|
Не менее тесно смыкается ложное освещение роли государства и общественной мысли с «традиционным» искажением исторического значения революций, подчеркиванием их якобы исключительно разрушительной роли, крайним преуменьшением тех лишений и жертв, на которую обрекал народные массы эволюционный путь развития (например, в Веймарской Германии после Ноябрьской революции 1918 года).
Наряду со старыми методами реакционной интерпретации революций можно обнаружить и новые или обновленные приемы, к числу которых
102 J. Plamenatz. German Marxism and Russian Communism. London, 1954, p. 169; S. Hook. Was hat uns Karl Marx heute noch zu sagen?— «Politische Studien» (München), I960, Juni, H. 122, S. 367.
относится распространенная теория, преподносимая обычно в двух вариантах. Согласно первому из них, революции возникают не в конце старой, а на ранней стадии развития новой формации. Согласно второму варианту, этот принцип относится только к капиталистической формации, т. е. допускается возможность революции при переходе от феодализма к капитализму, но не от капитализма к социализму. Революции могут якобы либо тянуть общество назад, либо мешать утверждению еще неустоявшейся формации, либо, наконец, решать вопросы о формах, оттенках, а не о главном направлении развития.
Именно такая позиция и порождает отрицание частью западной историографии буржуазного характера английской революции середины XVII в. и Великой французской революции конца XVIII в. Один из видных английских историков, X. Д. Хабаккук, так сформулировал эту концепцию английской революции: «Во-первых, Англия не была в начале XVII в. феодальным обществом, как бы ни понимать этот термин. Отношения между держателями наделов и лендлордами уже не оказывали решающего влияния на распределение политической власти. Кроме того, неверно, что производственные отношения в английском сельском хозяйстве носили феодальный характер... Во-вторых, гражданская война не была буржуазной войной. Лидерами обеих сторон были джентри. Не существовало глубокого экономического различия между ними. Могли быть значительные социальные различия внутри одного и другого лагеря (on one side and the other). Но безусловно это не были различия между феодальными и буржуазными элементами. В-третьих, воздействие английской революции в течение длительного времени на классовую структуру было слабым. Сельское хозяйство и торговля и до этого носили капиталистический характер. В конце XVII в. Англия все еще была преимущественно аграрной страной и главный период развития капиталистических отношений в английской промышленности начался только столетием позднее» 103.
Некоторые из утверждений Хабаккука, на наш взгляд, ошибочны или по крайней мере неточны, другие содержат правильные наблюдения, но из них отнюдь не следуют заключения, к каким приходит оксфордский профессор. Очевидна тенденция к отрицанию Хабаккуком влияния революционных событий середины XVII в. на английскую историю.
Аналогичное отрицание буржуазного характера Великой французской революции мы встречаем у французского историка Р. Мунье, в ряде трудов известного английского ученого А. Коббена 104, а в отношении французской революции 1830 г.— в работе Д. Пинкли 105.
103 XIe Congrès International des Sciences Historiques. Actes du Congrès, p. 62; The Origin ot Englich Civil War. Conspiracy. Crusade or Class Conflict? Ed. by A. M. Taylor. Boston, 1965.
104 Последние no времени — A. Cobban. The Social Interpretation of the French Revolution.
Cambridge, 1964; ср. также: G. V. Taylor. Non-Capitalist Wealth and the Origin of the
French Revolution.— «American Historical Review», v. LXXI1 (1967), p. 469—496. Для
подкрепления свой концепции Коббен должен был перейти на «ультралевую» трактовку
революции как «чистого» конфликта имущих и неимущих.
105 D. Н. Pinkley. The Myth of the French Revolution of 1830.— A Festschrift for Frederich
В. Artz. Durham, N. Carolina, 1964. Той же цели служит и усердное переписывание исто-
рии буржуазии, которое призвано доказать неправильность марксистского «шаблона»,
согласно которому этот класс играл в XVI—XVIII вв. прогрессивную, а потом реакцион-
ную роль.
Весьма показательным является то, что, по откровенному признанию реакционных ученых, предпринимаемые ими попытки «новой» интерпретации английской и французской революций вызваны тем, что история этих революций была использована Марксом для иллюстрации его теоретических выводов. По уверению Коббена, «к 1789 г. слово «феодализм» стало просто пугалом, оскорбительным наименованием — вроде слова «фанатизм» и со столь же неясным содержанием». Коббен призывал отказаться от применения марксистской терминологии, разложив классы на мелкие социальные группы. Он предлагал использовать для этой цели нэмировский метод. Более того, отмечая динамичность понятий, которыми пользуется историческая наука, Коббен доказывал «невозможность» оперирования ими при характеристике сходных явлений в разных странах или даже одного и того же явления на различных этапах развития. Разъясняя свою точку зрения, Коббен отмечал, что капитализм прошел через различные стадии, резко изменял свои особенности от страны к стране и от столетия к столетию. Это правильное в общем замечание Коббен делает только для защиты своего тезиса, что «исторически значимы не отдаленное сходство, а важнейшие различия, скрываемые подобными расплывчатыми понятиями (omnibus terms)» 106.
Известно, что переход от феодальной к капиталистической формации нередко совершался в результате нескольких революций, нескольких; революционных волн, каждая из которых била, но еще не добивала окончательно старый строй. В этой связи отдельные революционные «волны» могли быть направлены не против основ уже поверженного феодализма, а против тех или иных его остатков как в социальной, так и политической области. Это обстоятельство также используется для отрицания роли революций как орудия ниспровержения старой и утверждения новой формации.
Той же цели служит искажение причин революции, которые реакционная историография пытается вывести не из главных, а из второстепенных, даже малозначительных сторон развития общества. Часто формирование революционной ситуации, усиление недовольства народных масс, нарастание кризиса «верхов» рисуются буржуазными историками в отрыве от основных классовых антагонизмов в стране, вытекающих из конфликта между производительными силами и характером производственных отношений 107. Когда же, как это нередко имело место, для полного формирования революционной ситуации и ее перехода в революцию отсутствовал субъективный фактор — способность революционного класса на решительные действия, которые могли бы сломить сопротивление защитников старого строя —- буржуазная историография при оценке всех таких случаев утверждает, что не было объективных причин для революции (например, после первой мировой войны в странах Западной Европы).
106 A. Cobban. The Vocabulary of Social History.— «Political Science Quarterly», v. XXI, N 1, March 1956, p. 1, 3, 5, 11—12.
107 J. Curtiss. The Russian Revolution of 1917. Princeton, 1957; G. Rauch. Geschichte des
bolschewistischen Russlands. Wiesbaden, 1955. R. U Ilm an. Intervention and War. Prince-
ton, 1961; L. F i s h e r. The Life of Lenin. New York, 1964 и др.
679
Тем же задачам служит перенос акцента на национальную специфику как причину не той или иной формы возникновения и течения революционных событий, а революции как таковой.
Следует указать и на попытки неправомерного употребления понятия «революция», наполнения его содержанием, противоречащим общепринятому смыслу этого термина, не только именуя, но и перекрашивая в революцию явления, в корне от нее отличные. Название революции присваивается более или менее важным реформам в рамках существующего строя. Революциями именуются и различного рода «дворцовые перевороты», особенно если они происходили с применением вооруженной силы (типа пронунсиаменто в странах Латинской Америки), смены разных режимов в рамках буржуазного строя. Революциями изображаются контрреволюционные перевороты и захваты власти (например, захват фашизмом власти в Германии в 1933 г., который гитлеровские историки называли «национальной революцией») и т. д.
В тесной связи с вышеизложенным обосновывается тезис, что по крайней мере «часть» революций в XX в. не способствовала, а препятствовала поступательному движению общества — подъему экономики, повышению благосостояния народных масс, «развитию демократии» 108.
Могучий рост сил социализма заставляет буржуазных авторов подыскивать обоснования для тезиса об «искусственности» и «невозможности» пролетарских революций. Ранее оппортунисты уверяли, и буржуазная литература по существу повторяла их доводы, что социалистическая революция невозможна, поскольку вследствие недостаточного развития капитализма она натолкнется на сопротивление всех составляющих большинство населения классов, кроме пролетариата. Теперь доказывается нечто прямо противоположное: социалистическая революция бесперспективна, так как она вызовет сопротивление всех классов из-за высокого уровня развития капитализма, и, следовательно, возможность такой революции сохраняется только в слаборазвитых странах. Прежде оппортунисты уверяли, что немыслима социалистическая революция, если задолго до нее не происходила буржуазно-демократическая революция. Ныне в реформистской и значительной части буржуазной историографии распространен тезис, что не могло, не может быть пролетарской революции в странах, где нет почвы для революции буржуазно-демократического характера.
Наконец, среди части буржуазных историков в последние годы принято делить революции на «якобинские» (или «тоталитарные») и «либеральные», причем под якобинскими подразумеваются революции, захватывающие все стороны жизни общества, ставящие политические цели выше интересов личности. Положительное значение при этом признается, конечно, лишь за «либеральными» революциями, не затрагивающими «личных прав», которые при ближайшем рассмотрении сводятся к праву частной собственности.
108 Д. Ar on. L'opium des intellectuels. Paris, 1955, p. 53 f.; J. S h klar. After Utopia. The Decline of Political Faith. Princeton, 1957, p. 150 a. o.
Одно из наиболее важных явлений в послевоенной буржуазной историографии — утверждение в ней «новой концепции» истории развития капитализма. Эта новая концепция объявляется ее авторами преодолением не только старых либеральных взглядов, но и «опровержением» марксизма. Новая концепция представляет по сути дела «опрокинутую в прошлое» теорию превращения капитализма в строй благосостояния, попытку подведения исторической базы под эту главную идею, выдвинутую буржуазной наукой против марксизма. Вместе с тем новая концепция является и новым этапом в отказе буржуазии от собственного прошлого — вначале от буржуазных революций, а ныне фактически и от всей истории буржуазного общества доимпериалистической эпохи — для проведения мнимого абсолютного различия между «старым» и современным капитализмом. Классовая необходимость возникновения новой концепции ярко проявилась в том, что она утвердилась в наше время в трудах подавляющего большинства буржуазных авторов (а также реформистов) вне зависимости от политических, национальных и других особенностей мировоззрения их авторов.
Преодоление старой либеральной схемы в новейших исследованиях проходило под флагом критики ее откровенной антиисторичности с позиций современного лжеисторизма. Общественный строй буржуазных стран эпохи промышленного капитализма в изображении новейшей историографии не является «естественной», «разумной» формой общественной организации и превращается в столь же преходящее явление, как и предшествующий ему феодальный строй. Конечно, в этой историографии можно обнаружить пестрый калейдоскоп оценок буржуазного общества — от открыто апологетических до резко критических с позиций клерикализма (обличения «безбожного» XIX в.), а также мнимого радикализма или реформистского «социализма», так осуждающих пороки капиталистического строя в прошлом, чтобы это служило интересам современного капитализма. Их объединяет признание более или менее существенных и неизбежных изъянов у промышленного капитализма, хотя различные историки по-разному объясняют их появление.
Как правило, реакционные историки относят все общественные пороки, особенно лишения и страдания народных масс, за счет промышленной революции, генезиса буржуазного общества, появления фабричной системы, а не природы капитализма и капиталистической эксплуатации. Новая концепция построена на отрицании марксистского анализа капиталистического способа производства, теории прибавочной стоимости и базируется на современной вульгарной политической экономии (теории Кейнса, а также неолибералов, доказывающих, что пороки раннего капитализма были вызваны тем, что в XIX в. не существовало «чистого» рыночного хозяйства, и др.). Развитие капитализма, по утверждению сторонников новой концепции, приводит к перерастанию его в «строй благосостояния». Конечно, эти историки не могут полностью замалчивать некоторые проявления загнивания капиталистической системы (кризисы, безработица, хроническая недогрузка предприя-
тий, уничтожение товаров для повышения цен и т. п.). Однако большинство этих проявлений затрагивается ими вскользь и вне связи с загниванием капитализма как общественного строя. Они пытаются максимально использовать тот факт, что загнивание капитализма как системы отнюдь не исключало экономического роста отдельных стран. Обычно многие проявления загнивания капитализма рисуются как следствие действия «внешних» факторов (послевоенные неурядицы, «международная анархия», неумелая финансовая политика), причем наблюдается стремление смягчить общую картину, изображая все эти явления прежде всего как стимул для проведения политики, приведшей к установлению «строя благосостояния». Буржуазная историография категорически отрицает наличие кризиса буржуазной демократии в империалистическую эпоху, объявляя его «марксистским вымыслом».
Значительная часть немарксистских историков, не отрицая буржуазного классового характера либерализма прошлого века, доказывает, что с течением времени его доктрины стали все более интерпретироваться в пользу неимущих классов, а либеральное государство, порвав с идеей невмешательства в экономическую жизнь, постепенно стало выступать посредником между классами и защитником интересов трудящегося большинства населения. Эта теория трансформации либерализма базируется на отрицании объективных законов развития общества, открытых марксизмом; в ее основании лежит волюнтаристская идея, что современное буржуазное государство якобы способно отменять или преобразовывать по своему желанию законы развития капиталистической формации 109.
«Новая» концепция истории капитализма, ставшая преобладающей в трудах буржуазных ученых, служит основой для тенденциозной интерпретации ими процесса возникновения марксизма. Освещение этой темы ведется при использовании всей суммы выработанных в борьбе против исторического материализма методологических приемов и, прежде всего, метода лжеисторизма.
В послевоенный период происходило сосредоточение усилий значительной части буржуазной науки на истории рабочего движения (активное участие в его изучении профессиональных историков, появление специальных изданий, научных обществ и исследовательских институтов). Проблемы истории рабочего движения, истории марксизма-ленинизма все более включаются и в общие труды буржуазных ученых.
109 Господствующие концепции нашли своеобразное проявление в медиевистике: в изображении всего хода исторического процесса в средние века как своеобразной смены циклов подъема и упадка, за которыми невозможно обнаружить поступательного развития общества (М. Постен); теория вечности капитализма преломилась (наряду с продолжающимся отождествлением капиталистического строя с простым товарным производством) в апологетической концепции преобразующей роли торговли как главной двигательной силы прогрессивных изменений в обществе, вне зависимости от того, какие социальные силы выступали ее носителями (см. О. С. Со х. The Foundations of Capitalism. London, 1959); учащаются попытки по-новому истолковать огромный фактический материал, собранный за последние два десятилетия, мобилизуя для этого теории Нейнса и неолибералов, вложить новое содержание в понятие капитализм, построить новую теорию его генезиса и развития. См. об этом статью прогрессивного французского историка П. Ви-лара (P. Vilar. Problems of the Formation of Capitalism.— "Past and Présent», November 1956, N 10).
Еще в начале XX в. буржуазная историография продолжала поддерживать версию, изображавшую марксизм в виде какой-то вредной секты, идеи которой стояли в стороне от столбовой дороги развития общества и общественной мысли. В. И. Ленин, разоблачая этот вымысел, показал, что учение Маркса «возникло как прямое и непосредственное продолжение учения величайших представителей философии, политической экономии и социализма... Оно есть законный преемник лучшего, что создало человечество в XIX веке в лице немецкой философии, английской политической экономии, французского социализма» 110. Эти три источника находятся в органической связи с тремя составными частями марксизма — законченным философским материализмом, экономической теорией, учением о классовой борьбе и социалистической революции. Вывод Ленина подтвержден большим фактическим материалом в исследованиях историков-марксистов и является истиной, оспаривать которую было бы безнадежной задачей. В наше время буржуазная историография сменила свою позицию в этом вопросе, не отказавшись, однако, от тенденциозного подхода к проблеме. Главным тезисом буржуазных историков становится тот, что марксизм является просто одним из «оттенков» или течений общественной мысли XIX в. Немецкий историк К. Левит опубликовал многократно переиздававшуюся монографию «От Гегеля до Ницше. Революционный разрыв в идеологии XIX века», в которой пытается обнаружить точки соприкосновения между взглядами Маркса и различных буржуазных и мелкобуржуазных теоретиков середины прошлого века, включая явных реакционеров 111. Эту концепцию в несколько измененной форме разделяет и реформистская историография. Так, например, бывший секретарь Социалистического Интернационала, а ныне известный социал-демократический историк Ю. Браунталь пытался изобразить марксизм как простое продолжение идеологии американских и французских буржуазных революционеров, чтобы на этом «основании» представить основоположника научного коммунизма противником диктатуры пролетариата и прямым предком современного реформизма 112.
Буржуазная историография стремится произвести аналогичный «сдвиг» и в освещении истории утопического социализма. «Беспри-
110 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 42—43.
111 К. L о w i t h. Von Hegel zu Nietzsche. Der revolutionäre Bruch im Denken des neuenzehn-ten Jahrhunderls. Marx und Kierkegaard. 5. Aufl. Stuttgart, 1964. Основываясь на работах К. Левита и его единомышленников, некоторые католические историки объявляют Маркса (как и всех мыслителей XVIII—XIX вв.) наследником... средневековой христианской традиции, «являющейся первичным источником западной исторической мысли» («Catho-lic Historical Review», April, 1950, p. 73—74). Много пишется о Марксе как «мессиански настроенном мыслителе». Проводятся «параллели» между идеями Маркса и средневековых схоластиков (см. М. Lange. Marxismus — Leninismus. Stuttgart, 1957, p. 42; R. В. Fulton. Original Marxism Estranged Offspring. A Study of Points of Contact and at Conflict between Original Marxism and Christianity. Boston, 1960; J. L. Τ a l m о п. Political Messianism: the Romantic Phase. New York, 1960). Иногда эти нелепые вымыслы о марксизме как новом «апокалипсисе» перемежаются со столь же нелепыми «психоаналитическими» измышлениями относительно генезиса теории исторического материализма. Этому, например, посвящена новейшая «биография» Маркса (А. Kunzli. Karl Marx. Eine Psychographie. Wien, 1966).
112 «Socialist International Information», 8.X 1955. Об этом же Браунталь писал в своей «Истории Интернационала» (J. Braunthal. Geschichte der Internationale, Bd. I. Hannover, 1961).
страстное научное рассмотрение роли, сыгранной Марксом в истории европейского рабочего движения,— пишет Т. Шидер,— приводило и приводит к совершенно другим результатам: оно должно было прямо-таки заново открыть домарксовых и современных Марксу социалистов. Оно постепенно разрушает стену, воздвигнутую самим Марксом, между утопическим и научным социализмом, поскольку как в научном социализме имелись утопические элементы, так и утопический социализм основывался на научных предпосылках» 113. Буржуазная историография хотела бы подчеркнуть «взаимосвязь» марксизма с отдельными открытиями середины XIX в., ныне представляющими пройденный этап в развитии науки и т. п., чтобы доказать ошибочность исторического материализма или в крайнем случае ограничить область его применения эпохой промышленной революции 114.
В тесной связи с этим многие буржуазные исследователи пытаются трактовать «проблему отчуждения» в работах Маркса, противопоставлять его ранние произведения, как подлинно гуманистические и «западные», «Капиталу» 115. Другое течение в буржуазной историографии, напротив, рисует Маркса постоянным сторонником «тоталитаризма», волюнтаристом, поборником решения всех вопросов путем войны. Труды Маркса изображаются как попытка найти правдоподобные объяснения «неудачам» революции в XIX в. и мнимое доказательство ее неизбежного будущего триумфа; или как создание мифов (например, революционной «легенды» о «Парижской коммуне» как правительстве диктатуры пролетариата) 116 для того, чтобы помешать развитию «демократического» рабочего движения — т. е. тред-юнионизма и реформизма, и т. п. Такая трактовка трудов Маркса, которую можно встретить и у «левых» оппортунистов, характерна для наиболее реакционных буржуазных историков, например для бывшего троцкиста Б. Уолфа 117.
Нередко буржуазные ученые склонны также утверждать, будто труды Маркса — это «двусмысленное наследие» (так прямо и называется одна из работ тоже бывшего троцкиста, а ныне консервативного буржуазного социолога С. Хука 118), в котором можно обнаружить доводы в пользу реформизма, революционной тактики, национализма и интернационализма, «чистой» демократии и диктатуры и т. д.119
Исходя из толкования эпохи промышленного капитализма либо как строя, принципиально отличного от современного капитализма, либо как ранней стадии генезиса этого последнего и при этом относя все социаль-
113 «Geschichte in Wissenschaft und Unterricht», Januar 1964, Jahrg 15, Hft. 1, S. 21—22.
114 K. Marko. Sowjet historiher zwischen Ideologie und Wissenschaft. Köln. 1964, S. 13;
K. D. Ε r dm an. Historische Prognose — Rückschauend betrachtet.— Die Idee des Fort-
schritts. Hrsg. von E. Burck. München, 1963, S. 73 f.
115 См. В. Кешелава. Миф о двух Марксах. M-, 1963.
116 Эта тенденция ярко проявляется в ряде работ американских историков, изучающих республиканские идеи во Франции, роль Парижской Коммуны во французской политике 1871—1880 гг. (J. A. Scott. Republican Ideas and the Liberal Tradition in France 1870— 1914. New York, 1951; J. R. J о и g h i п. The Paris Commune and the French Politics 1871— 1880. The History of Amnesty, v. 1—2. Baltimore, 1955, и др.).
117 Ср. В. D. Wolfe. Marxism: One Hundred Years in the Life of a Doctrine. New York, 1965.
118 S. Η о о k. Marx und the Marxists. The Ambiguous Legacy. New York, 1955.
119 American Historical Review, LXXI, N 3, April 1966, p. 905 (рецензия А. Мендели на цитированную выше книгу В. Уолфа).
ные бедствия не к сущности капиталистического способа производства, а лишь к особенностям и «издержкам», связанным с его созданием, буржуазные историки объявляют марксизм «ответом» на эти особенности раннего капитализма, которые Маркс и Энгельс «ошибочно» приняли за природу капиталистического строя. Поэтому марксизм в изображении ряда буржуазных авторов — теория, соответствующая особенностям середины XIX в. Она объясняет экономическую и политическую действительность той эпохи (одной или нескольких стран в ту эпоху), но якобы непригодна для интерпретации последующих периодов истории. «Его (Маркса.— Е. Ч.) историческая теория,— пишет Т. Шидер,— стоит в еще более тесной связи с историческим моментом, она воспроизводит во многих существенных чертах социально-историческую ситуацию раннего капитализма. Это относится даже к обнаженной грубости (Brutalität) классовой борьбы и революционной альтернативе, которая для Маркса с необходимостью вытекала из анализа классовой борьбы, по меньшей мере в том смысле, что она на ранних стадиях промышленной революции с ее социальными неполадками была ближе, чем на более развитых стадиях. Можно назвать иронией истории, что Маркс, не осознав этой взаимосвязи, хотел отнести стадию полного развития революционного сознания ко времени зрелого капитализма» 120.
Если часть буржуазных авторов склонна повторять обвинение Маркса в фатализме и в противоречии с самим собой, поскольку он вместе с тем призывает к активной борьбе за социализм 111, то другие склонны выводить и сам исторический детерминизм из специфических особенностей развития общества и науки лишь в XIX в. 122 «Марксистско-ленинское изображение пороков капитализма,— уверяет американская исследовательница М. Фишер,— основано на изучении нерегулируемого капитализма свободной конкуренции, который преобладал в середине XIX века» 123. Поэтому, по утверждению буржуазных авторов, исторический материализм способен дать более или менее научное объяснение лишь современного Марксу общества. Д. Фетчер, например, уверяет, что марксистский анализ относится только к периоду до 1900 г. 124 К этому мнению присоединяется и С. Хук, утверждающий, что грубо приближенно «марксистская теория истории в лучшем случае соответствует общему характеру промышленного общества в XIX столетии» 125. Нередко вводятся и дополнительные ограничения. Л. Кригер в работе «О пользе Маркса для исторической науки» заявляет: «Во время революционного периода (речь идет о революциях 1848—1849 годов в Европе.— Е. Ч.)
120 Th. S h г e d e r. Karl Marx und seine Stellung in der europaischer Geschichte.— «Geschichte
in Wissenschaft und Unterricht», Januar 1964, Jahrg. 15, Hft. 1, S. 21.
121 W. Brüning. Geschichtsphilosophie der Gegenwart. Stuttgart, 1961, S. 125—129; R. D o-
ni e l s. Fate and Will in the Marxian Philosophy of History.— «Journal of the History of
Ideas», October-December 1960, v. XXI, N 4.
122 L. Krieger. The Uses of Marx for History.— «Political Science Quarterly», September
1900, v. LXXV, N 3; if. Jr. de Schweinitz. On the Determinism of the Marxian Sys-
tem.— «Social Research», Spring 1962.
123 M. Fischer. Communist Doctrine and the Free World. Syracuse University Press, 1952,
p. 272.
124 J. Fe t scher. Von Marx zur Sowjetideologie. Frankfurt a. Main, 1959, S. 33.
125 S. Η о о k. Marx and the Marxists, p. 35—36.
плодотворность его системы для объяснения истории достигла апогея. Мотив классовой борьбы, пусть временно, но все же действительно возник и переплелся с политической революцией во имя свободы. Соответствие этой ситуации составным частям философии истории Маркса породило лучшие исторические работы из когда-либо написанных им» 126.
Некоторые лейбористские теоретики изображают марксистское учение анализом «исключительного» развития Англии в первой половине XIX в., неправомерно превращенным в социалистическую теорию. Марксистскую политическую экономию они считают отражением специфики эпохи, когда существовал антагонизм пролетариата и буржуазии, простым антиподом фритредерского либерализма, исторический материализм — порождением этой же специфики, вызвавшей иллюзию о решающей роли экономики не только в этот хронологически узкий отрезок времени, а вообще в истории 127. «Было, конечно, слишком просто,— пишет Г. Мэйо,— в Англии начала XIX в., поверить в неэффективность государства, суровую реальность и власть экономической жизни. Государство, которое анализировал Маркс, было в действительности в классовом отношении грубо пристрастным (grossly class biased)» 128. Имеются и попытки вывести теорию марксизма из «абсолютизации» политического опыта Франции в XIX в., которая, несмотря на пережитые ею бурные революционные потрясения, экономически была в то время страной, отставшей от Англии 129.
Другие буржуазные историки, не подчеркивая мнимой «островной», английской специфичности марксизма, также настаивают, что он отражает лишь особые условия, возникшие в конце промышленной революции в Западной Европе и США. По мнению западногерманского историка И. Фогта, это — попытка возвести в ранг всемирного закона развития те тенденции, которые были характерны лишь для Европы, части Азии и Америки в XIX в. 130 Эту же мысль развивает А. Тойнби в заключительном 12-м томе своего известного труда «Изучение истории» 131.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |