не притронувшись к бутылке, Квасов облачился в милый сердцу камуфляж и отправился в соседний двор, где размещалась жилищная контора.
…В жилконторе было тихо, Антон вытер со лба дождевые капли и посмотрел на часы – еще десять минут обеденного перерыва.
Квасов мысленно ругнулся: уже обед, а он так и не прилег после дежурства, и сна ни в одном глазу, и теперь, как клинический идиот, торчит под запертой дверью паспортистки, чтобы узнать, не проживает ли в их доме беллетристка Дана. Кому сказать – не поверят.
Пока Квасов рассматривал газетные полосы в рамках на стене с расчетами и коэффициентами на коммунальные услуги, в контору просочились две интеллигентные старушки.
Одна в фиолетовых кудряшках, вторая – в шляпке. Квасов рассеянно ответил на приветствие.
Между пожилыми дамами сразу завязался живой разговор.
– Ох, – начала первая, – эти цены – это же просто выкручивание рук.
– Да, – подхватила вторая, – вы видели рекламу «ЖКХ-потрошитель»? На самом деле – какое точное сравнение, правда?
– Да-да, – затрясла кудряшками фиолетовая, – и опять цены повышают.
– Скажите, – прервал Квасов содержательный диалог, – вы всех жильцов в домах знаете?
– Почти, – с достоинством ответила фиолетовая, – вы, например, живете в двадцать первом.
– Так точно, – кивнул Антон.
Дом был трехподъездным, но за те пятнадцать лет, что он стоит, старожилы уже наверняка знают друг друга если не по именам, то в лица.
– Вас я помню.
– Многих еще помните?
– Многих, – кокетливо призналась фиолетовая. – Вас, наверное, интересует какая-нибудь барышня?
– Как вы догадались? – опешил Квасов.
– Молодой человек, в вашем возрасте, – заметила проницательная дама, – так естественно интересоваться девушками.
– Меня интересует не просто барышня, я ищу писательницу. Не знаете, в нашем доме или по соседству живет какая-нибудь писательница? – Только сейчас Квасов в полной мере осознал, каким идиотом он выглядит.
Писательницы состоят на учете не в паспортном столе, а в Союзе писателей или – как вариант – у психиатра.
– Писательница?
Обе старушки с напряженным вниманием уставились на Квасова.
В наступившей тишине послышался поворот ключа в замке запертого кабинета.
Дверь приоткрылась, из нее показалась седая, коротко стриженная женщина под пятьдесят, в очках и в брючном костюме.
– Сегодня нет приема, – огорошила она посетителей.
– А где это написано? – Бесперспективность поиска была очевидна, но Квасов не уходил из вредности. Должен же кто-то ответить за это безобразие – за… хотя бы за потраченное время!
– При входе. Читать умеете? – развязала позиционную войну чиновница.
– Жанночка, – произнесла фиолетовая с придыханием, – молодой человек ищет женщину.
Жанночка вперила размноженный диоптриями взгляд в старушку:
– Я не брачное агентство, я паспортист.
– Жанночка, дело деликатное, – мягко настаивала фиолетовая.
– Да у них у всех деликатные дела. Сейчас окажется, что ищет квартиру в аренду.
– Нет, вы ошибаетесь, Жанночка, молодой человек прописан в четвертой квартире в двадцать первом доме. Просто сегодня его не узнать, – не смущаясь присутствием Антона, намекнула старушка в шляпе.
Жанночка заученным жестом поправила очки:
– А-а, льготник-скандалист? И правда, не узнала, богатым будешь. Что это ты сегодня тихий какой-то, – съязвила паспортистка, – кто тебя интересует?
– Писательница, – не дав Антону открыть рот, вылезла шляпка.
– Да, – подтвердила фиолетовая, – молодому человеку нужна писательница. Я думаю, его интересует старая вешалка из сто седьмой квартиры.
– Опольская, что ли? – Жанночка скривилась. – Нашли писательницу. Жалобщица она – это правда, а в остальном – ну, не знаю.
– Она член Союза писателей. Выслужилась перед коммунистами, – проинформировала Квасова фиолетовая, – вот ее и приняли. Лет двадцать назад издавалась под псевдонимом Комиссарова, и по сей день почтальон приносит ей заказные письма – такие большие конверты. Уж не знаю, что в них. Может, решение суда об отмене писательской пенсии.
– Сто седьмая? – Квасов приободрился, услышав о писательнице-коммунистке.
– Да, – соборно отозвались дамы.
– А звать ее как?
Возможно, эта Опольская переквалифицировалась в беллетристку, купила бинокль, наблюдает от нечего делать за соседями и строчит романы.
– А что случилось? – заинтересовалась Жанночка. – Зачем она тебе?
– Не Дана, случайно? – Вопрос паспортистки Антон пропустил мимо ушей.
– Нет, не Дана. По-моему, Анфиса.
– Только одна? Больше никого не подозреваете в графоманстве? – уточнил Антон.
– Больше никого, – энергично замотали головами женщины.
– Спасибо за помощь, – глядя под ноги, бросил Антон и поспешил покинуть контору.
…Стоило Антону оказаться во дворе под ленивым дождиком, как до него вдруг дошел весь комизм ситуации: Dana65 – скорее всего, это только мейл. Имя у писательницы, если она существует, наверняка совсем другое. Видимо, он окончательно спятил, если думает найти ее в соседнем подъезде.
Но Антон уже не мог остановиться, им овладело упрямство, близкое к маниакальному: он выяснит, кто эта Дана, и вправит ей мозги!
«Сто седьмая квартира, – прикидывал в уме Квасов, направляясь к третьему подъезду, – это на… пятом этаже».
За мелкой сеткой дождя просматривались одинаково заваленные разнообразным бытовым хламом балконы пятого этажа. Жаль, что по этому хламу нельзя установить род занятий хозяев, сокрушался ветеран.
Лифт встретил Антона внизу.
Квасов нажал на прижженный сигаретами кружок с цифрой «пять» (расстреливать на месте надо уродов, которые занимаются такими вещами, а еще лучше отправлять на урановые рудники) и, когда лифт тронулся, принялся выстраивать линию разговора.
«Как-то надо задать вопрос об Интернете, – соображал Антон, поднимаясь на этаж, – есть он у нее или нет, а дальше по обстоятельствам, в зависимости от того, сколько ей лет».
Перед дверью в сто седьмую квартиру лежал, поджав лапы, кот – черный, огромный.
Квасов таких чудовищ никогда прежде не видел. Ничего общего с домашним животным – настоящий хищник: разорванное ухо, шрам поперек носа. Желтые глаза спокойно следили за Антоном, навевая не самые приятные ассоциации с любимцем Воланда – котом-оборотнем. Антон не удивился бы, если бы услышал мяукающий голос: «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус».
За дверью стояла гробовая тишина, вполне объяснимая в это время дня.
Поэкспериментировав со звонком, Квасов сдержал ругательство, готовое сорваться с языка, покосился на кота (почему-то поворачиваться к зверю спиной не хотелось).
Антон поднял уже руку, чтобы вызвать лифт, но двери лифта сами собой разъехались, из кабины вывалилось согбенное существо в странных одеждах, с дорожной сумкой. Существо сопровождал отчетливый запах нафталина.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |