— Пока, — сказал он, потом собрал вещи, бросил их на заднее сиденье, сам плюхнулся на переднее.
Карстен опустил стекло. Выглядел он прекрасно: темное пальто, модные очки. Волосы слишком длинны для полиции, но с полицией он давным-давно распростился. Как и с ней самой. Карстен был честолюбив, но Лунд никогда не понимала природы его честолюбия. Оно измерялось не достижениями, как привыкла она, а деньгами и должностями.
Человек, за которым она когда-то была замужем, с которым спала и которого любила, улыбнулся ей, и на его безмятежном менеджерском лице мелькнуло что-то похожее на сожаление, даже на стыд. И один раз ты ударил меня, припомнила Лунд. Всего лишь раз. И — нет, я не напрашивалась.
Блестящий красный «сааб» покатился по булыжной мостовой. Лунд махала и улыбалась вслед им обоим и перестала в тот миг, когда машина завернула за угол.
— Привет!
Рядом с ней стоял Майер, в нескольких метрах — его припаркованная машина. Она и не заметила, как он подъехал.
— Он уезжает?
— Всего на несколько дней, — сказала она резче, чем хотела.
— Сначала швед. Теперь вот сын. Надеюсь, ваша мать не собирается вас покинуть.
Она не сразу решила, как оценить его слова. Нет, в его странном характере не было жестокости. Он был и прост, и сложен одновременно. И ей это даже нравилось.
— Есть новости о машине?
— Нет.
— Тогда нужно еще раз проверить стоянку возле ратуши.
— Может быть. Тут Брикс кое-что обнаружил, не знаю, как ему удалось.
Она молчала.
— Он наш босс, Лунд. Хватит уже идти ему наперекор. Никто ему ничего не приказывает.
— Бриксу не нужны приказы. Он знает, чего от него ждут.
На нем снова была та же байкерская куртка. Кожа уже не выглядела такой новой, как раньше.
— О чем это вы?
— Вы же не думаете, что Поуль Бремер снимает трубку, звонит Бриксу и говорит ему, что делать. Ему не нужно ничего говорить, потому что Брикс знает. — Она тоже знала: прижать Хартманна любым способом.
Она много об этом думала, сверяла свои выводы с каждым, даже самым незначительным событием в полицейском управлении из тех, что оставляли ее в недоумении.
— Это зовется властью. А мы… — Включая Тайса и Пернилле Бирк-Ларсен, добавила она про себя. — Мы не в счет.
— Брикс нашел информацию о недвижимости, которой владеет Хартманн. У него есть коттедж, о котором нам он ничего не говорил.
Из кармана его куртки появился листок. Лунд взглянула. Ткнула пальцем в штамп отдела регистрации имущества мэрии в правом верхнем углу:
— Интересно, как у нас оказался этот документ.
— Нужно взглянуть на этот коттедж. Брикс уже там. Вы поедете?
Коттедж находился в десяти километрах от города возле Драгёра, то есть относительно недалеко от дачного участка Кемаля. Перед коттеджем стояло шесть автомобилей, из них два без опознавательных знаков. По границе сада была натянута красно-белая заградительная лента. Одноэтажное деревянное строение, довольно скромное и обветшалое, окруженное запущенным хвойным лесом.
Возглавлял группу оперативников Свендсен. Лунд и Майер вошли в дом, слушая на ходу его отчет.
— Хартманн получил дом в наследство от жены. Похоже, они начали вкладывать в него деньги, но, когда она умерла, реконструкция остановилась.
В кухне было грязно, дорогая и новая на вид плита была заставлена немытой посудой. Свет в это помещение попадал только через раскрытую дверь, и криминалисты уже успели установить пару прожекторов. Лунд посмотрела на окна: все они были затянуты — простынями, одеялами, скатертями.
— В те выходные, когда пропала Нанна, двое соседей видели возле дома черную машину. То есть он был здесь.
В гостиной двое сотрудников в белых костюмах отмечали представляющие интерес детали, делали снимки.
— По описанию машина похожа на черный «форд» штаба Хартманна, в котором нашли Нанну.
Окна гостиной были заложены матрасами.
— Его кто-нибудь видел? — спросил Майер.
— Нет. Но мы нашли свежие отпечатки. Это его пальчики. И вот еще что.
Криминалист продемонстрировал им пакет для вещдоков, в котором лежала вечерняя газета от тридцать первого октября.
— Ею было заклеено выбитое окно.
Лунд посмотрела на одно из высоких узких окон с солнечной стороны коттеджа. Стекло в верхней его части было разбито, на осколках, усыпавших светлый деревянный пол, она различила засохшую кровь.
В гостиную вошел Брикс.
— Хартманн искал уединенное место, — сказал он. — И нашел его. Ключа при нем не было, поэтому он выбил окно, чтобы попасть внутрь.
Лунд взяла с дивана подушку, понюхала ее. В доме витал какой-то слабый, остаточный запах. В мягкой подушке он ощущался отчетливее.
— Потом он занавесил окна, чтобы никто не увидел, что тут происходит, — добавил Брикс.
Свендсен махнул в сторону кухни:
— В прачечной бетонный пол. Там он держал связанную девушку, судя по следам крови.
Она прошла в следующую комнату. Двуспальная кровать, смятые простыни и опять кровь, но немного.
— Что нашли здесь? — спросила она.
Свендсен глянул на Брикса.
— Мы еще работаем, Лунд.
Брикс сверился с часами.
— Мне пора ехать, — сказал он. — Когда у нас появятся прямые улики, дайте мне знать. Тогда мне будет что предъявить судье.
Он приблизился к Лунд, изучающей комнату, встретился с ней взглядом:
— Я могу рассчитывать на вас?
— Всегда, — ответила она.
И он вышел вместе со Свендсеном, на ходу они тихо, почти неслышно переговаривались.
Майер остался и тоже стал осматривать комнату, как Лунд.
Под дверь в ванную комнату было подоткнуто свернутое жгутом фиолетовое полотенце.
Лунд кивком указала на вентиляционную решетку. Оттуда торчал скомканный газетный лист.
— Криминалисты ничего не сказали про газ, — сказал Майер. — А здесь все провоняло им. Если Нанна здесь была, то остались бы следы.
Лунд согласна кивнула:
— И еще: вы бы поставили свою машину перед домом, если бы прятались от чужих глаз?
— Не сходится, — сказал Майер. — Плевать на то, что думает Брикс. Надо проверить водителя, сбившего Кристенсена.
Она вышла на улицу, сделала глубокий вдох. Заросли елей вокруг дома напомнили ей Пинсесковен, до которого отсюда было недалеко.
— Что скажем Бриксу? — спросил Майер.
— Он занят разговором с судьей, полагаю. Не будем ему мешать.
Пернилле Бирк-Ларсен сидела на кухне в бежевом плаще. Ее мысли путались, она была не в состоянии подойти к трезвонящему телефону.
Наконец Лотта не выдержала и сняла трубку.
— Это из похоронного бюро, Пернилле.
Она никак не могла оторвать глаз от вещей, которые ее окружали. Стол, фотографии, приколотые к стене записки и расписания. И за дверью — комната Нанны, теперь снова такая, как прежде. Необитаемая, но сохраненная как алтарь.
— Передай им, что я уже еду, — сказала она и направилась к двери.
Внизу, как обычно, шла работа. Фургоны и подъемники, ящики и коробки. Надзирал за всем Вагн Скербек. При виде Пернилле он оставил дела и пошел за ней к машине:
— Тебе Тайс не звонил?
— Нет.
— Значит, ты не знаешь, какого черта…
Ее взгляд заставил его умолкнуть на полуслове.
— У нас был заказ на переезд одной конторы из Брёндби в Энигеден, им кто-нибудь занимается?
— Я отправила туда Франца и Руди.
Он придержал дверь автомобиля, пока Пернилле усаживалась за руль.
— Может, тебе стоит позвонить ему?
Она положила руки на руль, не глядя на него.
— Спасибо, что взял фирму на себя, Вагн. А в мои дела не лезь.
Унылая бледная физиономия, серебряная цепь, эта ребячливая суетливость и излишнее беспокойство. Она потянула ручку двери на себя.
— Ладно. Что ж, постараюсь найти его. Если вы двое…
К гаражу подъехала машина и остановилась. При виде водителя Пернилле Бирк-Ларсен поморщилась. Это была Лунд.
— Мне сказали, что вашу сестру можно найти здесь.
— Зачем она вам?
— Надо задать пару вопросов.
И с этим словами она направилась к входу в гараж.
— Вы точно знаете, что это Хартманн?
Лунд не ответила.
— Это ведь объявление о награде помогло?
В голосе Пернилле Бирк-Ларсен прозвучало отчаяние и даже вина.
Лунд обернулась к ней и сказала:
— Я не имею права говорить о расследовании, простите.
И вошла в дом.
Лотта Хольст разбирала грязную одежду перед стиркой. Вид у нее был такой же враждебный и неприступный, как и у старшей сестры.
— Я уже все рассказала, что еще вам от меня нужно?
— Вы единственный человек, который был в курсе романа Нанны. Мне по-прежнему непонятно…
— Это же Хартманн, правильно? — спросила Лотта, засовывая детские футболки в круглый зев стиральной машины.
— Что произошло летом?
Лотта молча продолжала заниматься бельем.
— Я читала сообщения на сайте знакомств вашего клуба, — сказала Лунд, доставая из сумки распечатки.
— Я там больше не работаю.
— Переписка какая-то странная. Он все еще хочет видеться с ней, но она отвечает все реже и реже. Она говорила вам, что между ними все кончено?
Лотта задумалась:
— Нет. Но ее чувства к нему уже были не те, это я заметила. Может, у нее появился кто-то другой. Не знаю. — Она засыпала порошок, закрыла дверцу, включила машину. — Нанна была очень романтичной, как и все подростки. Конечно, себя она подростком не считала. Мне кажется, что у нее одна большая любовь могла смениться новой большой любовью, причем за одну неделю.
— Хартманн встречался с ней в клубе?
— Я его никогда там не видела.
— А что вы помните о первых выходных августа? Это очень важно.
Лотта молча перешла в гостиную.
— В пятницу, — продолжала Лунд, — он пишет, что уезжает через день, что очень хочет видеть ее и что он звонил ей. Но…
— Что? — Лотте стало интересно.
— В записях мобильного оператора не зарегистрировано никаких звонков Хартманна ей. И он никуда не ездил в тот уик-энд.
Лотта взяла сумку, вынула свой ежедневник, сверилась с ним.
— В тот день у нас проводилось какое-то крупное мероприятие. Было много чаевых…
— Что произошло?
— Да, я вспомнила. Мне пришлось попросить Нанну отключить в ее телефоне звук, потому что ей все время приходили сообщения.
— От кого?
— Я не знаю. Она не отвечала на них.
Лотта замолчала, что-то вспоминая.
— Дальше? — подтолкнула ее Лунд.
— Попозже она попросила меня обслужить ее столики, сказала, что ей нужно выйти поговорить с кем-то. Я разозлилась: вечно нужно было ее прикрывать. И она везде совала свой нос, брала без спроса мою одежду… — Это была довольно неожиданная вспышка раздражения. — Нанна была далеко не ангел. Знаю, нехорошо так говорить…
— Вы видели мужчину, с которым она говорила?
— Нет. Но я видела машину. Я вышла посмотреть, чем таким важным занята Нанна, что мне приходится делать ее работу.
— Что это была за машина?
— Обычная… Не знаю.
— «Универсал»? «Седан»? Какого цвета?
— Не помню…
— Вы видели водителя?
— Нет.
— Может, запомнили марку? Или какую-то деталь, особенность…
Лунд не могла остановить поток вопросов, рвущихся наружу. Лотта только мотала головой.
— То есть вы ничего не помните? — произнесла Лунд. — Вы уверены?
Лотта морщила в напряжении лоб.
— Она была белая, кажется.
Риэ Скоугор прочитала письмо и сказала:
— Быстро все случилось.
— Что там?
Она показала письмо Мортену Веберу. Это было официальное уведомление от секретариата ратуши о том, что к следующему утру помещения предвыборного штаба кандидата Троэльса Хартманна должны быть освобождены.
— Они не имеют права! — затряс зажатым в руке письмом Вебер. — Они не имеют на это права! Заседание избирательной комиссии состоится только вечером.
— Да брось, Мортен. Он за решеткой по подозрению в убийстве. Чего ты ожидал?
— С ним хотела поговорить адвокат. Мы найдем выход.
Она выглядела измученной, на пределе душевных сил. Волосы не причесаны, лицо без косметики, усталые злые глаза.
— Пока Троэльс молчит, у нас не может быть никакого выхода.
В открытую дверь постучались два криминалиста в белых костюмах, вошли, не дожидаясь приглашения, тут же начали заниматься своими делами. Скоугор, яростно стуча каблуками, ушла в соседнее помещение — кабинет Хартманна. Вебер последовал за ней:
— А ты не могла бы поговорить со своим отцом, Риэ? У него связи.
— Связи?
— Ну да.
— Скажи мне, что было в те выходные? Чем Троэльс занимался целых два дня?
— Я не знаю…
— Знаешь! Когда я позвонила тебе и сказала, что не могу найти Троэльса, ты мне ответил, что он запил.
— Риэ…
— И ты совсем не нервничал, потому что ты знал, где он.
— Это не…
— Тебе он рассказал. А мне не смог…
Ему нечего было возразить на это.
— Что он делал? — снова спросила Скоугор.
Вебер вздохнул и сел, сразу как будто постарев.
— Троэльс мой самый близкий друг.
— А я кто ему — чужая?
— Я обещал ему, что никогда никому не расскажу! — Он посмотрел на нее. — Никому.
— Что же это за великий секрет? Другая женщина? И на нас сейчас свалилось все это только из-за того, что он не мог признаться мне в измене?
— Нет, — Вебер печально покачал головой. — Конечно нет.
— Значит, это из-за его жены? Это как-то с ней связано?
Он не поднимал на нее глаз.
— Отвечай мне. Я знаю, что в тот день была их годовщина. Что он делал?
Вебера трясло, его пробил пот. Ему нужен был укол. Глоток воды.
— Что? — спрашивала его разъяренная Риэ Скоугор. — Что он делал?
Лунд ждала Хартманна в той же комнате для посещений, в которой недавно Тайс Бирк-Ларсен виделся со своей женой. Хартманн появился в синей тюремной робе. Его заставили снять ботинки, и во время всей встречи за ним внимательно наблюдал охранник.
Она сидела положив руки на колени в джинсах. Ей было слишком жарко в шерстяном свитере — белом с узором из черных снежинок.
Он не брился. Выглядел сломленным, тенью решительного и красивого политика из ратуши. Не сразу, но все же он сел на стул напротив нее.
— Мне очень нужна ваша помощь, — произнесла она, глядя на него блестящими глазами. — В тот вечер, когда вы были в квартире… вы не заметили рядом с домом белый «универсал»?
Хартманн молча смотрел на нее.
— Может быть, во дворе, когда уходили? Или на улице?
Он отвернулся к окну, за которым светило скудное зимнее солнце. Она не знала, слышит он ее или нет.
— Вы не помните, кто-нибудь из ратуши водит такую машину?
— Насколько мне известно, Лунд, меня арестовали за вождение черного седана. Вы пришли поиздеваться надо мной?
— Это важно.
— Если вы ищете белую машину, какого черта я здесь?
— Потому что вы сами этого захотели. Мы нашли коттедж вашей жены. Я знаю, что вы там делали.
Одетый в синее Хартманн напрягся.
— Скатанные полотенца под дверями, простыни на окнах, газеты в решетках вентиляции и газовая плита.
Он сидел немой и угрюмый.
— То ли вам помешали… то ли вы испугались… Я не знаю.
Он опять отвернулся к окну.
— Неужели так постыдно для мужчины признаться в том, что он напился и решил покончить с собой? Или такое признание отпугнуло бы ваших избирателей? Или от вас отвернулась бы Риэ Скоугор? Или пострадала бы ваша самооценка?
Мужчина в тюремной одежде замкнулся в себе.
— Не высока ли цена?
Никакого ответа.
— На самом деле мне все равно, Хартманн. Я прошу вас о помощи. Если у меня получится, то вы сможете выбраться отсюда и продолжить свои игры в ратуше, пока мы будем искать убийцу Нанны Бирк-Ларсен.
— Ничего вы не знаете, — выдавил он.
— Не знаю? Все было в вашем ежедневнике. Когда ваша жена заболела, доктора сказали, что ей нужно пройти курс лечения. Она отказалась, потому что была беременна и знала, что лекарства могли повредить ребенку. И тогда…
Теперь он смотрел на нее, и она подумала, что впервые видит Троэльса Хартманна испуганным.
— Должно быть, вы считаете себя виноватым. И чувство вины не отпускает вас ни на день. Что, если бы вы согласились? Она была бы жива. Может, и ребенок остался бы жив. А если нет, то у вас был бы шанс попробовать еще.
Голубые глаза Хартманна вспыхнули гневом.
— Да, вы считаете себя виноватым, — продолжала Лунд. — И в ту ночь вы поняли, что, как бы ни преуспели в вашем драгоценном пустом мире, заключенном в стенах ратуши, ваша жизнь и ваша любовь никогда не вернутся. И вы сдались. — Лунд кивнула своей логике. — Сильный, бесстрашный, порядочный Троэльс Хартманн проиграл битву своим демонам. И память об этом так вас пугает, что вы предпочли сгнить в тюрьме, чем признаться. Итак… — Она откинулась на спинку стула, улыбаясь ему. Довольная, что наконец-то в этом клубке из никуда не ведущих версий хотя бы одна линия достигла финала.
— Итак, вы поможете мне?
Она ждала, но напрасно.
— Вы обманываете себя, думая, что вам есть что терять. Нечего, Троэльс. Поверьте.
Майер получил список белых автомобилей, которые регулярно ставят на парковке городской администрации. Лунд приняла таблетку от головной боли и не стала смотреть список. Она вся выложилась при встрече с Хартманном, соединила все точки, дала ему об этом знать. И ничего не изменилось. По-прежнему путь к убийце Нанны Бирк-Ларсен был сокрыт тьмой.
Если не хочет говорить, то пусть гниет в тюрьме.
— Я проверил записи на выезде, — продолжал Майер. — Одна похожая машина выехала из гаража сразу после того, как Олав поговорил с Бремером.
Она взялась листок с перечнем машин:
— Какая?
— Вторая сверху.
— Филлип Брессау. Это же личный секретарь мэра. Что мы о нем знаем?
— Жена, двое детей. Правая рука Бремера.
— А машина?
— С тех пор на парковке не появлялась. На работу Брессау приехал на машине жены.
— Брессау…
Она встала, потянулась за сумкой.
Пять скорбных фигур у небольшой ямы, рядом на зеленой траве кучка выкопанной коричневой земли. Холодный и ясный зимний день. Среди голых деревьев хлопают крыльями голуби. Антон и Эмиль в черных зимних куртках, Пернилле, бледная и строгая, в бежевом плаще, одетая слишком ярко Лотта.
Старший смотритель кладбища был в зеленом рабочем костюме и резиновых сапогах. Он держал в руках бирюзовую урну.
Такую маленькую. И внутри ничего, кроме горстки пепла.
— Желаете сами опустить ее? — спросил он.
Пернилле взяла урну, нагнулась, положила ее в яму дрожащими руками.
Поднялась. Осмотрелась. Ей казалось, что все это сон.
— Там Нанна? — спросил Антон.
— Да, — ответила Лотта. — Теперь она прах.
— Почему?
Лотта не знала, что сказать.
— Потому что… так легче попасть на небо.
Мальчики переглянулись и нахмурились. Им никогда не нравились сказки, которые рассказывала Лотта.
— Разве не так, Пернилле?
— Что?
Лотта попыталась улыбнуться.
— Да, — кивнула Пернилле. — Все так.
— Когда приедет папа? — спросил Эмиль.
Смотритель кладбища принес большой венок с короной из роз.
— Чуть попозже, — сказала Лотта.
— А почему не сейчас?
Пернилле смотрела на венок.
— Что это? Я этого не заказывала.
Мужчина пожал плечами, уложил венок возле урны с прахом.
— Прислали сегодня утром.
— Кто?
— Я не видел карточки.
— Красивый, — вставила Лотта.
Пернилле мотала головой.
— Мы должны знать, от кого этот венок.
Лотта принесла несколько белых роз. Она дала племянникам по одному цветку и велела положить рядом с урной. Дети послушно сделали это, маленькие черные фигурки в ярком солнечном свете. Они могли бы сейчас играть на берегу Эресунна.
— Молодцы, — похвалила она их.
Пернилле оглядывала кладбище: небольшой квадратный пруд, заросший водорослями, заваленный гниющими ветками; надгробия, покрытые лишайниками. Отовсюду несло тлением. К горлу подкатывала тошнота.
Тогда она снова нагнулась, достала громоздкий венок и отдала его обратно смотрителю.
— Унесите его. Он мне не нужен.
Лотта смотрела на траву. Мальчики испуганно замерли.
— Мне не нравится это место, — сказала Пернилле. — Должно быть что-то получше…
Мужчина в зеленом костюме с венком в руках выглядел смущенным.
— Но вы сами выбрали его.
— Я не хочу хоронить ее здесь. Найдите другой участок.
— Пернилле, — произнесла Лотта, — это хорошее место. Мы все согласились. Тут красиво.
Возвысив голос, Пернилле Бирк-Ларсен повторила:
— Я не хочу этот венок. Я не хочу этот участок.
— Я ничем не могу помочь, — сказал смотритель. — Если вы хотите поискать другое место, обратитесь в администрацию кладбища.
— Сами обращайтесь в администрацию! Я платила вам, а не кому-то еще.
Она отвернулась и уставилась на пруд. Гнилая древесина. Водоросли. И человек в красном, шагающий по дорожке.
Вагну Скербеку хватило одного взгляда на Пернилле, после чего он сразу направился к Лотте.
— От него были известия? — спросил он.
— Нет. Где он?
Он искоса глянул на женщину у пруда.
— Прислали венок без карточки, — шепнула Лотта. — Вот она себе и напридумывала. Не знаю…
Скербек взял венок, подошел к краю воды.
— Пернилле, это от нас. Мы с Руди собрали в гараже деньги. Прости, мы не знали, что написать, поэтому отослали без карточки.
Она безучастно смотрела на него.
Он протянул ей лавровый венок с короной из роз.
— Это от всех нас.
Она покачала головой и опять направила взгляд в мертвую воду.
— Когда приедет папа? — заскулил Эмиль.
На другом конце Вестербро, в одном из самых бедных, грязных, опасных заведений, в которые он любил заходить, будучи молодым и безбашенным, пил Тайс Бирк-Ларсен. Высокие кружки крепкого светлого с местной пивоварни, стопки аквавита[4] — так же как раньше. Как до встречи с Пернилле, когда он не знал, чем занять долгие дни. Он добывал на улицах деньги, тусовался с дилерами, с бандами. Хватал все, что попадалось.
Было время, когда он мог войти в такой бар и заставить всех умолкнуть одним только взглядом. Но это время давно миновало. Никто его больше здесь не знал. Бывший бандит превратился в трудолюбивого, степенного главу семейства со своей небольшой фирмой в семи кварталах отсюда, которого не волновали больше старые притоны и старые привычки.
Большая ладонь обхватила холодное стекло. Пиво пилось хорошо. Боль оно не убивало, а всего лишь притупляло, но этого было достаточно. За спиной слышался стук бильярдных шаров и подкрепленная матом перебранка юнцов. Он был таким же в их годы. А то и похуже.
Времена тогда были трудные, хоть он и не хотел этого признавать. Охота за деньгами и возможностями, отчаянная борьба за то, чтобы остаться в живых. Какую бы защиту не возвел вокруг себя человек, ни он, ни его семья не были в безопасности в те годы.
Тайс Бирк-Ларсен курил, пил и пытался усмирить свои мысли, слушая громкую развеселую попсу, несущуюся из динамиков, и клацанье шаров на бильярдных столах.
Где-то сейчас исчезала в земле урна с прахом Нанны.
Никакие его слова или дела не могут этого изменить. Он подвел ее. Подвел их всех.
Он допил пиво, уже чувствуя головокружение. Огляделся. Да, когда-то он был королем таких мест. Его голос, его кулаки решали все. Прежний Тайс. То был иной, более жесткий человек.
Мог ли он уберечь ее? Не этот ли урок преподала ему сейчас жизнь? Что человек остается тем, кто он есть, сколько бы он ни старался измениться, приспособиться, смириться, превратиться в так называемого приличного человека.
Тот учитель, Кемаль. Он ведь тоже забыл свои корни. И заплатил за это.
Если бы только…
Он пошатываясь поднялся, побрел к выходу, наткнулся на парня у бильярдного стола. Бирк-Ларсен грубо оттолкнул его в сторону — так, как всегда делал в былые времена, и обругал заодно.
Побрел дальше. Он не видел, что парень успел вытянуть ногу, и со всего маху грохнулся на пол.
Сколько же драк было на его счету? Теперь и не вспомнить. И ни одной он не проиграл. Тайс ворочался на полу, среди мусора и окурков, пытаясь встать. Вокруг гоготали. Наконец он поднялся, с ревом выхватил у парня, который его подсек, кий и взял его как меч. Как кувалду, которую он заносил над истекающим кровью иноземцем под жалкое нытье Ваша Скербека.
Парень был в черной куртке и черной шерстяной шапочке, на лице его смешались испуг и агрессия.
Тайсу Бирк-Ларсену это лицо было знакомо. Он жил с ним всю свою жизнь. Поэтому он с коротким ругательством бросил кий на стол и выбрался на улицу, думая о том, куда пойти дальше.
Эти улицы, когда-то бывшие его домом, стали теперь чужими. Он свернул в темную длинную арку, начал мочиться. Едва закончил, как на него набросились пятеро — головы под капюшонами, яростные кулаки. На голову один за другим сыпались удары бильярдного кия.
— Держи его, — крикнул кто-то, и две слабые руки попытались прижать Тайса к стене, под которой он справлял нужду, в пах ему ударил сапог.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |