Э. А. ЖЕЛУБОВСКАЯ (ответственный редактор), 69 страница

Другой известный немецкий историк и социолог В. Зомбарт попы­тался противопоставить хозяйственную систему, которую он толковал в духе теории «идеальных типов» как чисто логическую конструкцию, хозяйственной эпохе, в течение которой преобладает определенная хо­зяйственная система, причем смена этих систем, по его мнению, не под­чиняется никакой объективной закономерности. Наряду с методологи­ческим обоснованием неокантианцами описательства, вульгарного эм­пиризма буржуазной историографии, В. Дильтей предпринял попыт­ку философского обоснования произвольности в подборе и интерпрета­ции фактов.

Это широкое распространение в западной историографии методоло­гического учения неокантианцев и родственных им направлений в эпо­ху империализма сочеталось с усвоением буржуазной методологией ис­тории различных субъективно-идеалистических философских концеп­ций, отрицавших возможность разумного познания действительности. Наряду с развитием субъективно-идеалистических методологических ос­нов буржуазной историографии происходило широкое проникновение в нее реакционных социологических теорий Ницше и социал-дарвинистов.

В эпоху империализма усиливался кризис традиционно-либеральной концепции капиталистического строя, относительная живучесть которой отражала сравнительную устойчивость буржуазного общества в XIX в. В период восходящей линии развития капитализма либерализм был цельной системой социально-экономических и политических воззрений, открыто противопоставляемых основным положениям социализма. С на­ступлением империалистической эпохи положение изменилось. Подрыв прочности капиталистической системы заставлял буржуазию все чаще прибегать вместо прежней открытой борьбы против социализма к защи­те социальных реформ против идеи социалистической революции. Это по­рождало и соответствующие сдвиги в освещении истории промышленно-

³ Е. Topitsch. Max Weber's Geschichtsauffassung.— «Wissenschaft und Weltbild», 1959, N 3, S. 262: J. К о с h a. Karl Marx und Max Weber. Ein methologischer Vergleich.— «Zeil­schrift für die gesamte Staatwissenschaft», April 1966, S. 328.

⁴ W. G. R и n с i m а п. Social Science and Political Theory. Cambridge, 1963, p. 43.

⁵ M. Weber. Soziologie. Weltgeschichtliche Analysen. Politik. Stuttgart, 1956, S. 250—251.

го капитализма, признание его частных недостатков, утверждения, что только после ряда реформ он может стать воплощением вечных идеалов и венцом исторического развития, каким его объявили историки-либе­ралы XIX в. Консерватизм буржуазии, кроме того, побуждал ее к отре­чению от собственного революционного прошлого, высокая оценка кото­рого входила как обязательный элемент в либеральную схему. Сдви­ги в освещении эпохи домонополистического капитализма вызывались и внутренним ходом развития самой исторической науки. Собранный фак­тический материал все более не вмещался в рамки старой схемы, взры­вал представления о гармонии интересов и сотрудничестве классов бур­жуазного общества XIX столетия. Усвоить этот накопленный наукой материал, не отказываясь от апологетических целей, можно было лишь путем проведения все более резкого различия между капиталистическим строем в XIX и в XX вв.

Показательны поиски буржуазной историографией новых путей в интерпретации проблемы возникновения капиталистического общества. При этом явственно обнаруживалось стремление «преодолеть» как на­ивно-апологетическое объяснение вульгарной политэкономией и либе­ральной историографией XIX в. «тайны первоначального накопле­ния» — объяснение, уничтожающе раскритикованное К. Марксом в «Ка­питале»,— так и научную марксистскую концепцию перехода от феода­лизма к капитализму (теория В. Зомбарта о возникновении капитала из накопленной землевладельцами феодальной ренты, ссылки М. Вебера на «этику протестантизма» и т. д.).

Победа Великой Октябрьской социалистической революции, являю­щаяся блестящим подтверждением верности теории марксизма-лени­низма, привела к крупным сдвигам в идеологии буржуазии. Отожде­ствление кризиса капитализма с «закатом Европы» (О. Шпенглер), ши­рокая пропаганда крайнего исторического субъективизма (Т. Лессинг,

3. Кассирер и др.), распространение влияния фрейдизма, воздействие
прагматизма (в США), идентифицировавшего истину с практически по-
лезным, выгодным,— таковы некоторые из реакционных тенденций, ока-
завших влияние на буржуазную историографию 20—30-х годов XX в.,
не говоря уже о фашистских — расистских и геополитических — теориях,
стоявших по своей сути вне науки.

Под вопрос была поставлена самая возможность с помощью иссле­дования исторических источников постигнуть реальную историческую действительность. В США ведущие буржуазные историки Ч. Бирд,

Ч. Беккер, во Франции — Леви-Брюль и др. часто в противоречии со
своей исследовательской практикой пытались теоретически поставить
под сомнение самое существование твердо установленных реальных ис-
торических фактов, на которые мог бы опираться историк, заведомо
объявляя чисто субъективным отбор и оценку этих фактов в историчес-
ком исследовании.

Однако одновременно не прекращалось поступательное движение в рамках буржуазной историографии, непосредственно связанное с изве­стным воздействием марксистских идей, накладывавшим отпечаток на круг исследуемых источников. Это властное вторжение марксистских идей проявлялось даже в трудах ученых, прямо выступавших против принципов исторического материализма. Известный американский исто-

рик и социолог Г. Барнс писал, например: «Мы, разумеется, не высту­паем в защиту теории научного и технологического детерминизма, по­добной той, которую выдвинул Маркс. Это было бы упрощением истори­ческого процесса. Но мы подчеркиваем, что значение науки и техники серьезно и роковым образом игнорировалось академическими (conven­tional) историками» ⁶.

Известное методологическое влияние марксизма испытал и основан­ный еще в 1900 г. А. Берром Международный центр синтеза, к которо­му в межвоенный период примыкали такие известные историки, как М. Блок, Ж. Буржен, П. Ренувен, Д.-М. Тревельян и др. Однако в целом позиция Центра сводилась к стремлению в полемике против субъективизма возродить и развить принципы позитивистской историо­графии.

Вместе с тем участились попытки опровержения исторического ма­териализма. Так, усилились старания буржуазных историков дока­зать «вечность» капиталистического строя, получило распространение старое, но столь же несостоятельное отождествление капитализма с простым товарным производством. А. Допш писал о развитии «капита­листических предприятий» и «вотчинного капитализма» в раннее сред­невековье. Подобная антиисторическая модернизация характерна для работ ряда видных медиевистов и историков античности (М. И. Ростов­цев и др.). «Манчестерская школа» попыталась опровергнуть картину промышленной и аграрной революции в Англии, нарисованную в «Ка­питале» и с тех пор подтвержденную в исследованиях не только марк­систов, но и буржуазных ученых, в том числе не свободных от приукра­шивания истории промышленного капитализма (Т. Роджерс, А. Тойнби, П. Манту).

В противовес им «манчестерцы» — Т. Эштон, Л. Ноулис, И. Пинч­бек и др. ⁷ — попытались доказать, что промышленная революция по су­ществу представляла медленный эволюционный процесс, отрицать, что она сопровождалась резким ухудшением положения масс. Эти историки стремились подорвать доверие к источникам 24-й главы «Капитала» — материалам парламентских комиссий («Синим книгам»), утверждая, будто они отражают не анатомию, а патологию общества, и предпочита­ли оперировать тенденциозно подобранным материалом из архивов от­дельных капиталистических фирм. Теории «манчестерцев» встретили поддержку одного из наиболее видных специалистов в области англий­ской экономической истории, Д. Клефема, утверждавшего, что не было единой понижательной тенденции в движении заработной платы ⁸. Из­вестные труды супругов Гаммондов по истории британского пролетариа­та ⁹ своим фактическим материалом опровергали взгляды «манчестер­цев» и служили дополнительным подтверждением правоты Маркса и Эн-

⁶ Н. Е. Barnes. The New History and the Social Studies. New York. 1925, p. 395.

⁷ T. A s ht ο n. Iron and Steel in the Industrial Revolution. Manchester, 1924; L. Κ n о w l e s. Industrial and Commercial Revolutions in Great Britain during the 19-th Century. London, 1930; I. Pinchbeck. Women Workers in the Industrial Revolution. London, 1930.

⁸ J. С l a p h а п. An Economic History of Modern Britain 1820—1850, v. 1. Cambridge, 1926.

⁹ J. and B. Hammond. The Skilled Labourer. 1770—1832. London, 1919; idem. The Town Labourer. London, 1925; idem. The Village Labourer. London, 1927.

гельса ¹⁰, труд которого «Положение рабочего класса в Англии» подвер­гался нападкам со стороны реакционных историков. Впоследствии, хотя работы «манчестерцев» в 40—50-е годы, в обстановке «холодной вой­ны» снова привлекли широкое внимание, выявилась неудача попыток создать на их основе противостоящую марксизму концепцию промыш­ленной революции ¹¹.

Аналогичный во многом характер носила и борьба реакционных и прогрессивных тенденций в буржуазной историографии французской революции XVIII в. Ее ведущий представитель А. Матьез испытал за­метное влияние Маркса, которое во многом определило весомость вкла­да в науку, внесенного его трудами ¹².

Многолетний спор с историческим материализмом не принес лавров буржуазной историографии. Несмотря на это, она, конечно, продолжает и расширяет свои тщетные атаки на марксизм, однако поступательное движение исторической мысли, научного исторического исследования и в рамках буржуазной историографии связано в основном с сознательным или бессознательным усвоением, с использованием на практике марк­систских идей.

Один из столпов антикоммунизма в западногерманской историогра­фии, Т. Шидер, отмечал «простой и все же колоссальной важности факт, что, пожалуй, никто из людей XIX века по своим мыслям, по своему пря­мому и косвенному влиянию не кажется столь современным, как Карл Маркс» ¹³. Изучать Маркса, пишет автор новейшей австрийской работы по истории возникновения исторического материализма П. Кэги, значит исследовать силу, «оказывающую влияние на современность» ¹⁴.

В наши дни, в эпоху величайшего триумфа идей марксизма-лениниз­ма неизмеримо выросла их притягательная сила и для ученых, придер­живающихся иных политических и научных взглядов. Важнейшим фак­тором непосредственного воздействия на умы буржуазных историков идей Маркса является быстрый рост марксистской историографии и ее научные достижения в конкретном исследовании и истолковании про­цесса общественного развития. Характерно, что процесс известного ус­воения идей исторического материализма частью буржуазных и мелко­буржуазных историков происходил наиболее интенсивно в таких капи­талистических странах, как Франция и Италия, где быстро набирала силы марксистская историография.

Буржуазные историки постоянно говорят и о научном и об общест­венном значении идей Маркса. «Марксизм — это ныне официальная идеология миллионов»,— пишет, например, историк политических уче-

¹⁰ Ср. Е. А. Косминский. Английский рабочий в эпоху промышленного переворота.— «Архив И. Маркса и Ф. Энгельса», т. III. M.— Л., 1927, стр. 421—439.

¹¹ См. И. А. Ерофеев. Английская промышленная революция в освещении буржуазной историографии.— «Вопросы истории», 1964, № 11.

¹² См. И. М. Лукин. Маркс как историк.— И. М. Лукин. Избранные труды, т. III. M., 1963, стр. 406—407.

¹³ T. S h i e d e r. Karl Marx und seine Stellung in der europaischer Geschichte.— «Geschichte

in Wissenschaft und Unterricht», Januar 1964, S. 16.

¹⁴ Р. К ä g i. Genesis des historischen Materialismus. Wien, 1965, S. 31.

ний Д. Гармон ¹⁵. Конечно, при этом не обходится без попыток противо­поставить это общественное значение научному, доказывать, что одно затемняет смысл другого.

Так, по мнению Л. К. Макдональда, политически наиболее важные части теории Маркса не являются научно значимыми и, наоборот, наи­более важные для науки могут оказаться наименее существенными в по­литическом отношении ¹⁶. Столь же часты попытки противопоставить научное влияние и мнимую научную несостоятельность, «выявить» «внутренние противоречия» теории Маркса, которые она, впрочем, по мнению многих буржуазных ученых, разделяет со всеми попытками «ге­нерализаций». Победа теории Маркса побуждает буржуазных историков, говорить, что она имеет крупное научное значение, несмотря на «спор­ность» ее выводов ¹⁷, что она, «по общему мнению», стала отправным пунктом в развитии социальной мысли и т. п. ¹⁸ В целом и оговорки и прямые выпады нимало не отменяют факта признания значения марксистской теории, на которое идут буржуазные ученые, несмотря на всю свою неприязнь к марксизму, обычно скрываемую под видом бес­пристрастия. Об этом имел смелость сказать цитированный выше Л. К. Макдональд, призвавший своих коллег применять при изучении марксизма «научный метод, т. е. предпочитать понимание теории жела­нию перехитрить врага (хотя последним, нечего и говорить, не во всех случаях возможно пренебрегать)» ¹⁹.

Самый ход истории — вопреки заявлениям буржуазной историогра­фии — подтверждал и продолжает подтверждать верность теории исто­рического материализма, и это не может не оказывать воздействия на сознание честных ученых. Столь же явным, неопровержимым свидетель­ством в пользу исторического материализма становилась вся сумма исторических фактов, накопленных в результате исследовательской ра­боты ученых. К признанию отдельных положений исторического мате­риализма, к ориентированию исследовательского интереса на аспекты исторического процесса, решающее значение которых было открыто Марксом, влекли буржуазных ученых и всесильная логика истории и ло­гика развития самой историографии. Как писал один из известных бур­жуазных исследователей марксизма, К. Левит, материалистическое по­нимание истории со времени его создания Марксом «определяет и мыш­ление немарксистов и антимарксистов в большей степени, чем они хоте­ли бы это осознать» ²⁰.

Огромное значение для этой переориентации исследовательских ин­тересов, продолжающейся и по сей день, имели победы социализма со времени Великой Октябрьской социалистической революции, создание мировой социалистической системы. Признавая этот факт, известный американский ученый Л. Готшалк в докладе на XII всемирном конгрес-

¹⁵ J. Harmon. Political Thought from Plato to the Present. New York, 1964, p. 404.

¹⁶ L. C. McDonald. Western Political Theory. Modern Age. New York, 1962, p. 343.

¹⁷ C. Ρ ο n t e i l. La Pensée politique depuis Montesquieu. Paris, 1960, p. 231—232.

¹⁸ W. H о f m a n. Ideengeschichte der sozialen. Bewegung des 19. und 20. Jahrhunderts. Berlin, 1962, S. 11.

¹⁹ L. C. M с D о n a l d. Western Politucal Theory, p. 343.

²⁰ K. L η w i t h. Von Hegel zu Nietzsche. Der revolutionäre Bruch im Denken des neunzehnten. Jahrhunderts. Marx und Kierkegaard. 5 Aufl. Stuttgart, 1964, S. 117.

се историков в Вене заявил, что марксизм, ранее рассматривавшийся «просто как спорная философия,— или, если следовать взглядам ее при­верженцев, как научная теория истории — стал после русской револю­ции 1917 г. философией (или научной теорией), которой обучали на конкретном примере» ²¹.

Крах колониальной системы, также приведшей к дальнейшему под­рыву основ буржуазного мировоззрения вообще и признанных догм буржуазной историографии в частности, ускорил вместе с тем развитие исторической науки молодых развивающихся стран. Историческую науку этих стран влечет к марксизму внутренняя логика борьбы против догм колониалистской историографии.

Победы социализма заставили буржуазных теоретиков — включая историков — все более усовершенствовать издавна существовавшую так­тику борьбы: «убить марксизм «посредством мягкости», удушить посредством объятий, путем якобы признания «всех» «истинно-науч­ных» сторон и элементов марксизма, кроме «агитаторской», «демагоги­ческой», «бланкистски-утопической» стороны его» ²². Поэтому о значе­нии марксизма для историографии нередко говорят самые консерватив­ные историки, враги марксизма. Так, один из ведущих представителей американской школы историков бизнеса, Г. Ларсон, писала, что исто­рический материализм Маркса оказал «неоценимое влияние на истори­ческую науку» ²³.

Однако диалектика развития в современных условиях при резко изменившемся международном соотношении сил в пользу социализма проявляется в том, что буржуазные ученые, даже «отделяя» историче­ский материализм от якобы ненаучной теории пролетарской революции, соглашаясь с отдельными положениями материалистического понима­ния истории, невольно способствуют распространению марксистских идей, понятий и оценок в буржуазной науке. Различные буржуазные ученые отмечают укрепление таких «элементов» марксистской теория в общественных науках. Так, они пишут об утверждении «недогмати­ческой и неполитической «марксистской» позиции» в новейшей социо­логии ²⁴. Л. Февр правильно подметил существование большой группы ученых, считающих себя антимарксистами во всех областях, кроме науч­ной, не читавших Маркса и тем не менее в своей исследовательской практике мыслящих по-марксистски, использующих методы исследова­ния и выводы, сделанные основателем марксизма ²⁵.

Конечно, общие концепции буржуазной историографии, как правило, противостоят марксизму. Однако хрупкость этих антимарксистских конструкций увеличивается от того, что буржуазные ученые вынужде­ны пользоваться материалом, который взрывает их построения.

Этот процесс заимствования марксистских идей, правда, протекает не всегда прямым путем и, как уже отмечалось, далеко не всегда осо­знается самими буржуазными исследователями. При этом именно неже-

²¹ Xlle Congrès international des sciences historiques. Rapports, v. IV. Wien, 1965, p. 10.

²² В. И. Л e н и н. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 227,

²³ H. M. Larson. Guide to Business History. Cambridge (Mass), 1950, p. 9.

²⁴ S. M. Lip s et. The Sociology of Marxism.— «Dissent», Winter 1963, υ. X, N 1, p. 59.

²⁵ «Annales d'histoire économique et sociale», t. VII, N 36, p. 621. 655

лание признать размеры заимствования лежит — наряду с другими мотивами — в основе попытки представить марксизм просто одним из элементов общего «западного наследия», утверждать, что многие из от­крытий Маркса якобы являлись достоянием всей современной ему эко­номической и политической мысли.

Однако даже неполное осознание буржуазными учеными того, сколь многое взято ими из арсенала марксизма, приводит к — пусть вынуж­денному и часто сопровождаемому оговорками — признанию осново­полагающего значения трудов Маркса для современного общество-знания.

Один из наиболее известных на Западе социологов, Ж. Гурвич. писал: «Маркс остается самым великим и самым важным из основателей совре­менной социологии» ²⁶. Маркса признают одним из великих теоретиков-экономистов ²⁷. Марксизм, вторит этим заявлениям американский исто­рик общественной мысли Е. Бернс, является «одной из самых важных частей идеологии (doctrine) нового времени (modern times)» ²⁸. О том же писал американский социолог Ч. У. Миллс: «Только овладев идеями марксизма, можно стать исследователем общества (social scientists)». Правда, одновременно Миллс добавлял: «Не может им быть и тот, кто считает марксизм последним словом науки» ²⁹. Г. Лихтгейм в своей нашумевшей книге «Марксизм. Историческое и критическое исследова­ние» приходит к выводу, что «живая сущность» марксистской теории «усвоена историческим сознанием современного мира» (хотя он тут же спешит оговориться, что многие части этой теории признаются лишь «идеологами новой ортодоксии») ³⁰. Такое признание в устах воинст­вующего антикоммуниста тем более показательно, что оно сопровожда­ется рядом других, развивающих и дополняющих первое. Так, напри­мер, Лихтгейм отмечает в Англии «недавнее оплодотворение социоло­гии, истории и антропологии неортодоксальными концепциями явно марксистского происхождения» ³¹. Хотя и здесь имеется оговорка, что Англия с запозданием следует за странами континентальной Европы, эта оговорка лишь подчеркивает универсальный характер процесса ис­пользования марксистских идей.

Буржуазные историки, разумеется, отвергают марксизм как систему философских и социологических воззрений — иначе они не были бы буржуазными учеными. Однако вместе с тем они все шире должны, благодаря логике развития науки, идти на применение марксистских методов исследования, особенно классового анализа исторического про­цесса. Иначе они не были бы учеными вообще. Р. Дэниелс писал, на­пример: «Длительное значение Маркса для социологии лежит не в бук­вальных пределах его системы, а в осознании воздействия экономики и социальных антагонизмов, которое он более чем какой-либо другой

²⁶ g. G и r ν ί t с h. La sociologie de Karl Marx. Paris, 1959, p. 93.

²⁷ Karl Marx Dictionary. Ed. by 1. Stochhammer. New York, 1965, p. VII.

²⁸ E. M. Burn s. Ideas in Conflict. The Political Theories of the Contemporary World. New

York, 1960, p. 152.

²⁹ C. W. M ills. The Marxists. New York, 1963, p. 11.

³⁰ G. L г с h t h e i m. Marxism. An Historical and Critical Study. New York, 1961, p. 406.

³¹ Ibid., p. 395.

мыслитель внедрил, начиная от его времени, во все западные науки об обществе» ³².

Даже патриарх западной буржуазной историографии А. Тойнби, не скрывающий своей враждебности теории Маркса, все же отмечает ее значение для исторической науки, правда, сопровождая это признание критикой марксизма: «Подобно тому, как неверно утверждение, что по­литика является главной областью активности человека,— Маркс сослу­жил нам всем службу, доказав его несостоятельность,— аналогичный тезис, что такой областью является экономика, тоже окажется непригод­ным» ³³. А крупный английский историк Э. Kapp даже пишет, что идея Маркса сохранят свою силу, пока не будет решена судьба буржуазного общества и достигнут новый «научный синтез» ³⁴.

Одним из показателей влияния марксизма является продолжающее­ся расширение области классового анализа в работах значительной час­ти буржуазных историков, которое, правда, сопровождается обычно оговоркой о применении его только к периодам, предшествовавшим со­временной эпохе. Ряд видных историков и социологов готов признать неправильной тенденцию подменять классы произвольно конструи­руемыми социальными группами (об этом писали Т. Б. Боттомор, Д. Коул и др.). «Неуменье различать между концепцией исторического класса и социальных слоев,— замечает Лихтгейм,— лежит в основе большинства неудачных попыток современных социологов использовать фрагменты марксистской теории, игнорируя при этом ее историческую направленность (bent). Признание этого факта становится все более распространенным в новейшей литературе» ³⁵.

Значение классового анализа все шире осознается не только для со­циальной и политической истории, но и для изучения движения обще­ственной мысли. Американский историк Л. К. Макдональд писал в этой связи: «Его (Маркса.—Е. Ч.) главное убеждение, что класс является основной детерминантной формой человеческого мышления, побудило поколения ученых рассматривать в новом свете причинность в общест­венных явлениях» ³⁶. Эта констатация тем более показательна, что Мак­дональд считает ошибкой или упрощением это «главное убеждение» основоположника марксизма.

Разумеется, степень признания классового анализа весьма различна у разных школ и течений буржуазной историографии, не говоря уже о многочисленных попытках искажения исходных принципов этого ана­лиза, о которых пойдет речь далее. Обращение к марксистскому клас­совому анализу — даже в том виде, в котором он используется в трудах буржуазных ученых,— привело к сдвигам в понимании ими всего про­цесса всемирного развития. Об этом прямо говорил Л. Готшалк в своем уже цитированном выше докладе о концепциях всемирной истории, сделанном на конгрессе в Вене: «С середины прошлого века Карл Маркс

³² R. V.Daniels. Marxian Theories of Historical Dynamics.— Sociology and History. Theory and Research. Ed. by W. J. Cahnman, A. Boskoff. London, 1964, p. 82.

³³ Α. Τ о y nb e e. The Study of History, v. XII. Reconsiderations. London, 1961, p. 662.

³⁴ E. H. С arr. Studies in Revolution. New Yorh, 1964, p. 37.

³⁵ g. Licht heim. Marxism, p. 387.

³⁶ L. C. M с D о n a l d. Western Political Theory. Modem Age, p. 363.

42 Маркс — историк

и его последователи учили, что главным выразителем господствующего духа эпохи была не господствующая нация, а господствующий общест­венный класс и что мировую историю лучше всего излагать, прослежи­вая последовательную смену не мировых держав, а социальных классов. На протяжении XIX в., а также нашего столетия историки-экономисты пролили свет и внесли смуту, подтверждая или отвергая марксистский тезис при оценке количественных, технологических и социально-эконо­мических факторов, которые способствовали определению хода истори­ческих событий» ³⁷.

Использование — пусть не всегда последовательное — классового анализа в его марксистском понимании неизменно лежит в основе научных успехов различных направлений и школ, ярким примером чему может служить плодотворная деятельность школы А. Матьеза и Ж. Ле­февра в изучении истории французской революции. Более того, именно марксистские методы анализа истории, как и историографического про­цесса, оказываются необходимыми для наиболее обещающих и успешно работающих буржуазных историков, в частности, при отстаивании до­стигнутых ими исследовательских результатов от реакционной критики.

Л. Февр, один из основателей журнала «Annales» («Анналы»), за­щищая основное направление его исследовательских интересов, обра­щался к аргументации, взятой из идейного арсенала марксизма. В поле­мике с А. Рубо, повторявшим банальное обвинение против сторонников исторического материализма, что они преувеличивают значение эконо­мического «фактора» в ущерб политическим и моральным, особенно в истории международных отношений, Февр нашел четкий и убедитель­ный ответ. Он подчеркнул, что «экономические причины» лежали в ос­нове отличий между тем, как выглядел мир в 1870, 1920 или 1940 г.³³ Ж. Лефевр, осуждая реакционное «переписывание» истории революци­онных событий во Франции в книге английского профессора А. Коббена «Миф о французской революции» (Лондон, 1955), вскрыл не только научную несостоятельность этой ревизии, но и ее классовые корни. Он подчеркнул, что в основе реакционной концепции Коббена лежит страх современной буржуазии перед пролетариатом, что она, ощущая угрозу своему господству, «выступает против восстания ее предков, ко­торое обеспечило ей господство, так как усматривает здесь опасный для себя прецедент» ³⁹. (Характерно, что именно этот вывод никак не могут простить Ж. Лефевру консервативные историки, даже соглашаясь на включение его в число ведущих представителей западной исторической мысли. ⁴⁰)

Исследования одного из видных английских историков, Баттерфилда, в том числе и его теоретические труды, могут служить образцом того, в какой мере и формах происходит признание марксизма наиболее серьезными и плодотворно работающими представителями новейшей

³⁷ ХIIе Congrès international des sciences historiques. Rapports, v. IV, p. 10. Готшалк имел в виду Роджерса, Левассёра, Зомбарта, М. Ковалевского, М. Вебера, Допша, Тауни и дру­гих историков-зкономистое (р. 18).

³⁸ L. F е b ν r е. Combats pour l'histoire. Paris, 1053, p. 88—69.

³⁹ «Annales historiques de la Révolution Française», Octobre-décembre 1956, N 145, p. 344.

⁴⁰ G. H. McNeil. George Lefebvre. 1874—1959.— «Some 20th Century Historians». Ed. by S. W. Halperin. Chicago, 1961, p. 68.

буржуазной историографии. Особый интерес представляет в этом от­ношении известная теоретическая работа этого маститого ученого «Ис­тория и отношения между людьми», в которой он подробно освещает свое понимание значения марксизма для современной историографии. (Эта книга тем более показательна, что она вышла в разгар «холодной войны» и содержит немало выпадов против социалистических стран.)

Прежде всего Баттерфилд отвергает вульгаризаторские изображе­ния теории исторического материализма. Экономическое понимание ис­тории, пишет он, не связано с предположением, что единым хлебом сыт человек, оно скорее разъясняет, что ни один человек не может жить без хлеба. Оно не отрицает роль идей, а скорее выясняет «те факторы, которые определяют возникновение, развитие и даже циркуляцию идей. Люди обладают сознанием, но определенные обстоятельства являются ограничительными рамками для деятельности интеллекта». Марксист­ская интерпретация истории указывает, что некоторые экономические факторы создают такие непреодолимые ограничения. Те, кто относят все за счет идей и личностей, забывая, насколько они сами являются продуктом истории, создают «интеллектуалистский рай, академическую утопию» ⁴¹.

Дата добавления: 2015-08-27