Эта ассоциация выразила желание расширить свою деятельность в Африке и
воспользоваться нашим опытом работы на этом континенте. Они предложили
обеспечить нас современным оборудованием, обучить сестер работать с техникой и
предоставлять нам все необходимые лекарства. Мы должны были просто
поддерживать постоянную связь с их центром в Женеве, передавать им результаты
наших исследований и иногда принимать в миссиях их врачей. Наша начальница
согласилась на такую выгодную нам сделку. Это было в восемьдесят восьмом году. С
этого момента все разворачивалось очень быстро. У нас тут же появились деньги.
Миссия в Зоко получила оборудование. Приехали люди из "Единого мира" и научили
меня пользоваться техникой.
- А что это были за люди?
- Они не верят в Бога, а вот в человечество они верят, совсем как мы.
- И что у вас за оборудование?
- В основном приборы для анализов и исследований, рентгеновские установки.
- Для каких исследований?
Сестра Паскаль горько усмехнулась. По ее серому лицу будто скользнуло острое
лезвие. Она тихо проговорила:
- Я и сама этого не знаю, Луи. Я всего лишь беру кровь и делаю биопсию.
- Но кто обрабатывает полученный материал?
Миссионерка помолчала, потом вздохнула и опустила глаза:
- Он.
И показала на компьютер.
- Я помещаю пробы в сканер, а он делает различные тесты. Результаты
автоматически заносятся в компьютер, который заполняет карточку пациента.
- Кому вы здесь делали анализы?
- Всем. Вы понимаете, это для их же блага.
Я устало кивнул и задал очередной вопрос:
- Куда поступали данные о результатах исследований?
- В центр организации, в Женеву. С помощью модема и сотового телефона они
просматривают компьютерную картотеку и составляют статистический отчет о
состоянии здоровья пигмеев в Зоко. Таким образом, они следят за тем, нет ли угрозы
эпидемии, не растет ли число паразитов, и тому подобное. Прежде всего, это
профилактические меры. В экстренных случаях они могут немедленно доставить нам
все нужные лекарства.
Я пришел в ужас от того, с каким коварством была разработана система. Сестра
Паскаль брала пробы крови и тканей и пребывала в полном неведении. Потом
компьютер производил заданные программой исследования. В числе прочих
параметров выяснялась группа HLA каждого пигмея. Потом результаты изучались в
женевском центре. Жители селения Зоко представляли собой замечательный склад
человеческого материала, аккуратно рассортированного по показателям тканевой
совместимости. Должно быть, под таким же контролем находились и "пациенты" из
Сливена и Балатакампа. По той же схеме, видимо, работали и все остальные
подразделения "Единого мира", надзиравшего за этим жутким садком для разведения
человеческих органов.
- Вы поддерживаете личные контакты с кем-нибудь из "Единого мира"?
- Никогда. Заказы на медикаменты я делаю при помощи компьютера. Таким же
образом отсылаю в центр и отчеты о вакцинации и лечении больных. И связываюсь с
техником, который через модем осуществляет обслуживание оборудования.
- Вы никогда не общаетесь с ответственными лицами "Единого мира"?
- Нет, никогда.
Миссионерка несколько секунд помолчала, потом снова заговорила:
- Вы думаете, между этими анализами и гибелью Гомун есть какая-то связь?
Я сомневался, следует ли ей еще что-нибудь объяснять.
- Сестра, я ни в чем не уверен. Возможно, система, какой я себе ее представляю,
и существует, хотя это кажется невероятным... У вас есть карточка Гомун?
Сестра Паскаль порылась в железном ящике, стоящем на столе. Несколько секунд
спустя она протянула мне маленький кусочек картона. При свете фонаря я прочел то,
что в нем значилось. Имя, возраст, место рождения, рост и вес маленькой Гомун.
Дальше - колонки букв и цифр. Слева - даты. Справа - как и от каких болезней
лечили ребенка. У меня сжалось сердце от того, какие незначительные события
заполняли жизнь обычной девочки из леса. То, что я искал, было напечатано мелким
шрифтом, в самом низу. Группа HLA малышки Гомун: Aw 19,3 - В 37,5. У меня по
коже побежали мурашки. Именно эти цифры стоили жизни юной ака.
- Луи, ответьте мне, эти анализы сыграли какую-то роль в убийстве девочки?
- Слишком рано делать выводы, сестра. Слишком рано...
Сестра Паскаль не мигая смотрела на меня блестящими, как булавочные головки,
глазами. По выражению ее лица я понял, что до нее дошло, по какому принципу
работала эта жестокая система. Ее губы нервно задрожали.
- Это невозможно... невозможно...
- Успокойтесь, сестра. Пока ничего нельзя утверждать, и я...
- Нет, замолчите... это невозможно...
Я попятился к выходу, выскочил под дождь и помчался в селение. Мои спутники
как раз ужинали, расположившись у костра. Под навесом пахло маниокой. Меня
пригласили поесть вместе со всеми. Я приказал собираться и сказал, что мы уходим.
Немедленно. Мое распоряжение звучало кощунственно. "Большие черные" до смерти
боятся темноты. Между тем мой голос и выражение лица свидетельствовали о том, что
я не потерплю никаких возражений. Бекес и остальные нехотя согласились.
Проводник проворчал:
- Ну и куда... куда мы идем, хозяин?
- К Киферу. На прииск ЦАГПО. Мне нужно застать чеха еще до рассвета.
Мы шли всю ночь. В четыре часа утра мы уже были вблизи шахты Отто Кифера. Я
решил подождать рассвета. Все мы страшно устали и промокли до костей. Мы уселись
по краям тропинки, даже не пытаясь спрятаться от дождя. Так и уснули, втянув головы
в плечи и скорчившись. Сон навалился на меня так быстро, как никогда в жизни.
Темная вспышка ослепила меня, я почувствовал сильный толчок, куда-то провалился,
и меня накрыло серой пеленой.
В пять часов я проснулся. Остальные по-прежнему спали. Я тут же в полном
одиночестве отправился к прииску. Найти его не составило труда: я шел по старой
тропинке, протоптанной шахтерами. Деревья, лианы, кустарники штурмовали узкую
дорожку, переплетая над ней тонкие яркие нити, лиственные кружева, узоры из
воздушных корней. Наконец тропинка вывела меня на открытое пространство. Я
вытащил из кобуры "Глок", проверил, заряжен ли он, и сунул пистолет за пояс.
Горстка людей, сидя в болоте, голыми руками разгребала грунт, потом просеивала
его через большое решето. Эта работа в вонючей жиже требовала изрядного терпения.
Старатели, устало глядя перед собой и еле шевеля руками, работали с самого рассвета.
В их темных глазах читалось только отвращение к жизни и полное отупение.
Некоторые кашляли и плевали в черную воду. Другие дрожали и то и дело хлюпали
носом. Вокруг вздымались к небу стены величественного зеленого храма,
наполненного криками птиц и хлопками крыльев. Над лесом, насколько хватало глаз,
поднималось и ширилось золотое сияние, воспламеняя кончики листьев, плотную
массу ветвей и лиан.
У истока ручья стояло несколько бараков. Из железных труб поднимался густой
дым. Я повернул к логову Отто Кифера.
Это была другая поляна, покрытая красной грязью, окруженная лачугами и
брезентовыми палатками. В центре над деревянным настилом была укреплена
длинная широкая доска, вокруг которой сидело человек тридцать рабочих, пили кофе
и ели маниоку. Кое-кто из них, не обращая внимания на гул генераторов и
склонившись над приемниками, пытался слушать "Международное французское
радио" или "Радио Банги". Над их головами роилась мошкара.
У входов в палатки горели костры. На них жарились обезьяны, их шерсть трещала
и издавала невыносимый запах падали. Гревшиеся у огня люди тряслись от лихорадки.
Некоторые натянули на себя кучу рваной и мятой одежды: куртки, свитеры,
дождевики. На ногах у них были непарные сандалии, сапоги, мокасины, разорванные
спереди и напоминавшие открытую пасть крокодила. Многие рабочие, наоборот,
сидели почти голые. Я заметил тощего человека в просторном бирюзовом одеянии, на
голове которого красовалась коническая прическа с косичкой, на китайский манер. Он
только что рассек шею муравьеда и аккуратно сливал в миску кровь животного.
Жизнь здесь состояла из противоречий: рядом существовали надежда и отчаяние,
нетерпение и беззаботность, усталость и возбуждение. Всеми этими людьми владела
одна и та же несбыточная мечта. Не в силах расстаться со своими желаниями, они
положили всю жизнь на то, чтобы изо дня в день ковыряться в красной грязи. Я в
последний раз окинул взглядом лагерь. Никаких следов хоть какого-нибудь
транспортного средства. Все эти люди были заложниками леса.
Я подошел к столу. Несколько человек медленно подняли головы и посмотрели на
меня. Один из них спросил:
- Тебе чего, хозяин?
- Мне нужен Отто Кифер.
Человек взглядом указал на лачугу из листового железа. Над ней висела табличка:
"Правление". Дверь была приоткрыта. Я постучал и зашел внутрь. Я был совершенно
спокоен: рука сжимала рукоятку "Глока".
Мне открылась мирная картина. Высокий, мертвенно бледный человек пытался
починить видеомагнитофон, стоявший на древнем телевизоре в корпусе из дерева и
металла. На вид мужчине было лет шестьдесят. Он носил такую же, как у меня, шляпу
из плотной ткани цвета хаки - с дырочками, отделанными металлом, - и
грязноватую майку. На поясе у него висела пустая кобура. У него было длинное,
костистое, рябое лицо, прямой острый нос, тонкие губы. Он поднял на меня тускло-
голубые, выцветшие, невыразительные глаза:
- Привет. Чего надо?
- Вы Отто Кифер?
- Клеман я. Вы в видеомагнитофонах понимаете?
- В общем, нет. А где Отто Кифер?
Мужчина не ответил. Он снова склонился к своему аппарату и пробормотал:
"Отвертку, что ли, взять?" Я повторил:
- Вы не знаете, где Отто Кифер?
Клеман нажимал на кнопки, смотрел, зажигаются ли лампочки. Потом скорчил
недовольную гримасу. У меня похолодело внутри: зубы у старика были остро
заточены.
- А чего вам от него надо, от Кифера-то? - произнес он, не поднимая головы.
- Да так, только задать ему несколько вопросов.
Старик промямлил: "Надо взять отвертку. По-моему, она у меня где-то там". Он
обошел меня и пробрался за железный письменный стол, заваленный отсыревшими
листами бумаги и пустыми бутылками. Он выдвинул верхний ящик. Я молниеносно
бросился на него и с силой прищемил ящиком его руку. Запястье хрустнуло. Клеман
не дрогнул. Тогда я толкнул его, и он грохнулся, ударившись о влажную деревянную
стену. Пальцы разбитой руки крепко держали "Смит-Вессон" тридцать восьмого
калибра. Я вырвал у него пистолет. Старик воспользовался этим и вцепился в меня
своими острыми зубами. Однако я совсем не почувствовал боли. С размаху стукнув
его в лицо рукояткой, я ухватил его за майку и поднял: он повис на той же высоте, что
и настенный календарь, изображавший женщину с обнаженной грудью. Клеман снова
поморщился. Изо рта у него торчали обрывки моей кожи. Я приставил ему к носу
"Смит-Вессон": похоже, это уже вошло в привычку.
- Где Кифер, негодяй?
Старик процедил, сжав окровавленные губы:
- Ничего тебе, педик, не скажу.
Я двинул его рукояткой пистолета. Посыпались обломки зубов. Когда я стиснул
его горло, изо рта мне на руку хлынула струйка крови.
- Давай выкладывай, Клеман, и я тут же уйду и оставлю тебя в покое с твоей
шахтой и с твоими фокусами: тоже мне, белый пигмей! Говори, где Кифер!
Клеман вытер рот здоровой рукой и пробубнил:
- Нет его здесь.
Я немного ослабил хватку.
- Где он?
- Не знаю.
Я стукнул его головой о деревянную стенку. Груди на календаре задрожали.
- Говори, Клеман.
- Он... это... в Байанге. К западу отсюда. Двадцать километров.
Байанга. Что-то щелкнуло у меня в голове. Так называлась равнина, о которой
говорил Мконта. Там каждой осенью останавливались перелетные птицы. Значит,
аисты вернулись. Я заорал:
- Он поехал, чтобы встретить птиц?
- Птиц... Каких птиц?
Вампир не притворялся. Он ничего не знал о контрабанде. Я снова заговорил:
- Давно он уехал?
- Уже два месяца.
- Два месяца назад? Ты уверен?
- Ну.
- На вертолете?
- Конечно.
Я по-прежнему держал за горло старую змею. Его морщинистая кожа вздувалась
от недостатка воздуха. Я был в растерянности. То, что я услышал, никак не вязалось с
моими предположениями.
- Ты с тех пор не получал от него известий?
- Нет... ничего...
- Он все еще в Байанге?
- Не знаю...
- А вертолет? Вертолет ведь вернулся примерно неделю назад, разве нет?
- Ну.
- Кто в нем находился?
- Не знаю. Я не видел.
Я снова стукнул его головой о стенку. Картинка с красоткой свалилась. Клеман
закашлялся, сплюнул кровь. Он повторил:
- Клянусь тебе. Я не видел. Тут все... услышали - вертолет летит. Вот и все. Они
сели не на шахте. Клянусь!
Клеман ничего не знал. Он не участвовал ни в алмазных делах, ни в убийствах.
Кифер ценил Клемана не выше грязи, прилипшей к подметкам.
- А Кифер много путешествует?
Старый изыскатель ухмыльнулся, выставив напоказ заточенные зубы. Он
взвизгнул:
- Кифер? Да с ним теперь никто не поедет!
- Почему?
- Он заболел.
- Заболел? Что ты несешь, черт тебя возьми!
Старик повторял, трясясь всем своим хилым телом:
- Болен он. Кифер болен... болен...
Клеман начал задыхаться от смеха, давясь кровью. Я разжал руки и отпустил его.
Он сполз на пол.
- Чем он болен, старое ты чучело? Говори!
Он искоса взглянул на меня совершенно безумными глазами:
- СПИДом. У Кифера СПИД.
Я со всех ног помчался прочь, в сторону леса, к Бекесу, Тине и остальным.
Обработал руку, потом отдал приказ о новом походе - в сторону Байанги. Мы снова
двинулись в путь, выбрав на сей раз другую, более широкую тропинку, ведущую на
запад. Шли десять часов подряд. Десять часов - молча, задыхаясь от усталости, в
полной растерянности. Остановились только один раз, чтобы подкрепиться остатками
холодной маниоки. Снова пошел дождь. Нас без устали секли его тонкие струйки, но
мы уже не обращали на это внимания. Наша отяжелевшая от влаги одежда прилипала
к телу и мешала идти. И все-таки мы не сбавляли шаг и к восьми часам вечера увидели
Байангу.
Вдалеке мерцали редкие огоньки. В воздухе носились густые запахи маниоки и
бензина. Я еще держался на ногах, хотя и с трудом. На меня навалилась гнетущая
тоска, она пришла из глубины сердца, как тень кошмарного сна.
"Мы переночуем на виллах одной лесной компании, которая закрылась", - сказал
Бекес. Мы прошли через город, где уже погасли огни, и пересекли заросшую
тростником долину, по которой причудливо вилась узенькая тропинка. Вдруг она
стала шире и перед нами открылась саванна. Впрочем, кроме простора, в темноте
ничего нельзя было разглядеть. Мы вышли к западной границе леса.
Показались виллы. Они стояли далеко друг от друга, и поэтому казалось, что они
не имеют между собой ничего общего. Вдруг нам преградил дорогу какой-то
африканец с электрическим фонарем в руке. Перекинувшись с Бекесом несколькими
словами на санго, он отвел нас к обширному жилищу с небольшой верандой при
входе. На расстоянии примерно трехсот метров светились окна другого дома. Человек
с фонарем объяснил мне, понизив голос:
- Будьте осторожны, на той вилле недавно поселилось чудовище.
- Какое чудовище?
- Отто Кифер, чех. Страшный человек.
- Он болен, не так ли?
Негр посветил мне в лицо фонарем, а потом сказал:
- Да. Очень болен. СПИДом. Вы с ним знакомы?
- Мне о нем рассказывали.
- Этот белый нам всю жизнь испоганил, хозяин. Он все никак не сдохнет.
- Он неизлечим?
- Конечно, - сердито ответил африканец. - Однако это не мешает ему
устанавливать здесь свои порядки. Он опасный зверь. Жутко опасный. Здесь это всем
известно. Он убил бог знает сколько негров. А сейчас у него в доме полно гранат и
автоматического оружия. Он всех нас тут взорвет. Но мы ему не позволим! У меня у
самого ружье есть, и я...
Наш гид не стал продолжать. Видно было, что он зол до предела.
- Этот чех живет один?
- За ним ухаживает одна женщина. Из племени мбати. Она тоже больна. - Он
замолчал, потом снова заговорил, посветив мне в лицо фонарем: - Ты пришел, чтобы
встретиться с ним, хозяин?
Ночной воздух был тяжелым и липким, как густой сироп.
- И да и нет. Мне хотелось бы нанести ему визит. Вот и все. По поручению
одного нашего общего друга.
Негр опустил фонарь.
- Странные у тебя друзья, хозяин. - Он вздохнул. - Нам теперь никто не
продает мясо. И поговаривают, что, когда Кифер умрет, здесь все сожгут.
Бекес занес вещи в дом. Тина растворилась в ночи. Я дал африканцу денег и задал
последний вопрос:
- А аисты? Такие птицы, белые с черным? Они сюда прилетают?
Парень раскинул руки, словно обнимая всю равнину.
- Аисты? Как раз здесь они и живут. Мы в самом центре их территории. Через
несколько дней их тут будет тьма-тьмущая. В долине, на берегу реки, около домов -
везде. Столько, что ступить будет некуда!
Мое путешествие завершилось. Я прибью в его конечный пункт: здесь были аисты,
Луи Антиош, Отто Кифер - и последнее звено алмазной цепи. Я попрощался с
африканцем, взял рюкзак и вошел в дом. Он был довольно большой, обставленный
низкими столиками и деревянными креслами. Бекес показал мне мою комнату, в
дальнем конце коридора, справа. Я открыл дверь и очутился в своей пещере. В центре
с потолка свисал длинный и просторный полог, защищавший кровать от москитов. Из
складок тюля до меня донесся голос: "Иди сюда, Луи".
Вокруг царила темнота, но я узнал голос Тины.
- Что ты здесь делаешь? - спросил я, задохнувшись.
- Жду тебя.
Она рассмеялась, ее белые зубы сверкнули во тьме. Я улыбнулся в ответ и
скользнул под полог, осознавая, что судьба, возможно, в последний раз дает мне
отсрочку, прежде чем покарать.
Торопливо, двумя-тремя рывками я размотал ее бубу. Ее груди внезапно
вынырнули из складок ткани, упругие и выпуклые, как торпеды. Я стал жадно
целовать ее курчавый, терпко пахнущий лобок. Не знаю, чего я искал в ней: может,
хотел забыться или ощутить ласковое прикосновение, а может, пережить острый
приступ раскаяния. По коже Тины пробежала дрожь. Ее длинные стройные ноги
раздвинулись, открывая путь в царство, которое я осквернял. Над моей головой
раздался ее голос, она что-то сказала на санго, ее тонкие руки обняли меня и
заставили подняться, затем обхватили мои бедра и направили их в самую гущу мрака.
И тогда я нежно, очень нежно скользнул между ног Тины.
Ее напряженное точеное тело было мускулистым и грациозным. Независимо от
сознания, по воле чувств, оно становилось то нежным, то сильным. Тина знала, чем
меня взять. Следуя за ней, я погрузился в омут необычных, глубоких, бесконечно
повторяющихся движений. Ее пальцы находили самые чувствительные места моей
плоти, раскрывали одну за другой все мои тайны. Поглощенный ею, залитый потом и
охваченный пламенем, я нежно касался губами ее темных подмышек, ее рта,
сверкающего белыми зубами, ее твердых дрожащих сосков. Внезапно - слишком
быстро - во мне поднялась крутая волна, и взрыв удовольствия натолкнулся на
преграду боли. В тот миг у меня в голове промелькнула целая вереница образов,
спаливших дотла мою душу. Я увидел полное насекомых тело Гомун, обожженную
шею Сиккова, окровавленное лицо Марселя, трещащий в пламени москитный полог из
моего детства. Через несколько секунд все исчезло. Меня целиком охватило
наслаждение, которое было сродни смерти.
Тина еще не успела кончить. Она набросилась на мои подмышки, на лобок, лизала,
сосала, жадно кусала их, ласкала мою кожу нежным, влажным язычком, и, наконец, ее
выгнутое тело наполнилось звериной страстью. Я уже не мог ответить ей. Застонав,
Тина сорвала повязку с моей раненой руки и положила мою ладонь себе между ног. Ее
розовая плоть так пылала, что казалось, будто она светится в темноте. Она то сильно
прижимала, то отпускала мои пальцы, до тех пор, пока не получила удовлетворение, а
тем временем моя кровь из открывшейся раны медленно струилась по складкам ее
паха. Нас окутали тонкие пряные ароматы. Наверное, это был запах испытанного
Тиной удовольствия. Девушка опрокинулась на спину и, чуть живая, вытянулась на
постели, словно цветок наслаждения, отравленный собственным нектаром.
Той ночью я совсем не спал. Во время передышек, которые ненадолго давала мне
Тина, я размышлял. Я думал о скрытой логике моей судьбы: по мере того, как моя
жизнь становилась все более бурной и опасной, она все щедрее одаривала меня
ощущениями и сильными чувствами. Мое существование представлялось мне странно
симметричным: с одной стороны - грозовое небо, дружба Марселя, ласки Сары и
Тины, с другой - бойня на вокзале, ужасный день на оккупированных территориях,
изувеченное тело малышки Гомун. Эти события словно выстроились по обе стороны
одной и той же дороги, ведущей к концу моего пути. Туда, где наступает предел
терпению, где человек согласен умереть, потому что подсознательно отдает себе
отчет, что знает слишком много. Той ночью, лежа под москитным пологом, я подумал,
что, возможно, скоро умру.
Вдруг раздался какой-то шум. Через несколько секунд он повторился, потом
тихое, но назойливое эхо повторилось снова и снова. Этот объемный звук был мне
хорошо знаком: так хлопали птичьи крылья. Я посмотрел на часы. Шесть утра. Сквозь
стекло сочился чуть заметный утренний свет. Тина спала. Я подошел к окну,
распахнул створки и выглянул.
Они прилетели. Нежные, серые от пыли, они осторожно переставляли свои
тоненькие лапки. Они опустились на землю все вместе, а теперь разбредались по
долине, останавливались возле бунгало, толпой собирались у берега реки, вышагивали
среди гибких стеблей тростника. Я понял: мне пора.
- Ты уходишь? - шепотом спросила Тина.
Вместо ответа я вернулся под полог и стал целовать ее лицо. Ее торчащие косички
чернели на подушке, а глаза блестели, словно светлячки в вечерних сумерках. В
темноте я почти не различал ее тела, невидимого, таинственного, способного опьянить
любого, кто сумеет им овладеть. Никогда еще я так не страдал оттого, что мне не дано,
проведя руками по этому сладострастному гибкому стеблю, ощутить под пальцами ее
плоть, ее нежные ловушки, ее волшебные изгибы и формы.
Я встал, оделся и сунул в карман диктофон, предварительно проверив, работает ли
он. Когда я пристегивал кобуру, подошла Тина и обняла меня своими длинными
руками. Я понял, что сейчас мы играем вечную сцену проводов воина, всегда
одинаковую, независимо от времени и места действия и языка персонажей.
- Возвращайся под полог, - прошептал я. - Там еще остались наши запахи.
Почувствуй их и сохрани, маленькая газель. Пусть они всегда живут в твоем сердце.
Тина не сразу поняла смысл моих слов. Потом ее лицо осветилось, и она
попрощалась со мной на санго.
Снаружи разгорался мокрый рассвет. Искрились высокие травы, а воздух давно не
казался мне таким чистым. Все пространство, насколько хватало глаз, занимали
аисты. Все было белым и черным, черным и белым. Птицы исхудали, растеряли перья,
устали, но выглядели счастливыми. Пролетев десять тысяч километров, они наконец
оказались дома. Я был единственным, кто пришел вместе с ними к финишу, я да еще
Кифер - живой мертвец, знавший, чем заканчивается эта кошмарная история. Еще
раз проверив, заряжен ли "Глок", я зашагал дальше. Дом чеха четко вырисовывался на
фоне реки.
Я бесшумно поднялся по ступеням веранды. Войдя в гостиную, я обнаружил
женщину мбати, свернувшуюся калачиком на софе и громко храпевшую. Ее толстое
лицо некрасиво опухло во сне. Щеки были сплошь покрыты длинными насечками,
поблескивающими в тусклом свете раннего утра. Вокруг нее прямо на полу, сбившись
в кучу под рваными одеялами, спали дети.
Коридор заворачивал налево. Я удивился, до чего этот дом был похож на тот,
откуда я только что вышел. Кифер и я жили на одинаковых виллах. Я осторожно
проскользнул по коридору. По стенам бегали сотни ящериц, поглядывая на меня
своими недобрыми глазками. В доме стояла неописуемая вонь. Затхлые запахи реки
отравляли воздух. Я прошел дальше. Интуиция подсказывала мне, что чех жил в такой
же комнате, что и я: последней справа по коридору. Дверь оказалась открыта. Комната
утопала в полумраке. В центре под высоким пологом стояла кровать, судя по всему,
пустая. На низком столике стояли полупрозрачные флаконы и лежали два шприца. Я
еще немного углубился в этот склеп.
- Чего тебе, парень?
Я похолодел. Голос доносился из-за москитной сетки. Только его едва ли можно
было назвать голосом. Скорее он напоминал шепот или сипение, прорывающееся
сквозь бульканье мокроты и гулкие хрипы. Я с большим трудом разобрал слова и
понял, что звук этого голоса будет преследовать меня до конца жизни. Голос
произнес:
- Если человек уже мертв, ему ничего нельзя сделать.
Я подошел поближе. Рука, лежавшая на рукоятке "Глока", дрожала: я был напуган,
как ребенок. Наконец я разглядел того, кто скрывался за складками тюля. И
почувствовал глубочайшее отвращение. Болезнь сожрала Отто Кифера, и сделала это
весьма умело. Он представлял собой скелет с небрежно висящей на нем дряблой
кожей. У него не осталось ни единого волоска, ни на голове, ни на теле. На лбу, на
шее, на предплечьях там и сям виднелись темные пятна и сухие корки. На нем была
белая сорочка в грязных разводах, он сидел в постели, как бы подчеркивая, что он пока
еще по эту сторону смерти.
Черт его лица мне было не разглядеть, только смутно угадывалось, где у него
глаза: в глубине темных впадин поблескивали мутно-желтые искры. На фоне
безволосой кожи четко выделялись только высохшие черные губы. Они были
полуоткрыты и обнажали опухшие, еще более черные десны. В провале рта виднелись
неровные желтые зубы. Этому-то чудовищу и принадлежал услышанный мной голос.
- Закурить есть?
- Нет.
- Сволочь. Зачем ты сюда приперся?
- Я... мне нужно задать вам несколько вопросов.
Кифер хихикнул, и в горле у него забулькало. Струйка коричневатой слюны
вытекла прямо ему на рубашку, но он не обратил на это внимания. Он снова
заговорил, собравшись с силами:
- Тогда я знаю, кто ты. Ты тот засранец, который копается в наших делах вот уже
два месяца. А мы думали, ты на востоке, в Судане.
- Мне пришлось поменять свои планы. Я стал гораздо осмотрительнее.
- И ты сюда тащился, чтобы прижать старого Кифера? Так, что ли?
Я не ответил и незаметно включил диктофон. Изо рта Кифера вырывались низкие
хрипы и текла пенистая слюна. Словно какое-то насекомое глухо жужжало, утопая в
болоте. Текли томительные секунды. Кифер продолжал:
- Что ты хочешь узнать, малый?
- Все.
- А с какой стати я должен тебе все выкладывать?
Я равнодушным голосом объяснил:
- Потому что ты настоящий бандит. И, как всякий бандит, ты должен уважать
кое-какие законы. Например, закон схватки один на один, закон победителя. В Софии
я убил человека, болгарина. Он работал на Бёма. Другого наемника, Миклоша
Сиккова, я застрелил в Израиле. В Мбаики я вытряс из Мдиае сведения о том
документе, что ты заставил его сочинить пятнадцать лет назад. Потом выбил зубы
Клеману, и вот я здесь, я нашел тебя, Кифер. Как ни крути, я победил. Я знаю о
комбинации с алмазами и аистами. Мне также известно и то, что с апреля этого года
вы разыскиваете пропавшие камни. Я знаю, как вы организовали свою сеть. Знаю, что
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |