Э. А. ЖЕЛУБОВСКАЯ (ответственный редактор), 73 страница

Швейцарский историк П. Штадлер пытался в специальном исследовании доказать, будто взгляды Маркса на роль экономических кризисов и революции не только являлись отражением специфической обстановки, но и были «опровергнуты» ходом событий уже в ту эпоху ¹³². Штадлер, разумеется, старается (в который раз уже в истории бур­жуазной науки!) спекулировать на том, что Маркс и Энгельс ошибались

¹²⁶ «Political Science Quarterly», September I960, № 3, p. 375.

¹²⁷ G. Cole. The Meaning of Marxism. London, 1948, p. 13; R. H. S. С r о s s тап. Govern­ment and the Governed. A History of Political Ideas and Political Practice. London, 1958, p. 231—233. Аналогичную точку зрения высказывает и Р. Арон (R. А r о п. Les grand doctrines de sociology historique. Paris, 1961, p. 161); S. Keller. Beyond the Rulling Class. New York, 1963, ρ 47f.

¹²⁸ H. M а у о. Democracy and Marxism. New York, 1955, p. 293.

¹²⁹ S. M. Lip s et. Sociology of Marxism.— «Dissent», Winter 1963, M Χ, № 1, p. 66.

¹³⁰ J. Vogt. Wege zur historischen Universum. Von Ranke bis Toynbee. Stuttgart, 1961, S. 130.

¹³¹ Α. Τ о у n b e e. The Study of History, v. XII, p. 661—662.

¹³² P. Stadler. Wirtschaftskriese und Revolution bei Marx und Engels. Zur Entwicklung ihres Denkens in den 1850-er Jahren.— «Historische Zeitschrift·>, August 1964, Bd. 199, № 1. Штадлер пытается даже из того факта, что «вопреки Марксу» в XIX в. победили нацио­нальные движения (объединение Италии и Германии), а не пролетарская революция, делать по аналогии выводы для второй половины XX в. (Idem., S. 144).

в сроках революции. «Да, много ошибались и часто ошибались Маркс и Энгельс в определении близости революции...,— писал В. И. Ленин, от­вечая критикам марксизма.— Но такие ошибки гигантов революционной мысли, поднимавших и поднявших пролетариат всего мира над уровнем мелких, будничных, копеечных задач,— в тысячу раз благороднее, вели­чественнее и исторически ценнее, правдивее, чем пошлая мудрость ка­зенного либерализма, поющего, вопиющего, взывающего и глаголющего о суете революционных сует, о тщетности революционной борьбы» ¹³³.

Нередко при анализе работ Маркса, посвященных проблемам исто­рии XIX в., буржуазные исследователи пытаются обернуть против него новый фактический материал. Характерным примером может служить работа американца Д. Ранкли «Карл Маркс и гражданская война в США» ¹³⁴. Ранкли коллекционирует отдельные действительные, а еще более мнимые фактические неточности Маркса. Как признает и амери­канский исследователь, они были связаны с неправильной информацией газет, которыми только и мог пользоваться современник событий, жи­вущий в Англии. Ранкли признает и правильность многого из того, что писал Маркс о гражданской войне, даже предвидение им хода военных действий и развития дипломатической борьбы, подчеркивает позиции гуманиста, с которых автор «Капитала» рассматривал события в США ¹³⁵. Все это, однако, пролог к критике Марксова анализа и доказа­тельству того, будто американская гражданская война вскрыла несостоя­тельность материалистического понимания истории и что именно вслед­ствие этого Маркс не написал работы, посвященной теоретическому осмыслению событий 1861 —1865 гг. в США ¹³⁶.

Доводы Ранкли поражают и своей поверхностностью, и тем, насколь­ко они являются критикой не марксизма, а вульгарной карикатуры на марксизм. Ранкли пишет, что, поскольку конфликт возник между Севе­ром и Югом, он не был порожден внутренними социальными противо­речиями, что рабство как таковое (в отличие от преобладания планта­торов в федеральном правительстве) не мешало якобы развитию капитализма. Он далее, полемизируя с Марксом, заявляет, что главным противником южан были фермеры, претендовавшие на западные земли, что нельзя целиком вывести из экономики причины войны, игнорируя национализм, расизм, политический, конституционный, моральный и личный факторы ¹³⁷. Но разве Маркс или кто-либо из серьезных марк­систских исследователей отрицали роль борьбы между фермерами и плантаторами или перечисленные Ранкли «факторы»? Материалисти­ческое понимание истории дало возможность Марксу вскрыть глубокие корни всех этих явлений, показать, в какие порой сложные формы борьбы трансформировались классовые антагонизмы американского общества.

Существует и более расширительная и вместе с тем более изощрен-

¹³³ В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 15, стр. 249.

¹³⁴ G. Runhle. Karl Marx and the American Civil War.— «Comparitive Studies in Society
and History». An International Quarterly, v. VI, N 2, January 1964 (The Hague-Nether-
lands).

¹³⁵ Ibid., p. 137—138.
¹³⁶ Ibid., p. 141.

¹³⁷ Ibid., p. 139—140. 687

ная трактовка исторической роли и места марксизма, которую можно найти, в частности, в упомянутой книге У. Ростоу «Стадии экономиче­ского роста». По мнению Ростоу, марксизм отражает не только особую обстановку, сложившуюся в Европе в середине прошлого века, но и вообще условия, свойственные всем странам, переживающим ранний период индустриализации ¹³⁸ (под которую американский профессор подводит и промышленную революцию и индустриализацию, происхо­дившую в аграрных странах, где победила социалистическая револю­ция). Главное же, что марксизм объявляется неспособным объяснить пути развития современного капитализма середины XX в. Английский историк Д. Р. Бэри (Bury) пытается обосновать тот же тезис, изобра­жая теорию марксизма следствием особенностей развития научной мыс­ли в середине XIX в. ¹³⁹ Однако в действительности тот факт, что науч­ный коммунизм появился в середине прошлого столетия, только еще более выявляет все величие гения Маркса, сумевшего уже в то время открыть подлинные законы капиталистической формации и научно пред­видеть дальнейший путь ее развития.

Буржуазные историки пытаются «обернуть» против Маркса вскры­тую им классовую ограниченность основоположников классической бур­жуазной политической экономии. По мнению этих историков, Маркс якобы повторил ошибку критикуемых им теоретиков, когда он, лишив социальные законы их мнимо-естественного характера, объявил их в то же время имманентно присущими капитализму. В действительности же эти законы не были связаны с природой капитализма и имели гораздо более исторически преходящий характер, чем это казалось автору «Ка­питала». По разъяснению Т. Нейла, «Маркс так же, как классические либералы, разумеется, ошибался, считая, что эти законы не могут быть изменены без крушения капиталистической системы» ¹⁴⁰.

Ту же мысль в несколько другой форме доказывает Г. Лихтгейм. Он признает верность картины буржуазного строя, нарисованной Марк­сом: «Капитализм получил верное и даже не вполне свободное от при­украшивания (not wholly unflattering) отображение в трудах своего величайшего критика. Величие и ужас (horror) его достижений на­всегда запечатлены в анналах, потому что Маркс проник более глубоко в действительность, чем официальные панегирики». Развивая далее свою концепцию, Лихтгейм пишет, что марксизм «создал причинное объяснение, заимствованное из классической политэкономии, процесса, который действительно изменил структуру общества во всем мире. Тем самым марксизм вдохнул жизнь в социологию и слил экономическую теорию со своей собственной доктриной стадий исторического развития. Однако это слияние было произведено на основе допущения, которое делал и тогдашний либерализм,— что будут постоянно сохраняться условия, против которых должна была обратиться социальная револю­ция: западная гегемония, буржуазная цивилизация и господство права

¹³⁸ W. Rostov). The Stages of Economic Growth. Cambridge (Mass.), 1960, p. 72, ISO—152: ср. A. B. U lam. The Unfinished Revolution. An Essay on the Sourees of Influence of Marxism and Communism. New York, 1960, p. 90, 134 f.

¹³⁹ The New Cambridge Modern History. Cambridge, 1960, v. X, p. 6.

¹⁴⁰ T. N e i l l. The R'se and Decline of Liberalism. Milwaukee, 1954, p. 213.

(rule of law)». По мнению Лихтгейма, следовательно, марксизм «соот­ветствовал действительности западного буржуазного общества», а ныне Запад якобы переживает уже «послекапиталистическую» эпоху ¹⁴¹.

Часть наиболее реакционных историков занимает особую позицию, доказывая, что, мол, теория марксизма никогда не отражала реального положения вещей, что она просто «искусство приписывать капитализму все беды человечества за последние 200 лет» ¹⁴², что она была лишь про­сто отражением желания совершить социальный переворот, что Маркс-революционер оказывал губительное влияние на выводы Маркса-ученого ¹⁴³ и т. д.

«Расправившись» таким образом с теорией научного коммунизма, буржуазные историки стремятся соответственно осветить и историю ее соединения с рабочим движением. Крайне-правая часть буржуазной историографии, не склонная вдаваться в хитросплетения либеральных концепций, по существу воспроизводит примитивную точку зрения, которая была высказана еще более столетия назад в двухтомном труде прусских полицейских Штибера и Вермута «Коммунистические загово­ры XIX в.» ¹⁴⁴ «Это — лживая, изобилующая сознательными подлогами, стряпня двух подлейших полицейских негодяев нашего столетия,— пи­сал Энгельс в 1885 г.,—и теперь еще служит первоисточником для всех некоммунистических изданий, посвященных тому периоду» ¹⁴⁵. Харак­теристику, данную Энгельсом, можно распространить на появившиеся в середине нашего столетия работы, вроде книги Р. Штадемана «Социаль­ная и политическая история революции 1848 г.» или «исследования» главаря американской контрразведки Эдгара Гувера по «Истории ком­мунизма» ¹⁴⁶.

Академическая историография брезгливо проходит мимо подобных сочинений, хотя порой все же без особой разборчивости заимствует отдельные содержащиеся в них «аргументы». Однако главная линия, которой следует академическая историография, отличается от этих обветшалых вымыслов полицейской мысли, согласно которой все рево­люционное движение — результат «зловредного» заговора. Буржуазные историки стремятся и историю рабочего движения вслед за марксист­ской теорией изобразить как ответ на специфические условия середины XIX в. Используя то обстоятельство, что промышленный пролетариат тогда еще только недавно сформировался в класс, что фабричные рабо­чие в то время составляли еще меньшинство, они утверждали, что про­летариат отсутствовал тогда повсюду (за частичным исключением Анг­лии) и что, следовательно, марксизм не мог быть пролетарской идеологией ¹⁴⁷. В этой связи выступления рабочего класса в 30—40-х

¹⁴¹ G. Lichtheim. Marxism. An Historical and Critical Study. New York, 1961, p. 403, 405—406.

¹⁴² Μ. В laug. Economic Imperialism Revisited.— «Yale Review», Spring 1961, p. 349.

¹⁴³ H.Arendt. On Revolution. New York, 1963, p. 56.

¹⁴⁴ W e r m и t h und S t i e b e r. Die Communistische Verschwörungen des neunzehnten Jahr-
hunderts, T. 1—2. Berlin, 1853—1854.

¹⁴⁵ К. M a ρ к с и Φ. Э н г е л ь с. Соч., т. 21, стр. 214.

¹⁴⁶ R. S t a d e m a п. Soziale und politische Geschichte der Revolution von 1848. München, 1948;

J. E. Hoover. Masters of Deceit. The Story of Communism in America. London, 1958.

¹⁴⁷ P. В r о g an. The Price of Revolution. London, 1952, p. 33.

44 Маркс — историк

годах XIX в., в частности чартизм — могучее классовое движение про­летариата в масштабе всей страны, тенденциозно рисуются как слепой бунт отчаявшихся ремесленников, которые гибли от конкуренции фаб­ричного производства ¹⁴⁸. Впрочем эти доводы — лишь подсобное орудие буржуазной историографии, поскольку, создавая «удобную» картину возникновения, они никак не объясняют распространение марксизма в последующие десятилетия, являвшиеся временем бурного роста рабоче­го класса.

Для объяснения этого неопровержимого факта буржуазные историки пытаются создать «приемлемую» интерпретацию причин восприятия марксизма рабочим движением. Она существует в двух вариантах. Согласно первому, марксизм проник в рабочее движение, поскольку его революционный дух соответствовал стоявшей тогда перед рабочими задаче борьбы против остатков феодализма, за утверждение буржуазной демократии. Субъективно считая, что они ведут борьбу против капита­лизма, рабочие на деле лишь стремились — нередко революционным путем — ликвидировать такие пережитки феодализма, как политиче­ское неравноправие трудящихся, преследование профсоюзов монархи­ческими и олигархическими правительствами, отсутствие или стеснение свободы печати. Словом, исповедуя марксистскую теорию революцион­ной борьбы против капитала, пролетариат объективно расчищал почву для последующего развертывания реформистского по своей сути рабо­чего движения в рамках капиталистического строя. Подобный вариант искажения истории распространения марксизма получил наиболее четкое выражение в трудах реформистских историков типа австрий­ского социал-демократа А. Штурмталя ¹⁴⁹ и уже от них был воспринят буржуазными учеными. Часть консервативных историков нередко ста­рается объяснить таким путем даже интернационализм рабочего дви­жения в борьбе против капитала как якобы ответ... на «единство» мо­нархов, образовавших в 1815 г. пресловутый «Священный союз» ¹⁵⁰. Вместе с тем утверждается, что международного единства пролетариата и в эпоху II Интернационала, не говоря уже о последующем времени, вообще не существовало ¹⁵¹.

Некоторые историки, типа Г. Кона, договариваются до того, что рабочее движение восприняло идею пролетарской революции только потому, что его противниками были прусский милитаризм и царизм, использовавшие силу для разрешения социальных и политических кон­фликтов ¹⁵². На основе этой же концепции и вопреки очевидным фактам проводится мысль о «неорганичности» марксизма для стран, в которых утвердился буржуазно-демократический строй, прежде всего для США и Англии. Ф. Р. Даллес утверждал, что американское рабочее движение

¹⁴⁸ Chartist Studies. Ed. by Α. Briggs. London, 1959; N. Y. S m e l s e r. Social Change in the

Industrial Revolution. London, 1959.

¹⁴⁹ Α. Sturmthal. Unity and Diversity in European Labor. Glencoe (111.), 1953, p. 22—23,

25, 32—33, 214.

¹⁵⁰ Η. Η о l b о r п. The Political Collapse of Europe. New York, 1951, p. 36.

¹⁵¹ B. Wolfe. French Socialism, German Theory and the Flaw in the Foundation of the
Socialist Internationals.— Essays in Russian and Soviet History. In Honor of G. T. Robin*
son. New York, 1963, p. 197.

¹⁵² German History Some New German Views. Ed. by H. Kohn. Boston. 1954, p. 62.

никогда «существенно не отклонялось от своей, в основе консервативной, позиции по политическим и экономическим вопросам» ¹⁵³.

Однако все же объяснение усвоения марксизма рабочим движением только задачами борьбы против феодальных пережитков встречается сравнительно редко. Значительно чаще оно появляется в переплетении с другим вариантом этой же концепции, согласно которой распростра­нение марксизма было вызвано борьбой против недостатков раннего капитализма, а они, как мы уже знаем, объявляются реакционной историографией следствием особенностей генезиса, а не природы бур­жуазного строя. Методология повсюду одна — из факта борьбы пролета­риата против остатков феодализма, консервируемых буржуазией в стра­хе перед народными массами, или из борьбы против отдельных соци­альных зол, порожденных буржуазным обществом, делается ложный вы­вод, будто рабочее движение не было направлено против основ капита­лизма. Поэтому, восприняв на определенном этапе революционную тео­рию марксизма, оно якобы на деле с ее помощью лишь расчищало себе дорогу к сотрудничеству с капиталом!

Помимо всего прочего, эта концепция усвоения марксизма призвана подвести базу и еще под один явно фальсификаторский тезис о том, что рабочее движение в борьбе против зрелого капитализма якобы должно было терять и действительно потеряло свой революционный характер, что сохранялись лишь пережитки старых «непримиримых взглядов». Так, известный американский историк В. Лорвин писал: «Быстрый рост на ранних стадиях индустриализации возбуждает протест (рабочих.— Е. Ч.) вследствие вносивших путаницу неурядиц и — для многих — со­кращения потребления, которое этим вызывалось. Продолжающийся экономический рост дает возможность удовлетворить многие из этих требований. Однако некоторые формы борьбы сохранились, выходя далеко за пределы экономических условий, которые их вы­звали» ¹⁵⁴.

Измышление о реформистском перерождении первоначально рево­люционного рабочего движения составляет стержень реакционных кон­цепций периода 1870—1914 гг. Для его обоснования неустанно повто­ряется утверждение о якобы постоянном повышении жизненного уровня трудящихся, что находится в противоречии с исторической действитель­ностью. Крайне преувеличивается значение социального законодатель­ства и известного расширения политических прав для трудящихся масс. Далее доказывается, будто пролетариат именно в результате роста ра­бочего движения, своей силы и организации — особенно в Германии — должен был перейти и действительно перешел на реформистские и на­ционалистические позиции ¹⁵⁵. Рабочий класс, в частности в той же Гер­мании, якобы «врастал» в капиталистический строй ¹⁵⁶.

¹⁵³ F. R. Dulles. Labour in America. A History. New York, 1940, p. 377—378; D. Bell. Background and Development of Marxian Socialism in the United States. New York, 1952-L. H ar t z. The Liberal Tradition in America. New York, 1955, p. 6 f.

¹⁵⁴ V. Lorwin. Working Class Po/i/ics and Economic Development in Western Europe.— «American Historical Review», 1958, January, p. 350.

¹⁵⁵ J. Plamenatz. German Marxism and Russian Communism. London, 1954, p. 187.

¹⁵⁶ G. Ritter. Die Arbeiterbewegung in Wilhelmischen Beich. Die Sozialdemokratische Par­tei und die freien Gewerkschaften 1890—1900. Berlin, 1959, S. 227; ср. P. Gay. The Dilemma

При этом буржуазные историки пытаются спекулировать на пере­рождении вождей II Интернационала, которые, сохраняя революцион­ную фразу, на деле скатывались в болото оппортунизма. «Эти элементы могли подчинять рабочее движение лишь таким образом, что они на словах признавали революционные цели и революционную тактику,— писал В. И. Ленин.— Они могли завоевать доверие масс только путем клятвенных уверений, будто вся «мирная» работа является лишь под­готовкой к пролетарской революции» ¹⁵⁷. В кривом зеркале буржуазной историографии этот разрыв между словом и делом руководителей запад­ных партий объясняется тем, что якобы вожди были марксистами и внедряли революционную теорию в реформистски настроенные массы ¹⁵⁸.

Таким образом, характеризуя период возникновения марксизма, бур­жуазная историография утверждала, что идея революционного сверже­ния капитализма лишь обосновывала революционную борьбу против феодальных пережитков, бедствий, связанных с генезисом капита­листического строя. При освещении периода распространения марксиз­ма вширь буржуазные авторы идут еще дальше, уверяя, что эта револю­ционная теория воспринималась для прикрытия реформистской, «тред-юнионистской» практики.

Марксизм — социалистическая идеология,— отражающий классовые интересы пролетариата, возникает, как указывал В. И. Ленин, из науки и привносится в рабочее движение ¹⁵⁹. На этом основании буржуазные историки доказывают, будто Ленин убедился в «консервативности» ра­бочих и якобы выдвинул в работе «Что делать?» идею совершения революции вопреки воле пролетариата ¹⁶⁰.

Имеются и попытки объяснить распространение марксизма тем, что «революция была опиумом для рабочих, порвавших с религией», что революционные настроения и даже действия были просто формой само­утешения, ухода от реальной действительности, опьянения несбыточ­ными планами и т. п. ¹⁶¹ Марксизм в этой связи рисуется силой, якобы препятствовавшей общественному прогрессу, мешавшей рабочему клас­су привести свои теоретические воззрения в соответствие с реформист­ской практикой. Для обоснования этих утверждений мобилизуется пест­рый набор приемов и доводов, включая вымысел, будто по мере разви­тия капитализма уменьшается значение классового деления общества и классовой борьбы.

По существу во всей этой системе взглядов проявляется новый этап возникшего еще с конца прошлого века стремления теоретиков буржуа­зии убить марксизм «посредством мягкости». Новейшая реакционная историография стремится модернизировать эту тактику, оснастить ее всеми приемами буржуазного лжеисторизма. В результате же призна­ваемыми «истинно научными» сторонами марксизма оказывается

of Democratic Socialism. Eduard Bernstein's Challenge to Marx. New York, 1952; А. В e r­lau. The German Social-Democratic Party 1914—1921. New York, 1949; H. Heidegger. Die deutsche Sozialdemokratie und der nationale Staat. 1870—1920. Göttingen, 1956, и др. ¹⁵⁷ В. И. Л e н и н. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 118.

¹⁵⁸ A. Meyer. Marxism. The Unity of Theory and Practice. Cambridge (Mass.), 1954, p. 125.

¹⁵⁹ См. B. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, стр. 38—41.

¹⁶⁰ См. W. R о s t о w. The Stages of Economic Growth, p. 159.

¹⁶¹ V. Earwin. The French Labor Movement. Cambridge (Mass.), 1954, p. 37—38, 48—49.

лишь анализ общества XIX в., а «утопические» элементы не только от­вергаются, но и выводятся из особенностей раннего капитализма.

В реакционной историографии возникла целая школа, специализи­рующаяся на фальсификации исторических причин возникновения ле­нинизма, который изображается следствием специфических условий царской России, «недостаточного» развития российского капитализма и отсутствия политической демократии. Ленин противопоставляется Марксу. Ленинизм рисуется как «волюнтаристская» интерпретация марксизма. Полностью игнорируется то, что царская Россия стала в кон­це XIX — начале XX в. узловым пунктом противоречий империализма, что появление ленинизма было результатом развития революционной борьбы мирового пролетариата, что ленинизм представляет собой гени­ально обобщенный опыт международного рабочего движения. Подчерки­вая «случайность» Великой Октябрьской социалистической революции и мнимое отсутствие предпосылок для пролетарской революции на За­паде в годы после первой мировой войны, буржуазные историки пыта­ются представить возникновение международного коммунистического движения следствием «революционных иллюзий» ¹⁶².

Теория «старого» и «нового» капитализма и основывающаяся на ней интерпретация истории марксизма и рабочего движения служат базой и неоколониалистской историографии, т. е. работ реакционных исследо­вателей, активно занимающихся пересмотром истории колониальной системы в интересах неоколониализма. Неоколониалистская историогра­фия — вопреки уверениям ее ведущих представителей ¹⁶³ — менее всего является «синтезом», беспристрастным подведением итогов того, что сделано в старой империалистической историографии колониализма и в работах его мелкобуржуазных критиков, а также трудах, созданных историками молодых независимых государств. Неоколониалистские историки стремятся отыскать доказательства существования принципи­альных различий между старым колониализмом и колониальной поли­тикой новейшего времени и, особенно, неоколониализмом. Колониаль­ная политика отрывается неоколониалистскими историками от породив­шей ее социальной базы. Большая часть реакционных историков пыта­ется оторвать колониализм от компрометирующих его связей с капита­лизмом, другие авторы, напротив, прилагают усилия, чтобы очистить капитализм от ответственности за преступления колонизаторов.

¹⁶² Н. Seton-Watson. The Pattern of Communist Revolution. A Historical Analysis, 2 ed. London, 1960; G. Νоllan. Die Internationale. Wurzeln und Erscheinungsformen des Pro­letarischen Internationalism. Köln. 1959; T. Drapers. The Roots of American Commu­nism. New York, 1957; J. Howe and L. С о s e r. The American Communist Party. A Cri­tical History (1919—1957). New York, 1957; J. Marcus. French Socialism in the Crisis Years 1933—1936. Fascism and the French Left. New York, 1958; H. Pelting. The British Communist Party. A Historical Profile. New York, 1957; London, 1958; A. Meyer. Com­munism. New York, 1962; J. Braunthal. Geschichte der Internationale, Bd. II. Hanno­ver, 1963; К. Ε. McKenzie. Comintern and the World Revolution 1928—1943. The Shap­ing of Doctrine. London and New York, 1964.

¹⁶³ V. Harlow. The Historian and British Colonial History. Oxford, 1951; P. Mason. The Birth of a Dilemma. The Conquest and Settlement of Rhodesia. London, 1958; W. M. M arc-mi 11 a n. The Road to Self-Rule. A Study in Colonial Evolution. London, 1959; A. J. H a n-n a. European Rule in Africa. London, 1961; H. Brunschwig. La politique coloniale de l'Angleterre du XVIIe siècle à la veille de la guerre de 1914.— «Revue historique», 1961, octobre-décembre, p. 441.

Новейшая буржуазная историография ведет настоящий поход про­тив марксистско-ленинской теории колониального вопроса ¹⁶⁴. Вся исто­рия колониальной политики излагается с постоянным выпячиванием словесного антиколониализма части буржуазных либералов, раздувани­ем «гуманных» и «филантропических» мотивов, которыми якобы руководствовались колонизаторы; «доказательствами» мнимой нерента­бельности колоний, подкрепляемыми полным сокрытием главных путей и средств колониального грабежа; утверждениями о ненамеренном, вы­нужденном оборонительном характере большинства колониальных за­хватов и изображением их чуть ли не предпосылкой для последующей «самоликвидации империализма» (так рисуется в этой реакционной историографии крушение колониальной системы под напором освободи­тельной борьбы народов) ¹⁶⁵.

Кризис европоцентризма, о котором много пишут в буржуазной литературе, вызван глубокими переменами в современном мире и свя­занной с ростом социалистической системы ломкой традиционных кано­нов буржуазного сознания, а также новыми задачами, вставшими перед империалистической идеологией. В буржуазной историографии получи­ла распространение тенденция рисовать исторический процесс в виде смены замкнутых в себе «цивилизаций», все равно, имеющих общие черты, или абсолютно самобытных в своем развитии. Теория «исклю­чительности» атлантической цивилизации является несомненно европо­центристской. Европоцентризм словесно опровергается для обоснова­ния неоколониалистской теории «взаимовлияния» культур.

В новейшей историографии заметно проявляется стремление под флагом критики европоцентризма вывернуть его наизнанку и таким путем доказывать, будто законы истории, открытые основоположниками марксизма-ленинизма, являются неправомерным обобщением истори­ческого опыта Запада Европы, развитие которой протекало якобы в аб­солютно уникальных условиях.

В атмосфере холодной войны релятивистская методология значи­тельной части бур;уазных историков выродилась в проповедь реакци­онного «переписывания» истории, чтобы, как заявил, характеризуя это направление, американский историк Дестлер, превратить историогра­фию в «инструмент контрпропаганды против Москвы» ¹⁶⁶. Презентизм окрасил во многом западногерманский «остфоршунг» и всю буржуазную «советологию», проявился в развитии новой прорабовладельческой кон­цепции гражданской войны в США, в создании американской неореви­зионистской школы историков второй мировой войны (Ч. Тэнзил, Ф. Сэнборн и др.) и т. д. Несостоятельность и банкротство «презентиз­ма» особенно обнаружились в реакционных попытках «переписывания» истории марксизма и международного рабочего движения — попытках, проникнутых фальшью и противоречащих данным подлинной науки.

¹⁶⁴ H. Brunch w i g. Mythes et realities de V emperialisme colonial français 1871—1914. Paris, 1960; D. Landes. Some Thought on the Nature of Economie Imperialism.— ajournai of Economie History», December, 1961; D. K. Fieldhouse. Imperialism. A Historiogra­phical Revision.— «Economie History Review», 1961, N 2, 2nd Ser., v. XIV.

¹⁶⁵ Автор подробно касается этой темы в книге: «Адвокаты колониализма. Неоколониалист­cкая историография». М., 1964.

¹⁶⁶ «American Historical Review», 1930, April, p. 525.

Мы рассмотрели некоторые из главных форм борьбы буржуазной историографии против марксизма. Эта борьба является составной ча­стью политических сражений современности, выступлений идеологов антикоммунизма против передового марксистско-ленинского мировоз­зрения, проявлений современной империалистической реакции в обла­сти идеологии.

Очень важно выявить и подчеркнуть всю глубину влияния, оказан­ного на современную буржуазную историографию историческим мате­риализмом. Это влияние проявляется крайне многосторонне. Уже самая тематика буржуазной историографии, уступая духу времени, вcе более включает ранее «запретные» темы, как раз отражающие узловые, глу­бинные стороны исторического процесса, на которые было впервые ука­зано Марксом. «То, что принималось за находящееся вне истории в ка­честве абсолютных неизменных реальностей или безымянной, невыкри­сталлизовавшейся деятельности масс, ныне включается в историческое прошлое»,— так характеризует проникновение этой новой тематики в буржуазную историческую науку американский историк Л. Кригер ¹⁶⁷.

Дата добавления: 2015-08-27