– Купить, конечно. – Симка не всегда была женой-почти-что-олигарха и деньги считать не разучилась.
– Понятно. – С арендой он опять пролетел. Вот она – реальная возможность без хлопот избавиться от гаража, говорил себе Антон, но что-то удерживало от такого решения.
После ранения старенькие, но ходкие «жигули» пришлось продать, а гаражный бокс Антон продавать жалел, будто ждал, что когда-нибудь в нем появится машина.
Ни на чем не основанное ожидание.
Нога – не хвост ящерицы, и на месте раздробленной не появится новая, так что не стоит увлекаться пустыми мечтами.
«Обойдутся эти Юн вместе с Ворожко», – подвел черту под своими сомнениями Квасов.
По какой-то причине пироги вдруг потеряли вкус.
Антон не мог понять, что его больше задело. Не отказ же соседки от аренды, на самом деле? Слова «бывший муж» или «машину купить»? Пожалуй, второе. Машина – вещь статусная, а какой у него, охранника гаражного кооператива, статус? Не подтвержденный корочкой статус инвалида – вот какой.
Несмотря на пирог из детства, Квасов стремительно погружался в привычное агрессивное состояние.
«Епэрэсэтэ, сто раз это проходили. Я и такие, как я, выполняли свой долг, цивилы тоже выполняют свой долг. Долг у всех разный. Я же сам решил остаться в армии, меня никто не принуждал. Если бы меня не подстрелили, я бы женился, детей родил, машину бы купил, жил бы как все. По крайней мере, старался бы жить как все. Я рискнул и проиграл, и никто не виноват, кроме судьбы, а эта овца, – метнул в Симку почти враждебный взгляд Антон, – тем более не виновата».
Уговоры не помогли, настроение пропало. Оттого, что он не может высказать мысли слух, оттого, что вынужден притворяться убогим, давить в себе эмоции, когда хочется взять АКМ (автомат Калашникова модернизированный) и прогуляться после одиннадцати вечера, очистить город от всякой мрази. Уж на что, на что, а на это у капитана Квасова хватило бы здоровья.
– Слушай, а чего ты всегда такой недовольный? – уловила Симка перемену в настроении соседа.
– Нормальный я.
– Нет, ты не нормальный. Ты почти все время злишься, как сейчас. Я же вижу – злишься.
Что за жизнь? Ни дня не обходится без бальнеотерапии. Если не холодный душ, то горькая. С натяжкой, но сто наркомовских граммов тоже можно отнести к водным процедурам.
– Спасибо, мне пора. – Резко, насколько позволяла нога, Квасов поднялся из-за стола.
– Ты чего? Обиделся, что ли? – оторопела Симка.
Щелкнул замок, хлопнула дверь – Серафима с досадой смотрела на остывающий чай – сосед не выпил и половины.
«Что я такого сказала? – недоумевала Сима, ища себе оправдание. – Псих ненормальный, как все алкаши».
…Телефон взорвал тишину, как седьмая труба ангела в день Страшного суда.
Антон с тихим стоном нашарил трубку, не размыкая спекшихся губ протянул:
– М-м-м?
– Ты как? – Это был Саня Чесноков.
Саня подождал ответа, не дождался и предположил:
– Паршиво, значит. Слушай, Тоха, я сейчас приеду, привезу пива, ты пока вставай, приходи в себя.
– На фига? – Настроение было омерзительным, состояние и того хуже. Утро встречало не столько рассветом, сколько головной болью и абстинентным синдромом.
– Ты что, забыл?
– Что?
– Сегодня же Витькины погоны обмываем. Он полкана получил!
Полгода назад Виктор Плотников был представлен к внеочередному званию, и только сейчас пришли документы.
– Помню, – буркнул Антон.
– Спорим, ты не помнишь, где мы обмываем Витькины погоны?
Это было уже слишком.
– Пошел вон, – посоветовал Антон другу и нажал отбой. Может, он и пьяница горький, но не маразматик, и нечего с ним так разговаривать. И вообще, если вечером идти в кабак, то нужно еще поспать.
И сон уже подкрался к Антону и овладел какой-то частью сознания, но обломщик телефон снова ожил.
– Антон Васильевич? – осведомился незнакомый девичий голос в трубке.
– Он самый, – буркнул Квасов. Женские голоса ранним утром после угарной ночи не вызывали ничего, кроме крайнего раздражения.
– Вас беспокоят из отдела социальной защиты. Вы же у нас участник боевых действий, – не то утверждал, не то спрашивал голос.
– Ну, допустим, – проскрежетал Антон.
– У нас есть льготная путевка в Сочи. Пятнадцать тысяч рублей. Путевку нужно выкупить до конца следующей недели. Если не захотите воспользоваться, нужно приехать к нам и написать отказ.
Квасов пошарил в памяти. Что у нас сегодня? Кажется, пятница, первое ноября. Сочи в ноябре? Льготная путевка за пятнадцать тысяч? Они там вообще имеют представление о зарплатах и пенсиях участников? И Квасов не отказал себе в мелком удовольствии:
– А поехали вместе, а, девушка? Оттянемся за всех братишек, а? Счастье не обещаю, а удовольствие гарантирую.
Трубка оскорбилась и отозвалась зуммером, хотя обижаться должен был он, ветеран Антон Васильевич Квасов.
Антон выпростал ноги, сел в постели и потер виски. «Пропади ты пропадом», – пожелал он кому-то. Себе? Девице из соцзащиты? Абстинентному синдрому?
…Чесноков приехал с банкой старого доброго «Жигулевского», купленного в розлив, и креветками.
Антон к этому времени уже принял душ и вполне прилично соображал.
Щурясь, как коты на завалинке, друзья устроились в старых креслах на балконе, лузгали морских гадов и потягивали пиво – что может быть лучше?
Весь октябрь почти без перерыва шли дожди, а тут вдруг небеса спохватились, вспомнили, что за ними должок – несколько по-летнему теплых дней.
Солнце пригревало балкон, заигрывало с медового цвета жидкостью в стаканах.
Антона потянуло на размышления о бренности бытия, а Сашка бубнил что-то о политике, о предателях в аппарате правительства, а потом как-то плавно съехал на психолого-педагогическую тему (друзья нет-нет да и пытались пробудить в Квасове чувство социальной ответственности).
Против воли Антон прислушался к монотонному голосу Чеснокова.
– Слушай, – витийствовал Санька, а кучка выпотрошенных панцирей росла с немыслимой скоростью, – я-то тебя понимаю, как никто. Женщина – библейское зло. Это не обсуждается. И все-таки ты не прав. То есть не прав в бытовом смысле. Ты думаешь, лучше одному жить, чем с кем попало? Так? Не всегда. Иногда лучше, чтобы рядом был хоть кто-нибудь. Вот Витька Плотников один, Жорка один и еще долго будет один. И что хо рошего? С ними же вообще невозможно скоро будет спокойно посидеть – все время ищут врагов. Конечно, нас выдержать – не всем дано. Нам нужны особенные женщины, с терпением, как у водоросли. Вот Любаня у меня – настоящий братишка, десять лет держит семью на себе, как кариатида. У Лешки не все гладко, конечно, но двое пацанов уже бегают. Что Катька его истерит – так это не смертельно, у многих нервы сдают.
– И чё?
– Да так, к слову пришлось, – пошел на попятную Сашка, уловив предостережение в интонации друга.
– Тоже еще мозговед выискался, – проворчал Антон. Сашкин намек всколыхнул бурю в душе.
После демобилизации капитан Антон стал опасней в три или четыре раза, как граната «лягушка-подкидыш» по сравнению с обычной. «Лягушка» от удара о землю подпрыгивает и взрывается в воздухе, втрое увеличивая вражеские потери. Квасова подкидывало регулярно, даже повод был не нужен.
В глубине души Антон отдавал себе отчет, что становится не просто неуживчивым, а скандальным. Мелко, по-бытовому склочным типом – вдвойне отталкивающим персонажем. Баба – еще куда ни шло, но мужик…
– Тоха, не бери в голову, это я так, для профилактики.
– Проехали, – буркнул Антон, закрывая тему, но оказалось, что все ранее сказанное Сашкой было предисловием.
– Тоха, а что это за коляска под твоей дверью стоит? – размявшись, завершил маневр Саня. – Что-то ты скрываешь, братишка.
Тяжелым взглядом исподлобья Квасов посмотрел на друга. Сашка нарывался, но пиво, креветки, солнышко – осторожный намек на счастье – породили в душе некое подобие благодушия, и Квасов, поколебавшись, склонился к мысли во имя дружбы, пива, креветок и последнего тепла сдержать чувства. Глядишь, зачтется где-нибудь, когда-нибудь.
– Ну, коляска, ну, стоит. И чё?
– Так я и спрашиваю – чья?
– Соседская.
– Симпатишная соседка?
– Трое детей.
– Не хило. А муж?
– Не видел.
– Тоха, а ты не думал пойти коротким путем? Сразу многодетным папашей заделаться? Придешь на все готовое, так сказать. Пить станет некогда – зуб даю.
– Кончай трепаться, – беззлобно попросил Антон.
– Тоха, я тебе плохого не посоветую.
– Сань, замолкни.
– Да ладно, просто подумай.
– И думать не о чем.
– Но коляска-то стоит под твоей дверью, – не унимался Сашка, – а не…
– Чеснок, – перебил Антон, – я ж попросил. Заткнись, если не трудно.
– Не трудно. – Чесноков демонстрировал редкую сговорчивость – видимо, тоже размягчился под влиянием коктейля из осеннего солнца, пива и креветок.
Друзья в молчании продолжили цедить «Жигулевское», каждый думал о своем.
Антон думал о том, о чем и всегда, – о погибших ребятах и своем увечье.
Как ни крути, выходило, что если стереть из памяти все воспоминания, то можно вернуться к прежней жизни, создать семью, начать плодиться и размножаться. Но как же тогда братишки, которые остались там? Он, значит, жрет креветки, хлещет пиво, баб трахает, а они? Разве можно их стереть? Они ведь живы, пока он помнит…
Получался замкнутый круг.
С другой стороны, перед ребятами все виноваты, но Сашка с Лешкой выбрались из зыбучих песков воспоминаний, а он – нет. И не видит необходимости. Не видел…
Квасов уловил знакомую вибрацию в организме, токи – предвестники опасности и перемен. Что-то должно произойти… Что?
А Чесноков вспомнил бывшую жену Антона – медсестру в санаторно-оздоровительном комплексе, где проходил курс реабилитации лейтенант Квасов после первой кампании.
Медсестру звали Настя. Настя была безнадежна. С медицинской точки зрения более безнадежна, чем лейтенант Квасов, потому что глупость не лечится.
Антону почему-то Настина удручающая дремучесть показалась детской наивностью, он взялся опекать сестричку, и, как выяснилось, не один Антон это делал – опекал.
Оздоровительный комплекс принадлежал Министерству обороны, и подлечивали там нервишки бывшие и настоящие военнослужащие. Кроме лейтенанта Квасова, в опекунах у медсестрички ходили два генерала – действующий и отставной. Погоны все и решили.
– Валентин Демьяныч никуда не уезжает, ни в какие командировки, – объяснила Настя мужу, когда он отыскал ее в ближайшем пригороде, в районе новых частных коттеджей, – всегда дома, всегда под рукой. Все, что ни попрошу, делает, куда ни попрошу – водит. А тебя все время ждешь, ждешь, волнуешься и волнуешься. А я не могу так волноваться, у меня сердце слабое.
Во время этого жалобного монолога неверная жена норовила перейти улицу на красный свет, уводя Антона от симпатичного домика в двух уровнях под черепичной крышей, как птица уводит кошку от гнезда – на бреющем полете.
– Прости меня, – прибавила Настя и заплакала.
Квасов не простил.
Женским слезам Антон в принципе не верил, а Настиным не верил вдвойне: коттедж в европейском стиле, который прилагался к генералу и куда переехала бывшая жена из комнаты в офицерском общежитии, давал повод усомниться в ее искренности. Плакала, потому что насмотрелась на пациентов, вспыхивающих как порох от любого слова. Понимала, что Антон может придушить и ничего ему за это не будет. Не полная же дура, в конце концов.
Нечего лукавить, руки у Антона чесались врезать этой вруше. Не за измену! Антона бесило вранье, такое же тупое, как она сама. Еле сдержался. Просто в какое-то мгновение ясно понял: если не сдержится – убьет.
Как близкий друг, Саня помнил и других девиц, в разное время покушавшихся на свободу Антона.
Мария – жилистая артистка ансамбля песни и пляски; мясистая исполнительница восточных танцев Алия; парикмахерша из салона «Тамара» – стильная красотка с жестким характером. И так, по мелочи: кассирша из супермаркета – молоденькая и нежная, как цветок, и, что самое важное, совершенно управляемая; несколько безликих социальных работниц, одна из которых носила библейское имя Сара.
Все они в разное время, но с одинаковой настойчивостью пытались обосноваться в однокомнатной квартире Квасова.
Все-таки что ни говори, а воевавший мужчина в глазах слабого пола получает фору перед невоевавшим. Как медом намазаны им участники боевых действий, так и слетаются всякие бабочки – хоть какая-то компенсация за пограничное состояние психики…
Слетаются, а дальше по сценарию: «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк, а за ней воробышек прыг-прыг-прыг-прыг. Он ее, голубушку…»
Так вот, все дамы были выставлены за порог. Вежливо, твердо и без сожаления.
Некоторые рыдали, но Квасова не трогали женские слезы.
– А все-таки, – снова активизировался Сашка, – сколько тебе одному эту жизнь коротать? Ее и так немного.
– Тебе домой пора, – грубо намекнул Квасов и поднялся, пресекая дальнейшие попытки вызвать его на откровенность.
Сашка со вздохом вылез из кресла и направился к выходу, по пути допивая остатки пива. В прихожей всучил Антону пустой стакан и напомнил:
– Ресторан «Рояль», малый зал, девятнадцать ноль-ноль.
– «Рояль»? – поразился Антон. – Ему что, делать нечего?
– Таково желание полковника, – осклабился Саня, – не парься, все оплачено спонсором.
«Рояль» считался самым крутым закрытым клубом в городе, значит, камуфляжный комплект с тельняшкой, кроссовки, а также спортивный костюм отменяются.
– Епэрэсэтэ, – тихо выругался Антон, закрыл за Сашкой дверь и направился в комнату, где дислоцировался двустворчатый шкаф с парадными доспехами.
Симка провожала тетку на север, как провожают разведчика в тыл врага.
Никаких просьб и напутствий сказано не было, да и не надо было – все просьбы и напутствия были написаны жирными буквами на лбу племянницы.
Валентина допилась до такого состояния, что требовалось серьезное лечение.
Какое-то время Юлий пытался воздействовать на бывшую тещу, уговаривал лечиться, но дела вынуждали бизнесмена покидать городок, и в последний приезд Юн понял, что начались необратимые процессы – Валентина деградировала окончательно.
Вот тогда он и позвонил Валиной сестре.
Наина обсудила с племянницей ситуацию и решила сестру забрать к себе.
Если до отъезда Наины Симе хотелось зарыться в норку и тихо рассматривать свое горе, то после отъезда Наины Симке стало так тошно, что она боялась оставаться наедине с собой.
От Руслана по-прежнему не было вестей.
Инстинкт самосохранения шептал: надо вспомнить, что ты еще молодая женщина, и встряхнуться. Развеяться. Оттянуться.
Неужели существуют такие слова?
Впечатлительная Симка отдалась этой мысли целиком, и у нее, несчастной домохозяйки, тупой коровы, доильного аппарата, появилась почти маниакальная цель, не связанная с кормлением, стиркой, уборкой и походами по магазинам за продуктами.
Весь арсенал обольщения, оставшийся в наследство от нее самой – иной, молодой и полной жизни, был вывернут из ящика подзеркальной тумбы на постель.
Поначалу пальцы равнодушно перебирали коробочки, футляры, флаконы и пакетики. Она уже забыла, какое это удовольствие – пользоваться всей этой роскошью. Подводки, тени, тушь, румяна, тональный крем, лаки, помады – все то, что способно превратить любую Золушку в Королеву. Стыдно, но ведь она уже забыла, что и в какой последовательности наносится!
Симка выдавила на ладонь тональный крем и неуверенными движениями нанесла на скулы. Растушевала. Теперь можно наносить черты лица.
Накрасила глаза и обследовала себя тусклым взглядом.
Ой, Божечки, ой, миленький! В кого она превратилась? А это что?!! Симка в панике переместилась с зеркалом к окну. Так и есть: морщинка между бровей. Это от одиночества.
Вздохнув, Серафима добавила на внешний угол глаза коричневого тона, на скулы – бронзы. Третий сорт еще не брак.
Просто ей нужно на несколько часов забыть, кто она, свое прошлое и настоящее, сбросить шкурку лягушки, обернуться змеей и пустить яд под кожу какому-нибудь зазевавшемуся сатиру. Отравить, ослепить, оглушить. Залюбить до смерти.
Или пусть живет? Там видно будет.
С той минуты, как Симка открыла глаза и поняла, что не выживет, если не устроит себе праздник, в ней проснулась какая-то дьявольская предусмотрительность.
С особой тщательностью она сцеживала молоко, стерилизовала и ставила бутылочки в холодильник.
Послеобеденный сон Мадины Сима сократила до минимума, оставшуюся часть дня заставила девочек будить, тетешкать и не давать спать Мадине, в результате чего младшая дочь успешно была доведена до истерики и к восьми вечера заснула мертвым сном.
Сжигаемая адским пламенем, Серафима встала под душ и совершила все ритуальные действия с каким-то особым значением. Умастила гелем горящую кожу, растерла щеткой, вымыла и высушила под феном волосы.
Точным движением с первой попытки обвела лисьи глаза черным карандашом, наложила несколько слоев туши на ресницы, надела приготовленные брюки и черный блузон с вырезом, в котором была видна полная грудь в обрамлении черного гипюрового бюстгальтера.
Постояла перед зеркалом, пытаясь понять, чего не хватает. Вспомнила и пришла от себя в ужас: туалетная вода! Как можно забыть о туалетной воде?! В кого она превратилась?
Брызнула на шею из флакона, принюхалась – вот так, теперь от нее не несет парным молоком. Теперь можно вызывать такси.
Еще один, контрольный взгляд в зеркало. Меховая курточка, шпильки – никакая она не мать троих детей, а молодая красивая женщина с будущим.
А вот и такси.
С инфернальным блеском в глазах Симка умостилась позади водителя – худого дядьки с куперозным носом – и севшим от страсти голосом велела:
– Самый крутой ресторан в городе, шеф!
«Рояль», – прочитала Симка неоновую вывеску и расплатилась с таксистом.
Готовность укротить судьбу была написана на лице многодетной матери, и она шагнула в ярко освещенный холл, как бестиарий на арену.
– У вас заказан столик? – Сколько раз она слышала этот вопрос далеко отсюда, в другой жизни, где еще присутствовал Руслан.
Охранник – препятствие на пути к цели, которое умеют обходить опытные лоцманы. Симка была опытным лоцманом.
– Отдельный столик для Юн-Ворожко заказан на восемь тридцать. Если эта дура опять все перепутала – уволю, – не моргнув глазом пожаловалась Симка.
Главное – не дрогнуть под пронзительным взглядом качка охранника.
Симка не дрогнула.
Охранник оказался чутким парнем, и Серафима, грациозно ступая, просочилась в зал с приглушенным светом.
Навстречу выдвинулся метрдотель – приятный мужчина лет под сорок, с бабочкой под воротничком белой накрахмаленной рубашки:
– Добрый вечер?
Факт, что свободных столиков нет, не смутил Симку – в этот вечер ей покровительствовали нездешние силы. Она взяла мужчину под руку и, не дав опомниться, зашептала сочными губами:
– Молодой человек, видите ли, меня муж бросил, а у нас трое детей. Мне очень нужно развеяться. Вы меня понимаете? – Глубокий мерцающий взгляд проникал в самое сердце.
– Понимаю, – кивнул метрдотель, наслаждаясь созерцанием глаз, блестящих, влажных губ и молочной груди дивы.
– Сделайте столик. Я вас отблагодарю, – заговорщицки прошептала дива.
Интересно, красотка имеет в виду финансовый эквивалент или какой другой? На проститутку не похожа, но способна на многое, судя по горящему взору и лихорадочному румянцу.
Распорядитель выбросил белый флаг и сложил оружие к ногам шикарной блондинки:
– Попробую что-нибудь придумать для такой очаровательной особы.
Вторая линия обороны была прорвана.
В небольшом зале, куда проводил Симку метрдотель, играл оркестр: скрипка, виолончель и фоно. Исполняли что-то жалостливое, и у Симки сразу возникло подспудное подозрение, что она попала не по адресу, но отступать было поздно.
Пока сбежавшая пленница «Агуши», почасового кормления и памперсов делала заказ, пока картинный красавец, похожий больше на конферансье, чем на официанта, нес выпивку – коньяк в пузатом графине, успела позвонить Танечка.
– Мамочка, – голос дочери дрожал от напряжения, – ты во сколько вернешься?
Симка не для того весь день пилила оковы рабства, чтобы вот так, без боя сдаться и вернуться из-за столика в шикарном ресторане домой, где упорным молчанием сводил с ума телефон, а в каждой комнате, как в засаде, ожидало по ребенку.
– Доча, я только что уехала из дома, – напомнила она Татьяне, – ничего не произойдет, если вы побудете без меня пару часов.
– Дина проснулась, – все с теми же вибрациями в голосе пожаловалась Танечка.
Отчаянный крик малышки отлично был слышен в трубке, но Симка отключила все рецепторы и не дрогнула:
– Пить хочет или соску.
– Давала – не берет.
– Танюш, мы же с тобой договорились: ты дашь маме отдохнуть.
– Хорошо, я еще попробую, – сникла Танюшка и отключилась.
С получением удовольствия следовало поторопиться, потому что в любой момент своенравная Фортуна могла передумать и отвернуться от нее, блудной дочери.
Кощунствуя, Симка по-быстрому влила в себя коньяк и уже через несколько минут попала в ту точку алкогольного опьянения, когда психологические барьеры уже сметены, но на ногах еще держишься.
Просто поужинать и вернуться домой Симке было скучно – не для того она вырвалась на волю. Как застоявшаяся в стойле кобыла, она жаждала свободы, действий и событий: танцев, сумасшедшего веселья, смеха и поклонников. Хотя бы одного, но крутого.
Обследовав зал наметанным глазом, Симка убедилась, что над ее Днем взятия Бастилии нависла нешуточная угроза: свободных мужчин в зале не оказалось.
Мужчин нет. Времени нет. Музыки – тоже нет, потому что это – все, что угодно, только не музыка. Это жалоба на судьбу, а у нее и своих жалоб – девать некуда. Вдобавок снова позвонила дочь и, чуть не плача, сообщила:
– Мам, Динка орет, ничего не помогает, ни соска, ни вода.
Симка едва не прослезилась от умиления: вот какая у нее старшая дочь!
– Перепеленала?
– Перепеленала, – был ответ.
– Танюшка, – язык уже самую малость заплетался, – ты у меня такой мо-ло-дец, ты все умеешь. Покорми мелкую. Давай, доча, действуй-з-злодействуй.
– А ты скоро?
– Дай мне еще часик, а?
– Ма! Она орет!
– Есть, наверное, хочет, покорми, – выдала указание мать семейства и нажала на отбой.
Этот звонок подтолкнул Симку к действию, и она не совсем твердой походкой направилась к исполнителям изысканно-печальной музыки, перекочевавшим в дорогой кабак прямо с хоров католического собора.
– Слушайте, парни, – Симка попыталась пощелкать пальцами, но пальцы соскальзывали, щелчок не получался, – что за тоску вы тут разводите?
– Бах, симфония ре минор для виолончели, – подмигнул тот, что сидел ближе к Симке, – пианист.
– Кому она нужна? – поразилась Симка.
Пианист даже не успел растеряться. Рядом с подвыпившей блондинкой возник метрдотель и потеснил от сцены:
– Девушка, пожалуйста, пройдемте со мной. – Похоже, чутье подвело его: великолепная блондинка оказалась банальной, да еще скандальной шлюхой и теперь от нее предстояло технично отделаться.
– О-о-о, – поплыла Симка, – ты отличный парень, тебя как звать?
Парень с беспокойством оглянулся на компанию за банкетным столом, приглушив голос, представился:
– Михаил.
– О-о-о! – продолжала умиляться Симка. – Какое имя замечательное! Миша, скажи ты им, пусть сыграют что-нибудь человеческое. Я заплачу! Ребята, вы лезгинку умеете? – Она раскрыла черную вечернюю сумочку, украшенную стеклярусом и стразами, вынула несколько долларовых купюр и помахала сотенной перед пианистом.
Почему-то хотелось именно лезгинку. Нет, конечно, они с Русланом танцевали много чего еще, но к лезгинке Сима питала особую нежность.
Когда Серафима плыла по кругу, а Русик со сдержанной страстью наскакивал и пленял, Симке казалось, что никаких преград между ними нет и быть не может. Наверное, это и была ассимиляция в чистом виде.
Интересно, что делает сейчас Руслан? Спит? У них там сейчас ночь. А если не спит, думает о ней? Или…
– Лезгинку! – снова потребовала Симка и, обманув бдительность Михаила, оказалась на возвышении для музыкантов.
– Куда?! – Михаил устремился за воительницей и резче, чем хотел, сдернул со сцены.
Неудачно спрыгнув, Сима подвернула ногу и мешком повалилась на гладкий пол, увлекая за собой метрдотеля.
Михаил, падая, успел перевернуться и накрыл взбалмошную бабенку собой.
– Миша, ты что делаешь? – мяукнула Симка. После коньяка тяжесть мужского тела показалась волнующей.
– Сейчас, сейчас, – бормотал Михаил, испытывая вину за превышение полномочий.
– Пусть сыграют, – позволив поднять себя, возобновила требования Симка, – это ресторан, в конце-то концов, а не похоронное бюро!
– Это не ресторан, – шепнул Михаил, – это закрытый клуб.
Кожей чувствуя на себе взгляды (ничего удивительного, безобразная сцена с падением привлекла внимание, конечно, на них пялились), Сима обернулась.
За банкетным столом произошли изменения, мужчин стало больше, но они как-то слишком быстро потеряли к Симке интерес и продолжили праздник, будто ничего не произошло. Совсем.
Это было странно вдвойне, потому что сборище состояло исключительно из селекционных экземпляров, и как-то слабо верилось, что эти экземпляры привыкли придерживаться нейтралитета в таких святых вещах, как ресторанные заварушки. Симка знала: таким мужчинам всегда и до всего бывает дело.
Неужели никто не поинтересуется, как дела у дамы, не нужна ли помощь?
Пока Симка раскидывала мозгами, один из музыкантов коснулся смычком большой скрипки, стоящей вертикально на ножке (вероятно, это и была виолончель), инструмент низким, почти человеческим голосом запел нечто зажигательное.
Танцевальный ритм мелодии что-то напоминал, но до Симки с задержкой дошло: играли лезгинку. Исполнение было непривычным, но это была лезгинка! Не ансамбль «Ловзар», диск с записью концертов которого таскал с собой Руслан, но тоже ничего, сойдет для сельской местности.
Симка улыбнулась виолончелисту, расправила плечи, шагнула на середину танцпола и, взмахнув рукой в золотых браслетах (Серафима не признавала никаких металлов, кроме благородного), как крылом, поплыла по гладкой поверхности.
Для драйва нужен был партнер. Сима подняла глаза и испытала прилив удовольствия:
банкетные прервали беседу и теперь дружно повернулись в ее сторону.
Исполнительница народных танцев с призывной улыбкой заскользила навстречу взглядам, пока не наткнулась на устремленные на нее холодные, блеклые глаза субъекта, сидящего во главе стола.
Выше среднего роста, косая сажень в плечах и героическое лицо – субъект был недурен собой. Серафима моментально представила, как они будут смотреться в танце, но опытный глаз засек по правую руку от кандидата роковую красавицу брюнетку с небрежными локонами.
Одним неуловимым взглядом, как умеют только женщины, Серафима сфотографировала платье и украшения брюнетки и испытала укол мимолетной зависти к наряду и – главное! – умению его носить.
Судя по скептически поджатым губам, брюнетка была подругой брутального субъекта и не одобряла Симкино поведение. Ну и плевать.
Субъект поднялся со своего места, и движения Серафимы приобрели особый магнетизм и сексуальную притягательность, но тут незадачливую приму постигло первое разочарование.
Вместо того чтобы составить ей пару, мужчина вразвалочку прошел мимо, приблизился к оркестру, поднялся на возвышение, неожиданным и точным движением ухватив виолончелиста за галстук, притянул к себе и произнес прямо в ухо короткую, но, видимо, энергичную фразу.
Музыкант, не обрывая игру, виртуозно перестроился и запиликал тоскливый минор.
Симка почувствовала, как в ее жилах разгоняется кровь. Вот чего ей не хватало для снятия стресса – качественного, полноценного скандала.
– В чем дело? Ты кто такой, чтобы здесь командовать? Ты, я с тобой говорю! – подлетела к наглецу Серафима.
С невозмутимым видом наглец повернулся к кудахтающей Симке спиной и тем же маршрутом направился обратно к столу.
– Я заплатила за танец! Эй, ты! Куда пошел? – Взбешенная Серафима дернула хама за рукав пиджака.
– Ты заткнешься или тебя заткнуть? – Медленно обернувшись, субъект остановил на Симе тяжелый взгляд.
Раньше всех среагировала спутница субъекта.
– Витя, не связывайся! – взвизгнула, подлетев, красавица и обняла Виктора за плечи.
– Я? – напирала Симка, не расслышав угрозы в голосе противника. – Может, это ты заткнешься? Нет, что вообще происходит? Что ты о себе воображаешь? Кто-нибудь может заткнуть этого ненормального?
Симка завертела головой в поисках метрдотеля. А все этот лапотник таксист! Откуда ему знать, что «Рояль» – не ресторан в привычном понимании, а элитный закрытый клуб. Может, здесь бои без правил устраивают. Или собираются гомосексуалисты…
Метрдотель уже был рядом, но и он обманул – перекинулся на сторону обидчика.
– Виктор Палыч, вы уж простите, не углядел, – заюлил вероломный распорядитель бала, – никак не ожидал от нее такого.
– Да, Миш, отправь домой эту дешевку и проследи, чтобы доехала. А то всякое бывает.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |