- Еще пару таких картин и, пожалуй, я откажусь писать кистью,- заметил гость
кисло.
- Во всем можно найти поэзию,- мрачно произнес самурай.- Даже в смерти.
- Несомненно.- Икуно разглядывал обрубок шеи.- Человек рубивший –
личность творческая. Отсечение сделано безупречно.
Гость присел на одно колено.Мертвецы всегда на одно лицо.Все они беглецы. Иногда Икуно завидовал их нерушимому спокойствию.Каждый из них по-своему отзвался на зов предков, каждый вкусил большой ночи.Смерть – финальная точка пьесы жизни. Итог, всегда один и тот же.
- Странно,- произнес Икуно, рассматривая труп.
Мунисай держался немного в стороне, краем глаза следя за происходящим.
- Что странно?- произнес через силу.
Близкое соседство трупа явно не радовало самурая.
- Лежит глупо.
- Глупо?
- Ну, да.- Икуно махнул подбородком, указывая на тело.- Руки чрезмерно
раскинуты, ноги вытянуты неестественно. Сэппуку произошло здесь?
- Да,- подтвердил самурай.
- И тело никто не трогал?
- Нет.
Икуно с явным неудовольствием покачивал головой, то и дело разглядывая мертвеца под разными углами.Мудрецы утверждали, что ложась головой на восток почерпнешь благотворную силу.Покойный хотя и расположился на веранде согласно всем канонам, вряд ли мог рассчитывать на успех.Или мертвец таким образом решил посмеятся над старым поверьем?
- Хм,- произнес гость и через паузу добавил:- Помоги мне.
- Что?
- Повесь фонарь и помоги перевернуть тело,- с расстановкой произнес Икуно.
Мунисай испуганно приблизился.Самураю повсюду грезились призраки или хуже того – оборотни.Среди крестьян ходили слухи, что совы и лисицы обладали магическими силами и частенько пугали людей.Воин редко грешил малодушием, но суеверия имели над ним огромную силу.Особенно дни десятой луны*, именуемой месяцем без богов, поскольку в святилищах не было храмовых праздников, вызывали в его душе настороженность.Если боги ушли далеко, как же можно было жить в мире без поддержки небесных сил?А заклинания шестой луны когда злые божества нуждались в умиротворении?Требовалась постоянная осмотрительность, что бы не угодить в проделки демонов.
- Ну, что застыл столбом?Давай..- нерешительность самурая выводила гостя из
равновесия.
- Как?- на лбу воина выступил холодный пот.
Ямадзаки терял терпение:
- Возьми за чертово платье и двигай вместе со мной, ловкач.
Мунисай дрожащими руками ухватился за ткань.Труп перекатился на спину,
открыв взгляду зияющую рану живота.К горлу самурая подкатился ком.С
большого клена с криками взлетела стая ворон.Пронзительное карканье пробрало воина насквозь.По телу пробежала дрожь.Воину чудилось, что земля вот-вот разверзнется и демоны с горящими глазами утащат его душу в скитания по кругам ада.
- Если начнешь блевать,- пригрозил Икуно, наблюдая резкую смену выражений
на лице воина,- постарайся сделать это эстетично.
- Это еще почему?- стуча зубами, выдавил из себя самурай
- Чтобы не оскорбить покойного,- ехидно промолвил гость.-
Ведь Синмэн, как мастер клинка, любил изысканность и утонченность.
Мунисай еле сдерживал рвотные спазмы.Для молодого воина это был первый опыт столкновения с нелицеприятной стороной жизни.
- Молодец,- похвалил гость.- Думаю, мы сработаемся.
- Неужели?- промычал самурай сквозь зубы.
Воина знобило.
- Конечно,- замогильным голосом продолжал Икуно.-Даже если ты сейчас наложишь в штаны, то сделаешь это с невозмутимостью великого воина.Это достойно уважения.
Колкость гостя прошла мимо ушей.Мунисай вдруг отбежал в сторону, упав на колени. Самурая вырвало.
Икуно разочарованно вздохнул:
- Ну, вот, только начинаешь верить в людей, и все надежды рушатся.
Гость принялся осматривать рану. Разрез живота был глубокий.Покойный постарался от сердца. Резал так, что б наверняка.Икуно и не рассчитывал на иной вариант.Такие, как Синмэн, те кто следовал по пути воина, как правило, производили исполнение безупречно.Уходили, не моргнув и глазом.Но несмотря на это гость не мог отделатся от ощущения необычности.Что-то во всем этом беспорядке из крови, мечей, тела и сумерек вызывало дискомфорт.Как несносная игла в подушке.
- У покойного твердая рука,- бросил между делом.
Мунисай, немного оклемавшись, попытался подойти поближе.
- Вскрыть себе живот с таким вдохновением – это воистину искусство,- глубокомысленно промолвил Икуно.
Самурай оторопело смотрел на обрубок шеи.Гость перехватил взгляд воина. Тело, этот кусок мяса, исполнен глубокого смысла.Что любил этот человек?Пение флейт в вечерней тиши, вишни в разгар цветения, влекущие движения танцовщиц или полную луну на безоблачном небе?По ком скучал и кого ненавидел? Ужаленный жизнью, он не смог отыскать траву мэнамоми, которая как говорят, исцеляет змеиные укусы.Или не захотел? Земля, как любящая мать, принимает всех в свои обьятия. И благочестивых мудрецов и запутавшихся грешников.Для нее все равны и любимы.
Пятно крови красовалось призрачным узором.
- Да и помощник выступил неплохо.Работал от души.
Мунисай подавленно молчал.
- Кстати,- разглядывая тату у основания шеи покойного, сказал Икуно,- кто выступил в роли кайсяку*?
Рисунок, сделанный умелой рукой, красовался в том месте где плечи вливались в шею.Икуно взял лампаду и долго вглядывался в замысловатый извивистый узор.Только при ближнем осмотре он понял, что художник изобразил портрет бабочки.Довольно странный выбор, как для мастера меча.Воины скорее предпочитали разрисовывать свои тела драконами, львами или тиграми.Но бабочка?..Занятно.
- Ты что, оглох?- поднялся гость.
Самурай был нем, как рыба.
- Я,- наконец произнес с трудом.
- Ты?!
- Я.
Мунисай поднял голову и в свете лампы Икуно разглядел горечь на лице самурая.
- Н-да,- сказал гость,- и как впечатления?
- Я только выполнил свой долг,- медленно произнес воин.- Долг своему
господину.
- Что?!Ты служил Синмэну?
- Да.
- А как же даймё?
- Мой господин, Сато Синмэн, служил даймё и дому Нибуро.Я продолжаю путь долга господина на службе клану.
Икуно шумно вздохнул:
- Служишь, значит?А мне работенку подкинул?
Мунисай молчал.
- Где голова?- спросил Икуно.
- В бочке.
- Принеси.
- Нет,- уперся самурай.
- Принеси, кому говорят?!
- Не могу,- дрожащим голосом повторил Мунисай.
- Ты что, тряпка?!Тряпки не могут!- крикнул Икуно.- Иди и не ломайся.
Самурай повернулся и исчез в сумерках.Через некоторое время из темноты донесся глухой шлепок.Икуно, захватив ночник, прошел несколько шагов.
Мунисай лежал на земле, обняв рукой ведро.Гость подсветил.В стянутой бамбуковым обручем посудине плавала голова Синмэна.
На шум прибежала служанка.
- Обморок,- констатировал Икуно.- Красиво лежат.Любовь до гроба.Пожалуй,
придется сделать ему подарок - голову любимого господина.Будет хранить под
подушкой.Любоваться по праздникам.
Широко открыв глаза, девушка слушала ахинею гостя.
- Ты приведи храбреца в чувство, дочка.Только водичку из другого ведра
возьми.На всякий случай..
Пока девушка возилась с самураем, Икуно вернулся к телу.Сосредоточенно скользя взглядом по складкам платья, по залитой кровью руке, крепко сжимающей малый меч, гость ловил себя на странных мыслях.
Акиро как-то писал ему:
"…Жизнь подобна сновиденью.Однажды мы проснемся и поймем, что все,что казалось долговечным, все, чем питалось наше сердце, все, в чем хранились мечты, ушло безвозвратно.Удовольствия преходящи.Наивно стараясь пустить корни в буйное цветение жизни, мы забываем, что от пропасти нас отделяет только шаг.И все наши привязанности не более чем иллюзия, самообман.Помнишь тот безумный снегопад, настигший в горах?Снег ложился вокруг, осыпая мир в какой-то неземной тишине.Я давно не знал такого покоя.Именно покоя.
Возможно, за гранью рухнувших надежд, за незримым покровом наши сердца, наконец, обретут долгожданное успокоение.И смерть станет освобождением.."
Икуно закрыл глаза и вдруг ясно увидел петлю дороги, занесенную снегом. Горные вершины тонули в белой мгле.У края дороги – одинокий силуэт.Она стояла, завернувшись в заснеженое платье.Покрытые инием ресницы, тусклый
взгляд.Побелевшие от холода пальцы.Мама..Она стояла, не шевелясь, будто навеки сроднившись с обледенелым пейзажем.А снег все шел и шел, набирая силу, размывая очертания далекого образа..
Звук ветряных колокольчиков вернул из забытья.
- Он запретил мне следовать за ним,- сказал Мунисай из-за спины.
- Твой господин был мудрым человеком, если запретил делить свою судьбу,-
медленно произнес Икуно.
Гость отметил мрачное состояние воина.
- Н-да,- оглядел самурая Икуно,- твой путь на сегодня - чаша сакэ.Зайдем в харчевню перед ужином.
6.
Сумерки спустились над селением мягкой волной.Пламя свечи отбрасывало на стены причудливые тени собравшихся за вечерней трапезой.Старики, казалось, о чем-то оживленно спорили и Такаги, прильнув к щели веранды, вглядывался в непривычно подвижные, изборожденные морщинами лица.
- Опять ты за свое,- бросил сосед Судзуки, качая головой.- Сакэ кружит тебе мозги и позорит седины.Хоть бы на старости ума набрался и не выставлял себя дураком.Весь поселок над тобой смеется.
- Эти глупцы не видят дальше собственного носа и ты им впору,- зло махнул рукой Матабэй.
- Да разве я один?- вспылил Судзуки.- Спроси, вон, Сагару.
- Цену себе набивает,- поддакнул третий, поджарый Сагара, и отхлебнул из
чаши.
- Так, по-твоему, все это выдумки?!- взвился Матабэй.
- Ясное дело.Всем известно, что ты мастер позаливать.
Такаги любил деда и обвинения показались незаслуженными.Схватив первый попавшийся прут, малец вбежал на веранду и накинулся на обидчиков.
- Вот чертов самурай!Угомони маленького засранца, Матабэй!
Дед ухватил Такаги за талию и усадил к себе на колени.
- Ну-ну, Такаги, успокойся.
Старики удрученно уставились в пылающее гневом личико.Такаги определенно был настроен решительно.
- Ты хоть меч-то спрятал от греха подальше?- испуганно поинтересовался Судзуки.
- Переживаешь, что Такаги отрежет тебе яйца?- парировал Матабэй.- Они ведь
и так уже тебе ни к чему.
Старики захохотали.Матабэй на правах хозяина налил в чаши спиртное.Такаги, пригревшись в объятьях деда, сонно наблюдал, как гости смаковали сакэ.
- И все-таки,- лениво промолвил Судзуки,- Синмэн ушел как воин.Не знаю уж, в чем причина, но имя предков не опозорил, это точно.
- Вскрыть себе живот – много ума не надо,- пробурчал хазяин.
- Много ума не надо, чтобы слушать то, что ты нам об Иттэе заливаешь,-
огрызнулся Судзуки.
- А что?- вскинулся Матабэй.
- А то, что это сплошь байки!Поди, двадцать лет прошло.
В кругу стариков зависла неловкая тишина.
- Жаль, конечно.Сгореть на пожаре – глупее смерти для самурая нет,- смягчился Судзуки.- Но такова карма Ямадзаки, что тут сделаешь?Хотя, что Синмэн, что Иттэй – два мастера были.
- Синмэн господину и в пуп не дышит,- завелся Матабэй.- Ты их не ровняй!
- Опять за свое,- развел руками Судзуки.
Старики засмеялись.Матабэй прикусил губу, с досадой глядя на собеседников.То, что его слова ставились под сомнение, угнетало старика.
Хозяин кисло усмехнулся.Никому не было дела до его выдумок, как выражались соседи.Настойчивый до идиотизма старик вызывал теперь лишь недоверчивую усмешку.И хотя внутри все кипело от негодования, Матабэй взял себя в руки, напустив добродушный вид.Люди охотно верят лишь в то, во что хотят верить.
7.
Харчевня встретила шумом и беспорядочной толкотней.Протиснувшись между посетителями разных сословий, попутчики уселись на свободные места.
Икуно осмотрелся.Служивые играли в го*.Несколько самураев тешило себя сёги*.Крестьяне вели беседы за сакэ без лишних выдумок.
- Что пожелают гости?- как джин из бутылки возник хозяин, приземистый мужчина средних лет.
Гость взял инициативу на себя:
- Сакэ.
- А покушать?- подобострастно наклонился мужчина.
Лицо Мунисая красноречиво говорило, что пища вряд ли задержится в желудке.
- Воздержимся,- ответил Икуно.- У моего друга несварение.
- Понимаю.Все сделаем,- хозяин испарился подобно тени.
Посещение дома с покойным оставило гнетущее впечатление.Икуно был не новичек в таких делах, но старался растягивать удовольствие от созерцания трупа не больше, чем требовалось.Мертвецы не лучшее соседство.Да и кроме того боги отворачивались от скверны.Но даже если так, с этим ничего не поделаешь.Остается только возносить молитвы, даже если приходится запятнать себя кровью.
- С чего такой прием? – спросил гость.- Чувствую себя желанной женщиной.
Мунисай пожал плечами:
- Я служу даймё.Меня здесь знают.
- Значит, ты угощаешь, поскольку я здесь на птичьих правах.Да и в карманах
не густо.
- Господин щедро отблагодарит вас за работу.
- Или накажет,- скривился Икуно.
- Но..- попытался протестовать самурай.
- Нет ничего однозначного, Мунисай.Мысли шире.
Икуно раскурил трубку.Здесь, в окружении простолюдинов, людей из воинского сословия, а то и обычных ремесленников, он чувствовал себя в привычной среде. Как рыба в многоликой стае.Даже если некоторые оборванцы не отличались безупречностью манер, простодушие – их козырная карта, неизменно подкупало, иногда до умиления.Конечно среди них мог оказаться вор или человек сомнительной репутации, но выпивка развязывала языки и даже с последним негодяем случалось мило поболтать на откровенные темы.
Мунисай исподволь посматривал на гостя.Самураю никак не удавалось составить для себя цельную картину его личности.Неброский потрепанный вид, грубоватое поведение.Ни будь при госте мечей, воин при встрече наверняка принял бы его за обыкновенного попрошайку.И вместе с тем навыки владения мечем, верховой ездой, хлоднокровие в острых ситуациях указывали на значительный жизненный путь. Фигура гостя интриговала.
- Вы давно знакомы с даймё Танго?- ненавязчиво спросил самурай.
Глаза гостя потеряли привычный блеск, словно подернулись полосой тумана.
- Доводилось встречаться,- произнес сдержанно.
- Танго отзывался о вас с уважением,- настойчиво сказал Мунисай.
Икуно разгадал осторожный интерес воина.
- Слова – всего лишь пыль,- ответил скупо.- Не бери к сердцу.
Несмотря на видимое нежелание гостя к беседе, самурай решил не отступать.
- Разве он не прав?- дотошно выпрашивал.
Икуно, с наслаждением вдыхая дым, прищурился как кот.
- Для тебя это так важно?- спросил со скукой в голосе.
- Возможно,- упорствовал воин.
- Значит, возможно, даймё не далек от истины.Кроме того, слушать старших –
признак дальновидности.
Гость был крепким орешком.Двусмысленные ответы ничего не сказали самураю. Развеять туман не удалось.Молодой воин в который раз почувствовал себя глупцом, которого водят за нос.Один из патриархов дзен-буддизма Догэн любил говорить: „Единственное учение, которое открывает дорогу к просветлению – это дзэн.В дзэн нет учителей и нечему учить”.Однако самурай не достиг еще той глубины сознания, где отпадает надобность в вопросах и внешнем руководстве. Его голодный ум находил единственную возможность утоления жажды знаний только в прямом общении.
Гул голосов за спиной не умолкал.Лампы давали достаточно света, что бы посетители могли уютно расположившись, кто на соломенной циновке, кто на подушках, вести ничем не стесненную беседу.
- Почему он так доверяет вам?- спросил самурай, покусывая
нижнюю губу от волнения.
Икуно посмотрел с вызовом:
- Я не достаточно хорош?
- Я вас не знаю.
- А себя, очевидно, знаешь,- усмехнулся гость.
- Это вы к чему?
- Себе ведь ты доверяешь?
- Наверняка.
- И почему?
- Я знаю, кто я и чего стою,- ответил Мунисай надменно.
- Разве этого не достаточно?Почему ты ищешь веру вне себя?- сказал Икуно,
глядя в глаза самураю.
Мунисай почесал затылок:
- К чему вы клоните?
- Верь в себя, а не в меня,- промолвил гость, попыхивая трубкой.- Я тоже не
знаю, кто ты и чего стоишь, но это меня не смущает.Более того – я не знаю, кто я и чего стою, но это меня тоже не смущает.
- Почему?- воин уставился в полной растеряности.
- Потому что я верю себе.Так что мы на равных.Ты не доверяешь мне, я не
доверяю тебе.Все честно.Кроме одного..
- Чего?- Мунисай окончательно запутался.
Прежде чем ответить гость выдержал паузу, словно смакуя состояние воина.
- Я не доверяю никому.Даже себе.Поэтому на меня можно положиться.
Потому что я верю своему недоверию.
Икуно расхохотался.Бессмыслица звучала странным парадоксом, не лишенным доли истины.
Хозяин принес выпивку и с поклоном удалился.
- Выпей,- настоял гость.- Тебе нужно прочистить мозги.
Гость осушил чашу и с усмешкой наблюдал за нервными глотками воина. Судорожные движения самурая навеяли далекие воспоминания.
В тот вечер отец был непривычно возбужден.Завсегдашнее хладнокровие никак не вязалось с неожиданной неуверенностью движений.Ямадзаки определенно нервничал, хотя и старался не подавать вида.
Ужин остался не тронутым.Сложив руки на груди, Иттэй неподвижно созерцал чашу с рисом.Такая всепоглощающая углубленность свидетельствовала о тяжелых раздумьях.В комнате висел аромат курений.Металические палочки для помешивания углей в жаровне сверкали под огнем светильников.Наконец Иттэй распустил волосы и черные пряди волнами упали на плечи. Ямадзаки вздохнул и, сняв со стены меч, положил перед сыном.Икуно вопросительно глянул в тревожные глаза отца.
- Тот, кто однажды взял катану в руку,- торжественно произнес Иттэй,
растягивая слова,- обречен применить ее в действии.Рано или поздно это время приходит.
Икуно напряженно молчал.
- Это время пришло и для тебя,- продолжил Иттэй.- Завтра твой клинок вкусит крови.
Молодой человек ничем не выдал волнения.
- Как?- с готовностью отозвался Икуно.
Иттэй некоторое время внимательно изучал сына.
- Завтра ты казнишь приговоренного,- сказал безликим голосом.
Икуно растеряно опустил глаза.Заявление отца застало врасплох.Юноша определенно не был готов к такому повороту событий.
- Отец, я..- попытался вымолвить, но Иттэй не дал договорить.
- Клинок знает твою руку.Волноваться здесь не о чем.Ты просто сделаешь то, что должен.
Икуно судорожно сглотнул.
- Кто этот человек?- спросил тихо.
- Это не имеет значения,- категорично произнес Ямадзаки.- Даже если он
воплощение добродетели, его судьба решена.И он, как самурай, примет ее в абсолютном смирении.Ты окажешь ему честь, нанеся удар милости.
- Но я никогда не делал этого раньше,- возразил Икуно.
- Никто никогда не делал этого раньше и все делали это впоследствии.Не ты
первый и не ты последний.Здесь нет ничего необычного.Один удар – одна голова.
Сомнения, терзавшие сына, читались на лице.Икуно был в замешательстве.
- Но…но..- мысли путались и юнец с мольбой смотрел в глаза отца.
- Ты растерян и это не удивительно. Но призвание воина - иметь дело с
кровью.И поиски оправданий ни к чему не приведут.Ты вступил на этот путь, как однажды вступил и я. Надеюсь, ты пройдешь его с честью.
Иттэй вынул клинок из ножен.Лезвие засверкало в пламени свечи.
- Эта сталь рождена для боя,- произнес Ямадзаки с любовью рассматривая меч.
- Ударить вооруженного противника легко.Убить безоружного трудно.Кое-кто находит эту практику недостойной.Люди боятся, что участвие в казни лишит их спокойствия и проявляют изобретательность в поиске оправданий своей боязливости. Воину в силу долга приходится убивать и определить меру правильности практически невозможно.Убивать из сострадания или убивать из-за ненависти – мораль здесь не при чем.Ты должен научиться бить в независимости от общественных норм и условий.Даже если весь мир осудит тебя, твой меч не должен дрогнуть.Сила твоего духа должна сокрушать камни.На пути воина нет места для рассуждений.Тот, кто тешит себя мыслями о целесообразности, в решаюший момент потерпит поражение.А вместе с ним и те, кто ему доверился. Ибо порою один удар решает судьбу клана.Бусидо не имеет отношения к праведности.Разве что бесстрашие можно внести в число добродетелей.А в остальном Путь - это нечто большее.Это умение добиваться цели вопреки всему.
Иттэй замолчал, пытаясь угадать реакцию сына.Икуно старался обрести спокойствие.
- Если тебя что-то смущает, говори сейчас,- произнес Иттэй.- Завтра будет время только для действия.
- Меня смущает все.
Ямадзаки скривился в усмешке:
- Жизнь будет смущать тебя так или иначе.Твоя задача – действовать безупречно.А для этого необходма смелость.Если ты призовешь ее в союзники, впоследствии тебе не будет в чем себя упрекнуть.
- Отец, я не хочу опозорить честь семьи, но боюсь впасть в беспринципность.И сострадание бодхисатвы Каннон* покинет мое сердце.
- Слезы уместны после битвы.Во время боя есть место только решимости.Ты должен ясно понимать эту разницу.
Иттэй погладил сына по голове.
- Иди отдыхай.Завтра трудный день,- сказал Ямадзаки, - И это хорошо.
- Почему?
- Трудностями мы растем.
Икуно поднялся и, подойдя к двери, обернулся:
- Неужели это необходимо?
- Если я скажу, что да, ты поверишь мне?
- Не знаю.
- Я тоже не знаю, насколько необходима моя или твоя жизнь и кому от этого
польза.Но такова цена, которую мы платим за право называться самураем и быть частью семьи, клана.
- А если я отступлю, ты осудишь меня?
Ямадзаки внимательно посмотрел на сына.
- Осужу я тебя или нет – для тебя это не должно иметь значения.
- А что должно?
- То, что может оправдать тебя.
- Что?
- Решимость умереть за свои убеждения.
С давних пор люди следовали этой практике.По достижении четырнадцати или пятнадцати лет молодому человеку предоставлялась возможность поучаствовать в казни и таким образом проявить свое мужество.Нельзя сказать, что в этом было что-то необычное.Иметь дело с кровью было призванием самурая.Но забрать
жизнь таким простым способом, а не в благородном поединке - представляло собой моральную дилемму для молодого ума.
Икуно долго не мог уснуть.Ворочаясь на циновке, юноша терзался мыслями о предстоящей казни.То, что завтра ему предстояло лишить жизни человека, явилось для Икуно большим потрясением.Предки не находили в этой традиции ничего
предосудительного, если заставляли начинающих воинов практиковать казнь с помощью меча.Разве можно обвинять палача в том, что он делал свою работу?
Не придя к определенному решению, Икуно помолился бодхисатве Канон, прося наставничества и защиты от злых чар дьявола.
Утро выдалось пасмурным.Холод второго месяца легкой синевой отсвечивал на лицах воинов.Лошадиные копыта взбили снежную жижу.Звенели доспехи.От лошадиных голов шел пар.Конвой медленной трусцой вьезжал на площадь.Народ расступался, пропуская грозную кавалькаду.Колеса повозки скрипели, и этот звук в зависшей тишине звучал обреченно.Икуно смотрел, потирая замерзшие пальцы. Воины казались великанами, спустившимися откуда-то с гор.Их непроницаемые взгляды были столь же холодны, как взоры богов.Даже лошади, под стать хозяинам, хранили спокойное достоинство.
Разбивая пелену снега, конвой приблизился к помосту."Сердце добродетельного человека пребывает в покое"- вспомнил Икуно изречение одного священника, наблюдая хладнокровие, с каким самурай взошел на место казни.Несмотря на зимний холод, ни один мускул не дрогнул на лице воина, когда с него сорвали одежду.
- Он не боится?- обратился Икуно к отцу.
Иттэй хмуро смотрел, как приговоренного туго связали веревками.
- Он уже мертв,- глухо вымолвил Ямадзаки.
Выдержке самурая можно было позавидовать.Кровь смоет позор с его имени и с имени его потомков.Так было всегда и так будет.
Прежде чем показать свое искусство, палач едва заметным движением кивнул воину, как бы спрашивая о готовности.Приговоренный ответил легким поворотом подбородка.Стража ударила в барабаны.Отец положил руку на плечо.
- Ты должен видеть все от начала до конца,- с несгибаемой решимостью произнес Ямадзаки.- Смотри неподвижно, как бы отвратительно это не выглядело.Воин должен сохранять спокойствие даже в аду.
То, что случилось дальше, осталось в памяти навсегда.Никогда прежде и никогда после не довелось столкнуться ни с чем подобным.Жизнь жестока сама по себе и кровавый след, как неизбежный атрибут, тянется за воином через весь путь. А получить удар катаны – вещь вполне обыденная и прозаическая.Меч в одно касание открывал обратную неприглядную сторону жизни – вид разорваной плоти привлекал только тошноту и мух.С годами Икуно свыкся с необратимой способностью клинка вносить в гармонию человеческого лица за одно мгновение полный хаос.И живое трепещущее тело превращалось в кусок окровавленого мяса. Со временем глаза мертвецов уже не будили чувств.
Преступление этого человека заключалось в том, что он украл деньги из казны клана. Впоследствии самурай был схвачен и сознался в содеяном.Поскольку случай составлял прецендент, наказание требовало показательной строгости, дабы избежать возможных искушений со стороны слуг в будущем.Самурая приговорили к мучению пытками до смерти.В качестве снисхождения дайме пожаловал приговоренному удар милости, как возможность умереть с честью.
Когда палач со щипцами в руках приблизился к самураю, Икуно показалось, что на землю опустилась ночь.Преодолевая дрожь, юноша набрался смелости и поднял глаза.Вначале воину вырвали все ногти.Но это было только начало.Дальше сожгли все волосы на теле.Вид полыхающей, как факел, головы отозвался тошнотой в желудке.Икуно попытался отвести глаза, но отец настойчиво повернул голову.
- Смотри!
Когда самураю большими щипцами рвали сухожилья, сын Иттэя был на грани обморока. Красные пятна зацвели на снегу.На запах вскрытой человеческой плоти залаяли псы.Не в силах шевельнуться, молодой человек, широко распахнутыми глазами наблюдал весь ужас происходящего.Картина напоминала нелепый ночной кошмар. Несмотря на жуткие пытки, лицо приговоренного подернулось только дымкой усталости. Самообладание не покинуло воина даже когда тело начали сверлить сверлами. Но крика не было. Лишь легкий стон оглашал площадь Брызги крови окропили снег вокруг помоста.Смотреть на это было невыносимо.Икуно попытался инстинктивно отвернуться, но крепкая рука отца твердо держала за плечи.
- Ты должен видеть,- стоял на своем Иттэй.
Пытки длились целую вечность.Так во всяком случае показалось Икуно, когда квинтэсенцией действа стала последняя, не менее страшная, часть - приговоренного окунули в кипящий соевый соус.И здесь память открылась с неожиданной стороны.Молодой человек вдруг вспомнил этого самурая.С десяток лет назад, воин часто захаживал к отцу, угощая пятилетнего Икуно рисовыми пирожками.Вне сомнений, это был Накаяма – так звали приговоренного. И что теперь?. Теперь Икуно предстояло отблагодарить самурая ударом меча.
Ждать пришлось недолго.Приговоренного вынули из чана.Зрелище вызывало смесь отвращения и жалости.На воине не было живого места.Тело представляло собой полуобвареный кровавый кусок мяса.Кое-где из толпы прозвучали возгласы с просьбой облегчить страдания несчастного.
Старейшина склонился к даймё Ямадзаки.
- Может быть достаточно?
Ицуери молчал. Мужество приговоренного вызывало уважение.За все время экзекуции самурай не проронил ни слова.Продолжать дальше не имело смысла.Чрезмерная жестокость могла вызвать недовольство народа.
Ицуери кивнул, дав согласие на прекращение пыток.
- Твое время пришло,- мягко подтолкнул сына Иттэй.
Позже, пытаясь восстановить в памяти все детали, Икуно терпел неудачу. Обрывки, короткие вспышки воспоминаний никак не вязались в цельную картину.
Молодой человек не помнил, как взошел на помост, как с голодным ожиданием на него смотрела толпа, жаждущая крови.Когда Икуно занес меч, время остановилось. Мышцы задеревенели.Тело отказалось слушаться.Молодой человек застыл, не в силах нанести удар.Над площадью повисла мертвая тишина.Все ждали удара, которого все не было.Даймё Ицуери переглянулся с братом.
Наконец приговоренный слегка повернул голову и прошептал:
- Не позорь нас.Убей меня.
Слова самурая явились катализатором.Меч Икуно обрушился вниз посланником смерти.Кровь брызнула в лицо.И наступила ночь..
..Ночь.Яростное пламя красными языками взметнулось к небу.Воины расселись вокруг костра.Разговор не вязался.Тень смерти самурая пролегла между людьми.
Икуно дрожал с непривычки.Перед глазами все еще стояло окровавленое лицо, за мгновение до того, как меч навсегда проведет черту между жизнью и смертью.
Молодой человек действовал спонтанно.Короткий замах и – удар!Голова скатилась с помоста, утонув в снегу.Еще несколько конвульсий и тело замерло.Икуно застыл над трупом, оцепенело уставившись на кровавый ручей, пульсирующий из разрубленой шеи.Грубая реальность – изнанка жизни – потрясла до основания. Воспоминания вызвали запоздалую реакцию.Икуно вырвало.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |