Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Пейринг: конечный Катя/Андрей, Роман/не Катя Рейтинг: R Герои Те же плюс новый персонаж. Примечание: на следующий день после показа, где забрезжил план соблазнения Кати. 6 страница



- Поздравляю. А я и не знал... Так надо отметить это дело, торт организовать.

Женсовет загалдел, сообщая, что всё уже устроено.

Роман молча обошел верещащую группу и отправился в свой кабинет. Бросил там пальто, прицелился от двери – в кресло, но не попал, пальто упало на пол. Поднял его, снова надел, вяло удивляясь бессмысленности собственных действий.

Ну, не сказала ему Катя о дне рождения – так с какой стати должна была говорить? Из-за его статуса как бы друга? Очень сомнителен даже этот статус – что их связывает? Несколько бесед, один поход в театр, не считая командировки и его неуклюжих признаний в чувствах…

А вот Жданов разозлил своим чмоканьем в щечку. Торт ему, видите ли, для Кати организовать приспичило!

…Краем ума Малиновский понимал – ничего криминального Андрей не сделал и не сказал, это бурлит в нем, в Романе, больное воображение. И ревность.

Ладно, хватит лирики. Надо действовать.

Спустя некоторое время Малиновский вошел в кабинет президента с букетом роскошных крупных розовых роз. Жданов был на своем месте, и Катя – вот черт – находилась не в каморке, а непосредственно здесь же. Шеф и его помощница склонились над какой-то бумагой и что-то оживленно обсуждали.

А может, и к лучшему. Едва две пары глаз уставились на Романа, он с вызывающей улыбкой приблизился к Кате, вручил цветы и обжег поцелуем ее руку.

- С днем рождения, Катюша, - сказал он проникновенно. – Простите, что не с самого утра – тоже, к сожалению, был не в курсе. Желаю вам счастья – огромного. Такого, какое вы заслуживаете.

- Спасибо… - пролепетала она, ошеломленная и смущенная.

- Не за что. Ну всё, иду работать, - Роман крутанулся на каблуках и быстро покинул кабинет. В лицо другу он так и не посмотрел.

Воцарилась пауза. Катины щеки полыхали, она боялась поднять глаза. Жданов напрасно старался поймать ее взгляд.

- Извините, Андрей Палыч, я поставлю цветы в воду, - выдавила наконец она.

- Конечно, - он кивнул. Голос – как у простуженного. И полная сумятица в мыслях.

Катя вернулась через несколько минут из каморки, нерешительно остановилась у стола, по поверхности которого Жданов механически и отрешенно гонял рыжий резиновый мячик.

- Ну, что, продолжим? – спросила она неуверенно.

До царственного появления Малиновского они вместе читали переделанный Катей сценарий праздника, Андрей поражался: «Катя, вы всё это сами сочинили?» - «Ага…». – «Здорово! Так легко, так остроумно. Всё-таки вы – кладезь талантов!». – «Перестаньте…»



А сейчас куда-то пропал настрой – Жданов выглядел задумчиво-нервным, чем-то озабоченным. Ответил сухо:

- Давайте перенесем на вечер, Катенька. Сейчас много других неотложных вопросов.

- Хорошо, - она повернулась, чтобы уйти к себе.

- Катя, подождите.

- Да, Андрей Палыч?

…Дрогнуло внутри от этого такого знакомого, ставшего родным ее выражения. Катя смотрела на него прямо и доверчиво. Жданов медленно поднялся. Ну вот как заговорить с ней о таком? Она не обязана докладывать шефу о своей личной жизни… Но нестерпимо уже это желание – узнать Катин взгляд на происходящее.

- Кать… Я смотрю, вы с Романом в командировке… подружились? – отважился он на вполне нейтральный вопрос.

Она невольно улыбнулась от такой детсадовской формулировки и поспешно прикрыла улыбку кулачком, приняла самый серьезный на свете вид (только в глазах оставались смешливые искорки).

- Ну, подружились - это громко сказано, Андрей Палыч, - спокойно ответила Катя. – Мы просто общаемся. Разговариваем. О том о сем.

- Ага, - кивнул озадаченный Жданов. – О том о сем. Забавно. Я, Катенька, Ромку знаю, как говорится, тысячу лет. Как-то не входило у него прежде в привычку дарить розы своим собеседникам. Даже очень интересным. Даже в день рождения. Что с ним такое приключилось, а?..

- Не знаю, - она невинно похлопала ресницами. – Может, вы все-таки не со всеми сторонами его личности знакомы, несмотря на многолетнюю дружбу? Или другой вариант – Роман Дмитрич сегодня встал не с той ноги и всё делает наоборот. Такой антиРоманДмитрич получился.

«Да она спектакль передо мной разыгрывает… плутовка!» - Андрей ощутил, что как-то нехорошо завелся от этой ее игры.

- Катя, что за представление цирковое?

- Ну а чего вы вокруг да около ходите? – спросила она с мягкой укоризной. Смешливые искорки в глазах погасли. – Спрашивайте прямо.

- Хорошо, спрошу прямо, - Жданов пристально следил за малейшими изменениями в выражении ее лица. – Вы с ним встречаетесь?

- В каком смысле? – безмятежно поинтересовалась Катя.

- В том самом! – ну вот, уже и разозлился не по-детски, да что это с ним?..

- Одну минуточку, Андрей Палыч, давайте уточним. Понятие «тот самый смысл» слишком размытое – согласитесь. Необходимы конкретизирующие его формулировки, более развернутое определение, поскольку…

- Катя!..

- А чего вы сердитесь? – она смотрела на него всё тем же ясным, открытым взором. – Я действительно не поняла.

- Ну, если вы такая непонятливая, Катенька, - глаза Андрея сверкали, - то уточняю: господин Малиновский за вами ухаживает, а вы его ухаживания принимаете. Это так или нет?

- Ухаживает, - обыденно подтвердила она. – Но я не принимаю. Вернее – только на уровне дружеского общения. Ответ понятен?

Жданов задохнулся – и сам не понял, от чего. То ли от огорошенности, то ли от нелепого волнения, природа которого – полнейшая тайна за семью печатями.

- То есть… Роман вам не нравится? – фраза растерянным тоном выдавилась как-то сама собой.

- Причем тут – нравится, не нравится, - устало произнесла она. – Мало ли какие у человека причуды возникают, иногда такая нелепица шарахает… Ну и что с того? Рано или поздно всё встанет на свои места, Катя Пушкарева – это Катя Пушкарева, а Роман Малиновский – это Роман Малиновский. Подобные миры не пересекаются, а помрачение – оно проходит. Плюс еще один факт – после неких событий в своей жизни я твердо для себя определила будущее: работа и одиночество. Всё прочее меня не интересует. Разве что поболтать о том о сем и в театр сходить на классику. Она – вечна.

- Кать… Я вас обидел? Я был бестактен?

- Нет, вы меня нисколько не обидели. Я ответила на все ваши вопросы?

- Да… - едва выговорил ошеломленный Андрей.

- Я пойду к себе? Дел полно.

- Да, Катенька… Да…

…Бедный Ромка, думал Жданов, загоняв уже несчастный рыжий мячик по столу, как коня на скачках. Выходит, все его потуги бессмысленны? Или Катя лукавит? Не похоже. Работа и одиночество… Сурово она с собой разобралась. Видимо, что-то серьезное с ней приключилось…

«Да, бедный Ромка. Что же я за друг за такой, что сижу и мрачно радуюсь, что светит ему полный облом?..»

И тут же попытка обелить собственные эмоции: всё верно, у Малины помрачение, они из разных миров, ничего бы не вышло путного… Ну, конечно же! Ромке вздумалось потянуться в некие новые сферы, высокие и эфемерные, но в тридцать себя уже так глобально не переделаешь. Только намучились бы оба. Катя совершенно правильно рассудила. Вот бы еще Роман это осознал…

Ага, осознает он сейчас что-то, пожалуй. С этой его одержимостью в глазах…

Всё равно ведь попрет напролом. Пока не расшибется о стену – не успокоится. А вдруг – чем черт не шутит – всё-таки растопит Малиновский Катино ледяное сердце?.. Ухаживать умеет, язык подвешен. Вон как заалели ее щеки, когда он ей розы вручил…

…Розы. Черт! Андрей выпрямился, мячик упал со стола и покатился к стене. У Кати день рождения, а он, обормот, даже не пошевелился. У бесценной его помощницы, практически спасшей его состояние и президентскую честь, - день рождения, а он сидит тут и фигней мается! Вот чурбан стоеросовый!

Роман пригласил Катю пообедать. Она вежливо и мягко отказалась, сославшись на подруг – они старались, пирог заказали в кафе, неудобно. Малиновский не отступил:

- А вечером у вас найдется для меня время?

- Боюсь, не получится, Роман Дмитрич. Я этот день всегда дома с родителями отмечаю. И потом, у нас еще репетиция с Андреем Палычем. Вы уж извините.

Стайка веселых женсоветчиц повлекла Катю к лифту. Ромка проводил их мрачным взглядом и отправился в кабинет президента.

Жданова он обнаружил в каморке – тот хозяйничал на столе своей помощницы. Стол выглядел празднично – букет от женсовета, букет от Малиновского и… что это еще такое? Пронзительно-белая скульптурка – танцовщица в летящем коротком платье, тонкие руки – вверх, словно взлететь пытается. Очень изящная, с большим вкусом сделанная фигурка. И рядом – коробочка с орхидеей.

- Ром, зацени, - Андрей оглядел композицию. – Как, по-твоему, приличный подарок для Кати? Всю голову сломал – что ей выбрать. Она девочка умная, но не собрание же сочинений Льва Толстого ей дарить, в конце концов! Набрел на эту вот нимфу – мне понравилось. А что – светло, легко, опять же – искусство, возвышенность, чистота. По-моему, это Катина внутренняя суть. Как считаешь?

- Ты знаешь ее внутреннюю суть? – Роман глядел на него в упор. - И вообще, с чего это вдруг ты за подарками побежал?

- С чего? – удивился Жданов. – Как – с чего, день рождения у нее, ты запамятовал, что ли? Вот эти вот дивные розы – твои, припоминаешь? И тоже – в честь дня рождения. Ну, что ты так смотришь?.. Я что, не имею права поздравить ее? Катя – моя помощница. Моя правая рука. Мой талисман. Моя спасительница, в конце концов. Что тебе не нравится?

- Слишком много местоимений «моя», - Малиновский изо всех сил старался говорить спокойно, но у него не получалось.

- Ром, - Андрей нахмурился, - ревность неуместна. Извини, но мне кажется, что твоя паранойя прогрессирует.

- А мы сейчас это проверим, - кивнул Роман, играя желваками. – Отмени сегодняшнюю репетицию с Катей, я хочу пригласить ее поужинать.

- Нет, не отменю.

- И почему я не удивлен? А говоришь – паранойя.

- А ревность-то тут причем? Через пару дней уже корпоратив, а мы даже в текст толком не заглянули. После репетиции – пожалуйста.

- После репетиции ей надо домой. Она с родителями отмечает.

- Ну, тогда тем более тебе не светит сегодня романтического ужина! – повысил Жданов голос. – Ко мне – какие претензии? Договаривайся с ее родителями. Кстати, ты еще не представлен? Может, сегодня в гости и напросишься – совместишь приятное с необходимым? Или фаза в развитии отношений еще не та?..

Жданов вдруг замолчал, ужаснувшись собственным словам.

Он понял, что говорит со злостью.

Что причиняет боль.

Ромка, конечно, сам его вывел – но он влюбленный, что с него взять?..

- Ром… прости. Чего я, дурак, завелся, - покаялся Андрей искренне и растерянно.

- Всё в порядке, - скупо ответил с непроницаемым лицом Малиновский и быстро вышел.

…Катя сидела за своим столом и гладила подушечками пальцев скульптурку танцовщицы. Вверх-вниз – по взметнувшимся тонким рукам, стремящимся стать крыльями и так и застывшим – в этом своем стремлении. Потом коснулась коробочки с орхидеей - какая она маленькая там, беззащитная за прозрачной упаковкой. Невесомая.

Горячий сгусток внутри дрожал, клокотал, искал выхода и подобрался к глазам. Медленно набухли на ресницах капли и замерли – как руки танцовщицы в полете. В сознании – музыкой голос Жданова: «Кать, это вам. Не знаю, понравится ли, но от души. Поздравляю с днем рождения. Не умею красиво говорить. Вы – самый лучший человек на свете».

…Какая она изумительная, эта хрупкая девочка, танцем мечтающая побороть земное притяжение, обернуться птицей и взмыть в небо. Туда, где счастье. Где мечта. Где сбывается невозможное.

…Андрей глянул на часы – половина шестого. Пора порепетировать роли Деда Мороза и Снегурочки – надо отпустить Катю пораньше, все-таки у нее праздник. Он взял листок с текстом, пробежал по нему глазами, улыбнулся – до чего лихо написано. Встал и пошел в каморку. Открыл дверь – и сходу, с веселыми, дразнящими нотками в голосе:

- Кать, вы готовы озвучить собственный шедевр?

И замер.

…Свет от лампы отражался радугой в крупных слезах на ее ресницах. Лицо – мраморное, скульптурное, с заострившимися чертами, отрешенно-нежный взгляд, грустный и счастливый одновременно. Легкая тень на щеке – от тоненькой пряди волос.

Вихрем выдуло все мысли из головы, в грудной клетке – взрыв со снопом искр.

…Всего лишь – открыл дверь в каморку, обычное, каждодневное действие. И вдруг телепортировался на другую планету. Ту самую. Где много музыки и света. И краски такие – неуловимые, нечеткие, размытые, но – с позолотой. Не очевидное, а тайное сверканье…

- Катя…

Кто это произнес? Это он произнес? Он действительно заговорил, или это ему только кажется? Ведь для того, чтобы говорить, нужен кислород, а откуда он возьмется в этом безвоздушном пространстве, в микрокосмосе, в котором он очутился?..

- Катя, вы плачете?..

Внутреннее наполнение вопроса: «Катя, это вы?..»

Ее лицо всё ближе – оказывается, он двигался, шел к ней, вернее – плыл, в космосе ведь только так. «Инопланетность» не заканчивалась.

- Я не плачу, - ответила Катя испуганно, быстро сморгнув. – Я вашим подарком любуюсь. Спасибо еще раз…

Обычные слова, обычный голос. «Инопланетность» всё равно не исчезала.

- Да я же вижу – глаза у вас влажные.

Некоторые реснички слиплись, а некоторые – смешно топорщились. Как перышки у искупавшейся птицы. Видимо, это планета птиц. Только птицы на ней и живут, летают себе под солнцем, свободные и легкие. А потом спускаются к родникам, пьют воду, плещутся в ней и греются под лучами, рассевшись на ветках деревьев. А высохнув, начинают петь. Самозабвенно. Многоголосо. В унисон…

- Андрей Палыч, это от монитора они влажные. Слезятся к вечеру.

Ну вот, она уже и имя его произнесла. Значит, это действительно он, Жданов, президент компании Зималетто, а никакой не путешественник по Вселенной. И стоит он обеими ногами на твердом полу в здании Делового центра, в городе Москве, на планете Земля. Где помимо птиц – масса других живых существ, в том числе и глупые люди, которые порой ничегошеньки не понимают – что происходит. Что означает это жжение и растопленность под рубашкой слева, например. И головокружение вот это – легкое, едва ощутимое вращение. Потеря статики – как потеря опоры под собой, опять же так напоминающее, что пол – это всего лишь искусственное сооружение, он – ничто в сравнении с законами космического пространства…

- Почему вы так смотрите на меня? – Катя еще больше побледнела, даже чуть отъехала на своем кресле – подальше от него. В глазах – что-то похожее на панику.

- Я… задумался, Кать, просто задумался, - что еще он мог внятного выдать в ответ, при таком хаосе и сотрясениях внутри. – Я насчет… репетиции… Мы собирались порепетировать…

- Да, конечно, - поспешно откликнулась она. – Только мне выйти надо… буквально на пять минут, хорошо? Я быстро, я… Вы читайте текст пока.

Катя покинула каморку с поспешностью беглеца, находящегося в катастрофической опасности.

Жданов взъерошил волосы, задержался горячей ладонью на глазах и резким стирающим жестом провел по лицу сверху вниз. Ни черта не помогло. «Инопланетность» осталась – даже в отсутствие Кати.

Он сел на ее место, тронул пальцем скульптурку. От роз Малиновского исходил насыщенный аромат. Слева – стопочка разноцветных папок, справа в стаканчике – ручки, карандаши, рядом – одинокий степлер. Ко всему одержимо хотелось прикоснуться. Ошалевая от собственного идиотизма, нахлынувшего на него так внезапно и валом, Андрей перебирал папки, отгибая их за края одну за одной. В самом низу лежала тетрадь в твердом переплете. Знакомая обложка, где-то он видел ее. Никак не припоминалось – где. Катин блокнот для совещаний, что ли? Забавно, он никогда не видел чего-либо, написанного ею от руки – только стандартный вордовский шрифт на документах. Интересно, какой у нее почерк? Буквы, наверное, маленькие, ровные. Красивые…

Жданов вытащил тетрадь из-под папок, открыл по закладке – на последней странице. Она была практически чистой, только несколько строк сверху.

«Сам того не подозревая, Андрей подарил мне меня саму, воплощение моей бесконечной к нему любви. И фигурка, и цветок – всё это мои мысли о нем, такие светлые в своей нетребовательности. Моя благодарность за то, что он есть».

Жданов захлопнул тетрадь, вернул ее на место. С жаром, заволокшим голову, стремительно вышел из каморки. В сознании - ничего, кроме хаотичных вспышек. Зачем он взял руки этот графин? Он хочет пить? Нет, он не хочет пить. Прижать ко лбу, чтобы остудить? Не помогло. Плеснул в горсть, из горсти – на лицо. Капли стекли, просочились под воротник, но не охладили кожу – сами стали горячими…

…Дурак. Идиот. Кретин. Недоумок. Преступник. В чужую душу заглянул. Пусть случайно – от этого не менее гадко. Не имел права лезть, не зная, что это.

И вместе с этим искренним гневом на самого себя росло, ширилось, раздувалось, взрывая мозг и душу, другое чувство, не менее, на его взгляд, преступное – ликование. Волнение. Восторг. Катя любит его. Катя его любит.

Тут же обуял страх. Что делать ему теперь с этим? Как смотреть в глаза Ромке? Что делать с собственным сердцем, которое так и висит в невесомости после открытия, сделанного несколько минут назад: Катя Пушкарева – самая прекрасная женщина на Земле? Какой-то случайный космический вихрь унес ее в потоках с ее маленькой, светлой, «птичьей» планеты, она попала в земное притяжение и очутилась здесь, где всё не то и не так… Где ее наверняка обижали («работа и одиночество»), где смеялись над ней… И он, Жданов, посмеивался, хоть и добродушно, и Роман… И вот они оба – в этом горячем клубке, в этом потрясении всех основ – лучшие друзья… Черт…

…Звездочка с небес – прямо в его, Жданова, руки. В его путаную, грешную, расписанную на годы вперед жизнь, в которой он повязан обязательствами, опутан цепями.

«Как же тебя угораздило влюбиться в такой неподходящий объект, Катя, Катенька, птица моя нездешняя?..»

- Андрей Палыч…

Он вздрогнул от неожиданности – не услышал ее шагов. Чуть графин не выронил.

- Да, Катюш, - отозвался торопливо и хрипло, не оборачиваясь.

- Я принесла диск и микрофоны. Вы почитали текст?

…О да, он почитал текст. Только совсем другой ТЕКСТ. И теперь не в состоянии посмотреть ей в лицо и внятно разговаривать без боязни выдать себя.

- Нет, Кать, не успел еще… Я сейчас…

- А пойдемте в конференц-зал? – живо предложила она. – Там ДВД, нам же нужно попробовать.

- Что попробовать? – Жданов наконец обернулся, сколько ж можно стоять к ней спиной. Получилось только скользнуть по ее лицу быстрым хмельным взглядом и сосредоточиться на предметах в ее руках – диск, микрофоны… Что это за вещи? Что они означают? Для чего они?..

- Как – что? – Катя улыбалась, он этого не видел, но слышал – по голосу… чувствовал ее улыбку. – Песню. Я же песенку там сочинила для нас, вы же утром… видели… На мотив «Этого мира» Пугачевой. Вот – диск с мелодией, только слова будут другие.

- Песню? – Андрей нервно усмехнулся. – Да что вы, Катенька, певец из меня тот еще. Думаю, вам без меня надо петь. Я только всё испорчу.

- Но мотив совсем простой… - растерянно возразила она. – Я специально такой выбирала. Вы попробуйте…

- Давайте всё же с вас начнем, - не сдался Жданов, понимая – какое там петь. Он и говорить-то вразумительно едва может.

- А… почему вы с графином стоите? – осторожно полюбопытствовала Катя.

…Действительно. Стоит он, как идиот, с дурацким графином в руках, в состоянии глубочайшего «инопланетного» ошеломления.

…В конференц-зале Катя быстренько разобралась с ДВД и с микрофонами, настроила звук. Несмело посмотрела на своего начальника (он присел на стол на максимальном расстоянии от нее).

- Андрей Палыч, может, всё же вместе?..

- Нет-нет, Катюш, давайте вы, а я послушаю. Я сейчас… не могу.

- У вас неприятности?

- Нет, я… Ну, просто считайте, что я не в голосе.

«Я не умею петь в безвоздушном пространстве и с вот таким караулом внутри».

- Хорошо, - покорилась она смущенно. – Только вы не смейтесь.

- Ни за что не буду.

- Песня… она такая банальная получилась.

- Не верю, Кать. Вы и банальность – понятия несовместимые.

- Я не лукавлю, Андрей Палыч, просто так написалось. Слова такие… серьезные, не подходят, наверное, для корпоратива. Но у нас остальной текст весь с юмором, и я подумала, что песня…

- Катенька, да что вы оправдываетесь? У вас блистательный сценарий. Я весь внимание.

Она взяла микрофон, потянулась пальцем к кнопке на ДВД. Застыла в нерешительности.

- Кать… вы стесняетесь?

- Ага… немножко.

- Ну, хотите, я не буду на вас смотреть? – Жданов не осознавал, что улыбается как ненормальный. – Вон на ту полку буду смотреть. Безотрывно.

- Ладно, - с облегчением согласилась Катя и включила музыку.

Приходит Новый год –

Не слышен тихий шаг.

Снежинками приходит прямо в ладонь.

И ждет опять чудес

Упрямая душа.

Ты не спугни мечту, надежду не тронь.

…Слух у нее был идеальным, голос – негромким, чуть глуховатым. Можно было бы сказать – обыкновенным. Но нет – так нельзя было сказать. Он был переполнен нежностью. Он согревал пространство и даже обладал цветом – что-то сверкающее, переливчатое. После первых же строк Андрей нарушил обещание – перевел взгляд с полки на Катю. Она этого не замечала – вся ушла в песню. Микрофон подрагивал в тонкой ладони.

Смотри – светлее снег,

Смотри – хрустальней лед.

Смотри – морозный воздух стал серебром.

И что-то светит нам,

И что-то нам грядёт,

И верим – этим «чем-то» будет добро.

…Бежать – первое оголтелое желание. Прочь – от этого тепла, волшебства, звуков и света, они не для него, он ни при чем.

…Поцеловать, даже не дослушав песни, - второе желание. Не менее оголтелое. Жданов сомкнул ресницы, чтобы избавиться от обоих безумных порывов. Господи. Он пропал…

И если ты устал,

И если ты не тот,

Что был когда-то в детстве, чистом как снег,

Пусть этот самый год

Хорошее вернет –

Для счастья на Земле живет человек.

Песня закончилась, Катя выключила музыку. Подавленно спросила:

- Наивно, да?

- Изумительно, Кать, - Андрей заставил себя открыть глаза. – Очень трогательно. Только вам всё-таки надо петь это одной. Эта песня удивительно вам подходит. А мне – совсем нет.

- Почему же?

- Неуклюжий я для нее. Для песни, в смысле. Приземленный. А вы… вы поете словно сверху откуда-то, с небес. Как птица.

Произнес последнее слово – и жар по венам. «Птица моя нездешняя».

- Что вы такое говорите? – пробормотала она растерянно. На щечках ее полыхал румянец.

- Катя, вам надо идти, - сказал Жданов каким-то чужим голосом. – У вас праздник. Вас родители ждут.

- А как же репетиция?

- Если честно, я к ней не готов. Двоечник я. Вы вон уже и песню наизусть поете, а я свои слова мельком пробежал. Я знаю, у нас катастрофически мало времени, но завтра мы всё наверстаем. Я всё выучу от и до – я вам обещаю.

- Андрей Палыч… - она двинулась к нему, в глазах – тревога. – Что с вами? Вам нехорошо?

- Всё в порядке. Немного устал.

«Не приближайся, птица. Остановись».

Катя будто услышала его мысли, замерла – как на преграду наткнулась.

- Точно в порядке?

«Какой, к чертям, порядок. Меня затягивает бурлящая, дымящаяся воронка. Силы на последние вдохи заканчиваются».

- Всё хорошо, Кать. Идите. Еще раз – с днем рождения.

* * *

Жданов вел машину со спущенным стеклом, давая зимнему ветру возможность выдуть из головы безумие. Отключенный мобильник валялся на соседнем сиденье. Могла позвонить Кира – Андрей сейчас бы этого не вынес. Мог позвонить Малиновский – это был бы совсем караул.

«Я влюблен или так ошалело благодарен Кате за ее любовь?..»

Ответ очевиден – вариант первый. Его шарахнуло озарение до того, как он прочел строки из ее дневника. А всё вместе создало воистину гремучую смесь-болтанку из эмоций – от восторга до ужаса. Ужаса было больше...

Сознание сопротивлялось болезненно-острому состоянию невесомости, потери контроля над собой.

Может, это временное помрачение?

Ага. Ромка тоже, наверно, так думал. А сходит с ума с каждым днем всё больше. И как же он понятен теперь - с этой его такой осязаемой чехардой и сотрясениями…

…Ромка.

Дружбу с ним Жданов, ценит стократ больше, чем вялотекущее «обязательное» совместное существование с Кирой.

Кошмар.

Что делать теперь?..

Роман Малиновский решил не пить в этот вечер. Вернее – не пить ничего крепкого, придавливающего и оглушающего, типа виски, бурбона или водки. Это же день рождения Кати – самой удивительной девушки в нелепейшем этом, вроде бы вдоль и поперек изученном мире.

Он сидел в машине у Катиного подъезда, глотал шампанское и беззвучно хохотал над самим собой. Наконец-то за последние несколько дней он научился это делать – смеяться над трагедийно-анекдотичной ситуацией, в которую оказался вогнан невесть какими сверхъестественными силами.

А потом он позвонил Катерине, где-то около десяти. И произнес весело и миролюбиво:

- Доброго вечера, Катя! Еще раз – с днем рождения. Как вам празднуется?

- Здравствуйте, Роман Дмитрич, - ответила она мягко и дружелюбно. – Спасибо, мне очень хорошо празднуется.

- Это замечательно! – воодушевленно заметил Малиновский. – Это великолепно, что вам хорошо, Катенька. Вы знаете, мне от этого факта тоже очень хорошо. Сегодня удивительный день – тихий и теплый, так непохожий на декабрьский. Ветер стих – звенящая неподвижность. Луна такая… торжественная. Наверное, это в честь вас, Катюша. Я слышу музыку в трубке. Что это за музыка? Похоже на что-то старинное...

- Папа завел свой патефон, - чуть смущенно призналась она.

- Патефон?! Вы празднуете под патефон?!

- Ну да. Традиции – «наше всё». Ваши слова.

- Катя, я вас люблю.

Он поразился – до чего легко получилось у него это сказать. Вот так, сразу – после патефона, без всяческого перехода. И без пафоса – обычным голосом.

- Роман Дмитрич…

- Катя, вы главное – не напрягайтесь. Разве это плохо – когда любят? Вот если бы я заявил, что вас ненавижу – это было бы, наверное, неприятно. А так…

- Если честно… - она заговорила тише, и патефонной музыки уже не было слышно – наверное, Катя вышла куда-то в отдельное помещение, где никого не было. – Если честно, мне просто непривычно. Никто и никогда мне не говорил таких слов. Вернее, было один раз что-то подобное… и оказалось черной ложью, игрой. Не думаю, что вы лжете. Думаю, что вы, Роман Дмитрич, заблуждаетесь.

- Катенька, да вы прямо говорите, без обиняков: «Роман Дмитрич, вы сошли с ума». Или: «Роман Дмитрич, у вас белая горячка». Может, я и хотел бы, чтоб было так. Но это не так. Я вас люблю.

- Я не знаю, что сказать…

- На эту тему – ничего. Просто проедем ее – и всё, раз она вас так смущает. Вы уже придумали, куда мы пойдем в субботу?

- Нет еще…

- Вы думайте, Катюша. Я ведь настроен быть на корпоративе серьезным и чинным и выиграть наше пари. А сейчас я прощаюсь – не буду мешать вам праздновать. Последний вопрос: если завтра утром моя машина, внутри вся обвешанная занимательными надписями, будет стоять у вашего подъезда, может, вы опять предпочтете ее вашему излюбленному виду транспорта – автобусу?

- Какими надписями? – удивилась она.

- Ну, как же. «Вася – лох», «Спать хочу, козлы, достали», «Пупс – умница и псих…» Дальше про Пупса не помню.

- Пощадите свою машину, - засмеялась Катя. Про то, что подвозить ее не нужно, не сказала…

- До завтра? – уточнил, возликовав, Малиновский.

- До завтра…

Роман был доволен собой. Ему показалось, что он выбрал очень правильный тон – уверенный и спокойный, с долей юмора, ненавязчивый. Похоже, не напугал ее своим признанием, а даже поселил в ней некое ответное волнение. Не выдал, что торчит в данную минуту под ее окнами, не напросился в гости, не изобразил из себя страдальца.

Ох, тяжела эта наука постепенности. Всё правильно. Москва не сразу строилась.

Жданов приехал к себе домой и обнаружил на своей постели Киру. Она не лежала в томной позе, расставив вокруг свечи, вино и бокалы (одна из излюбленных ее проделок), а сидела, съежившись и обхватив руками колени. От этого казалась маленькой девочкой, либо испуганной, либо очень сильно замерзшей. Заговорила потерянно и виновато, не дав жениху и рта раскрыть:

- Андрюш, прости, что я без предупреждения. У тебя телефон был недоступен. Я волновалась.

И ведь не возразишь ничего на такие слова, сказанные вот таким тоном.

Жданов молча присел тут же, на кровать, в полуметре от невесты. Бессмысленно смотрел на свои большие сцепленные ладони.

Молчали примерно с минуту. Потом Кира тихо подползла к Андрею. Ткнулась мокрым горячим лицом в его колени. Оказывается, эту минуту она безмолвно проплакала.

- Андрюш… Не бросай меня, пожалуйста…

…Ей удалось интуитивно и слепо нащупать этот единственно верный путь – смиренный и жалобный шепот. Никаких истерик. Никаких претензий. Никаких разводок на горячий секс. Один только безудержный страх потерять любимого.

Обезоруженный Жданов погладил ее по голове, стер слезы с ее щек. Устало закрыл глаза.

- Всё хорошо, Кирюш.

…Время разбрасывать камни, и время собирать камни. О чем он думал, привязывая к себе эту женщину? Делая ей публично предложение ради голоса на совете директоров? Лишь бы все его планы на тот момент срослись, а затем – хоть потоп? Разве предполагал он тогда, что вскоре эта самая женщина вот так приползет к нему, как щенок, жалко и горько всхлипывая, погибая от его холодности и равнодушия? Нет, ни о чем таком он не думал, зачем же, он просто использовал момент. Пользователь…


Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.041 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>