в других местах.
- Вы исследуете поведение диких зверей?
- Пожалуй. Диких зверей, в некотором роде.
Дождь вовсю барабанил по крыше. Сестра Паскаль обмакнула тартинку в кофе.
Нежный мякиш, пропитавшись жидкостью, совсем размок Молниеносно сомкнув
челюсти, монахиня откусила краешек хлеба, готовый отвалиться и шлепнуться на
стол. Внешне она как будто совершенно не удивилась тому, что я говорил. Но в ее
словах сквозила странная ирония. Я попытался прекратить эту игру в
двусмысленности.
- Будем откровенны, сестра. Я нисколько не верю в историю про какую-то там
гориллу. Я человек не слишком опытный, но знаю, что в этом районе джунглей
гориллы встречаются нечасто. Думаю, смерть Гомун стоит в одном ряду с другими
необычными преступлениями, которые я сейчас расследую.
- Молодой человек, я не поняла ничего из того, что вы сказали. Сначала
объясните, пожалуйста, кто вы и что привело вас сюда. Мы находимся более чем в ста
километрах от Банги. Вам пришлось идти четыре дня, чтобы добраться до этой дыры в
джунглях. Догадываюсь, что вы не французский военный, не горный инженер и даже
не независимый геолог-изыскатель. Если вы рассчитываете на мою поддержку,
советую вам объясниться.
В нескольких словах я рассказал ей о себе. Потом об аистах и некоторых
"странных происшествиях" в пути. Я поведал о смерти Райко, растерзанного бешеным
медведем. Упомянул и о роковом нападении гориллы на Филиппа Бёма. Описал ей
обстоятельства, при которых они погибли, и сравнил их с обстоятельствами смерти
Гомун. Я ничего не сказал о похищении сердец. Я ничего не сказал ни об алмазах, ни
о контрабанде. Я лишь хотел обратить внимание монахини на ряд совпадений.
Голубые глаза миссионерки теперь смотрели на меня с недоверием. Дождь все
стучал и стучал по железной крыше.
- В вашей истории много неправдоподобного, но все равно я вас слушаю. Какие у
вас ко мне вопросы?
- Что вам известно об обстоятельствах смерти Гомун и видели ли вы ее тело?
- Нет. Оно похоронено за много километров отсюда. Гомун принадлежала к
семье кочевников, которые путешествовали гораздо южнее этих мест.
- Вам рассказывали, в каком состоянии было найдено тело?
- Так уж обязательно об этом говорить?
- Это очень важно.
- У Гомун были оторваны одна рука и одна нога. Все туловище в ранах и
разрывах. Грудная клетка вскрыта, ребра раздроблены. Звери уже начали пожирать ее
внутренности.
- Какие звери?
- Дикие свиньи или какие-нибудь хищники. Кто знает? Ака мне говорили о
следах когтей на шее, груди и руках. Пигмеи закопали бедную малышку на
территории своего поселения, а затем покинули его навсегда, как велит обычай.
- Не было ли на теле других повреждений?
Сестра Паскаль все еще держала чашку в руке. Некоторое время она молчала,
потом опустила на стол тяжелый фаянсовый сосуд. Ее руки дрожали. Она понизила
голос.
- Были. - Она заколебалась. - Ее половые органы были неестественно
вывернуты наружу.
- Вы имеете в виду, что ее изнасиловали?
- Нет. Я говорю о ране. Края влагалища, видимо, были разодраны когтями. И
губы тоже были все в разрывах.
- А внутри тела все осталось целым? Я хочу сказать: никакие внутренние органы
не исчезли?
- Я вам уже говорила: большую часть внутренних органов сожрали звери. Это
все, что мне известно. Бедной девочке не было и пятнадцати. Прими, Господи, ее
душу.
Монахиня замолчала. Я продолжал:
- Какой она была, маленькая Гомун?
- Очень прилежной. Внимательно слушала на всех уроках. Эта девочка не хотела
подчиняться обычаям племени ака. Она хотела продолжать учиться, потом уехать в
город и работать вместе с "большими черными". Не так давно она даже отказалась
выйти замуж. Пигмеи считают, что духи леса отомстили Гомун. Поэтому они вчера
вечером так долго танцевали. Они хотели помириться с лесом. Я сама тоже не могу
здесь больше оставаться. Мне придется вернуться в поселок ЦААК. Поговаривают, что
именно я виновна в смерти Гомун.
- Похоже, вы не очень сильно расстроены.
- Вы не знаете леса. Мы здесь живем бок о бок со смертью. Она постоянно
наносит удары вслепую. Пять лет назад я учительствовала в другом поселении,
неподалеку отсюда, в Багу. В течение двух месяцев шестьдесят пять из ста жителей
деревни умерли. Эпидемия туберкулеза. Болезнь принесли "большие черные". Прежде
зеленый купол непроходимых джунглей защищал пигмеев от всех микробов. Сейчас
их косят болезни, завезенные извне. Они стали нуждаться в таких людях, как я, в
лечении, в медикаментах. Я делаю свою работу и стараюсь больше ни о чем не думать.
- Гомун часто гуляла в лесу одна? Она уходила далеко от селения?
- Эта девушка вообще любила одиночество. Ей нравилось бродить с книжкой в
руках по отдаленным тропинкам. Гомун обожала лес, его запахи, звуки, животных. В
этом смысле она была настоящая ака.
- Доводилось ли ей ходить в сторону алмазных приисков?
- Не знаю. К чему такие вопросы? Опять вы со своей идеей убийства! Это
смешно. Кому могла помешать малышка ака, никогда не выходившая за пределы
джунглей?
- Сестра, пора рассказать вам еще кое-что. Помните, я говорил об убийстве
Райко, в Болгарии. И об убийстве Филиппа Бёма, случившемся здесь в семьдесят
седьмом году. Оба преступления имели один характерный признак.
- Какой?
- В обоих случаях убийцы изъяли сердце жертвы, в точности придерживаясь
методики, разработанной для подобных операций.
- Полная чепуха. Такая операция неосуществима в природной среде.
Сестра Паскаль сохраняла хладнокровие. Ее глаза по-прежнему излучали холодное
сияние, но моргали гораздо чаще.
- Между тем это правда. В Болгарии я встречался с врачом, делавшим вскрытие
тела цыгана. Имело место хирургическое вмешательство, в этом нет никаких
сомнений. Убийцы располагают колоссальными возможностями, позволяющими им
оперировать там, где они сочтут нужным, и создавать при этом оптимальные условия.
- Вы представляете себе, что это означает?
- Да. Вертолет, электрогенераторы, герметичная палатка, наверное, еще какое-то
оборудование. Во всяком случае, ничего невозможного.
- И что? - резко оборвала меня миссионерка. - Вы считаете, что маленькую
Гомун...
- Я в этом почти уверен.
Монахиня отрицательно замотала головой, не в такт с ритмично барабанившим по
крыше дождем. Я отвел глаза и принялся рассматривать растительность, видневшуюся
в оконном проеме. Казалось, лес захмелел от дождя.
- Я еще не закончил, сестра. Я вам уже говорил о "несчастном случае",
произошедшем в центральноафриканских джунглях в семьдесят седьмом году. Вы в то
время уже были в ЦАР?
- Нет, я находилась в Камеруне.
- В тот год, в августе, Филиппа Бёма нашли мертвым в лесу, в Конго, недалеко от
границы. Тогда имело место такое же насилие, такая же жестокость, и сердце тоже
исчезло.
- Кто он был? Француз?
- Филипп был сыном Макса Бёма, швейцарца, работавшего неподалеку отсюда,
на алмазных приисках: вы наверняка о нем слышали. Тело мальчика даже ухитрились
отвезти в Мбаики. В больнице произвели вскрытие. Заключение гласило: "Нападение
гориллы". Однако я получил доказательство, что свидетельство о смерти было
составлено под диктовку. Таким образом, удалось скрыть признаки того, что юношу
умертвили люди.
- Почему вы так уверены в этом?
- Я отыскал врача, делавшего вскрытие. Чернокожего доктора по фамилии
Мдиае.
- Но Мдиае же пьяница! - воскликнула монахиня, рассмеявшись.
- Тогда он еще не пил.
- К чему вы клоните? Что вам сказал Мдиае по поводу хирургического
вмешательства? Каковы признаки того, что убийство совершил человек?
Я склонил голову и разом выпалил:
- Вскрытие грудной клетки. Разрез хирургическим инструментом. Идеально
проделанное иссечение артерий.
Я сделал паузу и посмотрел на сестру Паскаль. Ее сероватая кожа пульсировала на
виске. Она поднесла к нему руку.
- Господи! Для чего понадобились все эти ужасы?
- Для того, сестра, чтобы спасти жизнь одному человеку. Сердце Филиппа Бёма
пересадили его собственному отцу. Макс незадолго до этого перенес жуткий инфаркт.
- Это чудовищно... просто невозможно...
- Сестра, поверьте мне. Я недавно получил свидетельские показания Мдиае. Они
во многом совпадают с тем, что я слышал в Софии по поводу Райко Николича. Эти два
установленных факта говорят о том, что мы имеем дело с безумными убийцами, с
отъявленными садистами. Их садизм довольно странен, потому что он - я
совершенно в этом уверен - позволяет спасать человеческие жизни. Гомун стала
жертвой именно таких убийц.
Сестра Паскаль покачала головой, приложив ладонь ко лбу:
- Вы безумец... вы безумец... По поводу малышки Гомун у вас нет никаких
доказательств.
- Вот именно, сестра. Поэтому-то вы мне так нужны.
Миссионерка уставилась на меня. Я торопливо спросил:
- У вас есть какие-нибудь познания в хирургии?
Сестра все смотрела на меня, не понимая. Наконец она произнесла:
- Я работала в военных госпиталях, во Вьетнаме и в Камбодже. Что у вас на уме?
- Нужно извлечь тело и произвести вскрытие.
- Вы что, с ума сошли?
- Сестра, совершенно необходимо проверить мои подозрения. Только вы можете
мне помочь, только вы можете мне сказать, подвергалось ли тело Гомун
хирургическому вмешательству или на девушку действительно напал зверь.
Миссионерка сжала кулаки. Ее глаза отливали металлом: стальные шарики под
живыми веками.
- Селение Гомун очень далеко. До него не добраться.
- Нас могут проводить.
- Никто с вами туда не пойдет. И никто не позволит осквернять могилу.
- Мы сделаем все вдвоем, сестра. Только вы и я.
- Это бесполезно. В джунглях процесс разложения идет очень быстро. Гомун
похоронили около трех суток назад. К нынешнему моменту ее тело уже не что иное,
как отвратительное скопление червей.
- Даже такое состояние тела не может скрыть точные разрезы, сделанные
скальпелем хирурга. Достаточно будет нескольких секунд, чтобы убедиться в этом.
Мы победим - вы и я. Это будет поединок страшной правды с пустыми суевериями.
- Сын мой, надеюсь, вы не забыли, с кем говорите?
- Именно поэтому я так и говорю, сестра. Мерзость мертвой плоти - ничто по
сравнению с величием истины. Ведь дети Божьи страстно стремятся к свету, не так
ли?
- Замолчите, богохульник.
Сестра Паскаль встала. Стул пронзительно скрипнул. Ее лицо совсем посерело, а
глаза стали напоминать крохотные отметины на грифельной доске. Она произнесла:
"Идемте. Прямо сейчас". Казалось, ее голос шел из самого сердца.
Она резко повернулась и что-то прокричала на санго "большому черному". Тот
засуетился, носясь взад-вперед. Монахиня вытащила из-под пуловера серебряный
крест на стальной цепочке. Она поцеловала его, что-то тихонько шепча. Когда она
выпустила крест из рук, я заметил, что его боковая перекладина немного загнулась
вниз, словно само орудие пытки не могло вынести тяжести мук Иисуса. Я тоже
поднялся на ноги, но пошатнулся: я не ел целые сутки и не спал всю ночь. Моя чашка
чаю так и стояла на столе. Я выпил ее залпом. "Дарджилинг" был чуть теплый и
противный. Он отдавал кровью.
Мы шли несколько часов. Впереди Виктор, слуга сестры Паскаль, расчищал нам
дорогу своим мачете. За ним шагала монахиня в пончо цвета хаки. Шествие замыкал я
- сосредоточенный и готовый ко всему. Мы направлялись точно на юг. Двигались
быстро и молча. Торопились, протискивались между ветвями, перелезали через
поваленные стволы. У нас на пути были старые пни, извилистые корни,
рассыпающиеся под ногами большие камни, смолистые ветки, подтопленные заросли,
острые как нож листья. Дождь лил не переставая. Мы прошли сквозь эту
смертоносную чащу, как солдаты, которые преодолевают барьер страха, когда
приближаются к линии фронта. Чем дальше, тем чаще попадались болота. Когда мы
по пояс проваливались в темную воду, нам казалось, что мы тонем и надежды на
спасение нет.
Ни крика, ни шороха за полдня путешествия. Лесные твари замерли среди листвы
или в невидимых норах. Нам только встретились три пигмея. Один из них где-то
раздобыл камуфляжную рубашку и разрисовал ее черными и оранжевыми полосами.
По бритому черепу ото лба к затылку у него шла полоска коротких волос, очень
напоминающая гребешок индейцев-могикан. Шагавший впереди пигмей прятал под
рубашкой тлеющий уголек и нес закрытую цилиндрическую корзину, сплетенную из
листьев.
Сестра Паскаль обратилась к нему. Я впервые услышал, как она говорила на
наречии пигмеев ака. На фоне низких нот ее голоса слышались характерные "хм-м" и
долгие протяжные гласные. Ака открыл корзину и протянул ее миссионерке. Они
опять заговорили. Мы неподвижно стояли под дождем, ожесточенно молотившим по
нам, словно стрелок по мишеням. Листья обвисли под тяжестью капель, а вдоль
стволов сверху низвергались целые водопады.
Миссионерка тихонько сказала, не поворачивая головы: "Это мед, Луи". Я
наклонился над корзиной и увидел соты и пчел, вцепившихся лапками в свое добро. Я
взглянул на пигмея. Он одарил меня широкой улыбкой, сверкнув заостренными
зубами. Его плечи были сплошь в укусах. Мне на секунду представилось, как он
карабкается на дерево, а вокруг гудят пчелы, как он пролезает между ветвями, не боясь
гнева пчелиной семьи. Я вообразил, как он сует руки в дупло, в самую середину роя, и
достает несколько сладких восковых лепешек.
Словно прочитав мои мысли, ака протянул мне соты: из них капал мед. Я отломил
кусочек и отправил его в рот. И почувствовал изысканный, насыщенный богатый
аромат. Хрупкие шестигранники раздавились, и из них вытек драгоценный нектар.
Вкус был такой нежный и сладкий, что я внезапно почувствовал, как стремительно
пьянею - будто хмель моментально растекся по всем внутренностям.
Еще через полчаса мы добрались до деревни маленькой Гомун. Здесь
растительность выглядела по-другому. Нас больше не окружала бескрайняя
непроходимая чащоба. Наоборот, лес тут рос реже и ровнее. Почти идеально ровные
ряды стройных черных стволов уходили вдаль, насколько хватало глаз. Мы сделали
еще несколько шагов и вошли в призрачное селение. Вокруг нас под деревьями было
разбросано несколько хижин. Царила полная тишина. Это пространство среди листвы,
пустое и безжизненное, странным образом напомнило мне дом Макса Бёма, когда я
рылся в нем рано утром, в день отъезда - еще одно место, где поселилась смерть.
Сестра Паскаль остановилась у низенькой хижины. Она сказала что-то Виктору, и
тот достал две лопаты, обернутые ветошью. Монахиня указала на кучу
свежевскопанной земли за хижиной. "Это здесь", - сказала она. Я еле расслышал ее
голос, заглушенный неугомонным шумом дождя. Бросив рюкзак, я схватился за
лопату. Виктор смотрел на меня, не говоря ни слова и дрожа всем телом. Я пожал
плечами и поддел кусок красной земли. У меня возникло чувство, что я всадил лопату
в человеческую плоть.
Я копал. Сестра Паскаль опять заговорила с Виктором. Видимо, миссионерка
ничего не сказала ему о цели нашей экспедиции. Я продолжал копать. Земля была
очень мягкая и поддавалась без усилий. В считанные минуты образовалась яма
глубиной в полметра. Мои ноги проваливались в рыхлый плодородный слой,
населенный насекомыми и корнями растений. "Виктор!" - закричала сестра Паскаль.
Я поднял голову. Здоровенный мбака оцепенел, вытаращив глаза. Он быстро перевел
взгляд сначала с монахини на меня, потом обратно. Стремительно развернулся и
бросился наутек.
Над нами нависла тишина. Я продолжал свою работу. Вскоре я услышал, что
монахиня тоже взялась за лопату. Я пробурчал, не поднимая головы: "Оставьте это,
сестра. Очень вас прошу". Теперь я уже стоял по пояс в яме. Вокруг меня кишмя
кишели черви, сколопендры, скарабеи, пауки. Некоторые из них разбегались,
вспугнутые ударами лопаты. Другие пытались залезть на мои брюки, словно хотели
помешать мне сотрясать землю. Запах земли убил во мне все ощущения. Моя лопата
погружалась в жидкую грязь. Я все рыл и рыл, забыв, зачем я это делаю. Впрочем,
внезапно наткнувшись на что-то твердое, я вернулся к реальности. "Это кора, Луи. Вы
ее нашли".
На какую-то долю секунды я заколебался, потом стал краем лопаты соскребать
землю с гроба. Его красная потрескавшаяся поверхность немного вздулась. Я отбросил
лопату и попытался голыми руками отодрать крышку. Пальцы скользнули по коре, и я
упал в грязь. Сестра Паскаль, стоявшая у края могилы, протянула мне руку. Я заорал:
"Оставьте меня в покое!" И начал снова. На сей раз, кора стала потихоньку
поддаваться. Разрытую яму стремительно заливал дождь. Вдруг дерево не выдержало и
разом оторвалось. Я отлетел, крышка перевернулась в воздухе и стукнула меня по
голове. Я свалился и почувствовал какое-то нежное прикосновение. На секунду замер
от неожиданности, а потом истошно вскрикнул: я коснулся кожи Гомун, ее мягкого
детского тела.
Я вскочил на ноги и постарался взять себя в руки. Передо мной был труп девушки.
Она была одета как нищенка: старенькое платьице в цветочек и поношенная
спортивная куртка. При виде такой бедности у меня сжалось сердце. Однако меня
потрясла непорочная красота девочки. Ее родные постарались закрасить раны, прежде
чем ее похоронить. Я заметил только небольшие рубцы на кистях и обнаженных
лодыжках. Лицо не было повреждено. Вокруг ее закрытых глаз лежали широкие
коричневые тени. Меня поразило, насколько верны банальные слова о том, что смерть
похожа на сон: да, они действительно похожи, как две капли коричневых чернил. Мои
промокшие ноги совсем застыли, и я вспомнил, что мне следовало поторопиться. Я
крикнул: "Ваша очередь, сестра. Спускайтесь. Дождь скоро затопит могилу". Сестра
Паскаль сняла накидку и неподвижно стояла у края ямы, выпрямившись и теребя
крест. Ее мокрые седые волосы и сероватое лицо блестели, и она напоминала
железную статую. Ее взгляд был прикован к трупу. Я снова прокричал:
- Быстрее, сестра! У нас мало времени.
Монахиня не шевелилась. По ее телу волной пробегала дрожь, как будто ее било
электрическим током.
- Сестра!
Миссионерка указала пальцем на могилу, потом произнесла странным, нежным
голосом:
- Господи, малышка... малышка уходит...
Я опустил глаза и отпрянул к вязкой стене ямы. Струи дождя затекли под платье
девочки. Одна из ее ног плавала теперь в метре от тела. Правая рука начала отделяться
от плеча, оттянув воротник и обнажив белесоватую кость. "Боже мой", - прошептал я
и, скользя по красной глине, вылез наверх. Тут же растянулся на земле и просунул
руки девочке под мышки. Рука Гомун совсем оторвалась и плавала рядом с корой.
Ткань платья выскальзывала из моих пальцев. Я яростно прокричал: "Сестра, помогите
мне! Господи, да помогите же!" Женщина не шевельнулась. Я поднял глаза. Ее
сотрясали электрические разряды. Вдруг я услышал ее голос:
Господи Иисусе! Ты, оплакивавший друга Своего Лазаря у гроба его, осуши наши
слезы, молим Тебя...
Я погрузил руки в жидкую грязь и стал подтаскивать к себе тело ребенка. Когда я
потянул посильнее, рот девочки открылся, и из него потоком хлынули черви. От
малышки ака осталась только оболочка из кожи, а внутри - миллионы плотоядных
червей. Меня вырвало желчью, но я не упустил свою добычу.
Ты, воскресивший мертвых, даруй вечную жизнь сестре нашей, молим Тебя...
Я сделал последнее усилие и вытащил девочку из ямы. У Гомун не хватало ноги и
правой руки. Платье, пропитанное жидкой глиной, прилипло к единственной ноге. Я
отыскал взглядом ближайшую хижину. Потом схватил тело и перенес его под дерево.
Ты, освятивший сестру нашу водой крещения, дай ей во всей полноте жизнь детей
Божьих, молим Тебя...
Я положил маленькое тельце на сухую землю в темноте хижины. Крыша была
такая низкая, что мне приходилось ползать на четвереньках. Я выскочил наружу,
чтобы взять сумку сестры Паскаль, потом вернулся. Вытащил хирургические
инструменты, резиновые перчатки, фонарь, фартук и неизвестно для чего взятый
монахиней автомобильный домкрат. Также я нашел зеленые бумажные маски и
несколько бутылок воды. Все было в целости и сохранности. Я сложил это на кусок
пленки, стараясь не смотреть на Гомун, изо рта, носа и глаз которой выползали черви.
Ее платье легонько приподнималось. Несметные полчища осквернителей могил
копошились у нее в животе. Еще несколько минут, и все закончится.
Ты давал ей вкусить тела Твоего, прими ее на пиру в царствии Твоем, молим
Тебя...
Я снова вышел из хижины. Сестра Паскаль все так же стояла, читая свою молитву.
Я схватил ее и с силой встряхнул, чтобы вывести из состояния мистической
каталепсии. "Сестра, - завопил я, - черт возьми, да очнитесь же, наконец!"
Она так сильно вздрогнула, что вырвалась из моих рук, потом, постояв с минуту,
медленно опустила веки, как бы говоря "да", и я повел ее к хижине, поддерживая под
руку.
Я зажег фонарь и подвесил его, зацепив за переплетенные ветки. Молочно-белый
свет слепил глаза. Я надел на сестру маску и фартук, натянул ей на руки резиновые
перчатки. Ее пальцы уже не дрожали. Она перевела свои бесцветные глаза на
малышку. Маска вздымалась и опадала. Скупым жестом она велела мне подтащить
поближе инструменты. Я это сделал. На себя я тоже натянул маску, передник и
перчатки. Сестра Паскаль взяла скальпель и разрезала платье Гомун, чтобы осмотреть
ее тело.
Меня снова захлестнула волна отвращения. Туловище маленькой ака представляло
собой сплошную рану: девочку кромсали методично, с безумной жестокостью. Одну
из ее маленьких грудей полностью отрезали. Весь правый бок, от подмышки до уровня
паха, покрывали глубокие разрезы с почерневшими рваными краями, напоминавшими
омерзительные губы. Из обрубка правой руки торчала кость. Особенно привлекала
внимание самая большая рана: длинная и ровная, она шла через всю грудную клетку.
Зрелище было жуткое, потому что края разреза слабо шевелились, словно в груди
поселилась новая жизнь, незримая и мерзкая.
Однако страшнее всего выглядели половые органы девочки: гладкое, почти
безволосое отверстие влагалища было разодрано до самого лобка, в глубине огромной
зияющей дыры виднелись коричневатые складки, а в них копошились черви и какие-
то блестящие жуки. Я почувствовал, что вот-вот упаду в обморок, однако внезапно
кое-что понял и ужаснулся. Передо мной находилась точная копия одной из жутких
картин, запечатленных на снимках Макса Бёма. Вот она, связь. Она сокрыта в
изувеченной плоти покойников и в непроглядной тьме. "Луи, что это вы застыли?
Подайте-ка мне домкрат!" Маска приглушала властный голос монахини. Я
пробормотал: "До... домкрат?" Сестра Паскаль кивнула. Я протянул ей инструмент.
Она положила его подле себя и скомандовала: "А теперь помогите!" Она вцепилась
обеими руками в левый край основной раны, крепко надавив на грудину. С трудом
взяв себя в руки, я проделал то же самое с правой стороны, и мы вместе раздвинули
края раны. Сестра ловко просунула в щель домкрат, уперев его концы в края грудной
кости. Потом стала крутить ручку, и я увидел, как грудная клетка разъезжается и
перед нами открывается темная органическая пропасть.
"Давайте воду!" - прокричала сестра. Я протянул ей бутылку. Она вылила в
отверстие сразу целый литр. Из дыры хлынул поток мерзких тварей. Сестра Паскаль
уверенно погрузила руки в грудную клетку трупа и стала рассматривать обрывки
тканей и органов. Я отвел взгляд. Монахиня снова промыла внутренности чистой
водой, потом попросила меня посветить ей. Она по самое запястье засунула руку в
тело мертвой девочки. Потом наклонилась так низко, что коснулась края раны.
Несколько секунд сестра изучала внутренние органы, потом вдруг утвердительно
тряхнула головой и одним движением локтя выбила домкрат. Створки грудной клетки
захлопнулись, как крылья жука-скарабея.
Монахиня резко откинулась назад, поборов последний спазм. Она содрала с себя
маску. Ее кожа была сухой, как у змеи. Она уставилась своими серыми зрачками мне
прямо в глаза и прошептала:
- Вы правы, Луи. Малышку прооперировали и забрали ее сердце.
К семи вечера мы вышли на поляну в Зоко. Уже стемнело. Когда мы сняли мокрые
плащи и обувь, сестра Паскаль молча приготовила чай и кофе. Миссионерка
согласилась на мою просьбу составить свидетельство о смерти, и я его тут же
припрятал. Оно не представляло большой ценности, ведь монахиня не имела
медицинского диплома. Однако эта бумага могла стать беспристрастным
свидетельством совершенного преступления.
- Сестра, вы не могли бы ответить еще на несколько вопросов?
- Я вас слушаю.
К сестре Паскаль вернулось ее обычное спокойствие. Я приступил к делу:
- Какие из местных вертолетов могут приземляться прямо здесь, в джунглях?
- Только один. Вертолет Отто Кифера, того типа, что руководит ЦАГПО -
Горнопромышленным обществом.
- Как вы думаете, способны ли его люди совершить подобное преступление?
- Нет. Над Гомун поработали профессионалы а люди с шахты - дикари,
варвары.
- Как вы думаете, могли они оказывать финансовую поддержку тем, кто делает
такие операции?
- Возможно, да. У них нет ни капли совести. По Киферу уже давно тюрьма
плачет. Но почему? Почему они напали на малышку ака в самой чаще джунглей? И
зачем они это с ней сотворили? Зачем изувечили ее тело?
- Это уже следующий вопрос, сестра. Нет ли возможности узнать, к каким
группам HLA принадлежат жители Зоко?
- Вы имеете в виду тип тканей?
- Да, именно так.
Монахиня немного подумала, хлопнула себя ладонью по лбу и пробормотала:
- О господи...
- Ответьте мне, сестра. Такая возможность есть?
- Ну, в общем, да...
Она поднялась со стула:
- Пойдемте со мной.
Миссионерка взяла фонарь и направилась к двери. Я последовал за ней. Снаружи
было совсем темно, а дождь лил не переставая. Вдалеке слышалось гудение
генератора. Сестра Паскаль достала ключи и открыла дверь во внутренние помещения
лечебницы. Мы вошли.
В комнате размером примерно четыре на шесть метров стоял густой запах
антисептика. Слева, в темноте, стояли две кровати. В центре находилось оборудование
для обследования: рентгеновский аппарат, электрокардиограф, микроскоп. Справа, на
столике, среди клубков проводов и всевозможных светло-серых агрегатов стоял
компьютер. Лампа, раскачиваясь, освещала его то с одной, то с другой стороны, и я
заметил рядом несколько компакт-дисков. Я не поверил своим глазам: здесь было все
необходимое, чтобы собрать колоссальную базу данных. Я разглядел сканер,
позволяющий считывать изображение и отправлять его в память. Но больше всего
меня удивил сотовый телефон, соединенный с компьютером. Из своего уединенного
жилища сестра Паскаль могла связываться с любым уголком мира. Контраст между
шершавыми бетонными стенами комнаты и собранным в ней сложнейшим
современным оборудованием совершенно меня ошеломил.
- Вы еще многого не знаете, Луи. Во-первых, мы не просто какая-то всеми
забытая, бедная миссия, затерянная в центре Африки. Наоборот. Лечебница в Зоко -
только первый этап большого проекта, мы сейчас проверяем его возможности, и в
этом нам оказывает помощь одна гуманитарная организация.
- Какая организация? - заикаясь, произнес я.
- "Единый мир".
Мне стало трудно дышать. Сердце сжалось и замерло.
- Три года назад наша конгрегация заключила соглашение с "Единым миром".
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |