Даниель.Берем за основу вашу библиотеку?
Профессор.Да: она представляет собой, в сущности, библиотеку Честного Человека, вдобавок революционно настроенного… может быть. Так что бы выбрали вы?
Даниель встает и прохаживается, глядя на книжные полки.
Даниель.Задача не из легких. Вот, пожалуй, возьмем «Мобильное зло», я всегда считал, что это худшая книга Фостоли. Но она необходима для понимания всего его творчества. (Берет книгу с полки и открывает.) Ну вот, я прочел первую страницу и уже не уверен, что она так уж плоха. Может быть, повлияла мысль, что я должен ее уничтожить.
Профессор.Вы неисправимо сентиментальны. Все в точности как с вашими августовскими разрывами. Каждый год в конце июля вы находите тысячу достоинств у девушки, которую месяцем раньше едва терпели. А дело-то в близком расставании, эта перспектива застит вам глаза, ничего больше. Так что не будем поддаваться чувствительности, я принимаю ваше первое предложение: «Мобильное зло» Фостоли. Неплохой выбор.
Даниель.Мне кажется, будто я сдаю экзамен.
Профессор.Весьма своеобразный экзамен! Экзамен по аутодафе! Я ваш профессор аутодафе, голубчик, я заведую кафедрой аутодафе в…
Вбегает М а р и н а, прижимая к груди книги.
Марина.Даниель! Студенческий городок разрушен! (Обессиленно застывает у двери. Профессор и Даниель вскакивают.)
Даниель.Ты там была?
Марина.Я как раз подходила. Мне теперь негде жить.
Профессор.Что ж! Будете жить здесь, со мной и Даниелем. Это облегчит вам жизнь.
Марина(испуганно смотрит на Даниеля). Правда?
Профессор.Ну конечно. Это называется уплотнение, одна из любимых социальных мер нашего довоенного правительства.
Марина.Ты не против, Даниель?
Профессор.Это еще что за новости? Разве задают такие вопросы мужчине? И потом, спрашивать надо не у него, а у меня: война – не война, а я в этом доме хозяин. Имейте в виду, я принимаю вас у себя не как возлюбленную Даниеля, но как жертву войны.
Марина(жалобно). Если тебе неприятно, Даниель, я уйду.
Профессор(закатывая глаза). Это же надо быть такой гусыней!
Даниель.Нет, что ты, Марина, я счастлив, что ты будешь жить со мной.
Профессор.Лопух! Хоть бы попытался воспользоваться ситуацией!
Марина(метнув в него дерзкий взгляд). А вы не иначе сами намерены ею воспользоваться?
Профессор.С ума сойти! Как она глупа, когда разговаривает со своим любовником, и какой лисой становится со мной.
Даниель(смеется и обнимает Марину). Делайте выводы, профессор, они очевидны.
Профессор.Да. Вы будете спать в одной кровати с Даниелем, детка, а она односпальная.
Марина.Вот и отлично! Вдвоем теплее.
Профессор.Вы слышали, Даниель, она любит не вас, а температуру вашего тела.
Марина(высвобождается из объятий Даниеля и подходит к профессору). Профессор, не будем же мы воевать между собой, правда? Хватит нам той войны, что бушует снаружи.
Профессор(смотрит на нее с насмешливой улыбкой). Я согласен заключить мир при одном условии: вы вернете мне Стерпениха.
Марина(поколебавшись, протягивает ему книги). Хорошо.
Профессор берет книги.
Профессор.Это мое право, и я никому не уступлю удовольствия бросить в огонь этого зануду! (Идет к печке.)
Действие второе
Та же комната. Половина книжных полок опустела. Закутанная М а р и н а одна сидит на стуле и с озадаченным видом листает книгу. Входит п р о ф е с с о р. Его пальто и меховая шапка в снегу.
Профессор(снимая шапку и пальто). Подумать только, а ведь в детстве я любил снег! (Переодевается в висящее у двери старье. Марина продолжает читать. Он смотрит на нее.) Прелести домашнего очага: женщина читает, поджидая мужчину. Прибавить бы вам килограммов двадцать, и посмотреть на вас было бы приятно, Марина. (Она по-прежнему не поднимает головы.) Женщине полагается встать и приветствовать мужчину счастливым возгласом.
Марина(как будто только что заметив присутствие профессора). Вы что-то сказали, профессор?
Профессор.Так, ничего, мысли вслух. (Садится на другой стул. Видно, что ненастье его вымотало.) Что вы читаете, голубушка?
Марина(не глядя на него). «Броню пророка».
Профессор.Сорлова? Ай да умница! Я поражен вашей тягой к культуре.
Марина.Вы смеетесь надо мной?
Профессор.Никоим образом. Когда у отощавшей и озябшей девушки хватает сил, невзирая на бомбежки, постигать сложного автора – это достойно восхищения, без дураков.
Марина (наконец поднимает на него взгляд, кротко). Я не постигаю сложного автора, профессор. Знаете, что я делаю? Медленно, дотошно вчитываюсь в каждую фразу и на каждой фразе задаю себе вопрос: «Хоть что-нибудь в этом подлежащем, в этом сказуемом, определении, дополнении, обстоятельстве стоит жаркого пламени в печке? Вправду ли глубокий смысл этой фразы (или отсутствие такового) нужнее мне для жизни, чем лишний градус тепла в комнате?» Вот, слушайте, я прочту вам любую строчку наугад: «Как давно в тишине не мерещилось ему столько опасностей». Мне не к чему придраться в этой фразе, я даже понимаю, в чем ее глубина, но почему, спрашиваю я, эта подозрительная тишина должна быть дороже минуты тепла?
Профессор.Вы прекрасно знаете, что фраза, вырванная из контекста, не представляет интереса.
Марина.Пожалуйста, я готова поместить ее в контекст: Эмиль долго выслушивал жалобы матери, потом помог ей снова лечь в постель, а сам сел рядом, с газетой, ожидая, пока бедняга уснет. Мне понятно это чувство бессилия перед страданиями матери, понятно, почему в тишине ему мерещатся опасности. Но, повторяю, мне непонятно, почему это стоит дороже, чем лишняя минута тепла.
Профессор.Вы забываете о стиле, Марина.
Марина.Отнюдь. Я не могла не отметить звукопись, этот шелестящий шепот шипящих, который делает тишину особенно подозрительной. Браво, Сорлов. Но разве эти аллитерации могут заставить меня забыть, что я умираю от холода?
Профессор.Забыть они вас не заставят. Но ведь вся история разворачивается на фоне разгрома, в тот момент последней войны, когда мы были уверены, что надежды больше нет. Думаю, вы сами понимаете, в чем ее интерес.
Марина.Да, идея понятна – надежда. Но вы как хотите, а меня она не греет.
Профессор.Помилуйте, Марина! Цель литературы не в том, чтобы вас греть.
Марина.Ах вот как? (С яростью швыряет книгу на пол.) Тогда в гробу я видала литературу!
Профессор.Идиотка одноклеточная.
Марина(кротко). Если литература настолько цинична, что не желает знать, какие муки я терплю, с какой стати я должна относиться к ней с уважением?
Профессор.Вы на глазах превращаетесь в животное, Марина.
Марина.Не превращаюсь: я и есть животное.
Профессор.Даже у животных есть чувство времени. Эта книга вечна. А гореть она будет две минуты.
Марина.Нам ли думать о вечности?
Профессор.Вечность – это не так уж плохо.
Марина.Почему?
Профессор.Это долго.
Марина.С ума сойти – вы написали пятнадцать монографий, чтобы прийти к такому выводу!
Профессор.Мои пятнадцать монографий не сыграли роли в моем понимании вечности. Чувство вечного – оно либо есть, либо его нет, это заложено от природы. У вас, я вижу, его нет – или вы его утратили.
Марина.Не знаю, было ли оно у меня когда-нибудь. Профессор, мне холодно! Никакая вечность не стоит двух минут тепла.
Профессор.Ну конечно! Вы же часами сидите неподвижно! Когда мерзнешь, надо двигаться, шевелиться!
Марина(не двигаясь). Какая прекрасная мысль! И какие телодвижения вы мне предлагаете? Может, прогуляться? На улице еще холоднее, чем здесь, и есть немалая вероятность поймать шальную пулю. Очень заманчиво.
Профессор.Вовсе не обязательно гулять. Можно двигаться и здесь. Потанцевать, например! Тем более в вашем возрасте.
Марина.Танцевать? Одной и без музыки!
Профессор.Почему бы нет? Триумф минималистской хореографии. Вам будет рукоплескать Запад.
Марина.После вечности еще и Запад! У вас талант говорить громкие слова, за которыми ничего не стоит.
Профессор.Великолепно, Марина! Это достойно войти в словари: «Запад – громкое слово, за которым ничего не стоит. См. «Вечность» – это слово набрано жирным шрифтом. О, простите.
Марина.Почему вы извиняетесь?
Профессор.Говорить о жирном при вас – это дурной тон. Все равно что говорить о водопаде путнику в Сахаре.
Марина(гордо). Не стесняйтесь. Думаете, мне этого хочется? Жирного я всегда терпеть не могла. Нет, я хочу огня, пламени, гори-гори ясно!
Профессор.Детка, потерпите до вечера. Вы же сами установили это правило: топим раз в день, за час до отхода ко сну.
Марина.Знаю. Но сейчас только три часа. Я не могу больше ждать. (Подтягивает колени к подбородку и обхватывает их руками со страдальческим видом. Профессор смотрит на нее сочувственно.)
Профессор.Уныние вас не согреет. Надо двигаться, Марина! Двигаться!
Марина.Зачем? Двигаться просто так, впустую? Движение ради движения?
Профессор.Именно так! Ваша цель – согреться, а движение будет средством.
Марина (вяло). Не знаю. По-моему, бесцельное движение не свойственно человеческой природе.
Профессор.А что такое человеческая природа?
Марина.Это то, чем занимаются люди.
Профессор.Превосходно! Вы напомнили мне декана математического факультета – когда его попросили дать определение математики, он ответил: «Это то, чем занимаются математики».
Марина.Ей-богу, хороший ответ.
Профессор.А чем занимаются люди, Марина?
Марина.Люди воюют. Война свойственна человеческой природе.
Профессор.С этим трудно спорить. А женщины – чем они занимаются?
Марина.Тем же, чем и мужчины.
Профессор.Разве вы воюете?
Марина.Мы все воюем, профессор.
Профессор.И в чем же состоит ваша война, Марина?
Марина.Моя война хуже всех. Чистая мука, изнурительная и без малейших шансов на подвиг: моя война состоит в том, что мне холодно. Вы читали Бернаноса?
Профессор.Студентка экзаменует профессора? Я не преподаю французскую литературу, но Бернаноса – да, читал.
Марина.Его перу принадлежит величайшая на свете истина в одной короткой фразе: «Ад – это холод».
Профессор.Да. Вряд ли он имел в виду то же, что и вы.
Марина.Не важно! Эта фраза верна во всех смыслах! Это истина, а не метафора! Мне осточертели метафоры. Ад – это холод. Значит, я в аду. И сказать больше нечего.
Профессор(решительно). И не надо говорить, надо делать. Ну-ка, шевелитесь, Марина! (Она сидит неподвижно, обхватив колени руками.) Если вам непременно нужна веская причина, чтобы двигаться, я найду их сотню. Смотрите, как в этой комнате грязно! Ну-ка возьмите щетку и тряпку да уберитесь хорошенько.
Марина.Еще чего? Я вам не уборщица!
Профессор.Нет, конечно! Я просто даю вам повод, коль скоро вам он необходим.
Марина.Очень удобный для вас повод.
Профессор.Цель-то не в этом! Нет, у вас типичная реакция бедных, вы так высоко ставите ваше достоинство, что становитесь его жертвой.
Марина.Естественно. Я и есть бедная, всегда была.
Профессор.А что, когда бедные люди страдают от холода, они сидят, не отрывая зада от стула?
Марина.Да. Надо быть богатым, чтобы иметь силы как-то реагировать. Когда бедные мерзнут, они поступают как воробьи: раздувают перышки, чтобы сохранить собственное тепло, и сидят неподвижно.
Профессор.Вы слишком тощая, чтобы походить на воробья, раздувшего перышки.
Марина.А у меня и перышек почти не осталось.
Профессор(резко встает). Да. Стало быть, воробьиная стратегия не для вас. (Подходит к Марине и протягивает ей руку.) Идемте.
Марина(вяло). Куда?
Профессор.Вы сказали, что не хотите танцевать одна. Так потанцуйте со мной.
Марина.Это же курам на смех.
Профессор.Благодарю.
Марина.И музыки нет!
Профессор.На войне как на войне! Пошли!
Он берет ее за руку и тащит. Завязывается борьба: она упирается, он все-таки стаскивает ее со стула и поднимает, перехватив за талию. Держит ее в позе танго. Она вырывается. Он ведет ее по комнате то ли в танго, то ли в борьбе. Борьба беззвучна, и оттого кажется особенно яростной. Наконец Марине удается вырваться; она бежит на другой конец комнаты и, застыв в углу, поворачивается к профессору. Она в бешенстве.
(Расхохотавшись.) Ну вот! Я уверен, что вам уже не так холодно.
Марина(возмущенно). И вам не стыдно?
Профессор.Напротив! Я же вас согрел.
Марина.Не согрели, а заледенили. От нелепости стынет кровь.
Профессор.Это вы нелепы! Кого вы тут передо мной изображаете? Оскорбленную невинность? Чем же я запятнал ваше неприкосновенное тельце?
Марина не отвечает, возвращается на прежнее место и садится, злобно глядя на профессора. Снова съеживается, обхватив колени руками.
Вы, может быть, вообразили, что я вас домогаюсь? (Молчание.) Увы, должен вас разочаровать, и не думаю. (Молчание.) Вы слишком тощая, чтобы возбудить желание.
Марина(вкрадчиво). Кто здесь говорит о желании, профессор?
Профессор(вдруг вспылив). Вы сами прекрасно знаете! Стоит мужчине и женщине оказаться в комнате наедине, люди только об этом и думают!
Марина(все так же вкрадчиво). Люди? Люди ничего не говорят. И немудрено: здесь никого нет, кроме нас с вами. О желании заговорили вы.
Профессор(со вздохом встает). Ладно, Марина, хватит. Не пытайтесь воспользоваться ситуацией. (Идет к книжным полкам и поворачивается к ней спиной.)
Марина.Как, интересно, я могу этой ситуацией воспользоваться?
Профессор(рассматривая книги). Ну-ну, стройте из себя дурочку, вам это очень идет.
Она пожимает плечами, встает, поднимает брошенную на пол книгу, идет к печке и опускается перед ней на колени. Ищет спички. Все это она делает открыто, не прячась. Профессор оборачивается и видит ее.
Могу я узнать, что вы затеваете?
Марина не отвечает, находит спички и собирается разорвать книгу.
Вы спятили?
Марина(с надрывом). Мне холодно. (По-прежнему стоит на коленях.)
Профессор.Это всем известно.
Марина(с надрывом). Нет, не известно! Если бы знали, если бы только знали, какой это кошмар, меня бы уже кто-нибудь согрел! Если бы вы могли себе представить, какие муки я терплю, вы бы сейчас же сожгли все ваши книги! Вы не знаете, никто не знает – никто, никто не допустил бы, чтобы человек мучился так, как я мучаюсь!
Профессор.Думаете, вы единственная?
Марина.Понятия не имею, и какая разница? Я в аду! (По-прежнему стоя на коленях, колотит кулаками по полу и кричит.) Я в аду! В аду! В аду! В аду!
Профессор(бросается на нее, навалившись сзади, зажимает ей рот обеими руками). Замолчите, ведьма! (Она вырывается, падает ничком, он падает на нее, но руки разжимает.)
Марина(сдавленным голосом). Почему я должна молчать? Все равно никто не слышит.
Профессор(все еще лежа на ней). Именно потому, что никто не слышит.
Марина.Значит, я никому не мешаю.
Профессор.Мешаете – мне.
Марина.Почему? Вам-то что?
Профессор(выпрямляется и встает, отпустив ее. Она остается сидеть на полу). Я не выношу женских истерик.
Марина(смеется злым смехом). Ах, бедняжка! Вынужден терпеть вопли истерички! (Сгибается и падает ничком от смеха.) Ах, какая печальная участь! (Смеется, но очень быстро ее смех переходит в судорожные рыдания.)
Профессор(стоит, глядя на нее с презрением). Ну вот, теперь слезы! И какой толк плакать?
Марина.Хочу и плачу! (Рыдает, потом, немного успокоившись, встает на колени. По ее щекам текут слезы.) И потом, от этого теплее. Вы замечали, профессор, что слезы всегда теплые? (Теперь она говорит очень тихо, собирает слезы пальцами, рассматривает их в ладони.) Как странно: почему слезы теплые? Откуда это тепло? Не может быть, чтобы из моего тела, потому что во мне все замерзло. Почему природа так распорядилась, чтобы слезы были теплыми?
Профессор(он уже сел). Теперь ударились в дебри метафизики! Почему Богу угодно, чтобы слезы были теплыми?
Марина(кротко). Я не говорю о Боге. Но это хорошо, что слезы теплые. Так хорошо! Вспоминается горячий душ, я его часто принимала до войны. Такой горячий, что ванная запотевала. Я бы все отдала, все и сверх того, за горячий-прегорячий душ.
Профессор.«Все и сверх того» – а что, собственно, вы можете отдать, крошка? Кроме одежды, что на вас, у вас ничего нет. А кому нужна ваша одежда?
Марина(вздрагивает). С одеждой я не расстанусь ни за какие сокровища!
Профессор.А вам их никто и не предлагает.
Марина.Почему вы так суровы со мной, профессор?
Профессор(встает, подходит к ней, взяв за руки, бережно поднимает и не выпускает ее рук). Я с вами не суров. Я всего лишь пытаюсь вправить вам мозги.
Марина.Вокруг города найдется достаточно варваров, которые сделали бы это лучше – с помощью пули.
Профессор.Не смешно, Марина. (Он по-прежнему держит ее за руки. Сцена почти идиллическая.)
Марина.Зачем цепляться за жизнь, профессор?
Профессор.Умереть не так-то легко.
Марина.Ничего подобного. Знаете, как поступают те, кто хочет умереть? Надевают свою самую красивую одежду и гуляют по главной площади, пока не получат пулю от какого-нибудь снайпера.
Профессор.У вас нет красивой одежды, Марина.
Марина(с улыбкой). Я думаю, эта мелочь не смутила бы варваров.
Профессор.Зато меня бы смутила.
Марина(смеется). Вас бы смутило, что я умру плохо одетой?
Профессор.Нет, просто – что вы умрете.
Марина.Почему? Вам бы не пришлось больше жечь ваши драгоценные книги. Вы наконец вздохнули бы спокойно.
Профессор.Я очень хорошо к вам отношусь, Марина.
Марина.Если вы хорошо ко мне относитесь, то почему не хотите, чтобы мне стало лучше?
Профессор.Понимаю, куда вы клоните. Я хочу, чтобы вам стало лучше, но, если я слишком быстро сожгу все книги, чем мы завтра будем топить?
Марина.Завтра мы умрем.
Профессор.Не факт.
Марина.Такая вероятность есть, разве этого недостаточно?
Профессор.Нет.
Марина.Да. Представьте, что сегодня вечером на нас упадет бомба. Книги сгорят вместе с нами – впустую. Это ли не обидно?
Профессор.А представьте, что бомба на нас сегодня не упадет, а мы сожжем все книги, и на завтра не останется ни одной. Это ли не ужасно?
Марина.Нет. Во-первых, потому что это будет роскошная топка, как минимум два часа тепла. И потом, тогда я больше не буду бояться смерти. Знаете, что мне не дает покоя, с тех пор как я живу здесь? Я с ума схожу от мысли, что меня могут убить, прежде чем мы сожжем последнюю книгу.
Профессор.Это лишняя причина их экономить. Я не хочу, чтобы вы наложили на себя руки, Марина. Теперь я понял: когда мы сожжем последнюю книгу, вы пойдете на главную площадь.
Марина.Да почему вам так необходима моя жизнь?
Профессор.Она необходима вам.
Марина.Зачем? Вы же видите, как я провожу дни. Уверяю вас, от холода я просто не в состоянии ничего делать.
Профессор.Марина, нельзя исключать гипотезу, что война когда-нибудь кончится и что вы к тому времени будете еще живы. Я понимаю, что шансы ничтожно малы, но, говоря вашим языком, такая вероятность есть – разве этого недостаточно?
Марина.Я думала об этом.
Профессор.Ну и?..
Марина.Я уж постараюсь, чтобы мне всегда было тепло, но делать все равно ничего не буду. Эта война навсегда отбила у меня охоту что бы то ни было строить и созидать. Я мечтаю только о тепле – не о жизни. Как я могу любить жизнь, после того как узнала ее истинное лицо?
Профессор.Ее истинное лицо? Да что вы можете знать о жизни?
Марина.Профессор, я ничего не хочу, ничего, только согреться!
Профессор.Естественно. А когда вы согреетесь, вам захочется многого другого. Это называется иерархия потребностей.
Марина.И как же, по-вашему, я буду жить после войны?
Профессор.Закончите учебу.
Марина(смеется). Очень заманчиво!
Профессор.Выйдете замуж, родите детей.
Марина(смеется). Еще не легче!
Профессор.Все женщины так живут.
Марина(смеется). Какой убойный аргумент!
Профессор.А что? Думаете, вы не такая, как другие?
Марина.Понятия не имею. Но даже если предположить, что война когда-нибудь кончится, я плохо представляю себе, чтобы какая-то женщина еще захотела произвести на свет ребенка.
Профессор.Сейчас бессмысленно говорить об этом. О чем вы мечтали до войны?
Марина.Влюбиться.
Профессор.Радуйтесь! Это с вами произошло.
Марина(с горьким смехом). Аллилуйя!
Профессор.И вы хотели иметь детей, не правда ли?
Марина.Не помню и не хочу вспоминать. Какая разница, чего я там до войны хотела. Одно я знаю наверняка: мне никогда уже не стать такой, какой я была до войны.
Профессор.Не зарекайтесь.
Марина.Я это знаю! Было бы гнусностью, если бы хоть кто-нибудь смог стать прежним.
Профессор.А между тем именно это и произойдет. Так бывает после всех на свете войн.
Марина.Тогда тем более не стоит жить. Меня просто стошнит, если я это увижу.
Профессор.Ничего подобного. Это вы сейчас так говорите, потому что вам двадцать лет, вы истощены и нездоровы. А вот когда станете дородной матроной, посмотрите на вещи иначе: вам понравится.
Марина(вырывает руки из рук профессора и поворачивается на сто восемьдесят градусов). Это мерзко, мерзко!
Профессор.Это и называется жизнью, дитя мое.
Марина.Если это жизнь, я ее знать не хочу!
Профессор(подходит и обнимает ее сзади). Да нет же, вы хотите узнать жизнь.
Марина.Лучше сдохнуть! (Профессор приникает губами к ее шее.) Нет. (Усталым голосом, даже без раздражения.) Нет! Нет! (Вырывается. В ее поведении – скорее отчаяние, чем протест.)
Профессор.Почему нет?
Марина.Потому что я вас не люблю. (Надувает губки, как маленькая девочка.)
Профессор.Кто здесь говорит о любви?
Марина.Я. Я люблю Даниеля.
Профессор.Неправда. Если бы вы любили Даниеля, вам хотелось бы жить.
Марина(поворачивается к профессору, насмешливо). Можно подумать, вы что-то понимаете в любви!
Профессор.А вы?
Марина.Я, по крайней мере, знаю, что это такое.
Профессор(передразнивает ее, тонким голосом). «Я, по крайней мере, знаю, что это такое». Соплячка! Самонадеянная, как все в вашем возрасте. Вы были бы смешны, когда бы не были так трогательны. (Идет к ней, она пятится.)
Марина.А я-то думала, я слишком худа, чтобы быть желанной.
Профессор.В самом деле. Как ни странно, я хочу вас от этого еще сильней.
Марина.А я вас – нет.
Профессор.Вы запоете по-другому, когда окажетесь в моих объятиях.
Марина.Никогда.
Профессор.Война вас ничему не научила? Прав тот, кто сильнее. Вы у меня дома, уйти не можете: слишком холодно, сами знаете, что деваться вам некуда. (До сих пор он наступал, а она пятилась. На этой реплике она останавливается.)
Марина.Ладно. И правда, что я ломаюсь? В конце концов, это лучший способ согреться.
Профессор.И эта циничная стерва утверждает, что влюблена! (Смеется.)
Марина.Я влюблена. То, что будете делать со мной вы, не имеет к любви никакого отношения.
Профессор.А, ну да. (Тонким голосом.) «Мсье, вы можете взять мое тело, но душу мою не получите», не так ли?
Марина.Плевать мне на душу. Я согреюсь, и только это имеет значение. (Медленно идет к нему.) Скорее же, скорее обнимите меня, я хочу ощутить ваше тепло. Нет, это не вы мной попользуетесь, это я попользуюсь вами.
Профессор(со снисходительным смешком). Вы мной попользуетесь? Это как же, интересно знать?
Марина(продолжает медленно наступать. Профессор начинает потихоньку пятиться). Расслаблюсь и получу удовольствие. (Ровным голосом, твердо, но без малейшей агрессивности.) Вот увидите, мне понравится, с первой же секунды, по-настоящему, без притворства. (С жутковатой улыбкой.) Но вовсе не по той причине, о которой вы подумали. Видите ли, профессор, в ту самую минуту, когда вы обнимете меня, я хоть ненадолго перестану страдать, потому что ваше тело будет теплым.
Профессор(сухо). Вы думаете, мне тепло?
Марина.Вы теплее меня, и это главное. Вы покажетесь мне раскаленным, и я всей своей плотью впитаю ваше тепло.
Профессор(пятясь, с озадаченной гримасой). А у вас есть плоть?
Марина(прикусив губу). Хватит и кожи. Всей кожей можно получать удовольствие. Вообще, я думаю иногда, что это удовольствие можно получить от чего угодно.
Профессор.Что угодно – это я?
Марина.Это можете быть и вы, если я вас презираю, – а на этот счет не извольте сомневаться. (С ангельской улыбкой.) На моем лице отразится истинное наслаждение, мое тело будет податливо, и вы, конечно, решите, что вы классный любовник… но для меня вы будете всего лишь грелкой, и, даже если любовник вы и в самом деле неплохой, тепло настолько превзойдет все другие… ощущения (хихикает), что я их вряд ли замечу. (Заливается детским смехом, словно радуясь удачной шутке.) Почему вы пятитесь, профессор? Вы меня больше не хотите? (Нежно улыбается ему.)
Профессор.Вы действительно так замерзли?
Марина.Вы только сейчас это заметили?
Профессор.Я только сейчас в полной мере оценил результат. Вы стали чудовищем.
Марина(с интонациями инженю, зазывно). Я теперь нехороша?
Профессор.Хороши. Вы черт в юбке.
Марина.Если живешь в аду, как не стать чертом? Ад – это холод… Если бы вы знали, сколько холода скопилось во мне! Когда тело мерзнет, в голове остается одна-единственная мысль: найти что-то теплое, припасть к нему, забрать у него и впитать в себя его тепло. Эти несколько градусов, ставшие пропастью между нами, пропастью, на одной стороне которой вы – человек, а на другой я – животное в аду (слова «в аду» она выкрикивает), эти градусы я у вас отниму! Тогда поймете, каково это!
Профессор(перестав пятиться, спокойно и серьезно). Нет.
Марина.Что – нет? Вы уже не хотите?
Профессор.Хочу. Но эти несколько градусов между нами заставляют меня сказать: нет. Я не хочу получить вас так.
Марина(с презрительным смешком). Что это вы вдруг стали так нравственны?
Профессор.Нравственность тут ни при чем…
Марина.Постойте, я угадаю: вам хочется, чтобы злодеем были вы, не так ли? А я – жертвой? Беда в том, что мне нисколько не хочется быть жертвой, да и злодейкой быть, честно говоря, тоже не очень хочется. Именно это вам неприятно, правда? Что ж, если вам неприятно, тем приятнее мне! (Она уже прижимается к нему всем телом с демонической улыбкой. Он холоден и неподвижен.)
Профессор.Нет, Марина. Берите лучше пример с вашего возлюбленного Даниеля: идите в университет и прижмитесь к трубам в факультетской библиотеке.
Марина.Зачем мне куда-то идти, чтобы прижаться к трубам, когда я прижимаюсь к вам?
Профессор.Трубы дольше останутся теплыми.
Марина.Трубы в аду не будут, а мне нужно, мне необходимо, чтобы вы были в аду! Я по-настоящему согреюсь только тогда, когда вы замерзнете, как мерзну я. Чтобы вы испытали это на собственной шкуре! Мне нужно вас унизить за то, что вы презирали меня.
Профессор.Никогда не думал, что вы такая.
Марина.Я тоже.
Профессор.Что за извращенное удовольствие доставляет вам эта игра, Марина?
Марина.Не знаю, но сама я понимаю себя. А вы, профессор, какому извращенному соблазну вы поддадитесь, когда ваши руки обнимут меня?
Профессор(обнимает ее, но не сжимает крепко). Не знаю и сам себя не понимаю.
Марина.Это нормально: вы еще не обжились в аду.
Она смотрит ему в глаза с ангельской улыбкой. Она сияет. Он сжимает ее все крепче, потом их губы встречаются. Они выглядят безумно влюбленными друг в друга, и от этого сцена кажется особенно жуткой.
Действие третье
Та же комната. На полках осталось не больше десятка книг, сложенных стопкой.
Д а н и е л ь и п р о ф е с с о р сидят на стульях и читают. Оба выглядят не лучшим образом. Глаза профессора медленно закрываются, голова клонится набок, книга выпадает из рук и падает на пол, но он не просыпается.
Даниель(обернувшись на шум). Профессор! Не спите!
Профессор(не открывая глаз). Оставьте меня в покое.
Даниель.Но вы же сами приказали мне будить вас, если вы уснете.
Профессор.С каких это пор вы подчиняетесь моим приказам?
Даниель.С тех пор, как нахожу их здравыми.
Профессор.Какие здравые приказы, это же чистый плагиат! В романе «451 градус по Фаренгейту» люди учат книги наизусть, потому что все написанное будет уничтожено. Идея прекрасная, но безумная: как прикажете учить наизусть Кляйнбеттингена?
Даниель.Читали же аэды на память Илиаду и Одиссею.
Профессор.Да. Им-то не приходилось тратить три четверти своего времени на написание монографий. Они могли позволить себе роскошь учить книги наизусть.
Даниель.Я не говорю, что это легко. И наизусть мы их не выучим, факт. Но позвольте вам напомнить, что вы сами утверждали вчера: когда книгам осталось жить считаные дни, надо читать до последнего.
Профессор.Но не всю же ночь без передышки!
Даниель.Это был ваш приказ.
Профессор.Как вы можете верить словам человека, который смешивает Блатека с грязью перед студентами и с наслаждением читает его в одиночестве?
Даниель.Стыдиться тут нечего, дело обычное.
Профессор.Вот именно! Вы ведь думали обо мне лучше?
Даниель.Нет.
Профессор.Вот как? Ну что ж, по крайней мере, внесли ясность.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |