Свидание, ничуть не отличающееся от предыдущих: та же непроглядная мгла, то же тепло ее податливого тела, та же невероятная нежность, охватывающая его, стоит только прикоснуться к ней губами, руками, вдохнуть ее запах. Нежность, с которой юноша смирился и которой перестал сопротивляться. Нежность, все чаще и чаще прорывающаяся из глубины души за пределами комнаты для свиданий, стоило только вспомнить о проведенных с нею ночах. Нежность, никак не желалающая уступить здравому смыслу и исчезнуть, когда он понимал, что пора собираться и расходиться по комнатам, а рвалась раненой птицей наружу, подбадриваемая неким странным ощущением предательства самого себя. Но каждый раз Драко находил в себе силы не замечать, не чувствовать, не видеть. Отмахиваясь от пристающей к нему с разговорами Грейнджер, юноша поднимался и начинал собираться, зная, что она не выдержит и тоже начнет судорожно искать одежду, чтобы успеть уйти раньше его. Каждый раз Драко давал девушке этот шанс, отсиживаясь в темноте, пока не стихал шум ее шагов. Всегда, но не сегодня.
Сегодня, стоило ему переступить порог комнаты, как она тут же очутилась рядом, едва коснулась его губ и сразу же выскользнула из объятий. Он был слишком поражен, чтобы удержать ее. Поначалу он решил, что Грейнджер затеяла любовную игру, и даже воодушевился от этой мысли, потому что всю последнюю неделю она не проявляла инициативы, если речь не шла об утомляющих попытках начать беседу.
- Ну и куда ты делась? – поинтересовался Драко, стараясь, чтобы голос звучал не так холодно, как обычно.
Вместо ответа она вновь поцеловала его, незаметно подкравшись откуда-то слева. Он попытался обнять ее, но она вновь увернулась, схватила его за руку и увлекла в глубь комнаты. Напрасно Драко пытался притянуть ее к себе, прикоснуться к ней губами — девушка была начеку и каждый раз мягко отстраняла его, прежде чем он успевал ласками и поцелуями лишить ее силы воли. Она остановилась так внезапно, что он налетел на нее и, не удержавшись на ногах, повалил на пол.
- Не надо, — она упрямо выбралась из кольца его рук и села рядом. – Малфой, я не хочу сегодня.
Драко пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное про то, что с утра она так не думала, раз кинула пергамент в Чашу, после чего встал и направился к выходу. Далеко уйти он не успел, девушка вцепилась в рукав его мантии и настойчиво потянула на себя.
- Малфой… Хочешь ликера? – в конце фразы ее голос дрогнул. Гермиона поняла, что, видимо, никогда не сможет в разговорах с небезразличными ей людьми следовать составленному ранее плану. Из десятков тщательно продуманных фраз, она произнесла самую идиотскую.
- А есть повод? – Драко был ошеломлен и заинтригован. Когда он понял, что сегодня от секса придется отказаться, то решил, что Грейнджер в очередной раз заведет свою душеспасительную беседу и будет копаться в том, что происходит. Было бы чего обсуждать! Все ясно как день: они не пара и никогда не будут ею, чего бы на этот счет не думала Чаша. К слову, все эти байки о сути Чаши Грейнджер могла и выдумать. В конце концов, Драко ничего подобного в библиотеке Малфой-Мэнора не нашел, правда, он не очень-то и искал. Узнав, что Чаша собирает пару из тех, кто рискнул обратиться к ней, Драко сразу же начал искать достойное применение древнему артефакту. Впрочем, никто не жаловался, даже наоборот, благодаря его гениальной идее жизнь подростков в школе стала немного проще и в то же время интереснее. Для всех, кроме самого Малфоя, которого угораздило из всех девушек в школе столкнуться именно с гриффиндорской Мисс Я-Знаю-Все. Если бы не Чаша, Драко в жизни не обратил бы внимание на девушку. Нет, внимание-то он обратил бы, как, собственно, делал уже не раз, ведь Грейнджер была не просто раздражающей выскочкой с факультета Гриффиндор (хотя уже одно это достойно неприязни), она еще являлась грязнокровной подружкой ненавистного Поттера. И это стоило того, чтобы наблюдать за ней и, узнав ее уязвимые места, всячески издеваться. Но вот девушку, тем более ту девушку, которой он хотел бы обладать, Драко в Грейнджер не видел никогда. Или просто не хотел замечать. Зачем? Он же не Уизли и не Поттер… Интересно, а пить ликер она у Поттера научилась? Или это Уизли постарался? Драко настолько увлекся размышлениями, что едва сдержался, чтобы не задать интересующий его вопрос вслух.
Гермиона тем временем открыла бутылку.
- Просто захотелось. Держи, — прохладное стекло коснулось ладони Малфоя.
Он не стал отказываться и молча опустился на подушку рядом с девушкой.
- Откуда? – зачем-то спросил он. Не то чтобы ему было интересно, скорее он просто принял новые правила игры. За дверью комнаты его ждали одиночество и мучительные сны, в которых она будет рядом и ему не придется строить из себя бездушный айсберг. Эти сны так контрастировали с явью, что Драко всячески старался оттянуть время, когда все-таки придется ложиться спать. Если бы юноша только мог, он бы вообще не спал.
Но, увы, любые зелья, позволяющие оставаться в бодрствующем состоянии, помогут продержаться с ясной головой не больше трех дней. Затем все равно потребуется отдых, либо человек, рискнувший продолжить эксперимент по сопротивляемости сну, начнет бредить наяву. К тому же, эти зелья имеют сложный состав, а поэтому чрезвычайно дороги. И в школе волшебства и чародейства категорически запрещено их использовать. Поэтому Драко был вынужден каждый день погружаться в свои сладкие сны, выматывающие его не хуже кошмаров.
- Из Хогсмида, — Гермиона могла бы притвориться, что не поняла его вопрос или съязвить по поводу его ума, но злить Малфоя не входило в ее планы. Девушка была рада, что он не стал огрызаться, а сразу принял ее предложение и, кроме того, сам пытался начать разговор. Пусть о пустяках, пусть совершенно не о том, что ей хотелось бы обсудить. Главное, что они все-таки могли разговаривать.
- Не видел тебя там. Думал, что ты не ходила, — юноша откинулся на подушки. Ликер был тягучим и сладковатым, он приятно расслаблял и успокаивал.
- Я тоже тебя не видела.
Пауза затянулась, но молчание было комфортным. Девушка вытянулась рядом с юношей и, решившись, слегка облокотилась об его плечо. Он фыркнул, однако, возражать не стал. Отхлебывая ликер, они лежали, изредка обмениваясь парой ничего не значащих фраз.
– Мерлин, я и не знал, что в женской одежде такие бездонные карманы, — деланно изумился юноша, когда девушка извлекла очередную шоколадную лягушку. Он уже сбился со счета, какую именно. Да и какая, к дементорам, разница? Разве это важно, когда вдруг стало так просто и легко лежать рядом с ней, ничего не требуя, просто обнимая и разговаривая, потягивая «Радужный» ликер и заедая его шоколадом, смеясь над шутками и фыркая каждый раз, когда она увлеченно принималась рассуждать об учебе.
Юноша не помнил, когда смех сменился слезами. В какой-то момент он осознал, что его плечо насквозь промокло и девушка беззвучно плачет, уткнувшись в него. Драко пытался задавить в зародыше быстро нарастающую панику. Но на вопросы она не отвечала, а лишь вцепилась в его рубашку, прижалась всем телом и продолжала плакать, изредка всхлипывая, не реагируя на просьбы успокоиться.
Злость и нежность, бессилие и забота, непонимание и участие – такие несовместимые чувства. Юноша отдался им целиком, позволив взять верх над рассудком. Просто уже очень давно он нуждался в этом: обнять ее и гладить по голове, зарываясь носом в мягкие волосы; шептать, что все будет хорошо, обязательно будет, надо только подождать; уверять, что он всегда будет рядом, а потом целовать лоб, скулы, глаза, губы, плечи, руки – все, что только подвернется под ищущие тепла губы. Расцеловать ее всю, от макушки до пят. И спрятать от целого мира, обнять так, чтобы уже никогда она не смогла уйти, чтобы не хотела, даже не задумывалась над тем, хочется ли ей уйти. И в этой какофонии противоречащих чувств явно преобладало одно, от которого по телу побежали мурашки, – ему давно уже не было так хорошо, так спокойно. Словно только теперь за долгое-долгое время он сделал что-то правильное, верное и желанное. И с осознанием этого до него вдруг стал доходить еле слышный шепот девушки, почти бессвязный, бессмысленный…
- Малфой… какой же ты… я так устала… я так больше не могу… не хочу… как теперь… только не так… хочу быть с тобой… Мерлин… так хочу, чтобы как раньше… Малфой… как же с тобой сложно… как же невыносимо… без тебя… Малфой… — бормотания перемежались со всхлипами, хотя слез уже не было, но девушка никак не могла восстановить дыхание после долгого плача. Юноша, не переставая, гладил ее по голове, по плечам, по спине, целовал и убаюкивал. Сейчас ему было почти легко не думать, а просто делать, как хочется, как хотелось давно. Девушка затихла в его объятиях, и по мерному дыханию он решил, что она заснула.
- Мерлин… Грейнджер… — Драко прижался губами к ее виску, отчетливо понимая, что теперь точно не сможет ни отпустить ее, ни убежать сам. Да и не хотел он этого. Никогда не хотел, если уж быть до конца честным с собой. Он понимал, что махнуть на все рукой и встречаться с ней в открытую не решится. Но теперь он ни за что не сможет изображать из себя бесчувственного чурбана, оставаясь с ней наедине в темной комнате.
Девушка заворочалась и, подтянувшись, коснулась губами его щеки и вновь прильнула к нему.
- Уже поздно, наверное, — чуть охрипшим голосом проговорила Гермиона куда-то ему в плечо.
- Пора, — нехотя согласился юноша и, поднявшись, помог девушке встать.
Она порывисто обняла его, целуя на прощание, а затем, покачиваясь, направилась к выходу. Уже в дверях она обернулась и тихо, но уверено произнесла:
- До завтра.
- До завтра, — отозвался юноша, не в силах отвести взгляд от тонкой гибкой фигурки, которая нетвердым шагом удалялась от него. Он едва сдержался, чтобы не съязвить и не спросить, сможет ли она самостоятельно добраться до своей спальни. Но эту чудесную ночь не стоило омрачать взаимными перепалками и подчеркнутой вежливостью, которые непременно возникли бы, рискни он задать тот вопрос. Поэтому Драко лишь от всей души пожелал гриффиндорке счастливого пути и, лишь стих звук ее шагов, отправился в Подземелья.
Утро взорвалось головной болью. Любой, даже самый малейший шум отзывался диким гулом в голове. Пошевелиться было невозможно, тело ломило, словно Гермиона всю ночь таскала тяжести. Девушка лежала не шевелясь, моля Мерлина о том, чтобы соседки по комнате собрались тихо и быстро. Открывать глаза было страшно, Гермиона боялась, что ослепнет от яркого света, если на звук и движения реакция была столь болезненной. Дождавшись пока в комнате воцарится тишина, девушка нерешительно открыла сначала один, а затем и другой глаз. Вопреки ее ожиданиям мир не взорвался буйством красок. Гермиона медленно, морщась от гулких ударов в голове, села, но тут же снова упала на подушку, почувствовав головокружение. Мелькнула трусливая мысль о том, что больше никогда в жизни она не будет пить. Мысль тут же сменилась другой, более навязчивой: «Пить!». Казалось, что за глоток воды она готова отдать все на свете. Потянуться за палочкой и наколдовать живительную влагу было бы самым простым решением. Но тысячи молоточков, непрерывно стучащих в голове, мешали рассуждать здраво. Гермиона позволила себе еще пару минут малодушно проваляться на кровати, грезя о стакане воды, а затем поднялась и, невзирая на ужасное самочувствие, отправилась в ванну. Холодный душ заставил ее собраться и немного облегчил страдания.
Завтрак превратился в пытку. Десятки, сотни голосов сливались в монотонный гул и тесным обручем сжимали голову. Каждое движение по-прежнему отдавало пульсирующей болью. Гермиона подперла лоб рукой и медленно водила ложкой в тарелке с кашей. Есть совершенно не хотелось. Выпив три стакана тыквенного сока, девушка утолила жажду, но это не улучшило самочувствие. В принципе, она понимала, что ей еще много надо будет принести в жертву, чтобы наладить отношения с Малфоем. Однако гриффиндорка не была уверена, что вчерашняя встреча стоила таких страданий. Гермиона мало что помнила. Точнее, после того, как она обнаружила, что ее бутылка пуста наполовину, девушка ничего не помнила вовсе. И это немного пугало. Нет, вряд ли произошло нечто такое, чего она могла бы стыдиться, Гермиона знала, что они с Малфоем только разговаривали, но вот о чем память предательски молчала. То, что им удалось поговорить, было неким прогрессом, но почему-то хотелось знать подробности беседы, потому что, имея такие пробелы в памяти, на следующее свидание идти было страшно. Да и вообще было не понятно, состоится ли свидание или они вчера положили конец этим странным отношениям. И только парящая над чашкой руна говорила о том, что сегодня вечером они увидятся снова.
Целый день Драко исподтишка наблюдал за Грейнджер. Девушка явно страдала от похмелья. Сам юноша не считал, что выпил вчера лишнего, меньше чем по бутылке ликера, да на слизеринских вечеринках они за меньшее количество времени выпивают гораздо больше! Впрочем, слизеринцы уже давно взяли за правило покупать вместе с алкогольными напитками антипохмельное зелье. Поэтому максимум, сколько страдал Драко наутро после вечеринки, – это те несколько минут, пока не начинало действовать зелье. Малфой удивлялся, как светлую голову гриффиндорки миновала мысль о том, чтобы приобрести антипохмельное зелье? Ну хотя бы простое лекарство от головной боли она могла принять? Или это такой изощренный гриффиндорский мазохизм?
Грейнджер явно было очень плохо, с утра на нее смотреть было тошно, девушка была бледная, молчаливая и постоянно норовила уткнуться лбом во что-то холодное. К вечеру ее вроде отпустило. Драко вспомнил, как вчера удивлялся, кто из ее друзей успел пристрастить Грейнджер к алкоголю. Теперь было ясно, что пить девушка не умеет, а значит, подобными пробелами в ее образовании ему придется заняться самому. С этими мыслями Драко уменьшил бутылки со сливочным пивом и убрал их в карманы мантии. Пора было идти на встречу.
Драко вошел в комнату для свиданий и закрыл за собой дверь. Он замер на пороге, ожидая, что Грейнджер подойдет к нему или позовет, но в комнате было тихо, хотя он знал, что девушка уже ждала его.
- Привет, — произнес юноша, устав ждать ответа.
- Привет, — донесся ее тихий голос откуда-то справа.
Он пошел к ней, выставив вперед руку, пока не коснулся ее плеча. Опустившись на пол рядом с девушкой, он поинтересовался:
- Как ты?
- Уже лучше, спасибо.
Юноша ухмыльнулся, вспоминая, как она выглядела утром, и вложил ей в ладошку небольшой флакон.
- Что это? – поинтересовалась девушка.
- Антипохмельное зелье. Вообще-то я удивлен, что ты сама не додумалась до этого.
Девушка мысленно поругала себя за подобное упущение. Конечно, ее знакомство с алкогольными напитками ограничивалось парой глотков пива во время походов в Хогсмид, да бокалом шампанского по праздникам, но теоретически-то она представляла, что такое похмелье, следовательно, была просто обязана предугадать все последствия.
- Спасибо, но вроде уже поздновато его принимать, — девушка попыталась вернуть флакон юноше.
- Вообще-то сейчас его рановато принимать, но утром может пригодиться, — и прежде чем она успела что-то спросить или запротестовать, он вытащил бутылку сливочного пива, увеличил, открыл и протянул девушке. — Держи!
Она взяла бутылку не сразу. Первой мыслью было отказаться, а возможно и возмутиться, но это значило снова порвать ту тонкую нить понимания, заботы и доверия, что вновь протянулась между ними. Девушка вздохнула и взяла пиво.
- Только совсем немного, а не как вчера.
- А вчера разве было много? – весело поинтересовался юноша.
- Для меня чересчур. Я мало чего помню… после третьей бутылки, — девушка смутилась и, пытаясь скрыть смятение, сделала первый глоток.
- Никогда бы не подумал, что ты такая, — улыбнулся юноша.
- Какая?
- Маленькая. Наивная… Мерлин, совсем еще ребенок…
Его голос был наполнен такой нежностью, что девушка и не смогла бы возмутиться его заявлением. Сердце защемило от воспоминаний о тех вечерах, когда они вот так сидели рядом и говорили, он обнимал ее, звук его голоса ласкал слух и убаюкивал. Интересно, Драко сам знает, насколько иначе звучит его голос, каким волнующим и приятным становится, когда юноша не пытается подражать отцу или Снейпу, не старается казаться хуже и жестче, чем он есть на самом деле? Когда он такой милый и трогательный, то совершенно не верится, что он может быть совсем другим — надменным и самовлюбленным. Девушка улыбнулась своим мыслям и потянулась к юноше, спрятавшись в кольце его рук. Черт с ним! Напиться – значит напиться, лишь бы еще раз услышать, как он разговаривает с ней таким завораживающим голосом, чувствовать, как он обнимает, не пытаясь добиться большего. На душе стало так тепло…
Грейнджер давно уже ушла, а Драко так и сидел в темной комнате, прислонившись к стене. Сливочное пиво давно выветрилось, и это было плохо. Хотелось выпить еще, да чего угодно, хоть огневиски, чтобы только не думать, забыть произошедшее за последние месяцы. Но после Грейнджер, то убийственно логичной, то до невозможности непостоянной, даже огневиски не взяло бы. Не опьяняло, не отшибало напрочь мозги. Ничего, кроме нее. Она была куда лучше любого спиртного.
Драко всегда знал, когда сможет, а когда не сможет напиться. Сейчас точно не смог бы, может быть, потому что действительно хотел. Драко сам не заметил, как привык к гриффиндорке, как стал нуждаться в ней, словно она стала неотъемлемой частью его самого. И в то же время он не мог представить ее рядом. Просто рядом, не говоря уже о том, чтобы видеть ее, смотреть ей в глаза и спать с Грейнджер. Трахать Грейнджер. Даже эта мысль казалась какой-то фантастически нереальной. А уж признаться себе в том, что он не просто спал с гриффиндоркой, а (Мерлин, как невыносимо было даже просто думать об этом) занимался с ней любовью… Это было неправильно. Непоправимо.
Он знал это. Она знала это. Мерлин, он давно уже пересилил себя и назвал все вещи своими именами, и все равно это, словно кусочки от разных мозаик, так и не хотело собираться в единое целое. Потомок древнего рода и слизеринец в нем втолковывали, убеждали, что лучше обо всем забыть и применить к упрямо не желающей отступать гриффиндорке Обливиейт. А своенравный мальчишка, который с недавнего времени все чаще и чаще брал над ним верх, топал ногой и твердил: «Хочу!» И ради этого неправильного, иррационального «хочу» Драко готов был применить Обливиейт к себе, лишь бы выкинуть из головы все то, что вдалбливал ему отец: все принципы, правила и догматы, на которых основывалась жизнь Малфоев.
Желание напиться все крепло, как и понимание того, что все равно не получится, как и осознание того, что эти мысли уже никуда не исчезнут и забыть их не удастся.
Глава 7. Признаваясь и признавая
Бери меня сильным,
Веди меня, бей.
Укусом осиным,
Изысканным вкусом трагических фей
Развей меня по ветру,
Чтоб поровну было воды и огня.
Ищи меня по утру,
Заставь меня быть, образумь меня!
Атеизм начинается ночью, — ведь ночи созданы не для спящих.
То, что делает меня сильным, однажды подсунет мне ту,
Что лишит меня права быть первым, но, даже ради всех мне в рот смотрящих,
Я единственный в своем Аде, триединый в своем Аду.
Ведь, если резать, то — по живому,
Если плакать, то — по живому.
По маршруту по дождевому
До ноябрьских скользких ночей.
Я теряю приверженность к Богу,
Я теряю привязанность к дому.
Опровергни мою аксиому -
Докажи, что я снова ничей.
И веди меня дальше,
Бросай меня в жизнь.
Без гнева, без фальши
Разгневанно смейся, изящно фальшивь!
Души меня мороком,
Чтоб плавились воды и таял огонь,
Туши меня порохом,
Гашёною известью падай в ладонь…
Гр. «Зимовье зверей» — «Зимняя муха»
В гостиной Слизерина было душно и шумно — факультет праздновал победу над Хаффлпаффом. Игра не доставила каких-либо трудностей, победа предсказуемой, но в этом году было слишком мало поводов для вечеринки, и студенты цеплялись за любую возможность собраться вместе и забыть, что еще недавно в стенах векового замка шла война. Драко был героем вечера — ловец и капитан команды по квиддичу, его качали на руках, поздравляли, каждый тянулся своим кубком к его бокалу. Он вымученно улыбался, кивал в ответ и думал о том, как бы незаметно покинуть гостиную. Через полтора часа показного веселья ему это удалось. Захватив бутылку сливочного пива, Драко прокрался к выходу и скользнул в проем, открывшийся за отъехавшей в сторону картиной. Он не думал, куда ему идти, просто позволил ногам мерно шагать по бесконечным коридорам Хогвартса, пока не очутился в тупике на третьем этаже.
Драко сел на подоконник, прислонившись лбом к холодному стеклу. Ночь медленно укутывала землю мягким темным покрывалом. Вскоре юноша не мог разглядеть ничего, кроме своего неясного отражения. Непроглядная мгла за окном напомнила ему темноту комнаты для свиданий и его последнюю встречу с Грейнджер три дня назад. В тот раз он снова принес сливочное пиво, но гриффиндорка заявила, что это верный способ спиться, а она не за тем пришла. Драко обрадовался и потянулся к ней, но вскоре понял, что секс тоже не был причиной для встречи. Мерлин, скольких сил ему стоило не сорваться и отвечать на каждый ее вопрос поцелуями и нежными объятиями! Естественно, его терпение было вознаграждено. Воспоминаний о том, как девушка млела в его руках, приятным теплом растекались по телу, пока он не вспоминал о том, что она — Грейнджер. Это звучало как приговор. Было что-то неправильное в том, что слизеринец встречался с гриффиндоркой, чистокровный с грязнокровкой, Малфой с ненавистной подружкой чертова Поттера.
Драко не раз признавался себе, что из всей гриффиндорской троицы только Грейнджер была достойным соперником и в словесных пикировках, и в соревнованиях по успеваемости факультетов. Вот только в квиддиче она была полным профаном, а Поттер… Поттер, несомненно, был лучшим ловцом, как ни прискорбно, и сей факт отрицать Драко не мог, хотя в открытую никогда бы ни признался в этом.
Мерные шаги вторглись в удручающие размышления Драко. Изящные, крадущиеся шаги. Драко ни обернулся, ни двинулся – словом, ничем не показывал, что услышал чье-то приближение. Зачем? Забини подкрадывался вовсе не затем, чтобы появиться неожиданно. Просто эта кошачья походка такая же тщательно выпестованная особенность чернокожего слизеринца, как и манерная речь Малфоя. Шаги затихли где-то рядом, словно растворились в сумерках коридора. Забини забрался на подоконник с ногами, при этом стараясь не коснуться спиной запотевшего стекла.
- Ты пьян, — констатировал Драко, не поднимая глаз.
- Пьян, — мрачно согласился Забини. – Не без повода.
- Ну? – Драко сразу понял, что речь явно идет не о победе в сегодняшнем матче.
- Да, ерунда, в принципе. Решил еще раз с Чашей поиграть. В прошлый раз все классно было, ну и захотелось повторить. По дороге на Филча напоролся, отделался от него и понял, что опаздываю. Рванул к комнате и столкнулся с ней… Хаффлпафф… Представляешь, сама мисс Хаффлпафф! – последний слог Забини словно профыркал.
Драко не выдержал и рассмеялся, представив Забини в объятиях мисс Хаффлпафф – так они прозвали старосту шестого курса, пухлую и маленькую девушку с тоненьким тихим голосом, чья внешность и поведение как нельзя лучше олицетворяли самый спокойный факультет Хогвартса. Более гротескной пары, чем высокий чернокожий красавец слизеринец и маленькая вечно стесняющаяся хаффлпаффка было не найти.
- Ну ты и влип, — выдавил, отсмеявшись, Драко. — Пять шагов, придурок! Ты же сам придумал это чертово правило пяти шагов!
Эту лазейку Блейз нашел в конце осени, когда Чаша была вынесена за пределы слизеринской гостиной и требовалось найти место для свиданий, подходящее всем факультетам. Собственно, Забини и был тем, кто обнаружил заброшенную преподавательскую спальню. Вход в комнату располагался в середине п-образного коридора, что позволяло остановиться за углом и прислушаться, не идет ли кто с противоположной стороны. Девушки приходили с права, а парни попадали в комнату через левый коридор. Кроме того, Забини перевесил факелы таким образом, чтобы, заворачивая за угол, первые пять шагов человек проходил в темноте и лишь потом попадал в залитый светом коридор. Так у идущих на свидание были все возможности не столкнуться нос к носу и сохранить инкогнито.
- Говорю же, с Филчем брехался. Да еще и вечеринка эта… Я опаздывал, бежал, боялся, что она уйдет, не дождется. Ну и в результате…
- Хаффлпафф… — не унимался Драко.
- Ну тебя, — отмахнулся Забини и отхлебнул из бутылки. — Я к нему со своей бедой пришел, а ему лишь бы поржать! Топчешься по моим чувствам, Малфой!
Драко улыбался и отвечал в той же манере, подкалывая и подтрунивая, смеясь вместе с Блейзом. На душе было спокойно и хорошо. Юноша уже и забыл, что так бывает. Мерлин, как давно они не сидели вот так, неторопливо потягивая пиво, смеясь и шутя.
Гермиона всячески старалась избегать Джинни, которая была отнюдь не глупа, а потому уловила перемены в поведении подруги и сделала соответствующие выводы. Однако Гермиона совершенно не хотела обсуждать с Джинни свою личную жизнь. Гриффиндорке благополучно удавалось избегать общения тет-а-тет, но однажды удача изменила ей.
Гермиона поднялась в спальню за учебником по Трансфигурации. Она взяла с тумбочки книгу, пергамент и перья и уже собиралась спуститься в гостиную, чтобы заняться домашним заданием, как дверь в ванную открылась, выпуская Джинни. Гермиона кивнула подруге в знак приветствия и поспешила к выходу, но неожиданный вопрос остановил ее в дверях.
- Ты не едешь?
- Куда? – Гермиона резко обернулась.
- Вообще-то у Рона День рождения. МакГонагалл разрешила воспользоваться камином в ее кабинете, — Джинни говорила, не глядя на подругу, продолжая упаковывать вещи в рюкзак.
- Я не знала. Я уже отправила подарок совой, так что… Меня не приглашали, я не поеду.
- С каких это пор тебе нужно приглашение? – взорвалась Джинни, небрежно запихивая в рюкзак свитер.
Гермиона молчала. Сейчас все разумные доводы, все объяснения прозвучали бы впустую. Все, что касалось членов ее семьи, Джинни воспринимала близко к сердцу. Под действием эмоций она была не способна трезво мыслить. Следовало немного подождать, пока она успокоится, перегорит и сможет разумно оценить происходящее.
- Гермиона, кто он? – Джинни не стала юлить, а спросила прямо.
Именно этого Гермиона и боялась. Лгать подруге не хотелось, сам же вопрос был задан таким образом, что вывернуться, не соврав, не представлялось возможным. Девушка продолжала хранить молчание.
- Неужели он лучше Рона? – не прекращала атаку Джинни.
Был ли Драко лучше Рона? Гермиона не знала, потому что никогда не задумывалась над этим. Она просто была счастлива. Но теперь, когда Джинни озвучила этот вопрос, Гермиона призадумалась.
Когда она была влюблена в Рона, то часто мечтала. Закрывая глаза, представляла себе маленький уютный домик и детишек с огненно-рыжими волосами. Когда же Гермиона пыталась представить свою жизнь с Драко, перед глазами стояла темнота.
- Нет, — тихо проговорила она. — Нет, Джинни, он не лучше Рона.
- Но почему тогда ты бросила моего брата?
- Это было честно…
- Да кому нужна твоя честность? Кому от нее легче?
- Джинни…
- Ты самая большая эгоистка из всех, кого я знаю! Даже Малфою далеко до тебя! – и не желая продолжать разговор, Джинни подхватила рюкзак и выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью.
Гермиона устало опустилась на кровать. Трансфигурации придется подождать, потому как сейчас девушка была не в силах сконцентрироваться на чем-либо. На нее обрушились воспоминания трехдневной давности, когда она, уставшая и разомлевшая, нежилась в объятиях слизеринца. Он все твердил ей, что война ничего не изменила, черное осталось черным, а белое белым. Чистокровные отстаивали свои преимущества не менее яростно, чем раньше (разве что не столь открыто), все также ненавидя и презирая прочих волшебников, чья родословная была не столь идеальна. Работники Министерства по-прежнему использовали власть в своих корыстных интересах. Единства в обществе как не было, так и нет. Гермиона хотела возразить, поскольку от подобных заявлений Малфоя внутри нее бурлили ярость и возмущение, но противиться его доводам– означало закрыть глаза на очевидное и слепо верить лозунгам новой власти. А Драко гнул свою линию, убеждая, что победившее добро – это поворот на старую, утоптанную дорожку, разве что в новых туфлях. И Гермиона соглашалась с ним: действительно, мир не перевернулся с ног на голову, уничтожение Волдеморта не избавило магическое сообщество от проблем, победа в войне не принесла радости. Изменились люди, причем только те люди, по чьим судьбам прошлась война. Мир же остался прежним. И в этом старом мире новой Гермионе было неуютно. Лицемерие никогда не было ее второй натурой, а окружающие упорно не желали видеть в ней кого-то еще, кроме прежней девочки-отличницы. Только Гарри и, как ни странно, Драко принимали ее такой, какой она была на самом деле. Думать о Малфое не как о досаждающей неприятности было, по меньшей мере, странно. Делить с ним интимную темноту комнаты казалось таким естественным, но мечтать и думать о слизеринце было неуютно. За окном разыгралась непогода, ветер протяжно жаловался и стучался в стекло. Внезапно Гермиона почувствовала себя очень одинокой, это чувство витало в воздухе, пробирая до костей и заставляя ежиться, сжиматься в клубок, обхватив колени руками. Безумно захотелось спустить Я единственный в своем Аде, триединый в своем Аду.ся вниз и спрятаться в его руках, в ставших такими уютными объятиях слизеринца.
Пробежав пару лестничных пролетов, Джинни совершенно запыхалась и остановилась прямо посреди лестницы. «Рон… Рон. Рон. Рон!» – отчетливо билось в ее мозгу. Почему Гермина выбрала не Рона, хотя сама сказала, что ее брат ни чем не хуже? Почему Гермиона бегает на свидания с каким-то… С каким-то… Не важно с кем, главное, что не с Роном, в то время как брат до сих пор мучается. Это неправильно! Так не должно было быть! Это следовало прекратить, причем как можно быстрее. Джинни понимала, что одна она не справится, ей просто не хватит решимости, выдержки. Девушка обязательно сорвется на крик или истерику. Ей повезло: у нее есть Гарри, Гарри, который поймет и поможет сделать все так, как нужно. Поможет все рассказать Рону, а потом поддержит его, сумеет объяснить Гермионе… Джинни кивнула, словно соглашаясь с собственными мыслями, и твердыми шагами направилась к кабинету МакГонаггал. Она была настроена на решительные действия.
Чихая, Джинни выбралась из камина. Гарри заметил девушку первой, встал из-за стола и поспешил к ней навстречу. Джинни порывисто обняла любимого и через его плечо оглядела комнату. Родители, Перси, Джордж, Рон… Видимо, Чарли так и не смог оставить своих драконов, а Флер опять себя неважно чувствовала. В последнее время она безвылазно сидела дома, и Билл все чаще оставался с женой, отправляя в ответ на приглашения посетить ту или иную вечеринку сову с извинениями.
Рон был не очень-то весел, хотя Джинни и не ждала этого. Разговор с братом она решила отложить на потом. Сначала надо поздравить Рона, развеселить его, провести спокойный вечер дома с семьей и Гарри, а уже затем рассказать ему правду. То есть сначала надо будет открыть глаза Гарри, который, наверно, думает, что Гермиона вся такая светлая и чистая, но он тоже должен узнать правду, трезво взглянуть на ситуацию, и тогда они вместе все расскажут Рону. Джинни чувствовала, что Гарри ей поможет, эту уверенность предавали его сильные, ласковые руки, обнимающие крепко и нежно.
- Гарри, не задуши ее! У меня только одна сестра, мне будет ее очень не хватать, — не смог промолчать Джордж. Рон и Перси фыркнули на шутку брата, а миссис Уизли неодобрительно покачала головой и поспешила навстречу дочери.
Молли была душой Норы. Эта женщина могла сделать теплым любой праздник, особенно День рождения своего ребенка. Сидя за большим столом, окруженная любимыми людьми Джинни на время позабыла о своих намерениях. Молли сегодня не просила дочь помочь, оставив ей все время на общение с братьями и любимым человеком. Если бы девушка могла не думать о предательстве Гермионы, она бы, наверное, поняла, как хорошо было дома, насколько уютно и тепло ей рядом с этими людьми, особенно, когда они спокойны и счастливы. Гарри держал ее за руку, и Джинни казалось, что любовь сосредоточилась в переплетении их пальцев. Джордж шутил не переставая. Рон, наконец, начал улыбаться и, лишь когда его взгляд останавливался на сцепленных руках влюбленных, уголки его губ грустно опускались вниз.
Далеко за полночь, зевая и сонно жмуря глаза, все начали расходиться по своим комнатам. Джинни так и не решилась поговорить с Роном, после того, как брат поцеловал ее на ночь и счастливо улыбаясь, удалился по лестнице, напевая что–то в обнимку с Перси, она поняла, что не сможет сама сказать ему, да и не хочет омрачать этот счастливый вечер.
Когда гостиная опустела, Гарри вновь взял Джинни за руку. Молча они поднялись по лестнице. Гарри довел Джинни до комнаты, открыв дверь, простил перед собой девушку, а затем вошел сам, сел в кресло и тяжело вздохнул. Он ждал, когда она заговорит, хотя Джинни даже не намекнула, что нуждается в совете или поддержке.
- Гарри, я хотела поговорить, — начала Джинни несмело.
Юноша кивнул, приглашая девушку продолжить.
- Ты знаешь, мне кажется, что Гермиона с кем-то встречается. То есть я уверена в этом!
- Я знаю.
- Знаешь? И ты молчал? Почему? Почему ты не сказал Рону?
- Зачем?
- Зачем?! Да как… — Джинни осеклась, поймав на себе пронизывающий взгляд Гарри. Он сидел прямо, словно натянутая струна.
- Ты ведь ему еще не сказала? – его голос полувопросительный, полуутвердительный, тихий и спокойный сильно резонировал с его напряженной позой.
Девушка молчала, потупив взгляд.
- Джинни? – Гарри подошел, взял девушку за руки и посмотрел в упор.
Джинни почувствовала себя очень странно. Она верила своему сердцу, но в то же время по реакции Гарри видела, что не совсем права, хотя так и не поняла, в чем именно ошиблась. Девушка помотала головой, вырвала руки и практически выкрикнула:
- Нет, еще не сказала, но обязательно скажу! Сегодня же!
- Так зачем? – Гарри отступил назад и облокотился о край стола.
- Рон должен знать! – вспыхнула девушка, срываясь на крик.
- Джинни, кому он должен? – спросил Гарри очень тихо и даже мягко. — Кому и почему Рон должен? Это я был вечным должником! — Джинни сделала шаг назад, но Гарри вновь шагнул к ней и взял за руки. — Всем был чего-то должен: родителям, Сириусу, Дамблдору, да всему миру. Мой друг никому ничего не должен. Никому. Ничего, – Гарри не объяснял и не уговаривал, он просто говорил то, что чувствовал и во что верил.
- Значит, когда Гермиона решила с ним расстаться, Рон должен был это услышать, а то, что она изменяет ему – нет? — Джинни опять выдернула ладони из рук юноши и отступила назад. Гарри облокотился о стол и сжал край руками, стараясь успокоиться. Он надеялся образумить Джинни, не дать ей сделать больно Рону. Гарри верил, что Джинни достаточно умна и честна, чтобы понять, знал, что просто должен ее успокоить. Главное – не начать заводится самому.
- Не передергивай. То, что она рассталась с ним, было правильно и честно. Невозможно изменять человеку, с которым рассталась. Подумай, Джинни.
- Честно?! Правильно?! И ты туда же! Ты видел, что сделала с ним ее честность? Хорошо еще, что у него хватило ума убрать палочку, а то от поместья остались бы одни развалины! – Джинни словно не услышала половины того, что сказал Гарри.
- Ты думаешь, было бы лучше, если б она обманывала его?
Юноша смотрел на Джинни, которая рыжим пламенем металась по комнате из угла в угол, бросая на него испепеляющие взгляды, слушал, как девушка кричит на него, но не злился. Гарри чувствовал, что она просто не понимает. Усталость накатывала на него тягучей волной, сжимая плечи.
- А она и раньше обманывала. Она же никогда не любила, по-настоящему не любила Рона! – выкрикнула Джинни.
Это заявление прозвучало настолько по-детски, что вызвало у Гарри легкую улыбку, не насмешливую, без всякой издевки. Юноша пытался понять и принять Джинни. Гарри верил, что девушка обязательно сможет, потому что она все понимала, знала, что связывало их троих: Гарри, Рона и Гермиону. Просто сейчас ей было больно, девушка переживала страдания брата как свои собственные и готова была весь мир перевернуть, только бы Рон снова был счастлив. И, конечно, ее занесло, зашкалило от избытка эмоций. Ей надо было просто чуть-чуть помочь, подсказать, остудить, и она непременно одумается, все поймет, она же такая умница!
- По-настоящему — это как? – поинтересовался Гарри.
- Ты прекрасно понимаешь, о чем я! – вопреки его ожиданиям Джинни продолжала упиваться праведным гневом. — И если вы с ней такие честные, то почему это я хочу сказать Рону о том, что Гермиона с кем-то встречается, а не ты и не она?
- Потому что, видимо, ты не думаешь о том, что сделаешь ему больно.
- Больно? Я? Да это она… — девушка была сбита с толку таким неожиданным поворотом разговора, что застыла посередине комнаты, растерянно глядя на Гарри. Джинни все никак не могла провести параллель между своими доводами и тем, что говорил Гарри.
- Что она, Джинни? – Гарри продолжал говорить тихо и спокойно, завораживая своим глубоким, совсем взрослым голосом. — Гермиона была честной и отпустила твоего брата, когда поняла, что то, что между ними было, — это не совсем та любовь. Она оставила им обоим шанс на счастье, рассказала ему, чтобы не пришлось обманывать и изменять в будущем. Теперь они уже не пара. Если все пойдет хорошо, то они будут друзьями. Гермиона и сейчас считает Рона своим другом. Другу можно изменить? Нет. Зато другу можно сделать больно. То, что хочешь сделать ты, — это уже не честность. И это очень по-детски. Все эти громкие слова про честность и измену — это не твое, на самом деле ты так не считаешь, просто тебе очень больно за Рона. И ты не хочешь погасить свой гнев и позволить им самим разобраться. То, с кем и как сейчас Гермиона проводит время, — ее личное дело, это не имеет никакого отношения к Рону. Из каких соображений ты хочешь разбередить рану и причинить брату боль?
- То есть я должна врать своему брату? – растерялась Джинни.
- Нет. Ты просто не должна ничего ему говорить
- Это одно и то же, – начала вновь заводиться рыжеволосая девушка.
- Нет, Джинни. Есть знание, без которого нельзя обойтись, хоть оно и ранит. А есть то, о чем лучше промолчать, потому что это причинит боль, а толку от него все равно не будет.
- Засунь свою двойную мораль себе… знаешь куда! – девушка вновь кипела от негодования. У нее было странное ощущение, будто Гарри ее не слышал, равно как и она не понимала его, словно они говорили на разных языках, и это раздражало.
- Это не двойная мораль, Джинни. Это просто…. – Гарри задумался. На секунду ему показалось, что разговор оказался бесполезным. Юноше не удалось образумить Джинни, напротив, она еще больше упорствовала, отчаявшись найти в нем поддержку, и Гарри изо всех сил старался не усугублять ситуацию, не позволить их отношениям перейти эту зыбкую грань ссоры. Он устало вздохнул и продолжил:
- Просто это мое понимание того, как утроен этот мир, как надо в нем жить, как относиться к людям.
- Ну конечно! Я и забыла, что все, что делает и говорит она, в твоем понимании хорошо. А если то же самое сделаю я, то это никуда не годится. Да иди ты… к драклам, Гарри Поттер.
Джинни сверкнула возмущенным взглядом, а затем резко развернулась и направилась к выходу. Гарри поймал ее за талию прямо перед дверью, легонько сжал, привлек к себе и уткнулся носом в рыжие волосы. Развернув девушку к себе лицом, он встретил пылающий взгляд светло-карих, ставших почти янтарными от гнева глаз.
- Джинни, я люблю Рона, ты знаешь. И Гермиону, это ты тоже знаешь. Я люблю тебя. Не так как Рона, не так как Гермиону. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Джинни, просто поверь мне. Поверь, я знаю, что делаю, а если чего-то не делаю, то знаю почему. Если я увижу, что что-то пойдет не так, мы вернемся к этому разговору. А сейчас я просто прошу, не говори ничего Рону. И Гермиону не трогай. Я сам. Сможешь поверить?
- Смогу, — сдавленно выдохнула девушка и уткнулась носом в его грудь.
- Спасибо. Ты самая лучшая.
Гарри поцеловал Джинни в макушку. Иногда намного лучше не объяснять, а просто попросить. Он улыбнулся, нежно обнимая девушку, чувствуя, как ее ладошки скользят вверх по его спине.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |