Еще несколько лет назад Драко считал Рождество лучшим в мире праздником. Кроме Дня рождения, естественно. Море подарков, согласно тщательно продуманному и составленному заранее списку, праздничный ужин в кругу семьи, когда ему позволялось выпить бокал шампанского. Теперь это лишь воспоминания. Воспоминания, которые не грели, потому как контрастировали с действительностью и причиняли боль. Уже третий год он страстно желал, чтобы Рождества не было.
Два года подряд он встречал Рождество (если эти слова применимы к очередной пирушке Пожирателей Cмерти) в стане Волдеморта и его приспешников. И несмотря на то, что в праздник он был дома, в окружении отца и матери, Темный Лорд, словно дементор, высасывал всю атмосферу праздника из Малфой-менора. Не было приятного предчувствия ожидания праздника и подарков, не было легкости и радости, не было улыбок и тепла. Только напряжение, оцепенение и страх.
И вот настало оно. Первое Рождество после победы. Темного Лорда нет, Малфой-менор свободен от Пожирателей. Но это уже не имело значения, поскольку мать выслали из страны, отец все еще сидел в Азкабане, а Драко вырос. Он больше не верил в праздники, потому как знал, что магический мир совсем не похож на волшебную сказку.
Для Драко этот рождественский день не отличался от десятков других серых и однообразных, растянутых на невозможно долгие двадцать четыре часа. И все, что ему оставалось, это взять себя в руки и пережить, вытерпеть эту пытку рутиной, потому что, только окончив Хогвартс, он получит свободу. Пусть относительную, со многими ограничениями и оговорками, внесенными в приказ Министра магии, касающийся Пожирателей смерти, которых родители вынудили присоединиться к Темному Лорду, но такую желанную и такую необходимую ему свободу. И он уже знает, как распорядится ей. Как должен ей распорядится. Отец ясно дал понять, что имущество Малфоев должно принадлежать только Малфоям. И Драко любой ценой должен вернуть все, чем «добровольно» пожертвовала их семья, чтобы смягчить себе приговор.
Усилием воли Драко заставил себя подняться, принять душ и спуститься на завтрак.
- Малфой, ты слышал, новым указом министра предписано всем улыбаться на Рождество, — попытался пошутить Блейз.
- Не перестарайся, Забини. А то угодишь в психотделение святого Мунго.
- Раньше твой юмор был изящнее. Болеешь? – парировал Блейз.
- В отличие от твоих жалких попыток пошутить я говорю на полном серьезе, — отрезал Драко.
Забини лишь презрительно фыркнул и уткнулся в свою тарелку. Драко заставил себя проглотить пару ложек каши и потянулся за кофе, но так и не решился взять чашку. Прямо на его глазах пар сгущался и принимал очертания древней руны. Вот это подарок судьбы! Драко зажмурился, все еще не в силах поверить в случившееся чудо. А по-другому он назвать произошедшее не мог. Мерлин! Неужели та девочка все-таки одумалась и решилась вновь встретиться с ним? А Драко уже было уверил себя, что она больше никогда не придет. Но, видимо, она просто была занята. Или не могла решиться на новую встречу. Да какая, к дементорам, разница, почему она не появлялась раньше? Главное, что сегодня вечером он вновь сможет обнять ее, вновь почувствует вкус ее поцелуев и сегодня ночью впервые за долгое время заснет без зелья. И будет спать крепко, до утра, свободный от кошмаров.
Драко открыл глаза, но руны уже не было. На секунду он решил, что это была всего лишь галлюцинация, но тут же отмахнулся от этой мысли. Да, он подавлен, но пока еще в своем уме.
Драко поднялся и, пожелав Забини счастливого Рождества, чем заставил его поперхнуться, покинул Большой зал.
Гермиона долго ворочалась, обдумывая неизбежный разговор с Роном и, лишь приняв зелье «Сон-без-снов», ей удалось заснуть. Но наутро она снова настолько погрузилась в свои мысли, что сама не заметила, как они с Роном оказались в комнате совершенно одни.
- Гермиона, в чем дело? – спросил Рон, выпуская из объятий вновь увернувшуюся от поцелуя девушку. Гермиона вымученно улыбнулась. Время пришло. Надо только набраться смелости и рассказать Рону обо всем. Она вздохнула и открыла рот, но так и не смогла подобрать нужных слов. Вся ее решимость улетучилась, словно вышла из нее вместе с выдохнутым воздухом. Рон стоял рядом, выжидающе глядя ей в глаза. Такой взъерошенный, такой родной… Гермиона понимала, что своими словами причинит ему боль, и сколько бы она ни уверяла себя, что лучше быть честной, что расстаться сейчас будет правильнее, чем продолжать поддерживать иллюзию отношений, какая-то часть ее души отчаянно противилась этому. Потому как это очень больно – быть причиной страданий близкого человека. И лишь мысль о том, что когда-нибудь этот разговор все равно состоится, заставила Гермиону взять себя в руки. В очередной раз сказав себе магическое слово «надо» (своеобразное Империо для самой себя), девушка решилась на такой простой и сложный шаг. Сказать правду.
- Рон, я очень люблю тебя, — Гермиона не один раз прокручивала в уме различные варианты их диалога, но теперь, когда она смотрела в его синие, полные напряженного ожидания глаза, все заготовки были забыты. Она говорила то, что чувствует, то, как чувствует, слова сердца, а не разума, — но…
- Ятожелюблютебя! – выдохнул Рон и попытался обнять Гермиону, но она увернулась, скороговоркой выпалив:
- Но как брата!
На какое-то мгновенье Гермионе показалось, что Рон не услышал ее. Он по-прежнему стоял перед ней, протягивая руки, желая обнять. Вдруг он резко развернулся и ударил кулаком по столу.
- Повтори… — послышался его сухой шепот, полный горечи. Он уже все понял, но не желал смириться. Так устроен человек: он до последнего верит в чудо, цепляясь за призрачную, несуществующую надежду, отгораживаясь ею от реальности, потому что с потерей этой веры, в нем что-то оборвется. Навсегда.
- Я люблю тебя, как брата, — ее голос звучал ровно и уверено. Один Мерлин знает, чего ей стоило держать себя в руках, не сорваться на истерику, не броситься к нему с утешениями, слезами, оправданиями. Но она держалась, потому как считала себя не вправе подарить ему еще одну надежду на счастье, чтобы потом вновь отобрать ее.
- И давно ты это поняла? – его голос был наполнен горечью и отчаянием. Он стоял в пол-оборота к ней, уставившись в окно, засунув руки в карманы и раскачиваясь на носках. Гермионе не надо было видеть его лицо. Она знала, что в таких родных синих глазах разлилась боль.
- Рон… — попытка утешить, облегчить его боль. Боль от нанесенной ею раны.
- Ты ведь никогда меня не любила, так? – он все еще не смотрел на нее. Но его плечи ссутулились чуть больше обычного, он словно сжался, пытаясь сдержать ревущий внутри гнев.
- Ошибаешься, Рон. Я всегда любила тебя…- слова оправдания так и рвались наружу.
- Как брата? – злая ирония его вопроса словно ударила ее. Он резко развернулся и посмотрел на Гермиону, обжигая взглядом, полным горечи.
- Рон, зачем ты так? – на глазах Гермионы выступили слезы. Она не должна была плакать. Не сейчас, когда ему было так больно. Не теперь, когда надо было быть сильной и смелой. Быть честной до конца. Но раны родному человеку наносят обоюдоострым ножом. Глаза были полны слез, и все, что она могла, — это сдержать их, не дать потечь, пока он смотрел.
- Зачем ты так? – грустно усмехнулся Рон и, развернувшись, выбежал из комнаты.
Слезы покатились по ее щекам и закапали в такт его удаляющимся шагам.
На следующий день после Рождества Джинни получила письмо от директора Хогвартса, в котором ее извещали о том, что всем старостам надлежит вернуться в школу на день раньше. Она сразу же написала ответ и как раз привязывала свиток к лапке почтовой совы, когда в соседней комнате раздался грохот. Птица дернулась, испуганная резким шумом, и Джинни стоило больших усилий, чтобы удержать сову. Наконец, справившись с тесемками, она крепко привязала пергамент к лапке птицы и выпустила ее в окно. Сова резко взмыла вверх, улетая от тревожившего ее шума. Джинни вздохнула с облегчением и вся обратилась в слух. В соседней комнате погром шел полным ходом. Джинни постоянно вздрагивала то от неожиданных глухих ударов, когда очередной предмет мебели опрокидывался на пол, то от яростных, бессвязных криков Рона. Спустя какое-то время к какофонии звуков добавился голос Гарри, который пытался остановить друга, успокоить его. Безуспешно.
Джинни показалось, что прошла вечность, прежде чем за стенкой воцарилась тишина. Выждав еще несколько минут, чтобы быть уверенной, что это затишье не антракт перед вторым действием локального конца света, она вышла в темный коридор и постучалась в дверь спальни мальчиков. Ответом ей была тишина.
Джинни постучала еще раз и медленно отворила дверь. Ее ослепила вспышка света. Девушка сощурилась, но едва ее глаза привыкли к яркому освещению, раздался щелчок, и комната погрузилась в темноту. Джинни часто бывала в этой спальне и помнила расположение вещей, поэтому она уверенно пошла вперед. Но почти сразу же остановилась, споткнувшись обо что-то твердое. Раздался щелчок и комнату вновь залил свет. На этот раз Джинни успела осмотреться, прежде чем наступила темнота. Она успела заметить Рона, который лежал на кровати, уставившись в потолок, и поняла, что впотьмах ей не удастся подойти к брату, поскольку все, что Рон смог перевернуть, уронить или сломать, лежало на полу. Джинни позвала брата, но тот не ответил. Дождавшись следующей вспышки света, девушка двинулась вперед, замирая каждый раз, когда комната погружалась во тьму. Шаг, другой… Джинни не торопилась. Свет вспыхнул и погас, но она успела заметить, что между ней и кроватью больше нет препятствий. Она осторожно пошла вперед, выставив руки перед собой. Коснувшись резного изголовья, она облегченно выдохнула. Джинни опустилась рядом с братом, обняла его и, нащупав его ладони, легко сжала их.
- Не надо… — ее шепот был таким родным и успокаивающим.
Рон разжал руки, позволяя деиллюминатору выскользнуть из ладоней и скрыться в складках покрывала. Он обнял сестру и погладил ее по щеке, вытирая одинокую слезинку.
- Чего ты? – охрипшим от крика голосом спросил Рон.
- Я испугалась…
- Извини, — в этом простом слове было столько заботы и нежности, что Джинни невольно улыбнулась.
- Что случилось?
- Она меня бросила, – его голос прозвучал тихо, сухо, безучастно.
Джинни не переспрашивала, она слишком хорошо знала брата, чтобы понимать, что он не ответит, да это и не важно в данный момент. То, что она не поняла, она спросит потом. И не у брата. А в тот момент она лишь гладила его по голове, перебирая спутавшиеся рыжие пряди, слушая, как выравнивается его дыхание. Она долго сидела, вглядываясь в темноту, пока Рон не заснул в ее объятиях.
Когда ждешь чего-то, то время словно застывает. Кажется, что стрелки часов медлят, прежде чем переместиться еще на одно деление. В такие дни стараешься занять себя чем угодно, лишь бы не смотреть на предательски замершие часы, и успеваешь переделать массу дел, до которых постоянно не доходили руки. А тягучее время неспешно идет, словно издеваясь, будто проверяя, сколько еще выдержит твой напряженный рассудок.
Драко никогда не пытался обмануть время. Зачем совершать поступки, если заранее знаешь, что они не увенчаются успехом? Ожидание было для него делом привычным. Он просто подходил к нему с другой стороны. Он растворялся в ожидании, позволяя ему поглотить себя, вытеснить из головы все мысли, кроме предвкушения грядущего события. И затем, просчитав все возможные варианты развития событий, терял к будущему всякий интерес. И лишь незадолго до назначенного времени, ожидание вновь овладевало им, но он больше не боролся с ним. Он наслаждался этим чувством, позволяя ему захватить себя. В такие моменты он разрешал себе побыть просто мальчишкой, а не наследником древнего магического рода. Разумеется, об этой его маленькой слабости никто не знал.
В этот рождественский день Драко не отпускал от себя томительное ожидание. Было так странно вновь чувствовать что-то. И пусть это было невыносимое, мучительное чувство, но оно заполнило собой ту пустоту, что когда-то была душой Драко Малфоя. И лишь идя по слабоосвещенному коридору навстречу своей судьбе, Драко позволил себе трезво взглянуть на вещи и допустить, что на этот раз на свидание могла прийти совсем другая девушка. Но что-то внутри его не хотело верить голосу разума. Какая-то маленькая часть Драко вновь вернулась в детство, когда в любой самой сложной и безвыходной ситуации остается место для слабой надежды на чудо.
На этот раз он пришел в комнату для свиданий первым. Сначала он немного удивился, но, в конце концов, девушкам позволительно опаздывать и, поскольку время свиданий никто не регламентировал, он готов был ждать ее, сколько потребуется. Не успел он устроиться среди разбросанных по полу подушек, как дверь открылась, впуская стройную гибкую девушку.
- Эй! – прошептала она, всматриваясь в темноту.
Драко не стал отвечать, а просто шагнул ей навстречу. Едва коснувшись девушки, Драко понял, что это была не та, которую он ждал. Первым порывом было немедленно уйти. Но затем пришла мысль, что, возможно, та девушка больше никогда не придет, а он не давал обет безбрачия. Зачем добровольно отказываться от возможности получить удовольствие. В конце концов, секс — приятное занятие. И кроме того, это отличный способ проверить, действительно ли он излечился от хандры.
Драко прижал к себе девушку и поцеловал. Она с готовностью откликнулась на поцелуй, скользнув языком в его рот, и, перейдя в наступление, принялась расстегивать его рубашку. О, она была опытна, даже искушена! Но ее умелые ласки и искусные поцелуи не возбуждали его так, как робкие неуверенные прикосновения той другой девочки. Усилием воли Драко заставил себя прогнать эти мысли и попытался наслаждаться близостью. Как только все закончилось, он вырвался из объятий любвеобильной девушки, которая жаждала продолжения ласк, и, натянув брюки, направился в Подземелья, на ходу надевая рубашку и мантию.
Гарри отворил дверь и напряженно всматривался в полумрак комнаты. Рука инстинктивно потянулась к волшебной палочке, чтобы зажечь свет.
- Не надо… — голос Гермионы был хриплым после долгого молчания. Она сидела в кресле, обхватив руками колени, откинув голову на спинку кресла. Гарри подошел к ней и присел на подлокотник.
- Как он? – глухо поинтересовалась девушка, не глядя на него.
- Устроил в комнате маленький конец света. Хорошо, что дома никого не было, а то
упрятали бы его в психотделение св. Мунго для буйно помешанных, — невесело усмехнулся Гарри. – Сейчас лежит на кровати, играется с деиллюминатором и молчит. Что у вас стряслось?
- Я сказала, что люблю его, как брата.
Гарри помолчал, осознавая значение ее слов.
- Что случилось, Гермиона?
- Я же сказала, мы расстались, — немного раздраженно отозвалась девушка. Слишком наболело, чтоб спокойно разжевывать другу банальные вещи.
- Я не об этом. Что с тобой произошло? Когда вы виделись в прошлый раз, ты любила его без подобных уточнений.
Гермиона закрыла лицо руками. Как она могла рассказать другу о своем предательстве? Пусть она не знала, что такое любовь, пусть она забыла, что такое верность, но она помнила, что такое совесть и боль, знала, что правда может ранить не хуже лжи. И пусть это эгоистично, но она не могла потерять еще одного друга, ранив его правдой. Правдой, которую она даже себе не могла сказать, не сдобрив ее муками совести.
Гарри глядел на хрупкую фигурку девушки, которая молчала, закрыв лицо руками, слегка покачиваясь вперед-назад. Сердце щемило от жалости. Захотелось обнять ее, спрятать, взять себе часть ее боли. Он протянул руку и робко коснулся ее плеча.
- Гермиона… расскажи мне…
Девушка замотала головой, не отнимая рук от лица.
- Расскажи… тебе станет легче…
- Гарри, — Гермиона, подняла голову и посмотрела на него. Он ожидал увидеть слезы, но в ее глазах плескалась боль. – Я сделала нечто ужасное… я… не могу об этом рассказать.
- Гермиона, ты самая добрая, самая замечательная девушка на свете, — Гарри легко коснулся ее щеки. — Наверняка, твой поступок не так уж и страшен. Ты просто не могла сделать что-то плохое…
- Нет! – тихо, но твердо оборвала его девушка. – Ты просто не понимаешь…
- Так расскажи мне, а я попробую… постараюсь понять тебя.
Гермиона молчала. Она все никак не могла выбрать между желанием выплеснуть свою боль, быть понятой, услышанной и боязнью оттолкнуть, потерять друга. Гарри, словно чувствуя ее колебания, взял подругу за руку и ободряюще улыбнулся. Поймав его улыбку, Гермиона решилась. Закрыв глаза, она начала быстро и сбивчиво говорить, словно боялась, что если остановится, то уже не сможет ничего рассказать.
- Там… в Хогвартсе … у меня ведь никогда не было друзей, кроме тебя и Рона… а вы даже писем мне не писали… мне было так одиноко… а потом я узнала о Чаше… и подумала, что, ну, вдруг я еще кому-то нужна… знаю, это было глупо с моей стороны… но мне было так плохо… понимаешь? Я пошла… просто пыталась сбежать от одиночества… а он оказался таким… нежным, заботливым… и ему тоже было одиноко, он тоже искал утешения… я не смогла уйти… я хотела, правда, хотела, но не могла оставить его одного. Я была нужна ему, понимаешь? А потом… знаешь, та ночь так разительно отличалось от других дней… Словно я вновь жила полной жизнью… будто вы опять были рядом…и я снова бросила пергамент в Чашу…знаешь, как будто украла кусочек жизни… и вместе с тем подарила чего-то: счастье, надежду, тепло… я знаю, что ему было хорошо со мной… не физически, нет, ему было комфортно и тепло… и мне было хорошо от того, что я могу утешить, помочь… я нужна ему… Но то, что я сделала мерзко, подло… я предала Рона. Мне стыдно. Мне, правда, стыдно, Гарри!
Гермиона замолчала. Если бы вчера Джинни не рассказала ему о том, какую игру придумали слизеринцы, Гарри ничего бы не понял из сбивчивой речи подруги. Но даже теперь ему было не все ясно, кроме того, что Гермионе очень плохо. Закусив губу, девушка посмотрела на Гарри, ожидая, что тот вспылит и начнет упрекать и осуждать ее. Но он лишь крепко сжал ее руку, а потом обнял и погладил по голове. Девушка прижалась к нему, положив голову на плечо.
- Гермиона, мы такие олухи! Прости нас! Нам надо было поехать с тобой! Мы же обещали друг другу всегда быть вместе и никогда не расставаться. Не мучай себя, не казни! Ты молодец, что сказала Рону…
- Я не сказала…- Гермиона подняла голову и посмотрела Гарри в глаза. – Я лишь сказала, что люблю его, как брата. Я не рассказывала ему все.
Гарри кивнул.
- И не надо. Не говори. По крайней мере, сейчас не говори. Гермиона, — Гарри коснулся ее щеки, и девушка доверчиво склонила голову, облокотившись об его ладошку. Она казалась такой хрупкой, такой ранимой. Им вновь овладело желание оградить ее от всего мира, защитить и спрятать, чтобы она больше никогда не испытывала боль, чтобы всегда была рядом и грела своей улыбкой. – Гермиона, я понимаю, что ты не любишь Рона так, как ему хотелось бы, но я, надеюсь, что ты понимаешь, что твои чувства к тому парню – это не любовь? Не дай еще раз обмануть себя.
- Гарри! – Гермиона отодвинулась от него, с укоризной глядя на друга. – Я не говорила, что люблю его! Я только сказала, что нужна ему. Это не одно и то же.
Гарри улыбнулся. Гермиона заговорила таким раздражающим его раньше и таким знакомым тоном «неужели-надо-объяснять-такие-простые-вещи». Она снова стала сама собой.
- Что? – поинтересовалась Гермиона, не понимая, что могло так развеселить Гарри.
- Я люблю тебя.
- Гарри…
- Просто люблю, – Гарри улыбнулся еще шире и протянул к ней руки. – Иди сюда.
Гермиона обняла Гарри. Прижавшись к нему, вдыхая его такой знакомый запах, она улыбалась. Как же здорово, когда у тебя есть друзья! Какое же это счастье, когда тебя понимают!
Драко никогда не тяготел к знаниям. Да, он был способным и мог усваивать большие объемы информации за короткое время. Причем он не только доносил все выученное до экзаменатора, но действительно запоминал, пользуясь полученными знаниями в дальнейшей жизни. Но вот сам процесс учебы удовольствия ему не доставлял. Драко никогда не ждал начала учебного года. Скорее, наоборот, с приближением сентября ему казалось, что оставшегося времени катастрофически мало.
Но в эти бесконечно долгие Рождественские каникулы он то и дело бросал взгляд на календарь, отмечая, сколько осталось дней до учебы. Потому что жить, подчиняясь заведенному распорядку дня гораздо проще, чем когда ты предоставлен сам себе. Не желая показывать своих слабостей, Драко старался вести себя так же, как и другие слизеринцы. Но как только выдавалась возможность, он приходил к себе в комнату, ложился на кровать и, задернув балдахин, старался ни о чем не думать, а иногда, наоборот, строил планы на будущее.
В последний день каникул Драко практически не покидал пределы спальни, сославшись на то, что решил отоспаться перед учебой, посчитав, что подробностей все равно никто не потребует. И вообще… он Малфой и не обязан никому объяснять свои поступки. Лежа на кровати, он устремил взгляд на пыльный темно-зеленый полог, пытаясь в очередной раз подсчитать количество вышитых серебреными нитями змеек. Драко уже досчитал до двадцати, когда кто-то вошел в спальню и спустя короткое время скрылся в ванной комнате. Хотя Драко и не видел вошедшего человека, он был уверен, что это Блейз Забини. Шаги были слишком легкие для Кребба и слишком изящные для Нотта. Драко вновь вернулся к пересчету змеек, начав в этот раз с центрального клубка. Но и на этот раз он не успел закончить, на цифре пятьдесят три вышедший из ванны Забини поинтересовался:
- Малфой, ты помнишь, что за тобой долг?
- С тобой забудешь… — лениво протянул Драко, и, нехотя поднявшись, достал зелье из ящика прикроватного столика. – Держи!
Блейз отреагировал мгновенно. Бросив на кровать рубашку, которую собрался надеть, он ловко поймал пузырек, кивнув Малфою в знак благодарности.
Откинувшись на подушки, Драко молча наблюдал, как собирается его однокурсник, отметив, что тот старательно прихорашивается.
- Забини! – Малфой подождал, пока Блейз обернется, прежде чем продолжить. – Кто она?
Чернокожий слизеринец ухмыльнулся.
- Какая разница, Малфой?! Я просто не хочу беспокоиться о последствиях.
Громкий хлопок двери поставил точку в разговоре. Драко вновь задернул полог, но теперь ему было все равно, сколько же змеек переплелось у него над головой. Его мысли занимала та самая девушка. Ведьма! Она не пользовалась волшебной палочкой, не могла дать ему Приворотное зелье, но, тем не менее, каким-то таинственным образом приворожила к себе. Или навела на него порчу? Как же иначе объяснить, что с ней ему было хорошо, тепло и уютно, а когда Чаша выбрала для него другую партнершу, то он практически ничего не ощутил? Нет, тело среагировало, все-таки секс есть секс, но вот самому Драко было настолько все равно, что происходит. Он сделал все возможное для того, чтобы побыстрее получить удовольствие и сбежать. И впервые в жизни он не понимал собственных поступков. Но зато четко знал, чего хочет. Он хотел быть с той самой девушкой, с которой было тепло и спокойно, с которой он был как дома. Драко понимал, что, возможно, не нужен ей, даже скорее всего не нужен. Но это было не важно. Она была нужна ему. А Малфои всегда добиваются своих целей. Он найдет ее и сможет дать ей то, после чего она уже не сможет отказаться от него. И если для этого Драко придется переспать со всей женской половиной Хогвартса — он сделает это.
Драко взмахнул палочкой, призывая перо и пергамент.
Гарри лежал на кровати и снова пялился на соседнюю койку. На ней, накрывшись одеялом с головой, лежал Рон и опять делал вид, что спит. Гарри знал, что это не так, Рон вообще претворяться не умел. Но с тех пор как Гермиона сообщила ему о своей дружеской любви, Рон всячески старался избегать душеспасительных разговоров. В целом, это был все тот же Рон, по крайней мере, он искренне старался вести себя так, словно все было по-прежнему. Но стоило кому-то коснуться запретной темы, и Рон замыкался. А Гарри впервые не знал, что сказать другу. Ему не нравилось поведение Рона, но Гарри не был уверен, что не повел бы себя также, брось его Джинни. То есть он думал, что не поведет, но в его голове оставалось место на «а вдруг и я», и поэтому он молчал. Старался поддержать друга.
Гарри все время помнил о Гермионе, которая, наверняка, не спала в соседней комнате, и боролся с желанием поговорить еще раз хотя бы с ней: она сейчас казалась более здравомыслящей. Но Рон воспринял бы это как предательство.
Гарри Поттер никогда не отличался терпением, и на этот раз он не выдержал пытки молчанием, быстро встал и отправился в комнату к Джинни.
Джинни сидела на кровати, скрестив ноги, и думала. Она никак не могла понять, как так получилось, что Рон и Гермиона расстались, а главное — почему. Это ее очень беспокоило. Рон замкнулся в себе, старательно изображая, что расставание с девушкой, которую он боготворил, его совершенно не задело. Гермиона целыми днями пропадала в библиотеке поместья Блэков и говорила, о чем угодно, кроме своих чувств. Несколько раз Джинни пыталась разговорить подругу, но та, хоть и не убегала от разговора, ограничивалась односложными ответами «Да, Нет, Не знаю», а что из этого поймешь? Гарри ходил сам не свой. Джинни почти физически ощущала, как он разрывается, не понимая, быть ему с Гермионой или с Роном. Правда Джинни радовало, что обделенной себя она совершенно не чувствовала. Гарри стал молчаливее и задумчивее, но приходил все чаще, обнимал все нежнее, и она все больше убеждалась, что нужна ему. Гарри молчал, и Джинни училась понимать его без слов. Гарри был все ближе, а значит, ее желание исполнялось.
Ей хотелось помочь брату и Гермионе, или чтоб ей хотя бы дали шанс, но все продолжали считать ее маленькой девочкой. И только Гарри последнее время иногда смотрел уже по-новому, и ей казалось, что это он рядом с ней маленький.
Мысли прервал стук в дверь. Джинни не надо было спрашивать, кто пришел: она чувствовала, что это Гарри. Девушка встала и открыла дверь. Гарри нервно ерошил волосы. Джинни подошла и обвила его талию руками. Юноша шагнул в комнату и обнял ее за плечи, уткнулся носом в рыжую макушку и замер. Он рассказывал ей без слов о Роне, о Гермионе. Это девочка понимала пока плохо, зато она поняла, как он устал метаться и что он нуждается в ней. Они шагнули к кровати. Было тепло и спокойно. Джинни свернулась в комочек, а Гарри лег рядом, обнимая ее за плечи. Она почувствовала, что сегодня он никуда не пойдет, и это было важнее всего на свете, а Гарри обнимал девушку, что была ему дорога, и чувствовал, что не может пойти от нее к Рону. Он не мог больше думать о Гермионе. Поэтому он обнимал Джинни и совсем забыл, что ему пора уходить.
В свой последний день рождественских каникул Джинни заснула в объятиях любимого человека. Она была счастлива, напрочь забыв, что в двух соседних спальнях лежат без сна два одиноких, обделенных теплом человека.
Глава 4. Первый шаг на пути к тебе
Завтра этот вечер станет нашей новой песней,
Завтра этот вечер станет нашим первым утром,
А пока мы делим время, умножаем ночь на двести
И изгибов добавляем с каждой новой камасутрой.
Если даже рук двух пар нам не хватает для объятий,
Значит чет благоприятен, нечет лишний в нашем деле.
Мы на всем двyхспальном теле не оставим белых пятен,
Поцелуев не оставим, все свое возьмем в постели.
Гр. «Зимовье зверей» — «Свидетели»
Несмотря на то, что до отбоя оставалось немного времени, Гермиона и не думала поворачивать в гостиную Гриффиндора. Ей было важно добраться до Выручай-комнаты сегодня. Она знала, что любое незаконченное дело не даст ей спокойно уснуть. Именно поэтому она всегда старалась завершать все намеченное на день, не откладывая ничего на потом. Порой девушка допоздна засиживалась в гостиной, дописывая сочинение по Зельям, на которое не хватило времени днем, потому как искренне считала, что уж лучше она встретит рассвет, склонившись над пергаментом, чем будет долго ворочаться, мучаясь от безрезультатных попыток уснуть, вновь и вновь мысленно дописывая незаконченный реферат.
Не желая провести еще одну бессонную ночь, она торопливо шла к намеченной цели. За годы дружбы с Гарри и Роном она научилась не паниковать при мысли, что будет поймана в неположенное время в неположенном месте. Нельзя сказать, что Гермиона не переживала по поводу баллов снятых по ее вине с факультета. Она просто не позволяла чувству вины съедать себя, научилась расставлять акценты. Сейчас для нее было важно добраться до Чаши и бросить в нее пергамент, зажатый в кулачке так крепко, что побелели костяшки пальцев.
Едва Гермиона сошла с лестницы, как та повернула, отрезая путь назад. Девушка улыбнулась – сама судьба подыгрывала ей, подталкивая к тому, что она решила уже давно, в первый день после Рождества. Решение далось ей нелегко. Она долго спорила сама с собой, но после разговора с Гарри, который не стал укорять ее, а постарался понять и поддержать, осознала, насколько сильно она хочет продолжения этих странных отношений. И пусть это не то светлое чувство, о котором она мечтала с детства, но оно заставляло ее сердце биться сильнее и с нетерпением ждать наступления завтрашнего дня. Гермиона так устала от тоски и одиночества, ей было так необходимо вновь заботиться о ком-то и самой ощущать чье-то тепло, знать, что рядом есть человек, которому она нужна. Принятое до этого решение все прекратить казалось ей глупым и даже нечестным по отношению к самой себе. Теперь, расставшись с Роном, она никого больше не предавала. Был человек, который был ей нужен и которому была нужна она. Так зачем же надо обманывать себя?
Гермиона повернула в нужный коридор и сбавила шаг. Впереди, на другом конце коридора, мелькнула светловолосая голова. Волосы такого оттенка были только у одного человека в Хогвартсе. Драко Малфой. Слизеринский принц.
Удивление от нежданной встречи прошло быстро. В конце концов, именно слизеринцы начали Игру. Так почему бы им не продолжать играть в нее? Кроме того, это так естественно и удобно для Малфоя – секс без обязательств. Возможно, даже сам хорек и был тем человеком, что нашел Чашу и притащил ее в Хогвартс. И тут Гермиона вздрогнула. В ней родилось какое-то пугающее, еле уловимое ощущение, оно разливалось от солнечного сплетения во все стороны. Малфой шел из Выручай-комнаты, она сама тоже шла к Чаше… А еще был юноша, который, как и она, бросал пергамент в древний артефакт. И возможно, когда-нибудь она точно так же, как и Малфоя в этот раз, увидит его…
Занятая размышлениями, Гермиона вошла в Выручай-комнату и остановилась около Чаши. Все каникулы она провела в библиотеке поместья Блэков, рылась в книгах, посвященных различным артефактам, пытаясь найти хоть какие-то сведения касающиеся Чаши. В конце концов, ее поиски увенчались успехом. Теперь Гермиона четко представляла, как работает Чаша, и понимала, что шансы на то, что она встретится с тем парнем, невелики. Для этого должны совпасть два условия: он должен опустить в Чашу пергамент со своим именем и их потребности друг в друге должны совпасть. Был еще и временной момент. Чаша соблюдала строгий порядок очередности: в первую очередь из всего множества обратившихся к артефакту людей, Чаша выбирала пару, чья потребность во встрече была велика, оставляя на потом всех остальных. Но Чаша никого не забывала. Любой, рискнувший опустить в нее пергамент со своим именем, обязательно получит свою пару. Вопреки желаниям Гермионы Чаша не была артефактом любви. Она искала лишь пару, собирая в единое целое две половинки. Нуждающийся в дружбе получал друга, ищущий удовлетворения – любовника, жаждущий излить душу – внимательного слушателя. Слизеринцы намеренно ввели ряд правил, чтобы Чаша работала в нужном им направлении, пытаясь оградить себя от проявления чувств, оставляя на поверхности только животные желания. Но они не учли того, что Чаша всегда обращалась к подсознательным стремлениям человека, стараясь дать ему то, чего он желал на самом деле. Именно на это и надеялась Гермиона, опуская пергамент в древний сосуд. Она искренне верила, что потребность того юноши в ней так же высока, как и ее желание быть с ним. И пусть он не осознавал этого, пусть пока он искал лишь удовольствие и жаждал ее тела, Гермиона верила, что сможет заставить его почувствовать нечто большее. Не любовь, нет, скорее привязанность, потребность быть рядом.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |