Все это, думаю, отчетливо показывает особенности стихийной самозащиты, что подсказывает врачу и структуру вмешательства. Впрочем, впервые отчетливо С. смог все это объяснить себе, как он сам считает, в результате наших психотерапевтических занятий. С детства существовала постоянная защитная тенденция выразить себя, сделать по-своему. Если бы кто-то авторитетный в то время сказал бы ему «сделай так», то сделал бы, но переживал бы это про себя и ждал, когда можно будет сделать, хоть плохо, но по-своему. Таким образом, защитная природная сила уже восстанавливала индивидуальность в борьбе с деперсонализирующим болезненным расстройством. Свое, свойственное себе стихийно искал он в борьбе с «завесой».
Результаты лечения
За последние два с половиной года состояние значительно улучшилось, «болезнь потеснилась»: очень редкими стали навязчивые кошмарные расстройства с суицидальным и агрессивным содержанием (страх высоты с желанием выброситься в окно, страх езды в транспорте и т. д.). Раньше ему бы в голову не пришло вымыть окна на своем девятом этаже, а сейчас не видит в этом ничего страшного. Ослабело чувство ускользания своей индивидуальности, проще стало общаться с людьми, больше уверенности (не в обострениях), «больше стало человеческого, мне свойственного, чем болезненного», повысилась работоспособность творческого характера, достаточно свободно стало с ездой в транспорте. Даже в тягостном состоянии в настоящее время считает, что исход его болезни в виде полного выздоровления хотя и маловероятен, но естественен, при всем том, что врач ничего ему не обещал, кроме своих попыток ему помочь. А временное ухудшение, хотя и более вероятно, есть «нелепость, несчастный случай». А раньше естественным считал неуклонное ухудшение или пожизненное пребывание в тягостном состоянии, всякое же улучшение — случайностью. Наконец, вышеуказанные особые приемы достаточно надежно и стойко улучшают любое тягостное состояние, нередко вызывая просвет на часы и дни.
Конечно, это лишь частный случай психотерапевтического эмоционально-стрессового воздействия. Однако, думается, здесь достаточно ясно видно, как разнообразен этот метод и как важно применять его, сообразуясь с клиникой, природной самозащитой личности*.
3.12. О «группе творческого самовыражения» для дефензивных пациентов (1988) 45>
* В сущности, это и есть Терапия творческим самовыражением довольно тяжелого деперсонализационного пациента. Только она тогда так не называлась. О том, как С. духовно поднимался в последующие годы, см. в других моих работах. Сегодня он член Профессиональной психотерапевтической лиги, ведет «домашнюю» группу творческого самовыражения (прим. 2006 г.). ** Термин «дефензивный» («защитный, пассивно-оборонительный») по своему содержанию противоположен термину «агрессивный». Близки ему по значению термины «тормозимый», «психастенический» («психа-стеноподобный»), «астенический» (астеноподобный), меланхолический, анксиозный. Клинической сутью дефензивности является борьба тягостного чувства неполноценности с ранимым самолюбием, выражающаяся и в нравственно-этических, и в ипохондрических переживаниях. |
Под «дефензивными пациентами» понимаются здесь психопаты различных клинических групп, главные трудности, страдания которых определяются их дефензивными** расстройствами (психастеники, астеники, дефензивные циклоиды, шизоиды, эпилептоиды, дефензивные истерические психопаты, ананкасты) и больные малопрогредиентной шизофренией с дефензивностью. В этих случаях оказался эффективным мой сложный психотерапевтический метод Терапия творческим самовыражением, сложившийся в поле концепции эмоционально-стрессовой психотерапии В.Е. Рожнова. Этот амбулаторный прием (как убеждает более чем 20-летний опыт работы) в подавляющем большинстве случаев дает такие стойкие и длительные компенсации и ремиссии (несущие в себе психотерапевтическую обогащенность знанием жизни, творческое вдохновение), о подобных которым не удалось узнать ни из литературы, ни из живого общения с кодлегами и пациентами.
* В последние годы изучаем с шизотипическими пациентами и больными шизофренией их «полифонический характер» (Добролюбова, 1996, 1997; Некрасова, 1999), деперсонализационные расстройства (Махновская Л.В., 1999, 2003) (Примеч. 2006 г.). |
Упомянутая конституционально-генетически обусловленная патология, как известно, не излечима в полном смысле, и цель метода состоит в том, чтобы психотерапевтически помочь пациенту стать осознанно как можно более общественно полезным самим собою, творчески «вписавшись» в жизнь своими, пусть даже поистине болезненными стойкими особенностями. В индивидуальных встречах с врачом, в групповых занятиях в «психотерапевтической гостиной», в домашних занятиях пациенты учатся всячески выражать себя творчески, сообразно своим клиническим особенностям, с сознанием общественной полезности своего творчества. Все это делается для того, чтобы пациент стал максимально творческим прежде всего в своей профессии и, благодаря этому, проникся стойким целебным вдохновением, светлым смыслом своей жизни. Но для всего этого необходимо надолго «погрузиться» в групповой калейдоскоп различных, переплетающихся друг с другом методик терапии творчеством (терапия созданием творческих произведений, творческим общением с природой, литературой, искусством, наукой, творческим коллекционированием, проникновенно-творческим погружением в прошлое, ведением дневника и записных книжек, перепиской с врачом, терапия творческими путешествиями, творческим поиском одухотворенности в повседневном). Указанное необходимо пронизывать разъяснительно-воспитательным, нравственно-творческим познанием себя и других. Без изучения с пациентами известных характерологических радикалов (сангвинических, аутистических, авторитарных и т.д.), а также неличностных расстройств (навязчивости, сенестопатии, деперсонализация и т. д.) Терапия творческим самовыражением может превратиться в неклиническую терапию творчеством, увлеченностью или затейничество. Для того, чтобы увидеть яснее свой путь-смысл в жизни, пациент (и это невозможно без группы) должен осознать свой, например, психастенический или аутистический склад (о шизофрении, понятно, тут с пациентами не говорим, включая шизофрению в широкое понятие «шизотимность», «аутистич-ность»)*, увидеть, осознать психастенические или аутистические особенности своего творчества (попробовав себя для этого и в прозе, и в рисунке, и в фотографии), свое психастеническое или аутистическое отношение к природе, своих, созвучных ему психастенических или аутистических писателей, живописцев. «Группа творческого самовыражения» включает в себя 8—12 дефензивных пациентов. В одной группе могут быть и различные психопаты, и больные малопрог-редиентной шизофренией. Группа есть маленькая жизненная лаборатория, в которой пациенты познают характеры друг друга, постигая, что «для каждого свое», и прекрасно, достойно самовыражение каждого, если только оно нравственно. Занятие продолжается 2 часа; 2—4 занятия в месяц. Группа открытая, и в среднем каждый пациент занимается в группе 2—5 лет. Темы занятий с выступлениями пациентов, врача, психолога, медсестры разнообразны (в духе перечисленных выше методик терапии творчеством); они могут планироваться заранее или импровизироваться. «Психотерапевтическая гостиная», в обстановке которой работает группа, означает известную интимную затемненность (свет настольной лампы, свечи), цветы, чай, печенье на столе, за которым сидят пациенты, врач и его помощники, проектор с экраном для слайдов, тихий музыкальный фон, отсутствие белых халатов). Все это необходимо для того, чтобы ранимые, застенчивые, неуверенные в себе дефензивные пациенты смогли расслабиться и душевно посветлеть. Здесь не разрешается говорить о творческих произведениях друг друга с точки зрения мастерства (у нас не литературный кружок, не изостудия), и творчество известных мастеров оценивается также лишь с характерологической стороны. Все, что происходит здесь (и даже танцы в перерывах) должно служить единой «сверхзадаче» — познать себя среди других как духовную индивидуальность, выяснить (в том числе с помощью товарищей по группе, врача, его помощников) силу своей слабости и творчески действовать ею в жизни, обретая стойкое терапевтическое вдохновение. Так, психастеник, презирающий свою неловкость, застенчивость-необщительность, мечтающий перекроить свой характер в естественный или даже нахально-агрессивный, со временем постигает, что его сила, его удел не в живой сангвинической общительности, непосредственности, не в авторитарной воинственности, а в неторопливых размышлениях, наполненных творческими сомнениями, благодаря чему сложное и для не сомневающихся становится все яснее, понятнее, и возможно таким существенным образом выражать себя, например, в педагогической, разъяснительной работе — даже в рамках своей же не-педагогической профессии. А достаточно свободными, смелыми в общении не были даже такие застенчивые люди, как Дарвин и Чехов. Новенький в группе, «неопытный» еще психастеник, самостоятельно пытавшийся изо всех сил, в том числе с помощью гиперкомпенсации («нахал от застенчивости») или «сильнейшей» аутогенной тренировки выбраться из своей «застенчивой, тревожно-мнительной шкуры», озадачивается в группе вопросами уже понимающих кое-что пациентов: «А что, это было бы нормально, если б такие люди, как Дарвин и Чехов, с легкостью могли бы съездить по физиономии?» — и учится уважать свое, психастеническое. То есть, надобно искать свое и это свое творчески разрабатывать, а робость, нерешительность, застенчивость есть только органически необходимая обратная сторона медали нравственных переживаний, творческих сомнений, как бы гамлетовская плата за свою духовную сложность. Следует уважать то характерологическое, общественно полезное, чего нет у меня, но и ценить свое, чего нет у другого, осознав, что каждый ограничен своею личностью, но одновременно и силен ею. Все мы необходимы друг другу своими особенностями-способностями, служим друг другу и тем составляем единое человечество.
Только в группе пациенты могут так отчетливо узнать, прочувствовать свои особенности и особенности товарищей — слушая очерки, рассказы друг друга, рассматривая слайды, снятые ими же, или когда, например, видят, что кому именно близко, созвучно из характерологически разных картин живописцев на экране, из животных на открытках комплекта «Зоопарк», из полевых цветов и трав в вазе на столе в «психотерапевтической гостиной». А терапия проникновенно-творческим погружением в прошлое помогает в группе обнаружить, подчеркнуть свое индивидуальное в общении с собственным прошлым, прошлым своего рода, страны, человечества, Вселенной, целебно ощутить глубинные связи с дедами, прадедами, теми местами, где они жили, с древностью человечества, Земли и через все это вдохновенно прочувствовать свою связь с сегодняшним миром, людьми, свою живую полезную причастность к сегодняшней жизни. Врач, психолог, психотерапевтическая медсестра читают вслух пациентам рассказы о своем детстве, воспоминания, например, о деде, бабушке, показывают старинные фотографии, вещи, побуждая таким образом и пациентов ко всему этому. Или идут на экран слайды картин о старой Москве, о жизни первобытных людей, о жизни динозавров с краткими выразительными комментариями. Пациенты сами делают короткие доклады с картинами и
слайдами, а врач постоянно, мягко дирижируя, психотерапевтически-одухотворенно направляет беседу. Все тут должно естественно и неназойливо открывать свое отношение пациента к прошлому, которое в нас, без которого нас не было бы и через которое мы можем лучше понять себя и свое будущее. Главное — психотерапевтическими намеками заботиться на этих групповых занятиях о том, чтобы прошлое связывалось, соединялось тесно с настоящим пациентов, с их сегодняшним мироощущением и оживляло, просветляло его. Дефензивные пациенты, как правило, тонко чувствуют это соединение и сами порой замечательно работают в группе в этом духе. Вот мы смотрим (19.01.84) в известной книге «Жизнь до человека» (пер. с англ., М.: Мир, 1977) фотографию до прожилок сохранившегося березового листа, который 30 млн лет назад упал в одно из озер штата Орегон, и Ф., 57 лет, удивленно спрашивает: «А интересно, там растут сейчас березы?» И вскоре после этого, глядя на динозавра на слайде: «А вот у него этот клык похож на мой». Е., 45 лет (2.02.84), узнав, что стрекоза жила еще в каменноугольном периоде, 325 млн лет назад, вместе с громадными древними земноводными, отмечает, что теперь совершенно иными глазами будет смотреть летом на стрекоз в поле и напишет эссе-раздумье по этому поводу. А., 56 лет (2.02.84) показывает портрет своего прадеда: «Это же как будто я сам сижу, я теперь себя яснее через его портрет и письма вижу». С., 46 лет, с помощью сделанных им слайдов рассказал в группе (19.01.84) о том, как духовно общается с прошлым из трамвая по пути на работу, изучив по книгам почти все старинные дома за окном (Лефортово). С. поясняет, что ему это дает в лечебном смысле: «Чувствую свою связь с предками, в том числе и через старинные клены, но ведь это же не только мои предки, но и предки сегодняшних людей, и я чувствую, что ближе к людям, которые меня сейчас окружают, через наших общих предков. И кроме того, все это вырабатывает хозяйский глаз — прошлое надо так беречь...»
Таким образом, работа в «группе творческого самовыражения» серьезно отличается от психологически ориентированной групповой терапии, созданной в основах своих прежде всего психологами (К. Левин, К. Роджерс), — своей клиничностью и продолжает, развивает более старую клиническую, дидактическую школу групповой терапии (Д. Прэтт, В.А. Гиляровский, Н.В. Иванов, В.Я. Деглин, С.С. Либих). Если в процессе психологически ориентированной групповой психотерапии психотерапевт, исследуя в группе, например, реальный конфликт психастеника, идет от недирективно «выращенного» им, психотерапевтом, мнения группы, отражающего сложившиеся микросоциальные взгляды, и требует этим общественным, групповым мнением от современного Гамлета решительности, — то психотерапевт-клиницист, исследуя этот же конфликт тоже мнением группы, но группы типологически, нравственно-диалектически образованной, обращает внимание Гамлета на философскую силу его слабости, подчеркивает, что агрессия, практичность не удел Гамлета, не чеховское это дело, но, зная все это, легче действовать при нравственной необходимости агрессивно-практически (например, дабы защитить родину от врага).
Если групповая психологически ориентированная терапия особенно эффективна при неврозах, то в случае душевной аномалии (психопатия) или шизофренического процесса гораздо глубже, существеннее помогает клиническая групповая терапия. Наконец, дефензивность упорно и стыдливо восстает против роджеровской душевной, свободной откровенности в группе. И там, и там психотерапевт способствует духовному самоусовершенствованию своих пациентов, но в группе творческого самовыражения мы вынужденно идем к этому от малоподвижных клинических, характерологических структур и превращаем групповой сеанс в одухотворенное научно-художественное занятие за «семейным столом», с заботливым вниманием друг к другу. И если специалист по групповой психотерапии (врач, психолог) чаще тренер, фасилитейтор, то пациенты группы творческого самовыражения нередко называют своего психотерапевта-врача Учителем, а образование-воспитание, полученное за годы в группе, еще одним университетом.
3.13. О ПАЦИЕНТАХ-ПСИХОТЕРАПЕВТАХ В ТЕРАПИИ ТВОРЧЕСКИМ САМОВЫРАЖЕНИЕМ (1992) б9)
* Автор родился в семье психиатров на территории большой психиатрической больницы, много лет жил там в доме для сотрудников, работал в различных психиатрических учреждениях, постоянно общаясь со многими-многими психиатрами. |
О психотерапевтическом механизме «лечусь леча» Не так редко человек серьезно лечится именно тем, что сам душевно помогает другому. Видимо, и по этой причине среди психиатров, психотерапевтов относительно много (в сравнении с врачами других специальностей) душевно нездоровых людей*. Они обычно как бы интуитивно-стихийно тянутся в эту область, и часто именно они психотерапевтически помогают больным, более тяжелым, чем сами, — гораздо глубже, нежели врачи с отменным душевным здоровьем. Ощутимо могут помочь друг другу депрессивные пациенты, как видим это повседневно-наглядно в психиатрической практике. В реалистической пьесе Сарояна «Не уходи рассерженным» тяжелые онкологические больные в специальной больнице, объединенные переживанием своей обреченности-безнадежности, помогают друг другу легче, светлее уйти из жизни (помогаю тебе, потому что только ты сможешь помочь мне, когда я не смогу помочь себе). Механизм взаимной психотерапевтической помощи лежит в основе бесчисленно-разнообразных методик групповой психотерапии. О психотерапевтической взаимопомощи больных алкоголизмом и их страдающих родственников скопилась уже солидная литература (например, Alcoholics Anonymous, 1989; Кушнарева, 1989; Лакатош, 1989).
ИТ. Шульц (1926), размышляя о «годности к занятиям психотерапией», отмечает, что переживание самим врачом легких «нервных» состояний «может служить благодетельным стимулом интенсивнее отдаться изучению именно этих вопросов» (с. 20). Действительно, почти каждый создатель психологически сложного психотерапевтического приема-системы прежде всего лечил данным приемом себя самого и только потом, осознав-обдумав его, начинал применять к пациентам — (например, 3. Фрейд, К. Юнг, А. Адлер, В. Франкл). Так, Карл Густав Юнг (Jung, 1963) подробно рассказывает, как рождалась его система «аналитической психологии» — в сущности, в процессе неосознанной психотерапевтической помощи себе самому в ярком, но тяжком психотическом состоянии. «Я записывал свои фантазии как можно лучше и сделал попытку проанализировать психическое состояние, в котором они возникают. Но мне удавалось это делать только на неуклюжем языке. Прежде всего я формулировал вещи такими, какими они мне казались (такими, какими я их наблюдал), и обычно -— в «высокопарном стиле», так как этот стиль отвечал высокопарному, риторическому стилю архетипов. Этот стиль удручающе действовал мне на нервы, словно скрежет ножа о пустую тарелку. Но мне не оставалось ничего иного, как записывать на языке, который избрало себе мое бессознательное «я». Временами мне казалось, будто бы я слышу его ушами, временами — что я ощущаю его во рту, когда мой язык артикулирует слова, а временами я слышал себя, произносящего слова громким шепотом. За порогом сознания все было пронизано жизнью. Вначале я был убежден, что моя добровольная конфронтация с бессознательным — научный эксперимент, который я ставлю и провожу на себе и в исходе которого я жизненно заинтересован. Теперь же я могу сказать, что это был эксперимент, который был поставлен на мне и руководился не мною» (Jung, 1963, р. 177-178). Писателю Зощенко пришлось создать для самолечения собственную, «доморощенную» психоаналитическую систему («Повесть о разуме»).
Известно, что не только психотерапевт-священник, психотерапевт-философ, но и психоаналитик может не иметь врачебной специальности. Крупный современный американский психоаналитик Ральф Гринсан (Greenson, 1986) утверждает, что «знал аналитиков без медицинского образования, которые были целителями по своему способу работы, и их пациенты ничуть не страдали от отсутствия у них степени». Гринсан здесь же приводит слова Фрейда, защищавшего в одной из своих работ психоаналитиков-не-врачей о том, что сам он «никогда не был доктором в общепринятом смысле» (р. 404).
Так подходим к тому, что как бы и нет ничего плохого, а есть только жизненно серьезное в том, что страждущие помогают страждущим. Но какие страждущие — каким страждущим?
Дефензивные помогаютдефензивным — способами творческого самовыражения
Более четверти века работы в психотерапевтической амбулатории убеждают меня в том, что особенно заметно, выразительно здесь лечатся леча, т. е. помогая друг другу, пациенты с дефензивными расстройствами (сложным болезненным переживанием своей неполноценности) — различные психопаты с дефензивностью (психастеники, астеники, циклоиды, шизоиды и т. д.) и больные дефензивно-малопрогреди-ентной шизофренией (см. Бурно М., 1989). Вообще очень многие эндогенные депрессивные расстройства напряжены переживанием неполноценности (дефензивностью). Стихийное возникновение в нашей уютной амбулаторной жизни с группами творческого самовыражения неслучайной взаимопомощи у таких пациентов заметил давно и неотъемлемым моментом высокой эффективности терапии творческим самовыражением считал «претворяющееся в практику стремление помочь другим на своем опыте». Таких случаев было за долгие годы работы 94 (Бурно М., 1989, с. 47, 57). Однако долгое время я недоверчиво-подозрительно, как к артефакту, относился к высказываниям пациентов о том, что они лечат других больных, и даже просил их не сообщать об
этом в их беседах с врачами-курсантами на лекциях и занятиях. А надобно было бы много раньше увидеть в этом не только показатель высокой эффективности лечения, но и важнейший психотерапевтический механизм и намеренно вводить его в лечебный процесс, культивировать как можно раньше, как делаем это последние четыре года. Достаточно серьезную помощь другим способен здесь, как правило, оказывать лишь пациент-психотерапевт, уже прошедший нескольколетнюю школу терапии творческим самовыражением. Но важно не столько то, насколько серьезно он поможет другому, сколько то, как он этой помощью другому может помочь себе самому.
Речь, понятно, не о том, что пациенты лечат друг друга гипнозом или лекарствами, а о том, что даже неопытный помогает еще менее опытному обретать целебно-творческий стиль жизни. Приведу такой пример.
Пациентка Н., 30 лет, сокрушается, что недостаточно благодарна своей собаке за то, что та так радуется ее приходу домой с работы, так преданно на нее смотрит, не отходит от нее на прогулке. Н. почему-то больше любит кошку, хотя та по-кошачьи независима от нее, сидит себе, как изящное изваяние, на буфете или диване, не обращает внимания на ее приход и даже ласкается и просит есть с оттенком какой-то брезгливо-капризной независимости. Пациентка А., 37 лет, подруга Н., объясняет ей, что в собаке звучит в широком смысле синтонность, стремление жить окружающим, растворяться в нем и прежде всего — в своей хозяйке, а кошка, также по причине своей природы, аутистична, живет в себе, постоянно вылизывая себя, пребывая в элегантных позах, и ей как бы никто не нужен в ее внутреннем «созерцании» собственной красоты и чистоты. Благодаря этому пояснению Н. спохватывается-прозревает: ведь она же сама «кошка», сама независима-аутистична, быстро утомляется общением с людьми, чистюля; так вот почему ей так созвучно это животное, так близка древнеегипетская аути-стическая Царевна Нофрет (в отличие от синтонной древнегреческой Коры), вот почему живопись Рублева и Боттичелли ближе живописи Рафаэля и Поленова. То неясное, дискомфортно-неудобное, что беспокоило ее прежде, смягчается, отходит благодаря этому осознанию, и виднее, понятнее собственный творческий путь, свое предназначение в соответствии со своей природой. А заодно кошка и собака занимают свои понятные ей места в душе, и каждую из них она теперь по-своему больше любит.
Существо терапии творческим самовыражением, предназначенной прежде всего для дефензивных пациентов, — особый целебный поиск себя как вдохновенной, творческой личности с более или менее ясным осознаванием-понимани-ем своих творческих особенностей и соответствующего им своего жизненного пути-предназначения. Познание творческих особенностей есть, в сущности, познание различных конкретных характерологических радикалов и звучания их в разнообразном творчестве (в том числе в творческом общении с искусством, природой и т. д.). Пациенты учатся этому и по специальным изданиям (Бурно М., 1989; Бурно М., 1990; Леонгард, 1981). В процессе индивидуальных и групповых занятий они выясняют-осознают свое отношение к себе, к людям, начинают понимать, почему по-разному душевно чувствуют себя с разными людьми. Этот человек напрягает своей авторитарностью, прямолинейностью, а к другому — хотя только познакомились— чувство, будто знал его всегда (такое испытываешь с ним созвучие, что, кажется, знаешь наперед все его слова и поступки, как свои). Изучая характеры, пациенты учатся трезво принимать людей такими, какие они есть, довольствоваться их посильным добром, не требуя от них того, на что те не способны. «Я люблю свою овчарку, — сказал по этому поводу Е., 40 лет, — но ведь я не сержусь на нее за то, что она, лежа на своей подстилке, ничем серьезным (с точки зрения человека) не занята, пока мы на работе, что не смотрит хотя бы детские книжки с картинками...» Пациенты постепенно постигают то, что прежде лишь подспудно чувствовали, к чему робко тянулись.
Терапия творческим самовыражением, в отличие от гуманистической психологии и психотерапии, помогает пациенту найти свой смысл, свое целебно просветляющее душу предназначение исходя из своих конкретных, природных особенностей, погружая пациента в мягко-одухотворенный калейдоскоп захватывающих творческих занятий дома и в амбулаторной группе. В процессе этих занятий и начинают (обычно через полтора-два года) спонтанно возникать целебные прозрения, связь которых с указанными занятиями пациенты ясно ощущают (Бурно М., 1989). Следует отметить, что хотя терапия творческим самовыражением есть система вполне трезво-реалистическая, клиническая, настоянная на здравом смысле, материалистической духовности, она может своей живой диалектичностью вывести пациента—в соответствии с его личностными особенностями — и на религиозную, и на философско-идеалистическую дорогу. Попавшие в это празднично-сложное лечение пациенты обычно, как отметил уже, начинают невольно помогать друг другу, как помогают друг другу студенты разобраться в
каких-то трудных учебных вопросах. Эту взаимопомощь и необходимо организовывать в амбулатории, намеренно прикрепляя для этого пациентов друг к другу, организуя небольшие группы (4—6 человек) из новичков для занятий, которые проводят особенно способные пациенты-психотерапевты.
Приходится наблюдать поразительные эффекты направленного лечения лечением других, когда только этот терапевтический механизм и подействовал на фоне резистентности ко всем прежним лечебным приемам. Вот молодая женщина с гуманитарным образованием, инвалид второй группы с дефензивно-малопрогредиентными шизофреническими расстройствами. У нее бесконечные «депрессивные истерики» с суицидальными переживаниями и попытками. Она загружена почти не действующими на нее (если не считать оглушенности) лекарствами, ревет с утра до вечера сквозь эту оглушенность в засаленном халате на засаленном диване «от своей несостоятельности в жизни». Однако она совершенно преображается, сделавшись психотерапевтом для начинающих лечиться: красиво одевается для встреч с пациентами, занимается в библиотеке, выступает с докладами на психотерапевтических конференциях — к удивлению и надеждам родителей и врачей.
Приведу здесь интересный пример из истории отечественной культуры — пример обоюдной терапии творческим самовыражением (в ее религиозном преломлении) в отношениях А.О. Смирновой и Н.В. Гоголя, описанный в работе литературоведа Н.П. Колосовой (1985).
Гоголь пишет, что Смирнова могла «утешить» его потому, что в «страждущие минуты» (т. е. в минуты тягостной тоскливости) души их «бывали сходны (...) между собою», «подобно двум близнецам-братьям» (цит. по: Колосова, 1985, с. 193—194). Ему помогало их «братски и союзно согласованное чтение книг, полезных душе» («Самому не все и не так читается, с человеком безучастным и не знакомым с подобным положением души тоже не так читается» (там же, с. 201). Гоголь в путешествиях со Смирновой по Италии (по воспоминаниям ее дочери) «делал зарисовки, записывал подробно, как играли ее дочери, какая была погода, в какие дни, и как один дивный день напомнил им малороссийский, как дети сорвали и принесли матери цветок, такой же, какие цветут в Малороссии». Они оба «не просто любили цветы и растения, но знали их названия латинские и народные, их лечебные свойства» (там же, с. 199). Н.П. Колосова замечает о Гоголе: «Он часто повторял, что слаб еще, что нуждается в душевной помощи близких его душе людей и сам стремится помогать тем, кто избрал тот же путь: «тоскующий должен искать тоскующего» (там же, с. 201). Наконец, Смирнова высказывает очень важное об особенности помощи Гоголя ей: «Не говоря прямо, он умел дать почувствовать тем, которых он любил, их предназначение» (там же, с. 233).
Что же тут помогает и почему?
1. Неуверенный в себе человек утверждается в своей помощи кому-то (значит, есть во мне хоть какая-то сила). Склонность, потребность заботиться о ком-то, еще более слабом, беспомощном в каких-то делах — защитный механизм дефензивного пациента. Этим объясняется и стремление дефензивных брать в дом бездомных собак, кошек: хотя бы здесь от меня что-то зависит в судьбе несчастного существа. Дефензивная девочка, например, попеременно больше любит того из своих котов, который заболеет и о котором нужно больше заботиться. Этим же объясняется и склонность заботливо обучить кого-то тому, что знаешь, что также дает ощущение силы, собственной ценности. Подобно тому как эпилептоидный человек смягчается-успокаивается властью, а истерический — какой-либо демонстрацией себя, дефензивный успокаивается в заботах о том, кто еще незащищеннее, и, конечно, ответным чувством благодарности. Принято полагать, что тот, кто лечит или учит, в известной мере выше того (во всяком случае в рамках своей помощи), кого лечит или учит.
2. Когда-то я опасался, что пациенты не станут лечиться у своих товарищей, с которыми недавно еще были на равных в лечебной группе. Но оказалось, что многие тяжелые пациенты даже с особым уважением относились к ним как к преодолевшим свой недуг. И в этом уважении пряталась надежда, что и я так когда-нибудь смогу. С, 52 лет, помогавший А., 48 лет, написал мне в письме (5.08.1990), что на его замечание — «один больной — это плохо, а два вместе — катастрофа», А. горячо возражал, подчеркнув здесь «две плоскости — житейскую и лечебную».
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |