— Какой уговор?
— Насчет того, что… что я рассказал вам.
Невозмутимое лицо Брикса не дрогнуло.
— Информацию, полученную нами в процессе расследования, мы раскрываем только в случае, если дело передается в суд, — изрек он. — Коль скоро ваше дело до суда не дошло…
— Спасибо.
— Не меня вам надо благодарить.
Хартманн смотрел на свои часы. Время.
И снова ей в глаза светил луч. На этот раз — из фонарика полицейского врача.
— У вас легкое сотрясение мозга. Отправляйтесь домой и полежите.
— Я в порядке, — сказала Лунд, с осторожностью натягивая через голову черно-белый свитер.
На глаза ей попалось несколько прорех, которые уже не заштопать, то есть придется покупать еще один.
Открылась дверь, и вошел Бенгт. Рука на перевязи, в глазах — шок куда больший, чем после его аварии на мосту.
— Я еще не закончил, — сказал врач.
Бенгт не видел и не слышал его.
— Если швы разойдутся, нужно будет накладывать заново.
Он шагнул к ней и обнял.
И все же Лунд успела кинуть быстрый взгляд через коридор и увидеть, как Хартманн, натягивая на ходу серое пальто, быстро идет к выходу.
Доктор кашлянул:
— Я же сказал, что еще не закончил.
Лунд мягко высвободилась из рук Бенгта. Не удержалась, снова посмотрела через окно в коридор.
— Я же сказала, что в порядке.
Но Хартманн уже исчез.
От управления Хартманна забрал Мортен Вебер, подъехавший туда на служебной машине.
— Это был Хольк. Он захватил Сару Лунд в заложники. Она чудом выжила.
Хартманн задумчиво смотрел на городские огни.
— Откуда ты знаешь?
— От твоего адвоката. Все обвинения с тебя сняты. Она считает, что ты можешь засудить их по полной программе.
— Я не буду ни с кем судиться. Где Риэ?
Пауза.
— Ничего нельзя было сделать, Троэльс. Слишком поздно. Голосование состоялось. Тебя сняли с выборов.
— Это мы еще посмотрим. Так где она?
— Бремер созвал пресс-конференцию.
Хартманн отвернулся к окну. Зимняя ночь. Человек, которого он знал, хоть и никогда не любил, был мертв. Вот и еще один обитатель ратуши преждевременно лишился жизни.
Неожиданно Троэльс Хартманн понял, что страх, терзавший его так долго, исчез. Он больше не чувствовал себя одиноким.
— О коттедже никто не узнает, — сказал он.
— Ты же признался полиции!
— Никто об этом не узнает. Мы снова в игре, Мортен.
— Троэльс?!
— Теперь я невинно пострадавший, — отчеканил Хартманн. — Разве ты не понимаешь?
Вебер молчал.
— Я тоже жертва. Как та убитая девушка…
— Не совсем, — возразил Вебер. — Если ты намерен разыгрывать карту жалости, то делать это нужно аккуратно.
— Верное замечание. — Хартманн достал мобильный телефон, соображая, кому позвонить сначала. — Давай-ка займемся этим.
Гостиничный номер был разнесен в клочья — разбитые зеркала, на полу сорванные со стен картины… Вагн Скербек смотрел на Пернилле, которая молча лежала на кровати, почти без одежды.
Пьяный норвежец был перепуган до смерти.
— Я же не знал, что она сумасшедшая! Ваш номер я нашел в ее телефоне. Это я вам звонил.
Скербек был еще в рабочем комбинезоне. Руки в карманах, на голове черная шапочка. Он склонился над кроватью, заглянул ей в лицо:
— Пернилле.
Она посмотрела на него и ничего не сказала.
— И что теперь? — ныл норвежец. — Я ничего не сделал. Ничего не было. Я думал, она сама хочет, и… — Он смотрел только на Скербека, не на нее. Очевидно, надеялся на мужскую солидарность. — А потом она прямо с катушек сорвалась. В смысле… Я же не знал, что она замужем. Мне показалась, она не против немного…
— Исчезни, — рявкнул Скербек и вытолкал его за дверь.
Вернулся к ней, опустился возле кровати на колени:
— Пернилле, наверное, тебе лучше одеться.
Он поднял опрокинутый стул. Взял с пола ее колготки, подал ей. Она не шевелилась.
— Да что же это…
Он попробовал сам надеть ей колготки. Потом отбросил попытки.
— Где твоя обувь?
Не получив ответа, огляделся в разгромленном номере, нашел черные сапоги.
— Я искал тебя. Звонили из полиции.
С сапогами оказалось ничуть не проще, чем с колготками.
— Пернилле! Если ты не поможешь, я не смогу тебя одеть.
Она молча смотрела сквозь него.
— Они нашли убийцу.
Она не двигалась, не помогала ему. Он снова принялся за сапоги.
— Ты слышишь меня? Его поймали. Он мертв.
Она не выходила из ступора, молчала.
— Он мертв, — повторил Скербек.
Медленно, как во сне, она забрала у него сапоги, всунула в них ноги. Вагн Скербек быстро прошелся по номеру, немного прибрался — поставил на комод упавшую лампу, поднял вазу с цветами.
Затем вывел ее из гостиницы.
Он приехал на небольшом грузовике, в котором пахло прелыми коврами.
— Лотта с мальчиками уехали к твоим родителям. От Тайса ничего не было?
Она сидела на пассажирском сиденье, не говоря ни слова. За окном мелькали огоньки автомобильных фар.
— Ради бога, Пернилле! Скажи что-нибудь!
Они миновали ратушу, вокзал и по длинной прямой Вестерброгаде въехали в Вестербро. И дальше — мимо кафе и баров, мимо глухих переулков с наркоманскими притонами, мимо проституток и ночных гуляк.
— Однажды, — вдруг сказала она, — мы поехали на побережье, и я захотела научить Нанну плавать.
Мимо школы, куда ходили мальчики, и мимо церкви, где стоял ее белый гроб.
— Мы зашли в море, и я сказала: «Сначала ты должна научиться лежать на воде».
К дому.
— Нанне было страшно. Но я сказала, что буду держать ее. Всегда. «Что бы ни случилось, я буду тебя держать».
Она зажала ладонью рот. Потекли слезы. Ее сотрясали конвульсии внезапного приступа горя.
— Никогда тебя не отпущу, — всхлипывала она. — Никогда.
Лунд смотрела вечерние новости в квартире матери. Голова почти не болела, пиво помогло.
На экране Брикс с серьезным лицом стоял перед недостроенным складом. Он любил, когда его снимали.
— Сегодня вечером Йенс Хольк был застрелен нашим сотрудником. Это была вынужденная мера, так как Хольк угрожал огнестрельным оружием другому полицейскому, оказавшемуся на месте происшествия. Улики указывают на то, что именно Хольк является преступником, которого мы разыскивали по делу об убийстве Нанны Бирк-Ларсен.
Журналист задал вопрос о Хартманне. Брикс не смутился ни на мгновение.
В комнату вошел Бенгт и сел рядом с Лунд.
— У нас были основания считать, что убийца как-то связан с муниципалитетом. К сожалению, Хольку удалось подделать документы так, чтобы подозрения пали на Хартманна. Я рад заверить телезрителей, что Троэльс Хартманн невиновен и все это время оказывал полиции Копенгагена всяческое содействие.
— Сара…
— Минутку, — сказала она.
Он протянул руку, забрал у нее пульт, нажал на красную кнопку.
— Тебе надо выговориться, — сказал он.
— О чем?
— О том, что ты чувствуешь.
— И что же я чувствую?
— Вину?
— Нет, — моментально отреагировала Лунд.
— Страх?
Она взглянула на черный экран и мотнула головой. Потом отпила пива.
— Все равно позже наступит реакция, — настаивал он.
— Диагноз профессионала?
— Если хочешь.
— Проблема не в этом.
Еще один большой глоток.
— А в чем?
Она посмотрела на него и ничего не ответила.
Бенгт вздохнул:
— Ладно. Я помню, как оценивал личность преступника. Мне казалось, что должны быть и другие жертвы.
— Вряд ли, если это Хольк. С таким прошлым он не смог бы поддерживать свой образ жизни.
— Значит, я ошибался. И такое случается.
Она опять подняла на него глаза.
— Я не так умен, как ты, Сара.
Он сжал ее пальцы. Она не отвечала.
— Я не вижу так, как ты. У меня нет такого воображения.
Ни слова от нее.
— Иногда мне хочется, чтобы и у тебя его не было. А тебе нет?
Лунд допила пиво, размышляя над вопросом.
— Мы такие, какие мы есть, и ничего не можем с этим поделать. Согласен?
— В каком-то смысле да. Я просто хочу, чтобы ты радовалась тому, что все закончилось. — Он поднял здоровую руку и нежно отвел волосы с ее лба. — Радовалась тому, что больше не нужно носить это в своей голове.
Она опять смотрела на пустой экран. Ее рука потянулась к пульту.
— Пойдем спать, Сара. Прошу тебя, забудь об этом деле.
Воскресенье, 16 ноября
Избирательная комиссия собралась на экстренное заседание в девять часов утра и отозвала решение, принятое предыдущим вечером. Троэльс Хартманн снова вернулся в гонку, очищенный от подозрений, в образе невинной жертвы обстоятельств. И никто не узнал о попытке самоубийства. Не знал о ней, как надеялся Хартманн, даже Поуль Бремер.
Двумя часами позднее в штабе либералов Мортен Вебер пытался внушить своим павшим духом войскам веру в победу.
— Перед нами стоит большая задача: убедить избирателей в невиновности Троэльса. Мы это знаем, и теперь в этом убедилась полиция. Но избиратели нуждаются в объяснениях.
Его слушателями были восемь сотрудников штаба и сам Хартманн.
— Многие наши спонсоры отвернулись от нас, — продолжал Вебер. — Нет денег — нет и кампании. То есть вторая наша задача — вернуть спонсоров.
— А что теперь будет с альянсом? — спросила Элизабет Хедегор.
— Забудьте об альянсе, — сказал Хартманн. — Если у нас будут голоса, то союзники подтянутся сами. Что им еще останется?
Хедегор не очень убедили его слова.
— Выборы в следующий вторник, — сказала она, — и это значит, что к субботе избиратели уже должны определиться. Времени у нас практически нет.
При этих словах Мортен Вебер понурил голову.
Поднялся Хартманн, оглядел собравшихся внимательно, встретился взглядом с каждым из них, чтобы каждый почувствовал себя особенным и нужным.
— Элизабет сделала верное замечание. Время против нас. Средства массовой информации — тоже. И Поуль Бремер по-прежнему способен на многое. Но я точно знаю одно: если мы не будем пытаться, мы проиграем. Так почему бы не попробовать? Зачем отказываться от борьбы? И от мечты? — Он засмеялся, наслаждаясь своей импровизацией перед крохотной аудиторией. — Я не стану рекомендовать тюремную камеру в качестве места для политических медитаций. Но что-то в этом есть. Когда я сидел там…
Его взгляд ушел за пределы кабинета. Все, даже Мортен Вебер, были захвачены моментом.
— Когда я сидел там в синей тюремной робе, я думал о том, кто мы такие. — Он сделал широкий жест, охватывая их всех. — Я думал о вас и о нашей общей борьбе. Ничего не изменилось. Наши идеи, наши цели те же, что и прежде. Неужели сегодня они значат для нас меньше, чем значили вчера? — Он стукнул кулаками по столу. — Нет. Для меня они стали значить еще больше, потому что мне нужна такая администрация, которая не станет играть в кошки-мышки с полицией ради чьей-то выгоды.
За столом раздалось одобрительное бормотание, напряжение спало, общий настрой качнулся в его сторону.
— Сможем ли мы сделать все, что в наших силах? Или отдадим Бремеру и его приспешникам то, чего они так хотели, — еще четыре потраченных впустую года?
Вебер зааплодировал. Элизабет Хедегор подхватила, а за ней и все остальные. Хартманн улыбнулся, опять оглядел каждого сидящего за столом, вспоминая имена. Почти все они были готовы сбросить его со счетов. Чуть позже он поблагодарит каждого из них лично, позвонив по телефону и выразив свою глубочайшую признательность за оказанную поддержку.
— Тогда примемся за работу.
Пожимая руки, он проводил всех из кабинета.
— Ты говорил с Риэ? — спросил Вебер. — Надо бы с ней все обсудить.
— Знаю, знаю. Я отправил ей уже миллион сообщений, она не отвечает.
В дверь забарабанили — на пороге стоял Поуль Бремер в белом пальто, красном шарфе, с сияющей улыбкой, как будто собрался на конкурс Санта-Клаусов.
— Троэльс! — воскликнул он громко и радостно. — Прости, что врываюсь. Не мог не зайти, хотел… — Он вошел, стянул с шеи шарф. Улыбка исчезла, ее сменила проникновенная искренность во всем облике. — Хотел поздравить тебя с возвращением.
— Спасибо, вы очень любезны.
Вебер буркнул нечто нечленораздельное, но однозначно нелицеприятное и ушел на свое рабочее место. Бремер же прошел в личный кабинет Хартманна, налил себе кофе и уселся на диване, тряся головой.
— Хольк, Хольк… Всегда был одиночкой. Но чтобы такое… Не понимаю. Почему? В Латвию вместе летали… Правда, он был какой-то подавленный, но… — Бремер взял с блюда печенье, откусил. — Да, способный человек, хотя и не очень творческий. В конечном счете умеренные без него достигнут большего. Только не в этот раз. Эти выборы они потеряли, как, впрочем, и Кирстен со своей шайкой и прочая шушера, что вьется тут в надежде урвать кусочек с чужого стола. — Снова эта широкая ухмылка. — Так или иначе, но ты не оставил им шанса. Теперь на арене только ты и я. Я мог бы даже поздравить тебя с таким удачным розыгрышем, если бы думал, что ты сам все это устроил.
— Вы пришли по какому-то делу? — спросил Хартманн.
Бремер сначала отпил кофе и лишь потом направил на него пристальный взгляд серых глаз:
— Да, по делу. Я хотел извиниться за то, что случилось. Поверь мне, Троэльс. Вчера вечером я думал, что мы поступаем правильно при существующих обстоятельствах. Я не знал тогда, что эти обстоятельства — подделка.
Бремер умолк, выдерживая паузу. Хартманн не сомневался, что это тактический ход.
— Я тоже прошу прощения, если несправедливо обвинил вас в пылу страстей.
Бремер отмахнулся:
— Не нужно извиняться, это все в прошлом. Сейчас мы должны думать о будущем. То, что произошло, коснулось всех нас. Не только тебя.
Хартманн сел на стул напротив Бремера.
— И что? — спросил он.
— Образовался общий консенсус. Редкий консенсус. Я переговорил со всеми после того, как мы отменили решение о снятии тебя с выборов. И все согласились, что настало время забыть о наших различиях и подумать о том, как преодолеть сложившееся в обществе негативное отношение к политикам и власти. Сейчас в народе преобладает цинизм, шок, ощущение хаоса. Их можно понять, но на самом деле все иначе. Итак, наша важнейшая задача на сегодня — вернуть доверие избирателей, подорванное стараниями Холька. Мы должны возобновить контракт власти с народом, убедить его в том, что мы достойны возложенной на нас миссии. Ты со мной?
— Вы всегда были прекрасным оратором.
— Речь не обо мне. И не о тебе. Я говорю… — Он обвел рукой роскошное помещение: мозаика, скульптуры, картины. — Я говорю вот об этом, о нашем замке, нашем доме. О ратуше. Сегодня вечером мы соберем пресс-конференцию. Я расскажу о решении всех партий объединить усилия ради общего блага и избавления от грязного наследства Холька. Ты со мной?
— Что именно вы хотите сказать?
— Мы согласились заключить перемирие. Мы положим конец этим бесконечным нападкам друг на друга, неистовым дебатам, враждебным настроениям. Таково наше джентльменское соглашение: мы будем вести себя хорошо.
— Перемирие…
— Да, мир в замке. Такое случалось и раньше в исключительных ситуациях, возможно и теперь. Выборы пойдут как обычно, мы просто не будем забывать о хороших манерах, отбросим лишние эмоции. — Серые глаза не отпускали Хартманна. — Будем говорить о политике, а не о личностях. Уверен, ты будешь только рад поддержать эту инициативу. — Бремер поднялся с дивана. — Вот так обстоят дела. Предлагаю тебе присоединиться к нам, и с моей стороны это великодушие, Троэльс. В одиночку ты сейчас не в состоянии бороться. — Улыбка, протянутая ладонью вверх рука. — Могу ли я на тебя рассчитывать?
Хартманн не мог дать немедленный ответ.
— Мне нужно подумать.
— О чем тут думать? Общее согласие достигнуто, можешь сам всех обзвонить, уточнить. Не забудь, ведь это твой шанс вернуться в наши ряды. Ты будешь странно выглядеть, если решишь остаться в стороне. Или такова твоя цель?
— Моя цель — сделать город лучше.
Поуль Бремер пожевал губами:
— Полагаю, это значит «да». Объединенная пресс-конференция назначена на восемь, мы будем ждать тебя.
Утро уже было в разгаре, когда команда Свендсена добралась до банковских карточек и счетов Холька. Он часто делал покупки в дорогих модных бутиках и ювелирных магазинах.
— Те сапоги мы тоже засекли, — сказал Майер.
С бесстрастным лицом Леннарт Брикс рассматривал разложенные перед ним фотографии.
— А как же кулон? — спросила Лунд. — В форме черного сердца?
Майер положил перед Бриксом снимок.
— Она держала его в кулаке, когда мы ее нашли, — сказал он. — Мы думаем, убийца заставил Нанну надеть кулон, а она сорвала его с шеи, когда тонула.
Лунд хотела получить ответ на свой вопрос.
— Это Хольк купил украшение? — настаивала она.
— Скорее всего, такая покупка не будет отражена в банковских записях. Если он и купил его, то за наличные в какой-нибудь лавке в Христиании, — сказал Майер.
— Почему вы так думаете? — спросила она.
Майер заерзал на стуле. Он был бледен и измучен. Чтобы кто-то погиб от рук датского полицейского — такое случалось крайне редко. В прессе только об этом и писали. Служебное расследование было неизбежно.
— Насколько можно судить, украшение довольно старое, сделано кустарным способом лет двадцать назад или больше. Дешевая позолоченная цепочка, стекло…
Майер посмотрел на нее. Лунд уже научилась читать его взгляды, этот означал: зачем копаться во второстепенных деталях? Почему не принять тот факт, что нам не дано узнать все до последней мелочи?
— Вы не знаете, случайно, что может означать черное сердце, Майер?
— Одно время у хиппи в Христиании была на них мода. Что-то вроде опознавательного знака для наркодельцов. Сейчас такие можно иногда найти на блошиных рынках.
Брикс обронил первую реплику:
— Мы не можем тратить время на то, что было два десятка лет назад.
Лунд разворошила пакеты с вещдоками, нашла тот, в котором был запечатан кулон. Вытащила его, посмотрела на цепочку — никакого клейма, никаких отметок, металл блестящий, даже не потускнел.
— Эту цепочку не носили двадцать лет. Если ее купил Хольк…
Майер продолжил отчет с того места, где его прервала Лунд:
— Йенс Хольк переводил деньги Олаву со своего личного счета. Это помимо тех пяти тысяч, которые тот получал через мэрию. Предполагаем шантаж. Еще мы нашли отпечатки Холька в квартире на Сторе-Конгенсгаде. А это из его дома.
Майер выложил на стол несколько снимков. Лунд придвинула свой стул поближе. На фотографиях — Хольк с Нанной где-то за городом, счастливый, влюбленный. С улыбкой его было трудно узнать.
— Очевидно, что у них был роман. Его жена подтверждает это. Она не знала, как зовут его пассию, знала только, что он без ума от нее и что она очень молода.
Майер почесал голову:
— И зачем только они всегда все рассказывают? Наверное, он был страшно горд собой.
— И счастлив, — добавила она.
Брикс состроил скучающую мину.
— Что мы знаем о его передвижениях в ту пятницу?
— Был на приеме. Позже в ратушу заехала Нанна. Возможно, за ключами, чтобы попасть в квартиру.
Лунд снова вернулась к фотографиям Холька. Еще одна серия. Сделана в холодное время года, оба в зимнем, оба хохочут. Нанна кажется слишком взрослой для своих лет. Хольк обнимает ее — совсем не похож на себя. По уши влюблен, это так видно.
Память выхватила фрагмент из вчерашнего дня: «Даже ту маленькую грязную шлюшку».
— Кто-нибудь видел Холька в те выходные? — спросил Брикс.
— Нет. Его бывшая запрещала ему видеться с детьми. В общем, отомстила как могла. И никого другого, кто бы видел его, мы так и не нашли.
Брикс кивнул:
— А что с его машиной?
— Тут никаких сомнений, — сказал Майер. — Тот самый белый «универсал», который сбил Олава.
Лунд все перебирала фотографии. Хольк и Нанна. Двадцать лет разницы. Счастливейшая пара на свете.
— О чем задумались, Лунд?
Вопрос Брикса застал ее врасплох. Она бросила пачку снимков на стол.
— Кажется, дело можно считать закрытым, — сказала она без уверенности в голосе.
— Ваш энтузиазм заразителен.
Она промолчала.
— Отличная работа, — провозгласил Брикс, похлопал Майера по плечу и вышел.
Вскоре после его ухода Лунд снова стала собирать свои вещи. Теперь это был кабинет Майера.
Он задумчиво наблюдал за ней.
— Что теперь будете делать?
Лунд поставила картонную коробку на стол.
— Не знаю. Нужно поговорить с Бенгтом. И с Марком. Что-нибудь придумаем.
Майер по привычке взялся за свою игрушечную машинку, но тут же отбросил ее и начал ходить взад и вперед с сигаретой в руке.
— А у вас какие планы?
— Планы? Будет служебное расследование из-за стрельбы. Это надолго.
— Вам не о чем волноваться. Вы все сделали правильно…
— Но какого черта этот идиот просто не опустил пистолет? Я же пытался…
— Майер…
— Что еще я мог сделать?
Он метался между столами — измученный, напуганный и беззащитный. И такой молодой со своими большими ушами и бесхитростным лицом.
Лунд отодвинула коробку и встала прямо перед ним:
— Вы ничего не могли сделать. У вас не было выбора.
Вблизи стало заметно, что глаза у Майера подозрительно блестят. Неужели плакал, подумала Лунд.
Он нервно затянулся, пытаясь справиться с собой.
Она вспомнила, как нашла его во Дворе Памяти перед выбитым на стене именем погибшего товарища. Майер так и не смог забыть тот случай.
— И я благодарна вам. Ведь вы спасли мне жизнь.
Он снова подхватил полицейскую машинку, прокатил ее по столу, тонко взвыла сирена, но он не засмеялся, как обычно.
— И что теперь? — спросил он. — Дело закрыто?
Пепельница и почетная грамота в рамке исчезли в коробке.
— Почему вы спрашиваете?
— Да ладно. Я же вижу — вы о чем-то думаете. Уже изучил вас.
— И о чем же я думаю?
— Это вы мне скажите.
— Я просто устала, как и вы. Только и всего.
Вернулся Брикс. Юридическая служба сочла полученные улики достаточными для передачи дела Нанны Бирк-Ларсен в суд. Убийцей признан Хольк. Расследование официально закрыто. Майер согласился сообщить новость родителям девушки.
— А как со Швецией, Лунд? — спросил он, помявшись. — Есть новости?
Она подхватила коробку.
— Пока нет.
Брикс почесал ухо. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— У меня в кабинете есть бутылка отличного виски. Если вы не против. Есть повод для праздника — и у вас, и у остальных. Это было долгое и трудное дело. Особенно для вас двоих. Наверное… — Он кашлянул. Посмотрел на них. Улыбнулся без малейшего намека на сарказм. — Наверное, я тоже усложнял вам жизнь. Когда в игру вступают политики, сложностей всегда прибавляется…
— Я бы выпил, — сказал Майер и вышел.
— Я подойду через минуту, — сказала Бриксу Лунд.
Брикс тоже ушел. Из коридора донеслись голоса, взрывы смеха. Ни один голос не показался ей знакомым.
Оставшись в одиночестве, Лунд вернулась к стеллажу и выбрала несколько папок. В первой содержались сведения о пропавших женщинах, собранные за последние десять лет. Всего несколько имен. Ничего интересного. Человек, которого она попросила собрать эту информацию, был старым служакой со слабым здоровьем. Когда-то отличный оперативник, теперь он вынужден был копаться в архивах в поисках чего-нибудь ценного.
Десяти лет оказалось недостаточно. Поэтому он копнул глубже. Успел проверить двадцать три года до того, как Брикс отменил задание.
Тринадцать пропавших женщин. Все молодые; никакой связи с городской администрацией. Ничего общего с человеком по фамилии Хольк. И ничего, что указывало бы на серийного убийцу. Хотя это не означало, что его не было.
Она дошла до последнего дела, самого старого. Это случилось двадцать один год назад.
Цвета на фотографии поблекли. Метта Хауге, студентка, двадцать два года, длинные темные волосы, открытая, беззаботная улыбка. Крупные белые серьги.
Лунд посмотрела на страницы так и не раскрытого дела и уселась за стол.
Телефон не умолкал, кроме Вагна Скербека, ответить было некому. Лотта стояла рядом в коротком, довольно откровенном топике. Понятно для кого.
— Мне плевать на ваши сроки! — проорал он в трубку и швырнул ее на рычаг. — Гребаные журналюги. — Он хмуро посмотрел на нее. — Ты чего так вырядилась? Не холодно?
Не дожидаясь ответа, он снова начал копаться в неисправном двигателе.
— От Тайса ничего не слышно? — спросила она.
— Скоро вернется. Черт знает где его носило.
Лотта улыбнулась ему, подрагивая ресницами. Как будто он пацан зеленый, чтобы запасть на это.
— Вагн, не стоит рассказывать Тайсу о вчерашнем. Не надо ему знать. Пусть это останется между нами.
— Теперь вы хотите, чтобы я ему еще и врал. Господи, я работаю без выходных, принимаю заказы, чиню машины. Неужели здесь за все отвечаю я один?
У входа в гараж раздались тяжелые шаги. Вернулся Бирк-Ларсен — черная куртка, черная шапка, на небритом лице ссадины.
Лотта выдавила кривую улыбку:
— Привет, Тайс. Ты уже слышал? Полиция нашла убийцу. Они обещали приехать через час.
Не глядя на них, он прошел в контору, встал перед расписанием на неделю.
— Слышал, — наконец сказал он. — Где Пернилле?
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |