Святитель Иоанн Златоуст 34 страница

потрудился, боролся, страдал за Него? Он не пощадил для нас Единородного, истинного

Сына Он предал на смерть ради нас, бывших врагами: чего же не удостоит Он нас, когда

мы стали Его друзьями? Чего не даст нам, примирив нас с Собой? Богатый чрезвычайно и

неизмеримый, Он хочет и старается приобрести наше расположение; мы же,

возлюбленные, не так стараемся приобрести – да что говорю: "не стараемся" – не так

хотим получить те блага, как хочет Он. А что Он хочет более, чем мы, это Он показал

через то, что сотворил. Мы ради себя самих с пренебрежением отнесемся разве к

небольшому количеству серебра, Он же отдал ради нас даже Сына Своего. Воспользуемся

же, как должно, любовью Божией, причастимся расположения Его. "Вы друзья Мои,

если исполняете то, что Я заповедую вам" (Иоан, 15: 14). Взгляните – врагов, безмерно

отстоящих от Него, кого Он во всем превосходит безмерно, их Он называет Своими

друзьями. Чего же не следует потерпеть ради такого расположения? За дружбу

человеческую мы часто подвергаемся опасностям, — неужели же не отвержемся

имущества за расположение Божие? Скорби заслуживает наше положение, скорби, слез и

рыданий, великих сетований и воплей. Мы лишились нашей надежды, низвергнуты с

высоты нашей, явились недостойными чести Божией, стали непризнательными и

неблагодарными после благодеяний: диавол отнял у нас все эти блага. Удостоенные быть

сынами, братьями и сонаследниками, мы стали нисколько не отличаться от врагов Его,

оскорбляющих Его. Какого же ждать нам снисхождения? Он призвал нас к небу, а мы

низвергли себя в геенну. Ложь, воровство, прелюбодеяние излились на землю. Одни кровь

смешивают с кровью, другие делают дела худшие, чем кровь; многие из обижаемых и

обманутых желают лучше умереть бесчисленное количество раз, чем терпеть это, и если

бы их не удерживал страх перед Богом, они наложили бы на себя руки – так они жаждут

своей смерти. Разве это не хуже крови? "Горе мне! Ибо… не стало милосердых на

земле, нет правдивых между людьми" (У люте мне, душе, яко погибе благочестивый

от земли, и исправляющаго в человецех несть) (Мих. 7: 2). Теперь мы будем взывать

прежде всего о самих себе. Но вы присоедините к моим свои слезы. Может быть, кто-

нибудь будет обращаться за предзнаменованиями, станет смеяться. Следует увеличить

слезы оттого, что мы безумствуем и заблуждаемся до такой степени, что даже не знаем,

что мы безумствуем, но смеемся над тем, о чем следует рыдать. "Открывается гнев

Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину

неправдою" (Рим. 1: 18). "Грядет Бог наш, и не в безмолвии" (Бог яве приидет) (Псал.

49: 3). "Перед лицем Его огонь возгорится и попалит окрест враги его" (Псал. 96: 3).

"День Господень, пылающий как печь" (Малах. 4: 1). И никто не берет этого на ум, но

эти страшные и ужасные догматы пренебрегаются и преступаются больше всяких басней,

и нет никого, кто бы слушал это, но все смеются и издеваются. Какой же исход предстоит

нам? Откуда мы получим спасение? "Умираем, погибаем" (Числ. 17: 12), стали

предметом насмешки для врагов наших и издевательства – для язычников и демонов.

Диавол превозносится, ликует и радуется; все ангелы, которым мы вверены, в стыде и

печали. Нет обращающегося – неужели же все потрачено нами напрасно, и неужели мы

кажемся для вас болтунами? Благовременно воззвать теперь к небу, потому что нет

никого слышащего, и стихии призвать в свидетели. "Слушайте, небеса, и внимай, земля,

потому что Господь говорит" (Ис. 1: 2). Дайте руки, протяните их вы, которые еще не

потонули, к тем, кто погибает от невоздержания, здоровые к больным, здравомыслящие к

безумствующим и колеблющимся. Никто пусть не предпочитает спасению друга его

благодарности; и гнев его, и обличение пусть направляется к одной его пользе. Когда

приключится с кем-либо лихорадка, и рабы становятся сильнее господ. Господин лежит в

жару, душа в нем возмущена, а множество рабов тут же, никого не слушаются и не

исполняют законов господина во вред господину. Умоляю вас: воспрянем. Ежедневные

войны, потопления, бесчисленные погибели кругом, повсюду гнев Божий, мы же, точно

угодные Ему, чувствуем себя в безопасности: все простираем руки свои на корыстолюбие,

и никто – на помощь, все – на грабеж, и никто – на заступничество. Каждый старается о

том, как бы умножить свое достояние, и никто, чтобы помочь нуждающемуся; каждый

имеет великую заботу о том, чтобы увеличить имущество, и никто, чтобы спасти свою

душу. Один страх владеет всеми – чтобы не стать, говорят, нам бедными; о том же, чтобы

не впасть в геенну, никто не беспокоится и не трепещет. Это достойно слез, это достойно

обличения, осуждения. Я не хотел бы говорить об этом, но вынуждаюсь скорбью.

Простите, меня вынуждает скорбь – я многое говорю, о чем бы и не хотел. Я вижу тяжкий

удар, безутешное несчастье; зло, поразившее нас, не поддается утешению: мы погибаем.

"О, кто даст голове моей воду и глазам моим - источник слез! Я плакал бы день и

ночь" (Иерем. 9: 1). Восплачем возлюбленные, восплачем, возрыдаем. Может быть,

некоторые говорят здесь: "Он все говорит нам о плаче, о слезах". Я не хотел бы, верьте, не

хотел бы, напротив, я хотел бы говорить хвалы и одобрения – но теперь этому не время.

Тяжко, возлюбленные, не плакать, но тяжко делать достойное слез; ужасно не рыдать, но

делать достойное воплей. Пусть не постигнет тебя наказание, и я не буду рыдать; пусть не

умрешь, и я не буду плакать. Но если лежит мертвое тело, и ты убеждаешь всех к

состраданию, тех же, кто не скорбит, считаешь безжалостными, то как же говоришь ты,

чтобы не скорбеть о погибшей душе? Но я не могу: я отец, и я плачу, я – отец, любящий

детей. Послушайте, что говорит Павел: "Дети мои, для которых я снова в муках

рождения" (чадца моя, имиже паки болезную) (Гал. 4: 19). Какая мать испускает такие

горькие вопли, как тот? Если бы можно было видеть огонь моего духа, ты тогда увидел

бы, что я страдаю больше всякой девушки и женщины, обреченной на преждевременное

вдовство. Не так она скорбит о своем муже, не так отец скорбит о сыне, как я о множестве

людей, находящихся в моем распоряжении. Я не вижу никакого преуспеяния, никто не

считает делом своим угождать Богу. Но позлословим, говорят, о том, о другом: тот

недостоин клира, тот ведет непочтенную жизнь. Нам следует скорбеть о своем, а мы

судим о том, что дурно в других. Не следует ли нам, даже когда мы свободны от грехов,

говорить следующее: "Кто отличает тебя? Что ты имеешь, чего бы не получил? А

если получил, что хвалишься, как будто не получил?" (1 Кор. 4: 7)? Ты что судишь

брата твоего, сам полный бесчисленных зол? Когда ты говоришь, что такой-то дурен,

соблазнитель, испорчен, подумай о себе, взвесь точно свое и покайся в том, что ты сказал.

Если кто-нибудь задумает проверить наши слова в церкви, как на верных весах, он среди

десятков тысяч талантов житейских слов вряд ли найдет сто динариев слов духовных –

даже более, не найдет и десяти оболов. Ведь если Бог будет наблюдать за этим, кто

устоит? Зная это, будем сострадательны, снисходительны к согрешающим против нас. Сто

динариев – вот что представляют собой грехи против нас; наши же грехи против Бога –

бесчисленные таланты. Знайте и то, что преступления оцениваются и по положению лиц.

Скажем, например: кто оскорбил частного человека, сделал преступление, но не такое, как

оскорбивший начальника; даже более: оскорбивший большого начальника сделал не

одинаковое преступление, как тот, кто оскорбил меньшего; оскорбивший же царя сделал

гораздо важнейшее преступление. Оскорбление одинаковое, но оно становится более

тяжким в зависимости от высокого положения лица. Но если тот, кто оскорбил царя, ради

достоинства лица предается непереносимому наказанию, то сколькими же талантами

должен отвечать тот, кто оскорбил Бога? Поэтому если по отношению к Богу мы

допустим то же самое, что по отношению к человеку, это не все равно, но какое различие

между Богом и человеком, такая же разница между теми преступлениями и этими. Теперь

же я нахожу еще более тяжкие грехи, которые стали великими грехами не от положения

лица, но и по самой природе. Страшное это слово и ужасное, но необходимо, чтобы оно

было произнесено, чтобы поколебать и возбудить ваш дух, слово, показывающее, что мы

боимся людей гораздо больше, чем Бога, и перед людьми гораздо более в страхе, чем

перед Богом. Подумай: прелюбодей знает, что Бог видит его, но пренебрегает этим; если

же его видит человек, он воздерживается от пожелания. Он не только предпочитает людей

и не только оскорбляет Бога, но он делает гораздо более тяжкое преступление – боясь тех,

он небрежет об Этом. Видя тех, он удерживает огонь страсти. Да и какой это, в самом

деле, огонь? Это уже не огонь, а оскорбление. Если бы было нельзя пользоваться

женщиной, мы действительно имели бы дело с огнем, теперь же это – оскорбление и

превозношение. Видя людей, он воздерживается от безумия, о долготерпении же Божием

меньше заботится. Еще: другой вор знает, что он грабит, но пытается обмануть людей,

оправдывается перед своими обвинителями и своей защитой надевает на себя личину; о

Боге же, не имея возможности убедить Его, он и не заботится, не стыдится Его, не ценит.

Если царь прикажет воздерживаться от чужих денег, если даже прикажет дать свои, мы с

поспешностью все предложим их. Когда же Бог повелевает не грабить и не брать чужого,

мы не слушаемся. Видишь ли, что мы предпочитаем людей Богу? Страшно это слово и

тяжко, но вы покажите, что оно страшно – избегайте дела. Если же вы не боитесь дела, как

я могу поверить вам, когда вы говорите, что мы боимся слов и что вы жестоки к нам? Вы

отягчаете себя делом, и ничего; когда же я говорю слова о тех делах, которые вы

совершаете, вы негодуете. И неужели же это не бессмысленно? Пусть будет ложью то, что

я говорю. Но я хочу лучше принять поношение в тот день за то, что я понапрасну и без

оснований поношу вас, чем видеть, что вас обвиняют в тех вещах. Вы не только сами

предпочитаете людей Богу, но и других заставляете делать это. Многие заставляют так

толпы своих слуг и своих детей; одни влекут к браку не желающих этого, другие

понуждают служить непотребными служениями: нечистой любовью, хищениями,

корыстолюбием, насилием, так что здесь двойная вина, и они не могут искать к себе

снисходительного отношения, ссылаясь на то, что они были принуждены. Если ты

делаешь дурное против воли и по приказанию начальника, то это вовсе уж не такое

достаточное оправдание. Впрочем, грех становится тяжелее, когда ты и других

принуждаешь впасть в такие же дурные дела. Таковому какое может быть снисхождение?

Я сказал это, имея желание не осуждать вас, но показать, какие мы должники перед

Богом, Если, приравнивая человека Богу, мы оскорбляем Его, тем более это случается,

когда мы предпочитаем Ему людей. Если те грехи, совершенные против людей, в

отношении Бога являются гораздо более тяжкими, насколько же они будут тяжелее, когда

грех и по своему качеству будет тяжелее и обременительнее? Пусть каждый исследует

себя, тогда он увидит, что он все делает ради людей. Мы будем совершенно блаженными,

если ради Бога сделаем столько, сколько делаем ради людей, ради славы перед людьми,

ради страха, почета. Виновные в стольких преступлениях, мы должны со всей

готовностью прощать обижающих нас, обманывающих и не ненавидеть их. На пути же

отпущения грехов ненужно ни трудов, ни раздачи денег, ничего иного, кроме одного

простого изволения. Не нужно также предпринимать путешествия, не нужно идти на край

света, не нужно подвергаться опасностям и трудам; следует только захотеть. Вправе ли

мы, скажи мне, рассчитывать на снисхождение в том, что нам кажется трудным, когда мы

не делаем дела, в котором такое приобретение, такая польза и никакого труда? Ты не

можешь пренебречь деньгами, не можешь истратить их на нуждающихся? Не в состоянии

пожелать чего-либо доброго? Не в состоянии простить обидчика? Если бы ты не был так

виновен, но только Бог приказал бы тебе простить, не следовало ли бы тебе сделать это?

Но как же ты в таком положении не исполняешь, ты, виновный во стольких грехах? Да

ведь и то Он требует из того, что ты получил от Него же. Когда мы приходим к нашему

должнику, он, зная в чем дело, услуживает, принимает, оказывает почет, не скупясь

показывает всякое благожелание, и это не для того, чтобы освободиться от данного в долг,

но желая, чтобы мы были снисходительнее при уплате. Ты же, столько должный Богу,

получивший приказание простить, ты не отпускаешь, чтобы получить затем снова?

Почему же, скажи, умоляю тебя? Горе! Какого мы приобщились человеколюбия и какую

показываем неправду, какую тяготу, какую вялость? А как легка добродетель! Для этого

не нужно телесной крепости, не нужно имущественного богатства, не нужно могущества,

дружбы, ничего другого; достаточно только захотеть, и дело кончено, оно будет иметь

великую пользу. Тебя кто-нибудь огорчил, оскорбил, насмеялся? Подумай, что и ты

делаешь много такого же другим и самому Владыке. Отпусти и прости. Подумай, что

говоришь: "прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим" (Мф. 6:

13). Подумай, что, если не отпустишь, ты не в праве с дерзновением сказать это. Если же

отпустишь, ты потребуешь этого как должного не по природе дела, но по человеколюбию

Давшего. Как можно сравнивать прощение грехов сорабам с получением отпущения

грехов, сделанных против самого Владыки? Однако же мы удостаиваемся такого

человеколюбия, потому что Он благ в милосердии Своем и сострадании. Чтобы я мог

показать тебе, что и кроме того, и кроме отпущения ты будешь иметь приобретение,

подумай о том, сколько друзей у такого человека, как все повсюду прославляют его. Муж

благой скоро примиряется, не умеет злопамятствовать; ему сделали больно, но он сейчас

же снова здоров. Кто не пожалеет такого человека, если он впадет в несчастье? Кто не

простит, если он согрешит? Кто не окажет милости, если он просит за других? Кто не

захочет быть другом и рабом столь благой души? Да, уверяю вас, мы все сделаем ради

него, сделаем не только друзьям и родственникам, но и слугам. "Умеряя, – говорится, –

строгость, зная, что и над вами самими и над ними есть на небесах Господь" (Ефес. 6:

9). Будем же прощать грехи ближних, будем творить милостыню, будем смиренными (это

тоже изглаждает грехи; ведь если мытарь только оттого, что сказал: "Боже, милостив

будь мне грешному" (Лук. 18: 13), вышел оправданным, – тем более мы, если будем

смиренными и будем сокрушаться, будем иметь возможность получить великое

милосердие). Если мы будем исповедываться в грехах своих, если будем осуждать себя,

мы совершенно очистимся от грязи. Есть много путей очищения. И на всех путях мы

враждуем с диаволом. Я не сказал ничего затруднительного, ничего тягостного. Прости

огорчившему тебя, подавай милостыню нуждающемуся, смири душу свою. Если ты даже

великий грешник, и тогда ты будешь в состоянии получить царство, очищая через это

грехи и стирая пятно позора. Да будет же дано нам всем здесь очиститься исповеданием

от грязи грехов своих, и там получить обещанные блага, благодатью и человеколюбием

Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь,

ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

СЛОВО 41

О том, что мы должны подражать хотя бы слугам нашим, чтобы ради страха Божия делать

то, что они делают из-за страха перед нами, и о неизреченных благах, уготованных

святым.

Павел, возлюбленные, писав к Тимофею, заповедал слугам оказывать великое послушание

господам. Подумайте же, как мы должны относиться к Владыке, Который привел нас из

небытия в бытие, дает нам пищу, одежду. Будем же, если нельзя как-либо иначе, служить

Ему, как служат наши слуги. Не проходит ли вся жизнь их в том, чтобы устроить покой

своих господ? Не это ли составляет дело их, не к тому ли сводится их жизнь, чтобы

заботиться о делах господина? Не посвящают ли они заботам о делах господина весь день,

своим же часто – небольшую часть вечера? Мы же напротив: о своих делах заботимся

непрестанно, о Владычних же не заботимся и немного времени, и это несмотря на то, что

Ему не нужно наше, как господам нужны дела рабов, но и все, сделанное для Господа,

идет в нашу же пользу. Там служба слуги приносит господину пользу, здесь же служба

раба не нужна Владыке, полезна же она самому слуге: "…блага мои Тебе не нужны"

(Благих моих не требуеши) (Псал. 15: 2). Какое, скажи мне, приобретение для Бога в том,

что я праведен? Какой ущерб, если я неправеден? Не остается ли природа Его

неповрежденной, не свободна ли от потери, не выше ли всякого страдания? Слуги ничего

не имеют своего, но все господское, хотя бы они были неизмеримо богаты. У нас же есть

много своего, и не беспричинно мы восприняли такую честь от Бога всех. Отдаст ли какой

господин за слугу своего сына? Ни один, но все предпочтут отдать слуг за детей. Здесь же

напротив: Он не пощадил Сына Своего, но предал за всех нас, за врагов, которые

ненавидят Его. Слуги, если им дадут какое-нибудь трудное приказание, не выражают

такого недовольства, особенно если они добропорядочны, мы же с неудовольствием

покидали Господа бесчисленное число раз. Ни один господин не обещал своим слугам

столько, сколько нам Бог. Но что же? Здешняя свобода, говорят, часто тяжелее рабства,

потому что часто случается голод, и тогда самая свобода становится горче рабства, а ведь

это величайший дар. У Бога же нет ничего непрочного, ничего тленного– но что? "Не

называю вас рабами, – говорит, – вы друзья Мои" (Иоан. 15: 15). Постыдимся же,

возлюбленные, убоимся. Будем служить Владыке хотя столько, сколько служат нам слуги,

право же, мы не обнаруживаем даже в ничтожнейшей мере нашего служения. Те в нужде

философствуют, имея только одежду и пищу; мы же недовольны в роскоши. Если не от

другого кого, примем хотя от них правила мудрости. Писание имеет обыкновение

посылать людей даже не к слугам, а к неразумным существам, например, когда

приказывает подражать пчеле или муравьям. Я же умоляю вас подражать хотя слугам. Что

они делают из-за страха перед нами, будем делать хоть столько же ради страха Божия,

ведь мы не находим, чтобы вы делали даже это. Они тысячи раз испытывают оскорбления,

но лучше всякого философа сохраняют молчание, имея страх перед нами, негодуют

справедливо и несправедливо, но не противоречат, а со смирением просят, не сделав часто

никакого проступка, не получая ничего сверх необходимого, а часто и меньше

необходимого, они все-таки оказывают любовь; ложась спать на соломенной постели,

довольствуясь одним хлебом, имея и все остальное содержание ничтожное, они не ропщут

и не высказывают недовольства. Они, боясь нас, возвращают полностью деньги, когда им

доверяют их (не говори мне о некоторых из испорченных слуг, но имей в виду не

слишком дурных); если мы пригрозим им, они сейчас же смирятся. Неужели все это не

есть свойства философии? И не говори, что все это делается по необходимости, потому

что и тебе предстоит необходимость геенны, а ты однако не воздаешь Богу такой чести,

какой сам пользуешься от слуг. Каждый из слуг имеет установленное помещение и не

врывается в помещение ближнего, не грязнит себя пожеланием большего. И все это

соблюдается слугами из-за страха перед господами; редко можно видеть, чтобы слуга

похищал или портил то, что принадлежит слуге же. У свободных же людей бывает

обратное этому: мы угрызаем друг друга, пожираем, не боимся Владыки; похищаем то,

что принадлежит рабам, воруем, наносим удары в то время, когда Он видит. Слуга не

сделал бы этого, но если бы и нанес удар, то тогда, когда господин не видит; если бы стал

безумствовать – то когда господин не слышит. Мы же осмеливаемся делать, хотя Бог все

видит и слышит. Страх перед господином всегда перед глазами слуг; у нас же его нет

совсем. Поэтому все у нас перевернулось вверх дном, все перепуталось, испорчено: своих

грехов не замечаем вовсе, грехи же наших слуг замечаем все до точности, даже самые

ничтожные. Я говорю это не потому, что намерен сделать слуг беспечными, но потому,

что хочу встряхнуть нашу беспечность и возбудить нашу нерадивость; чтобы мы служили

Богу хотя столько, сколько служат нам наши слуги; чтобы служили Сотворившему нас

так, как служат нам единосущные нам и не имеющие от нас ничего такого, что мы имеем

от Него. По природе и они свободны: "да владычествуют они над рыбами" (Быт. 1: 26);

это сказано и им. Рабство – свойство их не от природы, но по положению и по случаю, и

однако же они оказывают нам великую честь. Мы со всей тщательностью настаиваем на

служении их нам, но не исполняем такого служения Богу даже в ничтожной мере. И это

несмотря на то, что мы же отсюда получаем пользу. Чем усерднее служим мы Богу, тем

больше приносим пользы себе, и тем более приобретаем сами. Не лишим же себя этой

пользы. Бог вседоволен и не нуждается ни в чем; воздаяние и приобретение снова

возвращаются к нам. Если же следует любомудрствовать и о благах, уготованных святым,

то поистине подлинное успокоение есть там, откуда отбежала болезнь, печаль и

воздыхание; где нет ни забот, ни трудов, ни тревог, ни страха, поражающего и

колеблющего душу, но один только страх Божий, исполненный наслаждения. Там нет

того, что выражено словами: "в поте лица твоего будешь есть хлеб"; нет терний и

волчцов; нет "в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он

будет господствовать над тобою" (Быт. 3: 19, 16). Там все – радость, мир, веселье,

удовольствие, благость, кротость, любовь. Там нет клеветы и зависти, нет смерти – этой,

телесной, и той, духовной, нет мрака и ночи; все там чисто, все свет, все ясно. Там нет

труда, нет насыщения, мы будем жить там с постоянной жаждой благ. Хотите, я дам вам

некоторое подобие того состояния? Это вполне невозможно, но, насколько только могу,

попытаюсь дать вам некоторый образ. Взглянем на небо при полной его безоблачности,

когда оно являет свой венец. Потратив немалое время на созерцание его прекрасного вида,

представим себе, что и у нас будет местопребывание, но не такое, а настолько прекраснее,

насколько золотая кровля прекраснее глиняной; а за этой опять горняя кровля, затем

ангелы, архангелы, неизмеримое множество бестелесных сил, чертоги самого Бога, отчий

трон. Но слово не в силах изобразить всего, что я сказал; нужен опыт и знание,

полученное через этот опыт. Как по вашему мнению, скажи мне, Адам чувствовал себя в

раю? А это местопребывание настолько лучше того, насколько небо выше земли. Но мы

поищем еще и другое уподобление. Если бы теперешнему царю удалось завоевать всю

вселенную, а затем его не беспокоили бы ни войны, ни заботы, но он пользовался бы

только почетом, жил бы в роскоши, у него было бы много телохранителей, отовсюду к

нему стекалось бы золото, и он был бы предметом удивления, как, думаете, чувствовал бы

он себя, если бы видел, что войны прекращены по всей земле. Будет нечто подобное и

там. Но я еще не нашел подобия тому состоянию, нужно, поэтому, подыскать и другое

уподобление. Представь себе следующее. Как царское дитя, пока находится в утробе,

ничего не чувствует; но если бы случилось, что явившись на свет, оно должно было

взойти на царский престол, оно получило бы все сразу, а не постепенно – таково будет и

то состояние. Или будет нечто такое, как если бы какой-нибудь узник, после того как он

вытерпел бесчисленные страдания, вдруг был потом посажен на царский престол. Но и

здесь я еще не нашел точного образа. Ведь здесь какие бы кто ни получил блага, скажем,

даже самое царство, он пользуется полнотой удовольствия на первый день, на второй, на

третий; но по мере того как идет время, удовольствие остается, но уже не такое, оно

постоянно слабеет, каково бы оно ни было; там же оно не только не уменьшается, но

возрастает. Подумай, что будет, когда душа, ушедши туда, будет не в состоянии

представить ни конца тех благ, ни изменения в них, но будет ждать увеличения их и

жизни, не имеющей конца, свободной от всяких опасностей, печали, забот, полной

радости и бесчисленных благ. Если вышедши в поле, где мы видим воинские палатки,

скрепленные из полотнищ, копья, шлемы и блестящие выпуклости на щитах, мы

останавливаемся в восхищении; а когда доведется увидеть и то, как посредине идет царь

или мчится лошадь в золотом оружии, нам кажется, что мы достигли всего, то что же

будет, когда ты увидишь вечные скинии святых, утвержденные на небе? "Примут, –

говорится, – в вечные обители свои" (Лук. 16: 9). Что будет, когда ты увидишь, как

каждый из них сияет ярче лучей солнечных, сияет не медью и железом, но той славой,

сияния которой человеческий глаз не в состоянии видеть? И это говорится о людях. А что

сказать о тысячах ангелов, архангелов, херувимов, серафимов, престолов, господств,

начальств, сил, красота которых невообразима, превосходит всякий ум? Но что же я не

остановлюсь, стремясь к недостижимому? "Око, – говорится, – не видело того, не

слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим

Его" (1 Кор. 2: 9). Итак, нет ничего несчастнее, как не получить тех благ, и нет ничего

блаженнее, как получить их. Да будем же и мы сопричислены к блаженным, да воспримем

вечные блага во Христе Иисусе, Господе нашем, с Которым Отцу со Святым Духом слава,

держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

СЛОВО 42

О том, что не следует нам смущаться, видя, как добрые люди терпят несчастия, злые же

имеют все в изобилии; и о том, что живущий в грехах ничем не отличается от смердящего

мертвеца.

Никто из вас, возлюбленные, пусть не смущается, видя, что злые люди счастливы: здесь

нет воздаяния ни неправде, ни добродетели. Если же как-либо это и случится с неправдой

ли, или с добродетелью, то не по заслугам, а просто как предвкушение суда, чтобы не

верящие воскресению пришли в разум хотя бы от того, что совершается здесь. Поэтому,

когда увидим, что нечестивый роскошествует, не будем упадать духом; когда увидим, что

добрый терпит худое, не будем смущаться, потому что там венцы, там наказания. И кроме

того, не бывает, чтобы злой всецело был злым, но у него есть и кое-что доброе; также

чтобы и добрый всецело был добрым, но есть у него кое-какие прегрешения. Потому,

когда нечестивый благоденствует, то это во вред ему самому: получая здесь воздаяние за

то немногое добро, он наслаждается за него здесь, а там понесет окончательное наказание.

И блажен бывает в особенности тот, кто здесь наказывается с тем, чтобы ему, сложив все

грехи, уйти прославленным, чистым и невинным. Научая нас этому, Павел говорит:

"Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает", и опять: "предал

такового сатане" (1 Кор. 11: 30; 5: 5). И пророк говорит: "от руки Господней принял

вдвое за все грехи свои" (прият от руки Господни сугубы грехи) (Ис. 40: 2); опять же

Давид: "Посмотри на врагов моих, как много их – более, нежели волос на голове

моей, и какою лютою ненавистью они ненавидят меня" (Псал. 24: 19; 39: 13); и:

"прости все грехи мои" (Псал. 24: 18); и еще другой: "Господи! Ты даруешь нам мир;

ибо и все дела наши Ты устрояешь для нас" (Господи, мир даждь нам, вся бо воздал

ecu нам) (Ис. 26: 12). Но это указывает на добрых, получающих здесь наказание за грехи;

Дата добавления: 2015-08-28