Два дня прошли в ненасытимой истоме. Видели они только друг друга, и, насытившись спознаванием, ласками и поцелуями, истово молились Макоши – Богине судьбы, прося у неё длительного счастья, молились Перуну, надеясь на его защиту, обращались к Ладе – Богине любви с благодарностью, поминали и Велеса – Бога охоты и богатства. Любили друг друга при свете солнца и свете луны, не смущаясь их взорами, будто равные Богам. На третий день почувствовали они сильный голод, и Никита стал разжигать печь, ощипывать глухаря, пролежавшего два дня в погребе, а Лада чистила рыбу, облизывая синяки на губах. И будто сразу вернулись к реальности.
- Если отец не приедет за мной через три дня, мы поедем в город, - сказала Лада, - Ты ему не показывайся, я ему всё про тебя объясню. Он, конечно, помнит тебя отроком, но, узнав, что приехал с киевлянами, может сгоряча убить тебя. И закопай свою рясу в болотине.
- Хорошо, - кивнул Никита.
Тайные волхования Перуну совершал Богомил на дальних лесных полянах. За ним охотились как за зверем слуги и воины Исаака и Добрыни. Ночевал он у верных старым Богам людей, спал в полглаза. Много раз ночью приходили за ним по навету стражники, но вовремя будили его, не смыкавшие глаз дозорные, и удавалось ему незаметно уйти в другой дом и спастись. Вещая душа его дочери не зря чувствовала смертельную тревогу за отца. Богомил тоже не бездействовал. Поставил он доверенных людей следить за Исааком. И угадал. Донесли ему, что вышел Исаак из дворца без охраны в старом кафтане и направился в сторону южных ворот. Хоронился в это время Богомил в пригородном доме. Вскочил он на коня и понёсся вдоль городской стены, рискуя встретиться со стражниками. Но смелому везёт. Доскакал он до южных ворот и увидел вдали на дороге одинокую фигуру. Поехал, не торопясь, за этим человеком. Вскоре Исаак свернул с дороги на зарастающую тропу. Она вела к избе Бобыля. Богомил поворотил коня в кривую прогалину, и там привязал его, позаботившись, чтоб он не был виден с дороги. Дальше он преследовал Исаака, прячась за придорожными кустами.
Бобыля привели из похода на мерю новгородские ушкуйники. Продали его слугой в княжеский дворец. Но выкупа от его родственников не дождались, и пришлось отпустить его на свободу. Бобыль не ушёл в родные края, а стал недалеко от города делать росчисти под пашню и рубить избу. Жил он в небольшой осиновой бане, а избу рубил из огромных сосновых брёвен. Денег у Бобыля было немного: он экономил на помощниках, и сам ворочал огромные брёвна. Подвёл он дом под крышу и слёг. Видимо, надорвался и сгорел за несколько дней. Мёртвого нашли его охотники и похоронили рядом с домом. В Новгороде ходили слухи, что Бобыль в ненастные дни выходит из могилы и громко стонет, сокрушаясь о своей судьбе. Дом без окон и дверей стоял несколько лет неприветливый, нахохленный, но стал рассыхаться, и дожди доканали его. Крыша провалилась, и огромные брёвна покрылись мхом и трухлявели всё сильнее. Баня же оказалась на редкость крепкой, и в ней иногда ночевали лихие люди. Оглядевшись по сторонам, Исаак открыл дверь бани. Оставив входную дверь открытой, он проверил, нет ли кого в самой бане. Убедившись в отсутствии людей в бане, ещё раз выглянул из двери, не подглядывает ли кто за ним снаружи. Богомил вжался в ствол смолистой ели. Вынув длинный широкий нож, Исаак подцепил им неширокую половую доску в углу предбанника. Заскрипел вытаскиваемый гвоздь, так что звук этот услышал Богомил. Он незаметно подошёл к двери и увидел Исаака, жадным горящим взором здорового глаза разглядывающим драгоценные камни, вынимаемые им из сафьянового мешочка. У ног его стоял глиняный горшок, вынутый из тайника. Кроваво горели крупные рубины на ожерелье, ласкаемом руками Исаака. Богомил узнал камни: он купил их любимой жене в стране норманов хакана Гаральда. Воображая план мести убийце жены, он хотел быть холодным и жестоким судьёй и палачом, но в этот миг ненависть и гнев вспыхнули так остро, что он еле справился с порывом броситься на убийцу и задушить его руками. Сжав зубы, Богомил встал на пороге.
- Ты кто такой? Что тебе нужно? Я сейчас слуг позову! На помощь! – закричал Исаак, пряча сафьяновый мешочек в карман.
- Ты не берёшь с собой слуг, когда идёшь сюда любоваться награбленным тобой. Не надо обманывать перед смертью, - с омерзением глядя на Исаака, проговорил Богомил.
- Не надо смерти, - завизжал Исаак и, схватив лежавший на доске нож, бросился на Богомила. Тот перехватил его руку и, резко вывернув её, выбил нож. Исаак изловчился, вывернулся, укусив руку волхва. Тот ударил его своим огромным кулаком по голове, и Исаак обмяк. Придя в себя, он тут же стал, захлёбываясь, упрашивать Богомила не убивать его:
- Я дам тебе много денег, - молил Исаак.
- Ты дашь мне деньги, украденные тобой у меня и у других людей, - презрительно морщась, произнёс Богомил.
- Что я тебе сделал?! – взмолился Исаак
- Ты меня ещё не узнал?
- Я тебя первый раз вижу. Клянусь, - выкручиваясь из рук Богомила, визжал Исаак.
- А купца Богомила помнишь?
- Нет. Не помню. Ты обознался.
- Вынь камешки из кармана, - железным тоном приказал Богомил.
- Возьми их, - залебезил еврей.
- Вынимай!
Исаак вынул рубиновое ожерелье. Богомил взял его и прижал к губам.
- Я купил это ожерелье у одного татя, - затараторил Исаак, - Дорого купил. Возьми его, если оно твоё.
- Я знаю имя этого татя. Его зовут Исак. Это ты!
- Нет, я купил его, - снова вывернулся и бросился бежать Исаак.
Волхв догнал его и прижал к стене.
- Я не хотел убивать. Она испугала меня. Зачем было женщине драться за побрякушки. Она чуть не убила меня. Глаз мне повредила. У нее в руках была сабля. Я защищался и случайно попал ей по шее. Это было случайно. Я очень люблю камни, а у тебя их было много.
- За камни я бы, может, не убил тебя, а за Ольгу, жену мою, я уничтожу тебя.
- Это несправедливо. Это нечестно. Пусть боги рассудят, я не хотел её убивать. Дай мне мой нож и выходи на честный бой. Ты не веришь в помощь своих богов.
- С таким подлым татем мне срамно сражаться.
- Боишься, волхв Перуна. Боишься моего Бога.
- Ну что ж, пусть Боги рассудят, - потемнел лицом Богомил.
Он бросил Исааку его длинный нож и вытащил из ножен свой короткий меч. Меч волхва был такой же длины, как и нож, но чуть шире. Богомил вышел из помещения и приготовился к нападению Исаака. Тот вылетел из двери и азартно напал на Богомила. Отбив с десяток отчаянных наскоков противника, Богомил сам перешёл в наступление. Мощными ударами он стал теснить Исаака, отступающего к лесу. Приблизившись к лесу, Исаак метнулся к деревьям и попытался, петляя, убежать от волхва. Тот догнал его и ткнул мечом в спину, так что противник полетел носом в землю и выронил меч.
- Бери меч, сражайся! – крикнул Богомил.
- Не буду, - завозился на земле Исаак, словно пряча что-то за спину. Жрец наступал на него, подталкивая ему ногой его оружие. Исаак встал и демонстративно спрятал за спину правую руку, отказываясь брать свой меч. Богомил навис над ним, требуя сражаться. Они стояли рядом, и вдруг Исаак выкинул из-за спины свою руку, вооружённую узким кинжалом, пытаясь поразить сердце волхва. Богомил в последнее мгновение сумел парировать удар, и кинжал вошёл ниже сердца, задев ребро. Исаак успел схватить свой меч и напал на противника. Тот отразил его нападение, корчась от боли, вытащил из раны кинжал, несколько раз ударил мечом отчаянно защищавшегося противника, сделал ложный выпад и поразил злобную гадину прямо в сердце. Оторвав рукав рубашки, перевязал свою обильно кровоточившую рану. Привёл лошадь, вынул из седельного мешка кусок полотна. Отрубил острым мечом голову врага и положил её в мешок. Взгромоздился на лошадь и, объезжая город, поехал в сторону Ильмень – озера.
Глава 11
Они лежали рядом, не касаясь друг друга, изнеможённые, наблюдая, как багровый диск полной луны заплывает в окно, наполняя комнату серебристым туманом. Долгое молчание прервал Никита:
- О чём ты думаешь, милая?
- О том же, что и ты, любый. Луна будто говорит мне, что нам придётся расстаться. Когда приедет отец, спрячься на сеновале, а потом уходи в бор, где мы бруснику собирали. Я к тебе приду. Там обо всём условимся.
- Может, всё-таки рассказать ему о нас?
- Он нынче в запале боя, он очень вспыльчив, не надо торопиться. Он откажет тебе, и мы не соединимся навсегда. Когда мы с ним будем в безопасности, я выберу момент и всё ему расскажу.
- Знай, я буду искать тебя.
- Я тоже. Нас Боги связали навечно, - она нашла рукой его лицо, наклонилась над ним и стала мелкими нежными поцелуями осыпать его лицо, грудь и живот. Он тихо млел, наслаждаясь лаской, потом не выдержал, обнял её плечи, впился губами в её губы, ….
Они вышли из дома и сели на скамейку, сразу погрузившись в лунный туман, обнявшись, и увидели как знак судьбы движущуюся со стороны протоки конную фигуру.
- Отец! – прошептала Лада, - Уходи. Он нас не видит, - она пошла навстречу всаднику. Всадник остановил лошадь, всматриваясь в приближающегося человека.
- Лада, это ты? – задал он вопрос, сдерживая радость из-за неуверенности, созданной темнотой.
- Отец! Отец! Я так ждала тебя! – крикнула девушка и бросилась к всаднику. Богомил слез с коня и стоял, ожидая дочь. Лада крепко обняла отца, так что тот не удержался от лёгкого вскрика.
- Небольшая рана, - объяснил он.
- Пойдём в дом. Я посмотрю, - потянула его за руку Лада.
- Ты как мать, настоящий лекарь - поцеловал дочь Богомил. Он разнуздал коня, привязал его на длинную верёвку, чтоб он пасся на лужке, и пошёл за дочерью в дом. Никита, спрятавшись за дерево, из темноты наблюдал за встречей. Когда в окне засветилась лампа, он тяжело вздохнул и, ощупью выбирая дорогу, направился к прошлогоднему стожку сена на берегу озера.
Утром Никита уже был на брусничной поляне. Лада появилась, когда солнце стало подходить к зениту. Никита сначала не двинулся с места, когда она появилась, измученный ожиданием. Наконец не выдержал и побежал ей навстречу. Обнял её, крепко прижал к себе, потом отстранился, поглядел на девушку с невыразимой тоской. Она прильнула к нему и прошептала срывающимся голосом:
- Сегодня мы уезжаем. Опасность стала ещё больше. Отец казнил убийцу матери – Исака. И теперь его будут искать все киевские ратники.
- Куда вы едете?
- В Северскую землю. Там ещё сохраняется старая вера.
- Я еду за вами.
- Не надо. Тебя примут за соглядатая верные отцу люди и могут убить. И ногу тебе надо долечить. Отец собирается вернуться в Новгород, когда меня отвезёт. Через месяц или раньше. Тогда ищи его в городе, я ему всё расскажу. Он тебя найдёт.
- Я тётке буду помогать дом строить. Она в Неревском конце жила, недалеко от пристани.
- Знаем её. Прощай, любый мой, я отпросилась петли посмотреть. И поесть тебе принесла.
- Глухаря возьми, я утром снял одного.
- Нет, не надо. Дай, посмотрю на тебя. Запомню на всю разлуку.
Она нежно, пряча закипающие надрывные слёзы, глядела на юношу, впитывая в память его лицо, фигуру, все его начинающие мужать черты, его стать – всего целиком. Он почувствовал, как слеза накипает где-то внутри, обнял её крепко, с трудом оторвался от неё, схватился за ствол берёзы, удерживая себя от недостойной мужчины слабости. Лада подошла к нему, нашла губы и с болью поцеловала его. Отвернулась и пошла, не оглядываясь. Юноша сел на кочку и сидел, раздавливая в руках ягоды брусники, пока ладони не окрасились красным как кровь соком.
Хоронясь за деревьями и кустарниками, провожал Никита свою любу. С трудом сдерживался он, чтоб не обнаружить себя, но останавливала высокая строгая фигура Богомила, шагающего впереди с конём в поводу. Вот переправились они через протоку, и углубились в редкий лесочек за ней. Будто почувствовав его присутствие, последний раз обернулась и махнула рукой Лада, и стройная и милая фигура её исчезла за пушистой ёлью. Долго стоял Никита, словно надеясь на возвращение её силуэта. Нога сразу разболелась, а палку он бросил, и ему даже нравилось, что нога болит, отвлекая от грустных мыслей. Медленно брёл он к дому, и, когда увидел входную дверь, на мгновение остановился, ожидая, что дверь откроется и как всегда покажется Лада. После этого мгновенного и невозможного ожидания стало ещё горше, и неотвратимость одиночества охватила его.
Вечером Никита ходил на берег Ильменя и молил Богов не разлучать его надолго с его ладой. Обращался и к Перуну, и Даждьбогу, и Ладе с Лелей, и Макоши с одной просьбой - не погубить их любовь, вернуть их друг другу. Бессознательно он надеялся на чудо внезапного возвращения Лады, но чуда не происходило. Ложась спать, парень стал украдкой молиться. А вдруг Христос по доброте своей снизойдёт к его просьбе, но в ответ кричали ночные птицы и громко ухал филин.
Увёз Богомил Ладу к северянам, оставил её в доме у друга своего Вышеслава – жреца Перуна. Отдал ей драгоценности и деньги, а сам, стал собираться вернуться в Новгород, как обещал. С печалью в эти дни смотрел на дочь отец, и тогда поведала она ему о своей любви к бывшему послушнику и другу детства Никите. Потемнел лицом Богомил, готовый проклясть своё единственное дитя, но сдержался, умерил гнев свой. Стала объяснять ему дочь, что вернулся её избранник к старой вере и молился вместе с ней русским Богам, что попал он в монастырь ещё ребёнком, оставшись без отца и матери.
- Отец, найди его, мне без него жизни нет, скажи ему, где я живу, - умоляла Лада.
- Во имя памяти его отца и матери, с которыми я дружил, и если он с нами против христианских насильников, я скажу ему, где ты, - сменил гнев на милость Богомил. Лада поцеловала руку отца и обняла его, прижавшись к его груди как в детстве.
Через два дня провожала она отца. Перед отъездом Богомил и два молодых жреца, едущие с ним, при большом стечении народа принесли жертвы Перуну, прося у него помощи против киевских супостатов: Владимира князя – братоубийцы и дяди его клятво- преступника Добрыни. Обнял Богомил любимую дочь, расцеловал её крепко-крепко, попрощался с Вышеславом, поручил ему смотреть за Ладой как за собственной дочерью, и во избежание долгого прощания пустил рысью своего коня и скрылся вместе со спутниками из виду.
Только неделю смог выдержать Никита, оставшись один. Всё ему напоминало о Ладе. Ему снились сны, в которых он чувствовал её присутствие. Просыпаясь, он тянулся рукой, надеясь обнять любимую, но рука натыкалась на холодную подушку. Опухоль на ноге спала, остались только фиолетовые пятна, и он подолгу ходил по берегу озера, провожая солнце, обращая к нему немые просьбы. В хмурый дождливый день ему стало совсем невмоготу, и он, быстро собрав свои вещи, поплыл на лодке в Новгород. Приплыл он в город поздно вечером и, вытащив лодку недалеко от сгоревшего дома тётки, пошёл на пепелище. Дожди смыли пепел, полусгоревшие венцы дома были скинуты с фундамента. Немым укором торчала в небо печная труба. Рядом с остатками дома был сооружён шалаш.
- Есть кто здесь? – неожиданно задрожавшим голосом спросил Никита.
- Кого навьи принесли? – послышался недовольный голос из шалаша. Плетёная дверь отворилась, показалось лицо тётки Маруни.
- Тётя, это я к вам пришёл, Никита.
- Что, выгнали из монастыря?
- Я сам ушёл. Земля родная не приняла моего крещения.
- Эвон, как! А здесь все стали христианами. Если креста на груди нет, то в подвал посадят.
- А я свой выбросил.
- Крест нательный нынче вместо охранной грамоты. Где живёшь-то?
- Жил на Ильмень-озере, а сейчас встретиться хочу с волхвом – Богомилом.
- Соловья поймать хочешь?
- Какого соловья, тётушка?
- Жреца нашего Богомила- Соловья. Нешто клички его не знаешь?
- Я дочь его ищу. Ладу. Он её с Ильменя увёз. А я её ищу.
- Недалеко здесь копёшка сена стоит. Держи тулуп. Укроешься им. Утром поговорим, племянничек, - кинула ему тулуп тётка.
Утром Никита рассказал тётке всё, что с ним произошло с тех пор, как его увезли из Новгорода. Тётка даже прослезилась. Вообще, она уже отошла от того жуткого состояния, в котором находилась после пожара и смерти мужа. Так люди, близкие к помешательству от горя, бессознательно стремятся к другим людям, чтоб не уйти окончательно в безвозвратную сумасшедшую тоску. Но всё равно тётка Маруня была плоха.
- Тётушка, - спросил Никита, - А как же ты зимой будешь жить?
- Не знаю, племянничек. Пока лето, тепло - не страшно, а зиму не пережить. Да зачем мне жить? Для кого?
- Тётушка, давай дом построим снова. Я помогу, - горячо заговорил Никита, не выдержавший такого её настроения.
- Кто ж дом-то рубить будет?
- Я буду, я умею, я уже рубил конюшню и хлев. Лошадь нужна – брёвна вывозить.
- Лошадь есть, у соседа в конюшне стоит. Дак, я ему столько должна, что лошадь отдать придётся.
- Не отдавай, тётя Маруня.
- А тебе верить-то можно? Вон, смотрю, прихрамываешь.
- Можно. Рубить смогу, а нога, уж, проходит. Мне в лесу спокойней, поди, ищут меня.
- Чего есть-то будем, племянник. Я уж одну корову и лошадь продала.
- Сети у меня есть, петли на дичь поставлю.
Работать решили, не откладывая. Обмерили фундамент, привели лошадь, запряжённую в одну переднюю колёсную пару, и отправились выбирать делянку. Рядом с городом строевой лес был повырублен, только через полверсты пошли березняки с одинокими сосенками, но вскоре вошли в молодой сосновый бор со стройными соснами, какие и наказывала выбирать тётка Маруня. Никита работал с утра до ночи. Возил брёвна, ошкуривал их, вырубал в них пазы, но строительство дома, постав первого венца тётка Маруня определила только после новолуния. Так и сделали.
Работой Никита старался заглушить своё нетерпеливое желание снова встретиться с Ладой. Никаких сведений о ней он узнать не мог. Вскоре Никита оброс рыжей клочковатой бородой и не брил её. Тётка достала ему крестик, чтоб его не схватили стражники Добрыни, и выдавала его за нанятого на строительство дома работника. Из леса Никита иногда приносил пойманных в петли глухарей и зайцев. В небольших протоках между озерками он ставил сети, и рыбы хватало даже на продажу. Тётка Маруня ожила: ходила на рынок продавать рыбу и молоко, помогала набирать мох.
К началу осени, когда сруб был готов, и надо было разбирать его и закладывать в пазы мох, пришёл сосед по имени Щур, давний знакомый тётки Маруни и сказал ей, что соседи приговорили завтра устроить им помочи, и пусть она готовит назавтра большой обед. Назавтра пришли пятеро мужиков с жёнами и детьми, и работа закипела. Две семьи отправились рубить камыш, а все остальные разобрали сруб и стали споро собирать его, прокладывая между брёвнами мох. За два дня дружной весёлой работы поставили и сруб, и потолок из тонких сосновых брёвен, покрытых камышом. Стропила врезали в брёвна последнего венца на срубе и покрыли камышом. На пол принесли синеватой глины, разровняли её, смочив водой. Также камышом закрыли и фронтоны крыши. Много хлопот вызвала навеска двери. Петли и оковку двери взяли от старой двери. Железо, побывавшее в пожаре, сохранило прочность благодаря своей толщине. Дверь навешивали последней, когда уже наползали осенние сумерки. Скатерть постелили во дворе возле разожженного костра. Маруня весь вечер запекала рыбу, тушила дичь, раздобыла медовухи и мёда. Догадливые хозяйки принесли свои тарелки и ложки, и при свете костра все устроились вокруг скатерти со снедью.
- Дорогие мои соседи, спасители мои! – дрожащим голосом обратилась к сидящим тётка Маруня, - замёрзла бы я в эту зиму без вашей помощи. Жить мне не хотелось после смерти моего старика. Спасли вы меня своей добротой. Отхожу я, оживаю. Печку я завтра побелю и вычищу всё в избе, а пока не обессудьте – здесь принимаю.
- А домового, что не зовёшь в дом?
- Печка-то цела, дак, чай и не уходил. Да, я позову, позову. Домовой! Домовой! Приходи ко мне домой! – почти пропела Маруня. Все заулыбались.
- Прости, что поздно пришли на помочь, - остановил её Щур, - сама знаешь, надо было урожай собрать и ягод и грибов и мёда заготовить на зиму. Заплошали все нынче, как бы не умереть с голоду да холоду, думаешь. Времена тяжёлые. Но тебе ещё трудней было. Помощник у тебя хороший. Брёвна-то сыроваты у тебя – на следующий год заново надо будет мох подтыкать. Поможем. И ещё, Маруня: причелины на фасад я тебе вырежу со всеми знаками, чтоб от навий защититься, и конька на крышу тоже сделаю. А на печку я полушубок вывороченный тебе дам, чтоб Велес вам помогал и вернул бы прежнее богатство. Мы новгородские завсегда друг за друга стоять будем. Пусть живёт Господин Великий Новгород. Выпьем, други! – закончил Щур.
Зазвенели бокалы, заулыбались после крепкой медовухи усталые лица.
- Дай я тебе руку поцелую! – пошла тётка Маруня к Щуру, обходя гостей.
- Зачем руку, Маруня, давай так обнимемся. Я тебя помню молодой и красивой и певуньей первой, - убирая свою руку и обнимаясь с хозяйкой, говорил Щур. Все улыбались, женщины смахивали нечаянные слёзы. В свете костра колебались на светлых стенах избы огромные фигуры людей. Щуру принесли гусли, дружная компания сначала запела, а потом стала танцевать в присядку, с выкриками. Но усталость брала своё, дети стали засыпать, и у костра скоро остались Никита с тётушкой.
- Устал ты, племяш. Отдохни, развейся. Завтра праздник жертвоприношения Яше – Ящеру, что в воде живёт.
- Тётушка, я такого праздника не знаю.
- Это старый праздник. Он речной Бог. Ему курицу надо приносить в жертву. В реку её бросать. Я тебе дам завтра петушка. Гудошники на реку собираются, песни, пляски пойдут, а я стара, не дойду. Сходи, Никитушка, принеси жертву.
- Да я и песен не знаю и плясок. В монастыре за них наказывали. Схожу, раз просишь, тётя.
- Да завтра весь народ там будет. В церковь мало кто идёт. Попы за всё мзду берут в своих церквах. Понастроили их, а в них одни варяги из дружины и ходят, да киевские тиуны, а новгородцы на Перунов день – на Купалу все в лес, да на реку идут, игрища устраивают, песни поют, зимой колядуют всем городом. Весело! Баско! Попы злятся, а мы их не звали, - разразилась Маруня длинной речью, - Пойдёшь на реку, Никита. Не обиделся на меня за что-нибудь?
- Пойду, тётя. А попов я и сам не люблю.
Утром Никита, взяв петушка, пошёл на Волхов вместе с другими молодыми и старыми людьми. Молодёжь, выйдя за пределы города, запела песни. Какая-то девушка подмигнула Никите, поводя плечами, и залилась звонким смехом. Что-то в её лице напомнило юноше его любимую. Он остановился, праздновать уже не хотелось. Мешал только петух, зажатый в руке. Никита остановил пробегающего мимо мальчика и отдал ему петушка. Тот удивлённо посмотрел на него, но не нашёлся что сказать, и побежал дальше. Остановился, и кивнул несколько раз головой, благодаря Никиту. Тот удалялся от веселья.
Тётушка Маруня узнала через друзей о приезде Богомила. И Никита встретился с ним. Строго и внимательно вглядывался в него мудрый старик, так что Никита сначала чувствовал неловкость, а потом готов был обидеться на предполагаемого тестя, но тот вдруг улыбнулся ему светлой, не лишённой грусти улыбкой, и, положив на плечо юноши свою руку, сказал:
- Знал я отца твоего и мать. Достойные люди были. Похож ты на них. Рассказала мне Лада о вашей встрече, - снова впился взглядом в лицо Никиты Богомил, - Любишь ли ты её нынче?
- Люблю ещё больше. Даже во сне она ко мне приходит. Не могу без неё. Прошу у Вас руки вашей дочери, батюшка.
Мгновенная грусть на лице отца сменилась улыбкой. Он снова положил свою тяжёлую руку на плечо юноши и, глядя ему в глаза, ласково произнёс:
- Будьте счастливы. Пусть дети ваши будут красивыми и светлыми.
Дрогнули ресницы на его суровом лице, но снова улыбнулся Никите Богомил. Постоял, задумавшись, Богомил и, глядя своим пронизывающим взглядом, задал вопрос юноше:
- Крепок ли ты в вере отцов?
Со стыдом вспомнил Никита свою недавнюю молитву ко Христу о встрече с Ладой и, опустив глаза, произнёс:
- Не знаю.
- А кто создал русских людей?
- Род великий.
- А кто их защищает испокон века?
- Перун могучий.
- Готов помочь мне в схватке с христианскими супостатами?
- Готов.
- Клянись.
- Клянусь памятью отца и матери, клянусь землёй родной, клянусь хлебом и водой служить нашим Богам и людям нашим.
- Боги! – воздел руки жрец Богомил, - примите недавнего отступника! Да не уподобится он слабым в вере, да поддержите его и защитите от злых навий и чужих лживых богов.
Привёл Богомил Никиту в небольшой тайный хором, поставленный верными Перуну новгородцами на поляне в глухом лесу. И молились они и принесли жертву Богу каплями своей крови, сделав порезы на большом пальце левой руки. Стал Никита помогать Богомилу в проведении молений на глухой лесной поляне. Много раз Богомил ночевал в новосрубленном доме Маруни. Главнейшим же делом считал жрец общегородское моление в старом хороме на Перыни. «Тогда Бог покарает отступников и возьмёт верных в Ирий», - говорил Богомил. Не называл он времени собутки, выжидая только ему известного момента. Небо изливалось дождями, будто оплакивало кого-то. Но вот по ночам стало подмораживать, и дожди прекратились.
Назавтра объявил Богомил новгородцам тайно вечером идти на Перынь, а сам с четырьмя помощниками стал сооружать двенадцать костров по окружности Перыни и два костра в центре: один небольшой, а второй - с помостом, обложенным хворостом, и лестницей на помост. Никита был среди помощников. В конце дня поехал Богомил к тайному месту, где хранилась голова Исаака и отрубленные головы киевских дружинников, убитых в первые дни осады города. Дурно пахли разлагающиеся головы врагов, но превозмог отвращение жрец Перуна, приторочил мешки к седлу и вернулся на Перынь. Головы дружинников водрузили на шесты вокруг малого костра, а голову Исаака Богомил надел на шест рядом с большим костром. Мушиные личинки ползали по начинающему разлагаться мясу, и только яблоко подслеповатого глаза вывернулось вверх и удивлённо вперялось в небо. Поставили на прежнее место деревянное изваяние Перуна, выловленное из Волхова. Тогда махнул рукой Богомил – жрец Перуна зажигать костры на святилище и воздел руки к небу. И, будто услышав его мольбу, блеснула молния, загрохотало в осеннем небе. Упали на колени испуганные новгородцы, пришедшие на последнюю службу Перуну огненному. И было их немало.
- Встаньте! И стойте гордо! – призвал Богомил, будто с громом тягаясь громкостью. Могуч Бог наш, но милостив к верующим. Любит он гордых людей! Такими и были новгородцы всегда. Разве что не будут потом. Тогда и Перун от вас отвернётся. Берегите землю нашу и любите Богов наших: И Перуна, и Рода, и Макошь, и Велеса, и Ладу. Здесь святилище Перуна, но беда нависла над всеми русскими Богами. Силой их свергли, и варварского бога, отнимающего у нас силу, превращающего нас в рабов, чтоб легче было владеть нами, Иисуса распятого нам навеливают, чтоб исчезла непобедимая сила русичей, прославленная подвигами князя Святослава и его богатырей, чтоб стали мы как греки непостоянными и лживыми, трусливыми в бою и пугливыми в жизни.
Со стороны города начали взблёскивать кольчуги движущейся киевской дружины. Богомил увидел их и, тяжело вздохнув, показал рукой собравшимся на приближающуюся опасность:
- Не удастся нам сегодня почтить наших Богов общей трапезой. Видно, есть и среди новгородцев доносчики. Никита! Зажигай краду! – крикнул он своему помощнику.
- Спускайтесь, - позвал Никита волхва. Богомил отрицательно помотал головой.
- Зажигай и уходи! – грозным, исключающим возражения голосом приказал Богомил юноше. Никита двинулся поджигать факелом сучья в местах, удалённых от лестницы, оставляя выход для волхва. Богомил видел, что невооружённые горожане не смогут противостоять многочисленным дружинникам, и скомандовал своим громовым голосом:
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |