или похождения Лебедько 12 страница

«Коротко опишем четыре типа так называемых «жизненных миров» и соответствующие им переживания. Первым выступает у нас «внешне легкий и внутренне простой жизненный мир». На сей стадии развития человек ещё не в состоянии сколько-нибудь дифференцировать содержание внешней и внутренней реальности, а посему внешнее кажется лёгким, а внутреннее — простым и не имеющим какой-либо структуры. Этому миру свойственна тяга к наиболее простому существованию, суть которого - стремление к сиюминутному удовлетворению любого желания, что можно обозначить метким выражением «вынь, да положь». И неважно, каковы будут последствия удовлетворения желания, да, и реально ли само это удовлетворение. Случись, вдруг, нереально - выйдет натуральная младенческая истерика. Тип переживания здесь — гедонистический, направленный на достижение положительных и избегание отрицательных эмоциональных состояний. Понятное дело, что осуществление гедонистического переживания подчиняется сиюминутным импульсам, не учитывающим внешних и внутренних зависимостей жизни».

Розова выключила запись и прокомментировала: «Он далее будет говорить о четырёх жизненных мирах и соответствующих им переживаниях, от простого к сложному. Естественно, каждому человеку присущи все четыре типа переживаний, однако, в разных пропорциях. Люди, в которых гедонистическое переживание преобладает, в наше время фактически обречены на вымирание, если они не получат толчок в направлении следующей ступени. Но, давайте, послушаем дальше», - Вероника Павловна кликнула мышкой и вновь раздался прежний голос. Вслушиваясь в него, Владиславу Евгеньевичу представилось, что говорить таким тоном может только очень самоуверенный и, пожалуй, даже самовлюблённый человек. «Да», - подумал Лебедько: «Чувствуется, что это в некотором роде туз!» Лектор, между тем, продолжал:

«Далее у нас идет «внешне трудный и внутренне простой жизненный мир». Легко понять, что здесь человек уже вынужден видеть разнообразие внешнего мира и множество преград в нём расставленных, мешающих осуществить то или иное желание. Но внутренний мир так и остаётся простым, человек о нём даже и не задумывается. На пути осуществления желаний он видит одни только препятствия — внешние. Каждый предмет осмысляется только с точки зрения его полезности или вредности. И человеку этого мира важно адекватно отражать уже внешнюю реальность, дабы сообразно ей строить свою деятельность. Принцип реальности становится для этого мира основным принципом. Здесь мы имеем так называемое реалистическое переживание. Это переживание исходит из того, что реальность непреодолима, борьба с ней бесполезна и, значит, нужно принять ее такой, какой она есть, покориться, смириться и внутри заданных ею границ и пределов добиться возможности хоть какого-то удовлетворения своих потребностей».

Хозяйке и здесь приспело вставить своё пояснение: «Типология сия была создана в 80-е годы 20-го века. Нынче же мы можем взглянуть на неё с высоты текущего момента и тогда мы узрим, что для людей с доминантой реалистического переживания, многообразие «двойных приказаний», исходящих из разных субкультур, совершенно непереносимо, а риск стать психотиками почти стопроцентный. Однако, чтобы этого избежать, единственный выход для них — полностью собрать себя внутри какой-нибудь отдельной субкультуры. А таких людей на данный момент большинство. И каждый из них склонен отстаивать ценности своей субкультуры, что называется, не на жизнь, а на смерть. Кстати говоря, люди этого типа часто встречаются в предельно тоталитарных субкультурах. Это всякого рода непримиримые националисты, экстремисты, религиозные или политические фанатики, или же, наоборот, наиболее упёртые атеисты, люди, отвергающие любую политику как нечто «грязное», здесь же мы найдём и одержимцев тем самым здравым смыслом, о котором я вам толковала в прошлый раз. Одним словом, люди, принуждённые ограничить себя рамками какой-нибудь узкой системы верований, и не только ограничить себя, но и защищать эту систему верований, а также пытаться всеми силами насаждать её другим», - «Дабы просто не сойти с ума, насколько я понял?», - «Совершенно верно», - Розова вновь потянулась к мышке. Лекция возобновилась:

«Итак, следующий мир, это «внутренне сложный и внешне легкий жизненный мир». В этом мире главный акт жизнедеятельности — это выбор. Каждый выбор здесь трагичен, поскольку решает дилемму между мотивами. Трагизм в том, что субъект стоит перед задачей, с одной стороны, жизненно важной, а с другой стороны, логически неразрешимой. Этот жизненный мир более высокоорганизованный, чем два предыдущие. Высший принцип сложного и легкого жизненного мира — ценность. Переживание, соответствующее данному жизненному миру — ценностное переживание. Превращения, происходящие в процессе ценностного переживания, радикально отличаются от тех, что наблюдаются в реалистическом и гедонистическом переживаниях. Здесь ставшие невозможными жизненное отношение или какая-то потребность не сохраняются в неизменном виде, как в гедонистическом переживании, и не изгоняются, как в реалистическом, а переосмысливаются и переоцениваются».

Тут уж встрял гость: «Верно ли я понял, что задача этого типа переживания — отыскание новой системы ценностей, которая придала бы бытию обновлённый смысл?», - «Пожалуй, вы достаточно точно изъяснились», - отвечала хозяйка: «Но не забывайте, что те, чья доминанта - «ценностное переживание», пребывают в очень сложной ситуации, в постоянном выборе. Сохраняя своё членство сразу в множестве субкультур, эти люди в своём безотчётном стремлении остаться на плаву и не свихнуться, массово ринулись сейчас в психологию и разного рода эзотерику, и там-то они встречаются с очень большой и серьёзной западнёй, потому что, если «двойные приказания» в области политических и социальных манипуляций ещё можно различить невооружённым взглядом, то в психологии и эзотеризме сделать это крайне сложно, поелику и та и другой генерируют на данный момент, с одной стороны наиболее жёсткие, а с другой, наименее явные «двойные приказания». Чуть позже я приведу примеры из этой области, а сейчас послушаем дальше», - и Вероника Павловна вновь запустила запись:

«И, наконец, четвертый «внутренне сложный и внешне трудный жизненный мир», для которого основой является активное созидание человеком самого себя, причем, не только в мыслях и образах, но и в практической деятельности. Здесь мы можем говорить о жизненном творчестве. Творчество и есть высший принцип данного типа жизненного мира. Основное качество, которое решительно отличает этот мир от предыдущих — это воля. Соответствующее этому миру переживание — творческое переживание. Задача этого переживания, кроме ценностной переоценки, — обеспечение возможности действовать, исходя из новой ценностной позиции, реализуя и утверждая ее, действовать в условиях, которые могут конкретно противоборствовать осуществлению этой позиции. Такое действие оказывается возможным только при достижении особого внутреннего состояния — готовности пожертвовать любым из своих мотивов. Предельная точка творческого переживания — состояние безусловной готовности к самопожертвованию, точнее, абсолютно очищенное от любых эгоистических фиксаций состояние, которое изнутри прорывает любую безвыходность и невозможность, ибо в нем получают смысл безрассудные, а на деле — единственно осмысленные в подобной ситуации действия и создается психологическая возможность подвига», - на сей возвышенной ноте запись завершилась.

«Позвольте полюбопытствовать», - Владислав Евгеньевич прервал звенящую тишину торжественной атмосферы, сотворённой пафосным окончанием лекции: «а что такое, по-вашему, подвиг, так сказать, в современном звучании этого слова?» Розова несколько времени думала, затем же изрекла следующую мысль: «В современной ситуации подвигом будет являться любое действие, которое споспешествует освобождению от чувства вины перед любым дискурсом в любой субкультуре. В пределе — разотождествление себя со всеми субкультурами, в кои мы оказались замешаны. Это очень сложная и, действительно, героическая работа. Сами посудите, ведь выход из всех субкультур грозит одиночеством и непонятостью... Но, с другой стороны, именно оно ведёт к обретению контакта с собственной сущностью. В конце концов, внешнее одиночество вполне преодолимо — можно, не испытывая вины, и не втягиваясь в ту или иную субкультуру, просто играть в видимость принадлежности к ней, не входя в неё с потрохами. А это уже авантюрная, приключенческая жилка, это путь современного номада», - «Что сие означает?», - «Номад — кочевник. Кочевник прошлого, это путешественник, не знающий осёдлости, и потому не привязанный ни к какой культуре, и везде чужой и одинокий, хоть и способный приспосабливаться к той культуре, где он временно осел, не продавая душу взамен на членство в ней. Номад же 21-го века не обязательно странствует по внешнему миру, тем более, что таковое странствие уже ни к чему не приведёт. Но он способен перемещаться между различными, зачастую противоречивыми системами ценностей, не будучи привязанным ни к одной из них, но уметь подстраиваться под ситуацию».

Глядя на хозяйку, наш герой подивился: подобно царице в день торжественного венчания своего, сияла она вся, и, казалось, будто бы лучи света исходили из лица её. Желая усилить сей эффект, Лебедько произнёс фразу, которая, по его мнению, должна была усугубить царящую в квартире атмосферу: «Мне кажется, что мир сейчас, действительно, настолько расколот, что любой поступок хоть в какой-то субкультуре будет почитаться как геройство, а, в то же время, в какой-то другой субкультуре его назовут подлостью или даже предательством. В этом мерещится мне ирония судьбы нашего времени. Продолжая мысль, я бы сказал, что не только ирония, но и перст этой самой судьбы, указующий на то, что нам, действительно, пора освобождаться от чувства вины перед любыми субкультурами, и перестать слушать кого-либо, кроме того, что древние называли Даймоном. Ведь вы помните, какой блистательный пример в этом отношении подал нам Сократ, отказавшись слушать товарищей, приготовлявших ему бегство от дурацкой и нелепой казни, и заявивший, что его Даймон велит ему всё же выпить яд? Несмотря на кажущуюся абсурдность согласия с несправедливой и нелепой казнью, Сократ тем самым, преподал всему человечеству урок, пойдя в разрез как раз таки со здравым смыслом своих сотоварищей».

Услыхав такие речи, Вероника Павловна просияла ещё пуще прежнего. На минуту создалось впечатление, будто она, подобно люстре, осветила всю свою маленькую квартиру, заполненную до того полумраком по причине задёрнутой шторы: «Вы всё более и более радуете меня, драгоценнейший Владислав Евгеньевич». Тут только она заметила, что солнце за окном уже склонилось к закату, а, стало быть, можно отодвигать штору. Покуда хозяйка выполняла сию несложную операцию, гость, воспользовавшийся перерывом в беседе, схватил какую-то огромную книгу, которая лежала рядом на табурете и давно уже привлекала его внимание, и принялся её рассматривать. Книга сия отличалась не только тем, что была издана в 1896 году, но и множеством мифологических картинок. Некоторые из них были весьма нескромными. Такого рода картинки нравятся холостякам средних лет, а иногда даже старикашкам, которые подзадоривают себя разного рода пряностями.

Признаться, наш герой устал уже от беседы. По типологии внутренних и внешних миров он совсем недавно отнёс бы себя к миру ценностному, для которого внутренние глубины были неисчерпаемы, в то время, как внешний мир являл собой нечто лёгкое и достаточно хорошо известное. В ходе же общения со всеми своими визави, Владиславу Евгеньевичу начала открываться вся сложность и даже тяжесть внешнего мира. Особенно в этом деле подсобила Вероника Павловна. Наш герой буквально не успевал переваривать информацию, от неё исходящую, открывающую ему всё новые и новые горизонты действительности. Поэтому даже перелистывание увесистой мифологической книги со знакомыми ему с детства сюжетами, как-то успокаивало его. Проницательная хозяйка, заметив утомление гостя, рекла: «Не извольте сомневаться, драгоценнейший, я вас вскоре отпущу, так как поведала вам почти всё, что поведать намеревалась. Осталось лишь несколько деталей, впрочем, весьма важных для общей картины», - «Да-да», - спохватился гость и отложил книгу: «Вы, помнится, обещали рассказать о «двойных приказаниях», коими потчуют нас современная психология и эзотеризм. Я, действительно, устал, однако, всё, что касаемо этого вопроса, выслушаю весьма охотно. Есть для всякого человека такие речи, которые ближе и родственнее ему других речей. Это я мог бы отнести ко всему, что касается критического переосмысления всякого рода психологии, ибо как многим я уже докладывал, сам я, хоть и являюсь психологом, и даже остепенённым званием профессора, но за всё то, что происходит нынче в этой области знаний, мне, признаться, стыдно».

Вероника Павловна обворожительно улыбнулась: «Всецело вас понимаю, а потому и надеюсь, что произнесённые мною речи окажутся для вас некой живительной влагой, что оросит иссохшуюся почву ваших прежних воззрений, и позволит взойти на ней росткам новых чудесных озарений. И, давайте-ка, для того, чтобы мозги немножко отдохнули, я вас чаем прежде угощу!» Гость положительно не мог протестовать против столь заманчивого предложения, и когда хозяйка ушла колдовать на кухню, веки его на минуту смежились, и в недолгую минуту пребывания в состоянии полудрёмы, внутренним взорам его предстал весьма странный персонаж: эпизодический, но тем не менее, ставший нарицательным, герой булгаковского «Собачьего сердца» Швондер в исполнении артиста Романа Карцева.

Открыв в изумлении глаза и очнувшись от дрёмы, Лебедько принялся соображать, зачем в сей момент явился ему этот образ, и что такое вообще - этот самый Швондер. Положим, в какой-то степени, его можно было бы назвать даже авантюристом, по крайней мере, человеком, который держит нос по ветру и чует, где можно ухватить некий куш. Не обязательно материальный, ведь для авантюриста важно увеличение, так сказать, градуса бытия. Владиславу Евгеньевичу очень по душе были авантюристы большого масштаба, типа Графа Калиостро, или, допустим, Остапа Бендера. На их фоне Швондер представляется совсем уж какой-то мелюзгой. Прозябал он до революции в низком накале событийности, а вот войдя в ячейку домоуправления, стал вдруг человеком, вокруг которого закрутилось уже достаточно много событий, то есть неким скачком он смог повысить уровень своей событийной плотности. Размышляя подобным образом, Лебедько оценил его живое качество: способность скакнуть на гребне перемен в более высокий градус бытия. Да, он достаточно груб, глуп и самодур. Конечно, то, что его играет Карцев, придаёт ему определённое обаяние, впрочем, как и всем мерзавцам, которых играли великие артисты.

Итак, Швондер, явившийся в мимолётном дремотном видении, вполне мог быть намёком на приближающийся дух приключения, дух авантюры, который начал затягивать нашего героя по мере узнавания всего того, о чём поведала ему Розова. Однако, в этой гипотезе не хватало какой-то полноты, да, и самый уровень Швондера как авантюриста, отнюдь невысок, настолько невысок, что сам Владислав Евгеньевич его по этой части, пожалуй, обскакал. Тут что-то другое. И, покуда образ управдома не успел ещё далеко убежать, Лебедько вновь закрывает глаза и тужится оживить его в своём воображении. Когда это удаётся, образу задаётся такой вопрос: «А нет ли у тебя какой-то изюминки? Не несёт ли твоё явление намёк на некий неожиданный ход?» Швондер ответствует: «От имени и по поручению жильцов нашего ЖЭКа я пришёл сказать тебе, что не надо париться! Ищи не занятые ниши, они всегда есть. Поиск незанятой ниши, вот в чём моя изюминка». Наш герой хотел, было, спросить, как это относится непосредственно к нему, но в этот самый момент в дверях явилась хозяйка с неизменным подносом, где, соседствуя с заварочным чайником и чашками, обустроилось ожерелье тарелок со всяческой подстрекающей снедью.

Автор, пожалуй, воздержится от живописания процесса поглощения принесённых хозяйкою яств, и позволит себе за то время, пока гость их улепётывает, высказать своё мнение относительно появления Швондера в воображении своего героя. И даже, написавши слово «герой», автор понимает, что ежели рассуждать начистоту, то следовало бы взять это слово в кавычки. В самом деле, что за герой Лебедько? Спас он кого? Облагодетельствовал? Совершил ратный подвиг? Явил собой хотя бы какие-то качества, достойные подражания, для воспитания грядущего поколения? Отнюдь! Проходимец и прохиндей средней руки, которому, разве что, несколько благоволит судьба, посылая встречи с людьми, щедро делящимися с ним своим богатым жизненным опытом и глубиной познаний. Такого не героем бы величать, а, скорее, анти-героем. В том смысле, что благоразумному читателю образ его поможет увидеть в себе различные несовершенства и начать с ними непримиримую борьбу. Автор полагает, что значительная часть читателей именно с этого ракурса Владислава Евгеньевича и воспринимает. Впрочем, не заведено пока в литературе называть действующее лицо анти-героем, даже если оно последний подлец и выжига. Посему, продолжая традицию, так и будем периодически называть Лебедько — наш герой. Написавши сей пассаж, автор спешит признаться, что, конечно, общей симпатии к Владиславу Евгеньевичу он не утратил, просто последний чем-то не угодил ему в последней главе. Чем же? И вот тут-то образ Швондера как раз кстати. Представший пред очами автора, Швондер в ответ на вопрос о том, чего же не хватает нашему герою, разведя руками, отвечает голосом Карцева: «Куражу маловато!» И всё становится на свои места.

Тем временем, покончив с трапезой, гость с хозяйкой вновь затевают беседу. Розова: «Вот, что я намеревалась поведать вам, драгоценнейший Владислав Евгеньевич, о «двойных приказаниях» в психологических и эзотерических субкультурах, в частности, в субкультурах с запашком так называемых гуманистической или нью-эйджевской заквасок. Социальные сети, типа Контакта и Фейсбука, пестрят разного рода цитатами, типа: «10 правил жизни от Паоло Коэльо», «5 правил Стива Джобса как стать успешным», «Как быть богатым и счастливым?», сюда же мы можем добавить многочисленные предписания о том, как быть мужественным мужчиной или женственной женщиной, и ещё множество подобной чуши. Однако, ежели всмотреться пристально, все эти благоглупости являются отнюдь не безобидными. Во-первых, потому что они предписывают определённые нормы поведения и жизни, не выполняя которые, ты чувствуешь себя виноватым, а далее включается в работу целая отрасль так называемых психологических услуг, как раз таки и спекулирующих на чувстве вины, создаваемом подобными установками. Всё это побуждает человека платить за всевозможные тренинги и консультации, то есть содержать тех, кто, по сути, и создаёт это самое чувство вины за несоответствие выдвигаемым идеалам, нормам и правилам».

«Ух, ты!»,- встрепенулся Лебедько: «А я же об этом догадывался!», - Вероника Павловна кивнула, продолжая свою речь: «А, во-вторых, они не безобидны, так как внутри самой психологической и эзотерической культуры существует множество противоречивых субкультур, причём противоречия эти в глаза не бросаются, а вот человек, бегая по тренингам и семинарам разных новомодных направлений, попадает в ситуацию не только жёсткого, неявного, зомбирующего дискурса, но ещё и множества «двойных приказаний», так что самые активные адепты уже становятся глубокими невротиками и даже психотиками, для других это пока ещё перспектива, так как, следуя предписаниям одних психолого-эзотерических систем, они тут же нарушают другие. Ведь мало, кто даёт себе труд осознать, что различные направления психологии опираются подчас на совершенно разные идеологические постулаты. То же касается и литературы этого направления. Современный читатель сметает всё без разбора и критического анализа, поверхностно считая, что всё это — об одном и том же, а на деле, становясь жертвой «двойных», «тройных» и «десятерных» приказаний. Дальнейшая схема уже оговорена: колоссальные силы, уходящие на подавление чувства вины, апатия и бездеятельность, маскируемая подчас лёгкими приступами эйфории, которая тоже никак не идёт впрок. В результате, человек оказывается полностью обезоружен и отдалён от того, чтобы занять сознательную гражданскую позицию и действовать в направлении творческого преобразования реальности».

Владислав Евгеньевич искренне подивился: «Однако же, живуч человек. При таких условиях неявного, но жёсткого воздействия, обложенный, что называется, со всех сторон, умудряется ещё как-то существовать. Понятное дело, что силы на то, чтобы нейтрализовать весь этот прессинг, уходят неимоверные. Что же, почтеннейшая Вероника Павловна, я мог бы сказать, что чувствительно благодарен вам за науку, однако, любые слова будут слишком скупыми, дабы передать ту благодарность, которую я испытываю к вам и к судьбе, пославшей мне встречу с вами!»

Хозяйка даже прослезилась, прощаясь с путешественником: «Помните, что задача перед каждым из нас стоит колоссальная — возвратить всю эту силу себе, ибо она нам, ой, как ещё пригодится. Ведь энергии, которую мы вкладываем, чтобы хоть как-то свести концы с концами, её очень-очень много, её хватило бы на то, чтобы реальные чудеса творить. По сути, у нас остаётся не так уж много вариантов: можно оставаться, пока хватает сил, в неком статус-кво, платя апатией, потерей интереса к жизни, тревожностью и виной, можно, в худшем случае, пытаться изо всех сил удерживать маску «окейности», а можно и встать на путь подвига, того, о котором мы говорили выше», - помедлив минуту: «Вас ждёт Москва! Отправляйтесь туда, не теряя времени и звоните Александру Геннадьевичу Губину. В добрый путь!»

Оснащённый такого рода напутствием и несколько ошеломлённый резким поворотом сюжета, наш герой провёл вечер, прогуливаясь по живописным окрестностям города Тулы средь лугов и дубрав, чувствуя, что вместе с пьянящим воздухом наступающего лета он вдыхает совершенно новый вызов, который бросает ему самая жизнь.

Глава 8

«...Москва, как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нём отозвалось...». Спору нет, отозвалось очень многое, однако же, увы, далеко не то, что во времена Пушкина, да, и не то, что, пожалуй, лет 20-30 назад. Миллионы сломанных судеб, обманутых надежд, пронзительной боли. Город олигархов и гастрабайтеров, город лжи и лицемерия, город, опрокидывающий душу, город масок и личин. Ежели прежде герой наш жаждал въехать туда победителем, снискав расположение сильных мира сего и насладиться дешёвой славой, да, может быть, ещё наудачу, каким-то невиданным способом вкусить запретный плод любви, то нынче всё решительно менялось. И самая любовь уже не казалась всамделишной, за поисками дешёвой славы стоял, всего-навсего, образ внутреннего эсэсовца, задабривать которого полученными на халяву «плюсиками» уже положительно не хотелось, да и те, кого ранее Владислав Евгеньевич почитал как сильных мира сего, представлялись сейчас кучкой одержимцев — наивных мечтателей о человеческом благе, напрочь оторванных от суровых реалий действительности. Казалось, что единственное, что может произвесть на Москву хоть какое-то впечатление — это деньги.

Ещё только выехав из Тулы, Лебедько почувствовал некоторое замешательство: первоначальный импульс, увлёкший его в путешествие, почти иссяк, неутешительные знания, открытые ему теми, с кем он встречался, породили ощущения отчаянья и безнадёжности, предстоящие встречи не внушали уже былого оптимизма. Въехав же в белокаменную, герой наш совершенно, можно сказать, потерялся, почувствовав бесприютность маленького человека в огромном людском муравейнике. Даже выходя из квартиры Розовой, путешественнику казалось, будто бы всё клонится к тому, дабы вышло из него что-то путное. Но и эта мысль лопнула, как мыльный пузырь в холодной, люциферианской атмосфере столицы.

Да, завтра уготована ему встреча с Александром Геннадьевичем Губиным, а на днях, быть может, и вовсе удастся войти в святая святых — дом Муромцева в Югорском переулке и даже не через полгода, как то было обещано Ане, а всего только через каких-то два месяца. Мечты сбываются, аки у героя голливудского фильма, впрочем, их осуществление нисколько уже не согревает душу.

Впрочем, как бы ни складывалось настроение, Владислав Евгеньевич был настроен встретиться с Губиным. А стало быть, по сложившейся уже традиции, следует дать читателю портрет последнего, нарисованный хотя бы несколькими штрихами, дабы заранее было ясно, что же это за птица. Судя по многочисленным видео и аудио материалам, а так же книгам, написанным Александром Геннадьевичем, кои наш герой дал себе труд проштудировать, и уж, конечно, по данным Википедии, это был ещё достаточно молодой человек, которому едва исполнилось пятьдесят лет, успевший, однако, уже прославиться на всю страну своими философическими, социологическими и политологическими трудами и взглядами. Это был оратор, уверенный в каждом своём слове, а слова произносил он весомо и смачно, будто и правда был он некий туз в колоде тех, кто стоит у руля российской общественной жизни. Справедливости ради, автор спешит отметить, что все места тузов, королей, дам и даже вальтов на сём поприще расхватать успели задолго до Губина те, кто были побойчее, да, попроворнее. Однако же, отказать Александру Геннадьевичу в известной доле харизмы мы никак не можем.

Родился он в семье генерала КГБ, и, застрявши, по-видимому, на определённой стадии развития эдипова комплекса, всю юность свою истратил на идеи вольнодумные, вступающие в непримиримое противоречие с авторитарной фигурой грозного отца.

Оное вольнодумство с ранних лет привело его в круг разного рода оккультистов, где он всегда норовил занять лидирующие позиции. Многие, знавшие его, поговаривали, что, дескать: «Юноша не глупый, но много забрал себе в голову». Впрочем, что бы там ни говорили, а опуститься до того, чтобы быть обыкновенным коптителем неба, Александр Геннадьевич никак не мог себе позволить. В один прекрасный день он был замечен кем следует и представлен компании Югорского переулка. И Закаулов, и Берков, и Муромцев, и Розова, и многие другие умилялись, глядя на подающего надежды молодого человека.

Ещё в конце 80-х годов Губин дал себе зарок ежедневно вставать засветло, затем, чтобы заняться сочинением, долженствовавшим объять всю Россию со всех точек — с гражданской, политической, религиозной, философической, разрешить затруднительные задачи и вопросы, заданные ей временем, и определить ясно великую её будущность. Однако, проницательный папаша почуял, было, недоброе и самым натуральным образом подписал ордер на обыск в собственной квартире, желая изобличить непокорного сына в его сомнительных занятиях и, тем самым, нагнав на него страху, пресечь их. В ходе обыска, проводимого опытными офицерами КГБ, у Губина младшего было изъято изрядное количество религиозной и оккультной литературы, а также черновики весьма сомнительного содержания. В довершение к сему, отец посадил сына под домашний арест на неопределённый срок. Из-под ареста юркому молодцу удалось бежать и укрываться долгое время на конспиративных квартирах своих сотоварищей, где он тут же, конечно, прослыл героем, поправшим семейные ценности во имя служения высокой идее.

После развала Советского Союза Александр Геннадьевич почувствовал за плечами простор и стал сходиться с разного рода легендарными личностями, сменивши за шесть-семь лет несколько раз свои политические и религиозные взгляды. И вот в начале нового тысячелетия он — уже достаточно заметная фигура в философских кругах, признанный эксперт в области политологии и социологии, организатор и идейный вдохновитель достаточно внушительного религиозно-политического движения. Однако, весь этот внешний антураж, как позже он признается нашему герою, Губин использовал для прикрытия глобальной идейной стратегии всех организаторов и питомцев Югорского переулка. Как читатель, вероятно, уже помнит, свела нашего героя с Александром Геннадьевичем Вероника Павловна Розова. Посредством её же Владиславу Евгеньевичу и была назначена встреча на другой же день после его приезда в Москву, в самом её центре, на улице Тверской в ресторане с масштабным названием «Евразия».

Войдя в ресторан минут за десять до назначенного времени, Лебедько вмиг обнаружил там Александра Геннадьевича, уже отдающего распоряжения официанту. Подойдя поближе и почтительно отрекомендовавшись, наш герой увидел, что, вопреки тому, каким он исполином смотрелся на видеозаписях, ростом сей человек был невелик, хотя телосложение имел коренастое и крепкое. Борода его, нестриженая, наверное, несколько лет, была, тем не менее, отменно ухожена, и чуть ли не блестела от обилия бриолина. Взявши покровительственный тон, Губин заявил, что он угощает гостя, а кроме пищи плотской, будет его готовить ещё и к большому приёму, который состоится на днях в доме Муромцева. Желаемая цель была буквально в двух шагах, но как автор уже успел поведать читателю, Владислав Евгеньевич не торопился, что называется, плясать от радости, ибо пребывал в настроении пониженном. Тут весьма кстати оказался внушительный графин водки, заказанный Губиным, так что Лебедько, не церемонясь, выкушал подряд несколько рюмок, что позволило ему, вопреки обычаю, вступить с Александром Геннадьевичем даже в некоторого рода спор. Сам же Губин видимо являлся достойным учеником Закаулова и, по крайней мере, внешне, каких-либо признаков опьянения не выказывал.

Разговор был начат без приуготовлений: «Я приведу вам довольно известную цитату из Владимира Ильича Ленина и, признаюсь, надеюсь на вашу искреннюю на нее реакцию, которая нужна мне, дабы составить мнение о вашей социальной зрелости. Итак, «люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями и обещаниями, разыскивать интересы тех или иных классов». Что скажете?», - «А я бы расширил эту мысль», - хорохорился начавший уже, было, хмелеть Лебедько: «Люди были и будут глупенькими жертвами обмана и самообмана, пока они не научатся критически мыслить и подвергать сомнению авторитетные мнения». Какой-то злой дух толкал его сделать что-нибудь поперёк Александру Геннадьевичу. Он на то наискивался с каким-то особым наслаждением и, признаться, хоть сколько-нибудь в том, да, успел.

Дата добавления: 2015-09-28