или похождения Лебедько 17 страница

«Как же этому споспешествовать?», - встрепенулся Владислав Евгеньевич, однако, Джафаров резко оборвал его: «Имейте терпение дослушать, ведь я к тому и веду. Не секрет, что именно мировоззрение передовых масс задаёт культурные, социальные и политические условия жизни. В наше время революции, направленные на переустройство общества, так, как они мыслились раньше, существенно ничего поменять не смогут. Дальше игр электората и власти в позиции Жертвы, Спасителя и Преследователя дело не пойдёт. Реальные же изменения возможны только на молекулярном уровне. Изменение мировоззрения с центрированного на нецентрированное необходимо у конкретных индивидов. До какого-то процента граждан это — штучная работа. И уже после достижения определённого процента, возможно превращение изменений в лавинообразный поток, изменяющий доминанту мировоззрения всего общества в целом. Но здесь мы сталкиваемся с ещё одним парадоксом: субъект, обладающий нецентрированным мировоззрением, уже, так сказать, свободный, не заинтересован ни в экспансии своего мировоззрения, ни в каких-либо революционных изменениях в обществе».

«Что же делать?», - не вытерпел Лебедько. На этот раз Джафаров не стал журить его, а спокойно продолжал: «Возможен вариант, когда созидателями нецентрированного мировоззрения будут субъекты, которые сами ещё являются центрированными, но, ежели можно так выразиться, продвинутыми, то есть такими, которые понимают необходимость нецентрированного мировоззрения и сами стремятся к нему. Таких именно странных субъектов мы и можем назвать Авантюристами. Именно они запустят в массовое сознание архетипические образы Тиля Уленшпигеля, Остапа Бендера и Заратустры, которые в свою очередь, и сокрушат систему ценностей и мораль, навязываемую Системой, или Матрицей. Вначале включается Заратустра, подвергающий тотальной критике и разоблачению современную мораль и самоё устройство Системы. Затем выходит на сцену образ Остапа Бендера, разжигающий жажду приключений и свободного перемещения между различными полярными ценностями и системами взглядов по хаотическим узорам ризомы. И, наконец, дух бунтарства Тиля Уленшпигеля, с помощью насмешки и иронии ко всем явлениям и процессам мира, окончательно подводит субъекта или группу субъектов к ниспровержению центра и распылению его в ризоме, а также обнажению иллюзорности ценностей и картины мира, преобладающих в современном обществе. Но, самое главное, Тиль обнажает и высмеивает иллюзию центра личности и самого «Я». Теперь вы видите, как тесно связаны Авантюризм и децентрация? По сути, отдельные фигуры авантюристов являются как бы фабриками, производящими субъектов с децентрированным мировоззрением. За десятилетия нашей работы мы произвели сотни тысяч субъектов с децентрированным мировоззрением и множество Авантюристов. В середине этого десятилетия ожидается превышение десятипроцентного уровня таких людей, по крайне мере, в нашей стране. Есть и отработанные технологии: в течение нескольких недель вас обучат всему, что необходимо».

«Вы предлагаете мне стать фабрикой по производству децентрированных субъектов?», - «Нет, для этой цели мы не стали бы с вами так тщательно нянчиться. Вы и так уже в своей деятельности и в своих писаниях отчасти этим и занимаетесь. Ваша задача будет иной — вы станете, ежели уже мы выражаемся подобными аллегориями, фабрикой по производству самих Авантюристов. Вот достойная задача. Возражения есть?»

«Возражений нет...», - обречённо рёк наш герой. В глубине души своей он смутно догадывался, что к чему-то подобному дело и велось. Он не был ни обрадован, ни восхищён масштабами задачи, которая вставала перед ним. Он просто понял, что цепочка случайностей замкнулась, и в этот миг Судьба таки нашла его. И не было в этом ни величия, ни исключительности, скорее, напротив, вступая в эту судьбу, наш герой ощутил даже некое, почти непосильное, бремя. Это бремя можно было бы назвать ещё и так: счастливейшее из проклятий.

Уже раскланиваясь, Муромцев и Джафаров проинструктировали Владислава Евгеньевича относительно того, где, когда и с кем он будет проходить необходимую подготовку в течение двух недель, а также заверили нашего героя, что для пущей убедительности ко всему вышесказанному, они будут хлопотать об его встрече с двумя крайне любопытными фигурами, столь высокопоставленными, что автор даже не решается назвать их имена до поры до времени. Отдельно Муромцев посулил ещё после этого и встречу со своей внучкой.

Поздним вечером, уже засыпая в гостинице, путешественник не без удивления отметил, что предложение стать одной из ключевых фигур на перекрёстках социально-исторических событий, которое ещё месяц назад привело бы его в восторг и изрядно потешило бы тщеславие, нынче воспринимается им как нечто занимательное, но в то же время достаточно рядовое: что-то типа предложения совершить ни к чему не обязывающую вечернюю прогулку по улицам Москвы. Может быть, его мировоззрение постепенно становилось децентрированным?! Что бы там ни было, а методология этих странных людей из Югорского переулка, положительно, работала, и работала в самые кратчайшие сроки.

Глава 11.

Большую часть июня, как то было обещано Муромцевым и Джафаровым, Лебедько проходил тщательнейший инструктаж у нескольких замечательных людей. Впрочем, автор не видит особого смысла в том, чтобы в сей повести погружаться в описание каких-то практических и методических навыков, пусть даже и крайне интересных и оригинальных. В своё время автор планирует озаботиться написанием специальных текстов на сию мудрёную тему, предназначенных тем, кто вослед за Владиславом Евгеньевичем решит заняться самой что ни есть практической деятельностью по решению благой задачи, кою мы, выражаясь жаргонно, назовём «расшатывание Системы». Следует, наверное, лишь заметить, что к концу обучения наш герой уже не испытывал сколько-нибудь серьёзных колебаний в том, чтобы примкнуть к движению, порождённому ещё тридцать лет назад в недрах Югорского переулка.

Помнишь ли ты, читатель, как в предисловии автор, с замиранием сердца повторял и повторял один и тот же заветный вопрос: «Русь! Чего же ты хочешь от меня? Дай ответ!»? И что же ты думаешь, подведя своего героя к служению цели, которая на данный момент кажется актуальнейшей не только что для России, но и для всего мира, автор получил ответ? Отнюдь! Временами, описывая то один, то другой эпизод из похождений Лебедько, автору казалось, что вот-вот и услышит он таинственный ответ земли русской, познает ту могучую силу, что поправила его на написание этой повести. Множество раз заветный смысл, казалось, готов был раскрыться, подобно бутону диковинного и прекраснейшего цветка... Увы, изначальный вопрос так и остаётся без ответа по сей день, побуждая писать продолжение повести там, где её, казалось, можно было бы уже завершить. Герой наш уже не какой-нибудь шалтай-болтай, он, постепенно обретая сознание своей сопричастности миру и творящейся в нём несправедливости, стоит крепко на рискованном, сложном, тернистом, но благородном пути, который, к тому же, как говаривал один старый и очень мудрый индеец, стал для него «путём с сердцем».

Ясно, как день, что лишь очень и очень немногие согласятся с автором в определении сего пути как благородного. Многие будут даже упорствовать в том, что это, напротив, весьма скользкая дорожка, ведущая чёрт знает куда. Иные будут стоять на мнении, что наш Лебедько и вовсе стал кощунником и совершенно конченным мерзавцем, особливо затесавшись под конец в положительно сомнительную компанию. Не будем вступать в спор с ревнителями всякого рода стабильности, традиционализма и консерватизма, и просто с людьми, исповедующими так называемый здравый смысл, ценящих сомнительную логику превыше интуиции, чувства и иррационального импульса. Автор решительно уверен в том, что созидание, равно как и разрушение, суть части одного и того же процесса, зовущегося жизнетворчеством, а посему важно не то, стал ли наш герой «созидателем» или «разрушителем», сколько то, что он обнаружил в этом именно своё призвание. А авантюрность сего призвания — гарантия того, что мало-помалу такой мощнейший фактор, как риск, отшелушит все и всяческие желания Другого (о чём мы не раз толковали), и приведёт его к обнажённой драме его собственного Желания. Это ли не высший удел человеческий? Здесь читатель может, конечно, пуститься в непримиримый и яростный спор, однако, автор решительно не намерен с кем-либо на сей счёт спорить, а потому предоставляет читателю свободу спорить с самим собой или же с другими читателями.

Наша история, покамест, продолжается, и автор считает своим долгом поведать ещё о нескольких примечательных встречах, уготованных Владиславу Евгеньевичу главными фигурами «Югорского кружка». Встречах с людьми, в которых обыватель ни за что бы не раскусил вольнодумцев и носителей того самого децентрированного мировоззрения, о котором толковал Джафаров, благо люди эти славились как раз таки своею твердолобой консервативной позицией. Впрочем, для проницательного читателя понятно, что консервативная позиция являлась лишь маской, которой до поры до времени этим людям необходимо было тщательно прикрываться. Как бы там ни было, но даже для самого Лебедька шокирующе прозвучало предложение Муромцева поехать в Пресненский район столицы, где между станциями метро «Краснопресненская» и «Баррикадная», располагается один из православных храмов, настоятель которого, отец Иннокентий Райкин, фигура в православном мире чрезвычайно влиятельная и одиозная, чуть ли не ежедневно мелькающая на телевизионных экранах и источающая от имени Церкви инициативы, буквально гротесковые по своей нелепости. Именно с отцом Райкиным и предстояло встретиться Владиславу Евгеньевичу.

Дело было поздним вечером, посетителей в храме почти не было. Батюшка встретил нашего героя возле иконы Николая Угодника, как и было заранее договорено. Отец Иннокентий приходился путешественнику почти ровесником. Не церемонясь, он предложил гостю пройти на алтарь, где их беседа, по его словам, могла бы течь спокойно и непринуждённо, к тому же, что называется, без лишних глаз и ушей. Владислав Евгеньевич, хоть и считал себя противником церковных догм, но, услышав подобное предложение, буквально остолбенел: «Как же это! Вы же сами в одной из своих недавних речей изволили высказаться в таком роде, что, дескать, мирянин, вступивший на амвон, ведущий в свою очередь к священнейшему месту в храме — алтарю, совершает, тем самым, более тяжкое преступление, нежели убийство». Райкин, ничуть не смутившись, отвечал: «Говорил, да и ещё буду говорить, но говорил я сие для толпы, к тому же руководствуясь весьма неоднозначными мотивами. Но вы-то не толпа, а конкретный человек, которого, к тому же, мне вполне определённым образом рекомендовали. Почему бы нам с вами и не нарушить некоторые условности, когда это никто не видит? Ведь условности для того и создаются, чтобы их время от времени нарушать. А? Нет?», - батюшка, казалось, был крайне доволен собственным удалым свободомыслием. Лебедько изумился пуще прежнего: «Может быть, вы, святой отец, ещё и атеист?» Физиономия Райкина приняла серьёзный оттенок: «А вы что, можете на полном серьёзе назвать кого-нибудь верующим или атеистом? Вы сами как себя определяете?»

Наш герой помедлил, соображая, затем изрёк: «Положительно, не могу назвать себя ни верующим, ни атеистом. Я, пожалуй, вольнодумец. Догматы христианской веры, в большинстве своём, мне попросту противны, однако же, и многие материалистические утверждения — тоже. Мир для меня является абсолютной Тайной, о которой рассудок человеческий, на мой взгляд, решительно не смеет выносить хоть сколько-нибудь однозначных вердиктов», - «То-то же», - улыбнулся поп: «Так пойдёмте же на сей предмет и посудачим». Владислав Евгеньевич, однако, заподозрил в предложении священника некий подвох, вообразив, что, чуть только он взойдёт на амвон, так тут его немедля и повяжут, аки девушек из печально прославившейся группы Pussy Riot, и на алтарь идти решительно отказался. «Что же», - усмехнулся поп: «Давайте, будем считать, будто бы я своим предложением проверял вас на склонность к кощунству. Раз уж вы сие испытание прошли, то поговорим во дворике, на скамейке».

Райкин двинулся к выходу из храма, а Лебедько, уже без колебаний последовал вослед за ним. Спутники присели на уютную скамейку неподалёку от церкви, приготовляясь к беседе. Владислав Евгеньевич, признаться, был сбит с панталыку таким приёмом. В голове его вертелась мысль, что он, дескать, был на волоске от тюремного заключения. Церковные правила были для нашего героя темны, как ночной лес. И если бы не недавний скандал, разразившийся вокруг упоминавшейся уже выше панк-группы Pussy Riot, статьи о котором заполонили буквально весь Интернет, он так бы до сих пор и не знал значения таких мудрёных слов, как «амвон» или «алтарь». Естественно, он считал, что психологу невозможно в своей работе обойтись без всестороннего изучения таких предметов, как философия, культурология и религиоведение, а потому в своё время внимательно прочитал и Ветхий и Новый Заветы. Однако, в церковных ритуалах был он совершенный профан.

Здесь уместно вспомнить два случая столкновения нашего героя со служителями культа. Первый произошёл в 1996 году. Обстоятельства жизни Лебедька сложились так, что в ту пору он испытал серьёзный душевный кризис. Это было связано с первыми разочарованиями в психологии, в которой наш герой ещё тогда стал прозревать реакционные тенденции, а также, с некоторыми событиями в личной жизни. Дошло до того, что несколько недель он не мог не то что работать, но даже есть и спать — столь сильно было столкновение противоречивых чувств, вызвавших сильнейшую душевную боль. Кто-то из знакомых посоветовал сходить в церковь и исповедоваться, мол, после этого наверняка станет легче. Не видя на тот момент других средств, Владислав Евгеньевич решил последовать совету, хотя и был не крещён. Придя поутру в ближайший храм, он встал в конец длинной очереди кающихся. Спустя несколько времени подошёл его черёд. Батюшка, на вид его ровесник, гневно сверкал очами. Исполненный душевной боли, Лебедько направил её в уши божьего наместника: «Вразумите, батюшка, потерял духовные ориентиры и опоры. Запутался, душа болит, и не имею никаких сил, дабы понять, что делать». На сей поток душевных излияний, молодой поп отвечал скороговоркою: «Что ты мне лапшу на уши вешаешь? Ты с правилами исповеди знаком? Тут надо не сопли размазывать, а отвечать по порядку — прелюбодействуешь или нет!» Ошарашенный подобным ответом, наш герой только-то и пролепетал: «О, это я, видимо, не по адресу», и, махнув рукой, пошёл прочь из храма. Случай этот, однако же, развлёк его, и даже помог, благодаря своей комичности, изыскать ресурс, дабы справиться с душевной болью.

Другой случай произошёл уже в 2002 году. В ту пору у нашего героя вот уже несколько лет был старший наставник, которого Лебедько почитал как Учителя жизни. В какой-то момент, однако, между ними произошёл ожесточённый спор, и, как следствие его — разрыв отношений. Владислав Евгеньевич болезненно переживал потерю Учителя, продолжая внутренне спорить с ним, и что-то доказывать. Подобные внутренние диалоги истощили Лебедька настолько, что он погрузился в депрессию. И вновь добрые люди рекомендовали сходить на исповедь. Наш герой отнекивался, вспоминая прошлый казус, и, в конце концов, рассказал о нём. На сей рассказ советчик отреагировал весьма бурно, и начал вновь увещевать нашего героя, что, мол, поп попу рознь, и, дескать, есть в N-ском храме некий пожилой и опытный священник, который уж, наверняка, поймёт страдания Владислава Евгеньевича должным образом. Отправился Лебедько в этот храм, разыскал там требуемого священника, который, действительно, оказался седобородым стариком, внушавшим некое доверие, отрекомендовался, что он, мол, от такого-то и такого. Священник охотно согласился выслушать его. Исповедь началась: «Святой отец, грех мой в том, что человека поставил я превыше бога». Поп понимающе закивал, чем вызвал дополнительное расположение, а затем спросил: «Женщину?» Владислав Евгеньевич, в порыве исповеди не обнаружив в этом вопросе подвоха, продолжал: «Нет, не женщину, мужчину...», - имея в виду, конечно же, Учителя. Поп же, услыхав сие, отпрянул назад, спешно перекрестился несколько раз и пробормотал: «Жениться вам надо!», после чего помахал кадилом и отправил горемыку восвояси. Лишь при выходе из храма до Лебедька дошёл комизм произошедшего диалога. С тех пор он дал себе зарок больше шагу не ступать в церковь.

Приведя сии примеры, автор положительно не имел в виду делать какие-то выводы, распространяющиеся на всё духовенство. Безусловно, среди священнослужителей встречаются люди глубокого ума и чувства, исполненные мудрости и понимания жизни. И то, что Владислав Евгеньевич попал к двум, мягко говоря, недалёким попам, ещё ни о чём не говорит. Но для него самого столкнуться именно с этой стороной Церкви оказалось весьма пользительно. Встреться он с действительно умудрённым старцем, в том возрасте, когда он был достаточно легковерен и неустойчив в духовных исканиях, он мог бы и попасть под прелесть христианского мировоззрения и, тем самым, лишиться возможности критически мыслить. Увы, со многими достойными людьми именно так и происходит, и они лишаются возможности увидеть в христианстве, помимо сомнительного душевного упокоения, реакционную социально-политическую структуру, скрепляющую Систему своим достаточно прочным клеем.

Однако, пора бы нам воротиться к собеседникам, оставленным нами на скамейке возле храма. Райкин, по случаю, припас бутылочку отменного «Кагора», так что вскоре беседа шла уже на всех парах. Священник говорил вдохновенно: «Посудите сами, в наше время практически невозможно найти ни истинно верующего человека, ни столь же истинного атеиста. Ведь в сознании обывателя бог, это нечто такое, о чём, как он считает, можно помыслить в обыкновенных человеческих категориях. И мы, естественно, его в этом поддерживаем, ибо так намного проще сделать из него послушный и легко управляемый винтик Системы. А ведь как обстоит дело по существу? По структуре и религия, и атеизм устроены одинаково. Традиционализм, как основа всех религий, зиждется на постулате о том, что «истина едина и единственна». С другой стороны, современность, с присущей ей постмодернистской доктриной, провозглашает, что единой истины нет, и вообще, истиной может быть всё, что угодно. И то, и другое — точки зрения, но очень важно понять, что для каждого человека выбор точки зрения крайне важен, ведь жизнь-то придётся строить согласно именно ей, а вот выбор-то точки зрения традиционалистской ли, или постмодернистской, при всей его кажущейся свободе, обусловлен, хотим мы того или нет, насилием. Насилием того или иного дискурса - для кого-то материалистического, для кого-то — христианского. Для каждого конкретного человека побеждает тот дискурс, к которому он, по ряду разных и сложных причин, попросту предрасположен. Однако, существуют люди, которые в состоянии изменять внутреннюю предрасположенность уже сознательно, то есть волевым путём выбирать точку зрения — традиционалистскую или постмодернистскую. И вот этот-то выбор, действительно, страшен, потому что ответственен. Ежели кто-то сподобится к нему подойти, то в этот момент он отчётливо столкнётся с тем, что человеческому разумению принципиально не дано знать — прав ли постмодернизм или права ли традиция. Вот здесь и возникает необходимость веры, будь то вера атеистическая или христианская, например. Веры, как свободного и ответственного волеизъявления. Согласитесь, что так веруют очень и очень немногие.

«Да, уж!», - Владислав Евгеньевич проникся мыслью Райкина - крыть, как говорится, было нечем. И тут он решился задать вопрос, который давно уже назрел в нём: «Вы тоже считаете, что человеческому разумению принципиально невозможно знать, как оно на самом деле?» Поп усмехнулся и разлил ещё по рюмке «Кагора»: «Безусловно! Вот, скажем, мы можем нередко услышать расхожий вопрос «верите ли вы в бога?». Помилуйте, но ведь почти никто не задумывается о том, что этот вопрос абсолютно некорректен. Ведь, ежели существует слово «бог», то что-то оно да обозначает! Какие-то же образы и ощущения оно у человека порождает, хотя бы и образ так называемого пустого места. Кстати, заметьте, что пустое место — это сложнейший образ. Короче, и у так называемого верующего, и у так называемого атеиста, слово «бог» неизбежно вызывает некие ассоциации. А, ассоциации, это то, что, несомненно, существует. Неважно, где - на небеси, под землёй или в воображении, но существует. Поэтому вопрос «есть ли бог?» совершенно бессмыслен. Безусловно, есть. Вопрос же по существу может звучать таким образом: «Что такое или кто такой бог?» И вот тут-то — самая большая ловушка, которую когда-то власть предержащие использовали очень и очень ловко. Ведь обыватель практически не отдаёт себе отчёта в том, что почти вся его жизнь проходит в регистре Воображаемого или Символического. А это значит, что любой бог, которого мы можем помыслить или представить, ни что иное, как наше же собственное творение, или творение других людей, которые нам его подсовывают, как набор картинок, ощущений, мыслей...».

«Многие спекулируют на том, что, дескать, наука не может объяснить сам акт Творения. И даже физическая теория Большого Взрыва не до конца удовлетворительна, так как сей взрыв мог произойти спонтанно, а мог - и по некой высшей воле. Верующие, например, решительно не принимают идею спонтанности», - рассуждал Лебедько. Райкин подхватил его мысль с полуслова: «Во-первых, какие они верующие? Это просто люди, которым в их картине мире обязательно необходима причина, а ещё более того — Отцовская фигура, на которую можно было бы спихнуть ответственность за какие-то правила и надежды на личное благополучие. Типичная инфантильная позиция. А, во-вторых, в рассуждениях о Творении обычно забывают о категориях трансцендентности[24] и имманентности[25]. Ежели существует некий трансцендентный источник, то что-либо говорить о нём совершенно бесполезно, именно по причине его трансцендентности, даже само предположение «если существует». Мы принципиально не можем трансцендентному придать какой-то образ, либо хоть как-то помыслить о нём, ибо трансцендентное - вне Символического и Воображаемого регистров нашего сознания. Ну, а ежели мы пытаемся придать ему какой-то образ или помыслить — то сей источник, как ни крути, уже становится творением человека, то есть набором картинок, звуков и ощущений».

«Что же такое настоящий верующий или атеист?». Священник несколько времени сидел молча, затем медленно и задумчиво произнёс: «Вопрос веры может быть решён тем самым актом чистой воли, о котором я уже говорил. Сей акт приводит к вере в наличие или отсутствие источника творения, но — при абсолютно вменяемом понимании негарантированности того, что этот выбор будет верным. И, ещё раз повторяю, что этот выбор страшен, так как сделавший его вынужден полностью подчинить свою судьбу и систему ценностей этому выбору. Это удел единиц. Подавляющее же большинство — не верующие и не атеисты, а просто суеверные люди с совершенной кашей в головах, не дошедшие до предельного понимания негарантированности волевого выбора».

«Вы-то сами такой выбор сделали?», - вопрошал Владислав Евгеньевич. «Естественно, нет, так же, как и вы, также, как и большинство людей в нашем мире. К тому же, я отнюдь не фанатик, каковым всячески пытаюсь себя выставить публично. Ведь, давайте рассудим, что значит сделать подобный выбор. Выбор в сторону современности, ну, или постмодернизма, влечёт за собой признание того, что единственной неоспоримой ценностью является человеческая жизнь. И своя, и любая другая конкретная. Выбор же в пользу традиционализма, а, стало быть, религии, влечёт за собой, напротив, признание того, что человеческая жизнь никакой ценности не имеет. А ценностью является лишь обожение, или спасение, или же, ежели хотите, просветление, как в экзотических случаях. И этот выбор полностью оправдывает и инквизицию, и религиозные войны, и разного рода священный джихад, не ставя жизнь человеческую ни в грош. Причём, и свою также. Способны вы на такое? Я — нет. Хотя и утверждаю на телевидении, будто предметы культа намного ценнее человеческой жизни. Но это, как вы, надеюсь, понимаете, просто поза для публики. Не могу я принять и выбор в пользу современности, ибо тогда я вынужден буду бесконечно ценить и свою жизнь, и жизнь любого другого человека. На сиё у меня сил пока не хватает. Теперь вы понимаете, сколь неимоверно сложен вопрос о вере и атеизме? Обе позиции — это подвиг, до которого подавляющее большинство человечества попросту не доросло. Но вот для того, чтобы понять эту сложность дорастают уже многие, и мы с вами, с разных, конечно, сторон, способствуем тому, чтобы количество и качество осознающих людей росло».

Воцарилась тишина. Было уже около полуночи, и Лебедько подумал, было, что пора уже раскланиваться. Вставши со скамейки, он поблагодарил священника за крайне любопытную беседу и направился к выходу из церковного дворика. Райкин догнал его у ворот и остановил для рукопожатия: «До следующих встреч! Не забывайте, что мы с вами по одну сторону баррикад!» И тут наш герой не удержался и задал ещё один вопрос: «Послушайте, вы человек прогрессивнейшего мышления, зачем же вы говорите и делаете какую-то совершенную ахинею?» Райкин ещё раз улыбнулся: «Совершенно верно! Именно — ахинею, я бы сказал даже — вопиющую ахинею. Что может быть более действенным, для того, чтобы отворотить людей от Церкви, и принудить их думать самостоятельно? А?».

Глава 12.

Следующим утром позвонил Муромцев: «Мне помнится, дорогой Владислав Евгеньевич, вы изъявляли намеренье встретиться с моей внучкой? Так вот, давеча она прилетела из Италии и сегодня вечером может предоставить в ваше распоряжение пару часов». Лебедько, завершив разговор, испытал странное чувство, в котором угадывалось очень много тихой и светлой печали. Вот уже недели две-три, как он понял роль и значение этой прекрасной девушки в его жизни. Да, судьба, действительно, влекла его на встречу к её пленительному и завораживающему образу, но отнюдь не как к предмету сексуального вожделения. Безусловно, Аня была чертовски красива и обаятельна и, вероятно, редкий мужчина смог бы устоять перед её чарами и, не поддаться искусительным мечтам о плотском наслаждении. Но, в какой-то момент, наш герой вдруг понял, что для него Аня Муромцева, которую он и видел-то всего несколько минут, была проекцией его собственной души, или же, если изъясняться литературным слогом, она явила собою для Владислава Евгеньевича то, чем была Беатриче для героя Данте, спускающегося в ад своей души, чтобы затем подняться к вершинам рая.

Лебедько ждал этой встречи с глубоким волнением. Но к этому волнению неприменима пушкинская метафора: «как ждёт любовник молодой минуты верного свиданья». Тут было что-то иное. Двери кабинета Муромцева открылись нашему герою сегодня вечером подобно вратам, ведущим в самое сердце непостижимой Тайны. Впрочем, возможно, драгоценнейший читатель, ты поймёшь из дальнейшего, что выражение, которое употребил автор - «в сердце непостижимой Тайны» - отнюдь не аллегория.

Дело обстояло, собственно, вот как: Муромцев сидел возле стола, на котором был расположен компьютер, и что-то писал. Кивнув гостю, он предложил ему расположиться в кресле и немного подождать. Трудно сказать, сколько длилось ожидание, три ли минуты, а то и все тридцать. Владислава Евгеньевича бросило в жар. В какой-то момент, то ли от волнения и жара, то ли ещё чёрт знает от чего, кабинет писателя вдруг показался нашему герою наполненным волшебной атмосферой. Появилось ощущение, что за окном не 21 век, а какая-то седая древность, а он, Лебедько, восседает в сказочных покоях некоего восточного волшебника. Вот-вот волшебник потрёт таинственный сосуд, из которого затем выскочит, сопровождаемый клубами разноцветного дыма, джин, готовый исполнить самые заветные мечты.

Вдруг в кабинете действительно послышался шорох. Ореховая дверь отворилась как бы сама собою, и в комнате явилась живая фигурка. Если бы в тёмной комнате вдруг вспыхнула прозрачная картина, освещённая сильно сзади лампами, она одна бы так не поразила внезапностью своего появления, как фигурка эта, представшая как бы затем, чтобы осветить комнату. С нею вместе, казалось, влетел солнечный луч, и тут же как будто рассмеялся нахмурившийся кабинет писателя. Владислав Евгеньевич в первую минуту не мог дать себе отчёта, что такое именно перед ним стояло, хотя, конечно, это была внучка Юрия Васильевича. Такого чистого, благородного очертания лица нельзя было отыскать нигде, кроме разве только на одних полотнах старых мастеров. Прямая и лёгкая, как стрелка, она как бы возвышалась над всеми своим ростом. Но это было обольщение. Она была вовсе не высокого роста. Происходило это от необыкновенно согласного соотношения между собою всех частей тела. Платье сидело на ней так, что казалось, искуснейшие швеи совещались между собой, как бы получше убрать её.

«Здравствуйте, Аня...», - только и смог вымолвить наш герой. Озорное чувство выразилось на лице девушки: «Здравствуйте-здравствуйте, профессор психологии! Вы, как я вижу, умеете держать слово. Ну что же, я готова говорить с вами». Тотчас она подбежала к Муромцеву и, положив руки ему на плечи, наклонилась и поцеловала старика в висок: «Дедушка, мы ведь можем побеседовать в твоём кабинете?» Юрий Васильевич выключил компьютер, поднялся и крепко обнял внучку: «Безусловно, Анюта», - направившись к выходу, Муромцев по пути подмигнул Лебедьку. Тот, в свою очередь, казалось, потерял дар речи. Собственно, он и не предполагал о чём-либо говорить с девушкой, кроме того, как выразить ей сердечную благодарность. Правда, она вряд ли поймёт, за что именно.

Покуда Владислав Евгеньевич лихорадочно соображал, с каких слов ему следует начать разговор, дело решилось само собой. То златокудрое чудо, что сидело сейчас напротив нашего героя, было отнюдь не обыкновенной смазливой девицей, а подлинной ведуньей, благо, с малолетства воспитывалась она в окружении совершенно необычном. Душа нашего героя была видна ей насквозь, и он сам вскоре имел все возможности в этом убедиться. Взявши тон доброй феи, девушка произнесла: «Полагаю, нам нет нужды пускаться в долгие объяснения. Вы пришли сюда, и этим доказали, что достойны погрузиться в тайные глубины своей души. Видите ли, ещё с детства во мне проснулась возможность быть проводницею в таких путешествиях. Через меня с вами будет беседовать Великая Богиня, имя которой я всё-таки вам пока не открою. Быть может, когда-нибудь догадаетесь сами. Только прошу вас, не воспринимайте это буквально. Это будет просто такая игра, в которую мы с вами окунёмся так, как если бы всё происходило на полном серьёзе. А то вы ещё, поди, решите, что я, положительно, спятила. Знаете эти строки из Бродского, из его «Письма к римскому другу»:

Дата добавления: 2015-09-28