- Новгородцы! Уходите! Рассеивайтесь по лесу! Я буду молить Богов за вас. Вспоминайте нашу последнюю неоконченную собутку.
Толпа вооружённых горожан выдвинулись навстречу дружинникам, но были сразу окружены превосходящими силами и, встав спиной друг к другу, сражались в плотном кольце врагов. Трое рослых дружинников направились в сторону крады, на которой стоял Богомил. Впереди бежал высокий, одетый в блестящую кольчугу дружинник, лицом с узкими глазами похожий на степняка. Никита сунул факел в сучья, схватил толстую длинную палку и напал на него. От удара по шлему тот не смог уклониться и упал на землю. Никита ударил его сверху своей дубиной, но подоспевшие двое других дружинников свалили Никиту с ног и оглушили его ударом по голове. «Слезай!» - закричали они стоящему на помосте жрецу. Богомил не отвечал им, уклоняясь от клубов дыма начинающего разгораться костра. Подбежали ещё несколько дружинников, за ними подскакал воевода и, увидев Богомила, приказал дружинникам стащить его с помоста. Тот поднял лежащий у его ног меч и стоял, ожидая врагов. Невольно он внушал ужас нападавшим своим длинным холщовым платьем, высокой шапкой с крыльями сокола по краям, жезлом с изображением молнии в левой руке и мечом в правой. Невысокий подвижный дружинник, размахивая мечом, полез на помост по лестнице. Жрец стоял, не двигаясь, ожидая врага. Когда дружинник влез на помост, подбежал к жрецу, тот размахнулся мечом, нанеся мощный удар, и ткнул острым навершием жезла выше верхнего края кольчуги. Резко выдернул жезл. Хлынула струёй кровь, дружинник постоял, как бы раздумывая, и упал лицом на помост. Пока шла схватка с первым противником, ещё два дружинника успели вскочить на помост. Клубы дыма мешали дышать и видеть врагов, Богомил неожиданно для них вынырнул из клубов дыма и поразил мечом здоровенного детину, шедшего первым. Второй в страхе спрыгнул с помоста. Языки огня уже пробивались над одним краем помоста, дыма стало меньше, и фигура волхва на фоне языков пламени высветилась величественная и неподвижная. Сражение между горожанами и дружинниками прекратилось, все смотрели на Богомила. «Проклинаю князя Владимира и всех слуг его!» - крикнул Богомил, - До встречи в Ирии, верные новгородцы!» Порыв ветра раздул пламя, и вспыхнул хворост со всех сторон. Пламя взвилось высоко, закрывая жреца. На мгновение снова показалась его фигура. Превозмогая боль и жар, он пытался выпрямиться. Огонь гудел вокруг него. Волосы на голове вдруг вспыхнули, будто венок из огненных цветов. Потом очевидцы говорили, что видели как он улетал на небо вместе с пламенем и дымом. Крада начала рушиться, и ещё сильнее разгорелось пламя.
Остатки вооружённых новгородцев теснили иногда дружинников, но силы были слишком не равны, и всё меньше оставалось храбрецов, заведомо идущих на смерть во имя веры. Никита очнулся и смог видеть жертвоприношение и Богомила и его врагов. Помост рухнул, разбрасывая снопы искр. Никиту со связанными руками притащили в амбар и бросили на пол. Ночью зубами развязал Никита узел на руках соседа, а тот развязал его. Освободили от верёвок других пленников в амбаре и стали руками делать лаз под стену. Счастьем пленников было то, что амбар находился за стенами города. Боялись стражники, что в городе их освободят жители. На исходе ночи сумели пленники прокопать достаточно широкую дыру и ползком уйти в соседний лесок. Среди пленников находился купец, хозяин судна, стоявшего под погрузкой в гавани. Он предложил своё судно недавним пленникам для бегства в норманнские земли. Сильно ушибленная голова и головокружения заставили Никиту принять предложение. В его состоянии он бы легко попал в руки дружинников Добрыни. И пропало судно. Узнала Леля о самосожжении отца и исчезновении Никиты, вернувшись в Новгород.
Прошло два года с тех трагических событий. Сыну Никиты уже исполнился год. Ждала Никиту Лада, не выходила замуж, хотя сватались к ней многие. Стала она известной в городе лекаркой. Говорили, что знает она и приворотные зелья, и теряющие любовь мужей жёны часто просили её помочь им. Поп соседней церкви грозился сжечь её за колдовство, но презирала она его угрозы, хотя в споры не вступала. Когда через много лет восстали новгородцы и стали громить церкви, выделялся среди них немолодой волхв по имени Мечислав и по кличке Соловей, внук Никиты и Лады.
Щедро наградил князь Владимир своего дядю Добрыню. Назначил его своим наместником в Новгороде с правом преимущественного кормления: большую часть податей мог он забирать в свою казну. Жил он в княжеском дворце со всеми своими жёнами и наложницами. Был он, казалось, в полном расцвете сил: высокий, толстый, краснолицый. Громовой его голос с раннего утра слышался во дворе и залах дворца. И вдруг вся эта физическая мощь и сила лопнула как проколоиый бычий пузырь. С самой почитаемой после князя фигурой в княжестве случился удар. Ближние люди видели, как захрипел он и упал, схватившись рукой за голову от нестерпимой боли. Когда подняли его и уложили на кушетку, силился он что-то сказать, двигал губами, мычал, но понять его было невозможно. По городу разнеслась весть, что наместника отравили. Но сразу он не умер, и горожане стали, осторожничая, с опаской передавать другую причину внезапной болезни всесильного воеводы: заколдовали жрецы. Многие граждане с затаённой радостью передавали эту новость. Больной был неспокоен, тужился что-то сказать, смотрел на окружающих слезящимся взглядом. Иногда злоба искажала его лицо, он брызгал слюной, громко мычал. Ему подносили питьё и еду, он отталкивал их не потерявшей способности двигаться правой рукой, издавал громкий крик, что-то вроде «.. а-а....я-я..» и замолкал, с ненавистью глядя на окружающих. Через несколько дней он умер, изогнувшись всем телом, так что с трудом смогли его распрямить, чтоб положить в гроб. Похоронили Добрыню в Новгороде в ограде церкви.
Князь Владимир был в походе на норвежского принца Эрика, захватившего Старую Ладогу, когда узнал о смерти дяди. Отношения между ними в последний год ухудшились. Владимир не смог простить своему родственнику покровительственного отношения к себе, великому князю, уже взрослому человеку, отцу более десятка детей, победителю многих врагов княжества. Даже на пирах гусляр и певец, желчный остряк Добрыня временами затмевал князя. Пока была жива мать, тоже сознательно или бессознательно признававшая умственное первенство брата над сыном, Владимир сдерживался. Мать умерла больше года назад, и Владимир снова отправил Добрыню наместником в Новгород. Но продолжать мысленную войну за первенство с мёртвым Владимир не стал. Напротив, он ощутил, как ему будет не хватать его хваткого и жестокого родственника.
Выгнав всех из шатра, князь велел принести вина, и не тревожить его, не входить в шатёр. «Мать-покойница всегда наставляла меня держаться дяди… - осушил бокал вина князь, - А как они друг друга держались. Чужаки в Киеве, а первыми людьми стали. Без них я бы князем никогда не стал. В лучшем случае деревеньку или городишко бы получил в удел. А всё-таки и они бы без меня никем не стали. Мать рабыней была, а стала княгиней, а дядя стал главным воеводой и советником в княжестве. Тяжело без него будет, а всё же, как будто и облегчение я получил. Надзор его надо мною тяжек мне был. Он мне строгого отца заменял. Великий князь Святослав меня не любил, да и я его не жаловал. Из-за матери. Бабушка одна, княгиня Ольга, меня и любила, признала меня внуком своим. Я, бабушка, теперь тоже стал крещёный. Ты бы обрадовалась, - продолжил свой разговор с умершими князь, - Ты, бабушка, нынче в раю, а со мной тебе не встретиться. Мне в аду гореть за убийство Ярополка. Мне это убийство приписывают, а я не приказывал его убить. Добрыня приказал. Я его мог остановить, но боялся, что Ярополк меня потом сгонит с престола и убьёт. Не проклинай меня, бабушка. Слышишь ли ты меня? Живы ли души-то после смерти, или врут попы? Допрашивал я их. Один только Иоанн, митрополит, признался, что сомневается, но просил никому того не сказывать. Вот я с ними разговариваю, как живые перед глазами стоят, а ни слова не скажут. Да, нет никакой жизни за гробом. Хочется, чтоб была. Это да. Но нет её. Ну, расчувствовался я, - налил себе новый бокал великий князь, - жаль, похороны без меня провели. Поглядеть бы в последний раз. Сам Добрыня перед смертью распорядился сразу похоронить».
К схватке с дружиной принца Эрика подготовились капитально. Ждали только схода талых вод. Принц Эрик, лишённый престола у норвегов, винил в этом русского князя. Не без оснований. Как только к концу лета ему удалось собрать войско из скандинавских удальцов, он высадился на восточном берегу Варяжского моря в славянских землях, и, грабя и сжигая деревеньки, дошёл до Старой Ладоги и после недолгой осады взял эту крепость. Зимой великий князь Владимир собрал войско, и, как только на лужайках стала пробиваться трава, отправился в поход. Новгородская дружина выставила заслоны ещё осенью, но одна идти на варягов не осмелилась. Ждала киевскую дружину.
Незадолго до выступления русского войска дозорные донесли, что принц Эрик собрал своё войско, покинул Старую Ладогу, пошёл на берег моря и отплыл неизвестно куда. Оставленный город, разграбленный и наполовину сожжённый, встретил противным кислым запахом мокрой гари, криком ворон и пустотой улиц. Пир устроили в сохранившейся просторной избе княжьего посадника. В верхней просторной горнице вымыли полы и стены, поставили длинные столы и позвали всю дружинную верхушку. Много пили, провозглашая тосты и здравицы, орали песни, клялись в следующий раз не упустить принца Эрика, и напоить свои мечи его кровью и кровью его приспешников.
Владимир допьяна напился, и утром проснулся от боли в правом подреберье. Во рту держался отвратительный привкус. Вызванный лекарь назначил кровопусканье и красное вино помалу. От вина снова заболело под рёбрами. Князю казалось, что тело его увеличилось, и в этом большом теле он чувствовал, как с шумом, толчками пульсирует кровь. Небольшая светёлка, где лежал князь, тоже, казалось, раздвигала свои стены и потолок. Усилием воли князь возвращал окружающее к первоначальным размерам, но тут же снова потолок будто начинал подниматься, а боль в правом боку усиливалась. Лекарь и греческий поп рекомендовали отдых от переутомления и лучше в тёплых краях. «Завтра едем в Киев!» - приказал великий князь.
До Новгорода князь ещё ехал верхом, но в тело прокрадывалась предательская слабость, и в Новгороде он пересел в карету. Благо, дороги начали подсыхать. Весна дружно поворачивала на лето, и самочувствие князя стало улучшаться. Вернулся аппетит и боли в боку ослабели. Не заезжая в Киев, повернул князь в Берестово. «Там я отдохну. В баньке попарюсь», - пояснил князь начальнику своей охраны Свену.
Берестовский дворец зашевелился как муравейник, узнав о приближении великого князя. Все его приезды всегда ознаменовывались разгульным праздником. И сегодня всполошённый княжеским приездом старый воевода Облынь, отправленный в Берестово доживать, охраняя княжеский дворец и беспокойных его жительниц, приказал немедля топить баню для князя. Соправительница берестовского дворца бывшая киевская сводня Хрутня, выслушав пожелания великого князя, приказала готовить любимые князем запечённые кабаньи окорока и тушёных уток, вынимать из погребов фряжские вина и медовый квас, оттаивать замороженные в подвалах ягоды, а сама отправилась в «девичий» дом, где жили в ожидании княжеских наездов княжеские наложницы. В «девичьем» доме жили молодые «девки», а те, что постарше переходили в соседний дом, где их учили плести кружева, ткать и вышивать. Князь редко посещал своих «старых курочек», предпочитая молодых. Хрутню встретили вопросительными взглядами. «Чего сидите в затрапезе! Одевайтесь! Румяньтесь! - закричала соправительница на девок, - Господин ваш приехал. Ты! Ты! И ты! – ткнула она пальцем в трёх крупнотелых розовощёких девок, - Пойдёте в баню князю услужать. Будете в одних рубахах, а там, как скажет». Девки закраснелись, но начали оживлённо собираться.
Когда Облынь плеснул на каменку второй ковш воды, всё помещение парной заволокло паром. Еле виднелись сквозь пар фигуры Свена и Облыня. Владимиру стало душно, он отступил назад и сел на нижний полок. Заболело под нижним правым ребром, и горячий пар обжёг губы и гортань. Надежда попариться, отдохнуть и избавиться от хвори не сбывалась. «Позвать, что ли, девок?» - спросил Облынь. «Зови!» - крикнул Свен и испуганно глянул на князя. Тот мотнул головой, соглашаясь со Свеном. Подталкивая друг друга, вошли три девицы. «Снимай рубахи. Здесь жарко!» - хохотнул Свен. Девы уставились на князя. Тот махнул рукой: снимай. Девицы, стыдясь и вместе с тем выставляя полные груди, сдёргивали с тела тонкие шёлковые рубашки, обжигая мужиков своей наготой. Князь посадил самую полногрудую из девиц себе на колени, огладил её спину, но острая боль снова пронзила его тело, и он столкнул её с колен. «Попарьте меня», - приказал князь и лег на полок на предупредительно расстеленное толстое одеяло. Удары веников больно отдавались по всему телу, и Владимир приказал отставить. Отпил из ковша брусничной воды с мёдом, и вышел в предбанник. Прилёг на скамью, застеленную мягкой медвежьей шкурой, и задремал, слушая шум в ушах, напоминающий шум прибоя.
Посланная Облынем грудастая девка осторожно прилегла рядом с уснувшим князем, накрывшись одеялом. Вскорости и она уснула, истомлённая жаром. Во сне она толкнула князя, и он проснулся немного освежённый сном. В парилке слышались голоса Свена и девиц, хлопки веников по телу, сдерживаемый хохот. Князь посмотрел на лежащее рядом обнажённое женское тело, и привычное желание зажглось в нём. Но тело отказывалось повиноваться его желанию. Казалось руки, ноги и всё тело увеличилось в размерах. Раздвинулось и помещение: потолок поднимался, и требовалось усилие вернуть его в прежние размеры. «Устал я», - подумал князь и столкнул лежащую рядом девку, испытывая к ней одну только злобу и раздражение. Крикнул слугу, оделся и пошёл в покой, прогнав приглашающую его на пир Хрутню. Спал он плохо, снились страшные сны: за ним гонялись какие-то крылатые существа без лиц.
Утром Владимир долго лежал в постели, обдумывая происходящие в нём перемены: боли, мешающие ему наслаждаться жизнью. Больше же всего его уязвляло потеря им мужской силы, которой он очень гордился, гордился своей неутомимостью, небывалым количеством жён(восемь), детей(больше десяти от законных жён) и двести наложниц в Берестове, триста в Белгородке близ Киева, триста в Вышгороде. Он очень любил похвастаться, а вчера так позорно мужская сила ему изменила. Мысль, что его околдовали, пришла ему внезапно, испугала его. Он начал напряжённо решать, кто мог наслать на него порчу. «Рогнеда – она давно выслана из Киева, и давно проклинает меня. Её Боги бессильны. Это что-то другое. Анна! – вдруг пронзила его мысль, - но я немного боюсь её, никогда не оскорблял её. Эта сестра греческих императоров, сумела внушить мне уважение к себе своей начитанностью, своими манерами. Она могла наслать гнев своего Бога на меня. Я давно не заходил к ней. К старости она потеряла очарование. Её Бог силён. Не одна Византия, а все страны Европы перешли под его руку. Но Бог моей матери – Яхве - отец Христа - самый сильный Бог! А есть ли Боги, или всё выдумки попов? Есть и мстят мне за неверие, - почувствовал Владимир острую боль в боку, - Надо ехать в Киев и к Анне зайти. Надо пожертвовать на церкви и не забыть помолиться в них, - принял решение князь.
По дороге в Киев великий князь успокоился и кроме молений и жертв в христианские храмы решил и воинов своих не обижать и велих людей, для чего организовать большой пир перед дворцом и одарять и простых горожан снедью и брагой. Ему пришла мысль, что Добрыня мог посмеяться над его решениями, а потом, может и одобрить их.
Многое из своих задумок не выполнил князь, но пиры его остались в памяти потомков. Как и последний его пир, на котором он услышал непотребные слова своего сына Ярослава, переданные ему податным дьяком, изгнанным из Новгорода. «Новгород - Киеву не данник. Платить не буду», - крикнул Ярослав, изгоняя дьяка. Услышав эти слова, побагровел лицом великий князь, рука потянулась к неразлучному мечу с острым желанием зарубить дьяка, принёсшего эту весть и не сумевшего отстоять интересы великого князя. Сдержал себя Владимир, убрал руку с рукояти меча, только ещё сильнее побагровел. «Отозвалась кровь Рогнеды. Злыдень, на отца руку поднимает. Утоплю в Волхове», - бухали в голове тяжёлые мысли. Великий князь стукнул по столу кулаком, вскочил и заорал: «Собирать войско! Новгород восстал! Дани не платит! Утоплю в Волхове!» - внезапно закачался и сел от пронзившей его острой боли в сердце. Князя увели, вызвали лекаря. Боли не прекращались, на утро лицо пожелтело. Какое-то безразличие стало охватывать князя, только слышно было во всём теле, как тяжело бухало сердце, перегоняя кровь. Пришли воеводы спросить, собирать ли войско. «Собирать! Собирать!» - закричал князь. Лицо его исказилось, рука потянулась к левой снова пронзённой острой болью стороне груди. Боль стала невыносимой, и больше ничего уже не слышал и не видел великий князь киевский Владимир, прозванный крестителем Руси. Отпели его и похоронили в ограде Десятинной церкви.
Эпилог
Прошло почти сто лет со времени событий, описанных в нашей книге. Воздвигли новгородцы новое восстание в защиту старых Богов. Вождём восстания был волхв Перуна Мечислав – правнук волхва Богомила и внук его дочери Лады и Никиты. Много волхвов и кудесников сопровождали Мечислава - сильна была в народе старая вера. Долго ждал Мечислав, наставляемый любимой бабушкой Ладой, всенародного возврата к вере прадедов. Готовил этот миг: тайными радениями в глухом лесу с верными сторонниками, молитвами к Богам – да вразумят они заблудших новгородцев, насильно крещёных, пасомых чернявыми хитроватыми сребролюбивыми греками. И дождался! Во многие последние годы не видели жители помощи от Христа: хозяйничали в русской земле половцы, разбившие объединённые силы русских: и грабили, и убивали, и насиловали. И природа стала недоброй к русичам: то дожди зальют пашню, то засуха всё сжигает. Зверя и рыбы стало мало. Торговля обложена огромными княжескими пошлинами. А попы вымогают свой налог – десятину. Житья не стало в Новеграде. Сразу все вспомнили старые времена и исконих русских Богов, дававших защиту от врага и всякое пропитание и обзаведение, покой и силу духа. Помогла очнуться и тайная преследуемая проповедь сохранившихся волхвов и мудрых старейшин. Изгнали новгородцы греческих попов, творящих насилие, вместе с митрополитом сыном Акима(Анастаса) корсунянина, а потом и церкви хотели сжечь. Ненадолго возрадовались новгородцы. Княжеская власть всегда не любила самовластия веча. Выступила она в защиту попов, укрощая новгородскую вольность железом. «Живота своего не пожалеем в защиту наших Богов!» - призывал новгородцев на вече Мечислав. Погиб он во главе своей паствы. Погиб как воин в бою, повторив подвиг прадеда волхва Богомила. Не одну сотню лет бунтовали русские люди, защищая и призывая в помощь Рода и Перуна, Велеса и Макошь, Ладу и Даждьбога, борясь с навязываемым им христианством, но очень выгоден был властвующим людям призывающий к всепрощению Христос. Оскорбились древние Боги и стали покидать Русь.
Рубрика произведения: Исторический роман
©Владимир Вылегжанин 12.01.2012
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |