присутствовали около трехсот депутатов. По обе стороны от Председателя ГД М. В. Родзянко сидели виновники торжества - В. В. Мусин-Пушкин и В. М. Волконский, произносились речи о растущем влиянии нижней палаты в политической жизни страны[1324]. Конечно, в основе всего этого лежало явное расположение императора к А. В. Кривошеину, точнее - к его стремлению сотрудничать с законодательной ветвью власти. Князь В. Н. Шаховской, назначенный в это же время новым Министром торговли и промышленности, вспоминал, как Николай II говорил ему, что рассматривает А. В. Кривошеина в качестве фактического Председателя правительства[1325]. Практически в два дня тот мог устроить аудиенцию у императора, чем многие пользовались[1326]; к нему шел поток обращений с просьбами посодействовать тому или иному назначению[1327].
Сложившаяся обстановка позволила главному архитектору парламентского курса обрести и нового сильного союзника в лице великого князя Николай Николаевича. С началом войны этот член царской фамилии, считавшийся крупным знатоком военного дела, выдвинулся на первые роли. К тому же к 1914 году он являлся старейшим из великих князей, пользовался авторитетом у столичной аристократии и известностью в народе. Именно его Николай II назначает Верховным главнокомандующим российской армии. Хорошо известно, что отношения между их семьями были натянутые, и это не могло не отражаться на служебных делах родственников. Вообще, император не без сомнений и колебаний решил отказаться от командования войсками. При отъезде великого князя Николая Николаевича в ставку он даже не приехал проводить его на вокзал, прислав вместо себя дворцового коменданта В. Н. Воейкова[1328]. До весны 1915 года Николай II лишь дважды (в октябре 1914-го и феврале 1915-го) наведывался в ставку, предпочитая поездки по стране[1329]. Новоиспеченный Верховный главнокомандующий не мог не осознавать шаткость своего положения и был бы не прочь застраховаться от перемен настроения своего венценосного родственника и его супруги. Парламентские планы А. В. Кривошеина пришлись ему явно по душе: сотрудничество между ними стремительно налаживалось.
Военная обстановка вызвала к жизни новые общественные организации: Земский и Городской союзы, образование которых явилось исключительно московской инициативой; их учредительные съезды прошли в Первопрестольной. Лидерами были избраны: в Земском союзе ветеран земского движения князь Г. Е. Львов, а в Городском союзе - глава московского общественного самоуправления М. Н. Челноков. Оба они являлись креатурой купеческой Москвы. Напомним, что Г. Е. Львов всего год назад едва не стал городским главой (чему помешало правительство); его старший брат - Алексей Львов - слыл любимцем местного купечества: в 1896-1917 годах он возглавлял Московское училище живописи, ваяния и зодчества, содержавшееся в основном на купеческие средства; М. В. Челноков - крупный купец, широко известный в деловых кругах. Эти московские выдвиженцы объединили лучшие силы отечества для помощи фронту[1330]. Решительный почин общественных сил не выглядел случайным. Все хорошо помнили, что в русско-японскую войну 1904-1905 годов государственный
Красный крест, мягко говоря, не справлялся со своими обязанностями. Целый шлейф скандалов тянулся за этой организацией, ее руководство обвиняли во многих злоупотреблениях[1331]. И теперь о доверии к Красному кресту говорить можно было с трудом. Поэтому с начала Первой мировой войны за оказание помощи раненым и беженцам, за развертывание и оснащение госпиталей и т. д. взялись союзы. Пока все - и народ, и монарх - испытывали единый патриотический порыв, такое сотрудничество ни у кого не вызывало сомнений: работу союзов патронировала ставка, а средства для них, выделявшиеся из казны, выбивались стараниями великого князя Николая Николаевича[1332]. Лидеры союзов непосредственно к нему обращались за поддержкой во взаимоотношениях с министерствами и ведомствами, военное командование поручало этим общественным организациям массовые поставки снаряжения и для армии. Связи между Верховным Главнокомандующим и руководством союзов установились настолько прочные, что князь Г. Е. Львов на съезде Земского союза в марте 1915 года восторженно именовал Николая Николаевича «былинным богатырем»[1333]. Однако благостное единение продолжалось недолго, а точнее, до той поры, когда российская армия стала терпеть ощутимые поражения на фронте. К лету 1915 года началось немецкое наступление, патриотические порывы сменились разочарованиями и пессимизмом. Сложившиеся условия как нельзя больше располагали к тому, чтобы возобновить давление на верховную власть относительно долгожданных реформ. К тому же вопрос об ответственности за военные неудачи довлел, являясь далеко не праздным. В результате А. В. Кривошеин вновь теперь уже с великим князем обра
тились к Николаю II, доказывая необходимость скорого созыва Государственной думы - дабы успокоить общественность, взволнованную фронтовыми поражениями. Однако, по их убеждению, открытие думской сессии может иметь значение только в том случае, если правительство покинут все те же министры: внутренних дел, юстиции, а ныне и военный министр - В. А. Сухомлинов. Их отставки создадут благоприятный фон, на котором единение с обществом обретет новую силу[1334].
Кстати, общество уже было готово не только к отставке названных персон, но и к участию в новых политических реформах. Об этом свидетельствует учреждение 22 мая 1915 года в Москве «Общества сближения с Англией». Инициаторами его создания стали член Государственного совета М. М. Ковалевский и депутат Государственной думы М. М. Новиков. Торжественное заседание собрало весь цвет московской интеллигенции, лидеров кадетов и прогрессистов из думы, членов Госсовета. По впечатлениям полиции, оно приняло характер серьезного политического события, напомнившего аналогичные мероприятия 1905-1906 годов. В произнесенных речах содержалась ключевая мысль: Россия находится «накануне своего нового политического строя», который поможет осуществить родоначальница парламентских свобод - Англия. Как особо отмечалось в донесении, складывалось впечатление, что присутствующие деятели «подготавливают какое-то активное выступление в смысле предъявления требований к правительству»[1335].
Надо заметить, полицейское чутье не подвело: реформаторские мотивы быстро переместились в центр внимания общественных организаций. В один и тот же день, 5 июня 1915 года, в Москве прошли сразу три мероприятия: Земский и Городской съезды, а также совещание Московского купеческого общества. Все они приняли резолюции о необходимости скорейшего созыва Государственной думы[1336]. Как отмечали полицейские источники, главную роль играл Земский союз: яркую речь его лидера Г. Е. Львова заранее отпечатали в типографии Рябушинских и распространили по всей Москве[1337]. В своем выступлении Г. Е. Львов подчеркивал, что масштабы военных действий ширятся, и обеспечение фронта всем необходимым становится для правительственных учреждений непосильной ношей. Власть обязана осознать: без доверия к общественным силам страны, вне полного единения с ними нельзя достичь успеха. На деле же происходит совсем другое: работе, которая ведется на казенные, т. е. народные деньги, чинится все больше препятствий, нет уверенности, что деятельность союза будет такой же успешной, как ранее. Между тем именно общественность должна брать на себя заботу об армии. Лидер земцев предлагал не только созвать Государственную думу, но и предоставить ей право производить ревизии злоупотреблений в действующей армии[1338].
Все эти выступления общественности происходили на очень напряженном - и не только военном - фоне. Речь идет о беспрецедентных беспорядках, случившихся тут же, в Москве, 27-29 мая 1915 года. По масштабам они вполне сопоставимы с декабрьским восстанием 1905 года. На сей раз погромы имели ярко выраженную антигерманскую подоплеку и были направлены против немецкого засилья в стране. Как известно, эпизод с этими погромами - не совсем простой. Обращают на себя внимание утверждения свидетелей, будто массовые беспорядки были хорошо скоординированы: они начались одновременно в разных частях города и вспыхивали по аналогичной схеме. Правда, все закончилось банальным грабежом всех подряд, а не только немецких предприятий и магазинов. Полиция довольно долго бездействовала и отреагировала на происходящее слишком поздно. Москва полнилась слухами, что местные власти сознательно не препятствуют беспорядкам[1339]. В результате общая сумма причиненного ущерба достигла 70 млн рублей; среди пострадавших 13% являлись коренными русскими, 70,7% - поданными союзных и нейтральных государств, и только 16,3% - подданными неприятельских держав[1340].
По всей видимости вся эта история с погромами действительно не обошлась без участия московских властей[1341]. Подобная напряженность внутри страны была явно не лишней для воплощения тех планов, которые обсуждались на самом верху: на таком фоне становилось совершенно очевидным, каким образом нужно разрядить ситуацию и успокоить общество - пойти навстречу его пожеланиям, заявленным на Земском и Городском съездах. К тому же главнокомандующий Первопрестольной князь Ф. Ф. Юсупов, назначенный на данную специально учрежденную должность в начале мая 1915 года, был креатурой Николая Николаевича. Его показания в ходе следствия сводились к простым объяснениям: мол, провокацией послужило исключительно поведение немцев в городе, а градоначальник А. А. Андрианов не справился со своими обязанностями[1342]. Московский
градоначальник лишился должности 4 июня; сняли также и двух его помощников. Однако этим дело не ограничилось: вместо ожидаемого всеми отстранения Ф. Ф. Юсупова 5 июня, в день открытия съездов общественных организаций и Купеческого собрания, было объявлено об отставке Министра внутренних дел Н. А. Маклакова[1343]. Неожиданное решение объяснялось его ответственностью не столько за беспорядки, сколько за произведенный в первых числах июня арест председателя Московского общества фабрикантов и заводчиков - Ю. П. Гужона. Задержание видного представителя буржуазии Москвы вызвало небывалые протесты купеческой элиты, что, несомненно, ускорило уход Н. А. Маклакова[1344].
Такой поворот событий стал победой А. В. Криво- шеина и Верховного главнокомандующего. Что не удалось реализовать в июле 1914 года из-за разразившейся войны, благополучно было доведено до конца - во время войны. Вместо Н. А. Маклакова в МВД пришел соратник Николая Николаевича князь Б. Н. Щербатов (его родной брат П. Н. Щербатов - старший адъютант Верховного главнокомандующего)[1345]. Аналогичные изменения произошли и в военном министерстве. Ненавистного для общества В. А. Сухомлинова, обвиненного в неумелом руководстве в военных условиях, сняли с должности; его заменил ставленник думы генерал А. А. Поливанов, в свое время изгнанный из министерства тем же Сухомлиновым за слишком тесные связи с законодателями. В начале июля 1915 года дело завершилось еще двумя громкими отставками: министра юстиции И. Г. Щегловитова и обер-прокурора
Синода В. К. Саблера. Кстати, на должность Министра торговли и промышленности вместо князя В. Н. Шаховского планировался председатель Московского биржевого комитета Г. А. Крестовников[1346] (кривошеинский родственник по линии жены). В придворных кругах реакция на эти кадровые перестановки была однозначной: «Кривошеин орудует всем и собирает такой кабинет министров, однотипных и одинаково мыслящих, который был бы послушным орудием у него в руках»[1347]. Вслед за переменами, призванными успокоить взволнованную общественность, обновленный состав правительства по инициативе А. В. Кривошеина решил подтвердить желание верховной власти работать в полном единении с Думой, что и было зафиксировано высочайшим рескриптом на имя И. Л. Горемыкина[1348]. Таким образом, путь к созыву Государственной думы был открыт.
Заседания возобновились 19 июля 1915 года и, естественно, их участники сразу сконцентрировались на вопросе о правительстве общественного доверия. На трибуне побывали все, кто ратовали за большинство, облеченное поддержкой общества. Примечательно, что первыми на эту тему выступили лидеры умеренно правых и националистов. В. А. Бобринский уверил собравшихся, что недостатки в деле снабжения армии будут устранены при участии законодательных учреждений и широких общественных сил. Он огласил формулу успеха, которая, по его словам, заключалась в единении страны с правительством, пользующимся доверием людей[1349]. Его призыв последовательно развивал Н. В. Савич, поставив под серьезное сомнение существовавшую практику подбора кадров «на высших ступенях нашей военной и гражданской иерархии»[1350]. П. Н. Милюков указал, что «настоящий источник ошибок есть ненормальное отношение между общественными силами и властью»[1351]. Тот факт, что первыми, кому было предоставлено слово на заседании думы оказались представители правого центра, перекликается с думскими атаками 1913 года на В. Н. Коковцова; как и тогда, всеми этими выступлениями дирижировал А. В. Кривошеин. Что касается Государственного совета, то здесь тема правительства общественного доверия прозвучала гораздо сдержаннее. Член Госсовета Д. Д. Гримм заявил, что старый лозунг «все для народа, но без него» давно осужден жизнью; «теперь нужен новый - все для народа, но не врозь, а рука об руку, в тесном сотрудничестве с ним»[1352]. Его коллега по верхней палате (бывший Министр торговли и промышленности) В. И. Тимирязев поведал собравшимся о патриотическом почине предпринимательского сословия - о движении, которое назвали, как он заметил, «несколько мудреным словом “военно-промышленные комитеты”»[1353].
Об упомянутой В. И. Тимирязевым инициативе московской буржуазии следует сказать особо. В Петрограде 25-27 июня прошел первый Всероссийский съезд новой общественной организации - военно-промышленных комитетов (ВПК). Хотя новые структуры для снабжения армии образовывались по аналогии с уже действовавшими на этом поприще Земским и Городским союзами, их деятельность отличалась гораздо большим радикализмом. Об этом наглядно свидетельствуют материалы съезда представителей ВПК. Председательствующим на нем был избран А. И. Гучков, который сразу предложил направить приветственную телеграмму Николай Николаевичу[1354]. Тон съезду задал лидер
Земского союза Г. Е. Львов, заявивший: «Мы становимся в положение победителей над старым порядком государственного управления... мы берем на себя исполнение наиважнейших функций государственной власти»[1355]. Вознесясь на высоты государственной ответственности, собравшиеся обрушили шквал критики на правительство. Так, П. П. Рябу- шинский рассуждал о присущем Москве патриотизме - в отличие от Петрограда, где «все мертво и совсем не чувствуется необходимости борьбы»[1356]. Он говорил о бездействии власти, с пафосом вопрошая: кто же управляет Россией в настоящее время? По его словам, это никому неизвестно, а вот ответ на вопрос, кто же должен взять работу в свои руки - промышленник или отживающий дворянин, - не вызывает сомнений[1357]. С трибуны съезда звучали ставшие уже привычными слова об ответственном перед народом правительстве, о том, что нынешний Совет министров - это мачеха для русской страны[1358]. Предлагалось ввести должность товарища военного министра по снабжению армии, назначив на нее гражданское лицо. Даже более того, ходатайствовать перед Николаем II о введении в состав правительства на правах министров без портфеля председателей Земского и Городского союзов, а также и Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК). Это стало бы первым шагом на пути формирования правительства народного доверия, которое будет отвечать за свои действия, помимо государя, также и перед народным представительством[1359].
Образование военно-промышленных комитетов следует рассматривать в более широком контексте - в связи с созданием Особого совещания по обороне весной-летом 1915 года. Это учреждение представляло форму сотрудничества правительства и промышленников. Для нас этот эпизод военного времени крайне интересен, поскольку он иллюстрирует борьбу московской буржуазии с питерскими чиновничье-банковскими кругами. Вообще идея помощи государству в наращивании производства военного снаряжения принадлежала группе столичных банков (Русско-Азиатскому, Петербургскому международному, Учетно-ссудному и др.), контролировавших ряд оборонных предприятий страны. В январе 1915 года эту инициативу одобрил Совет съездов представителей промышленности и торговли; в правительство была направлена соответствующая записка от этой предпринимательской организации[1360]. Ее обсуждение в верхах приобрело конкретные черты, когда глава Русско-Азиатского банка А. И. Путилов предложил создать при военном министре специальное совещание из промышленников и банкиров, которое будет получать и распределять заказы между заводами[1361]. Тесные отношения руководителя военного ведомства В. А. Сухомлинова с южным синдикатом «Продамет» и петроградскими банками ни для кого не составляли секрета: львиная часть заказов, к большому удовлетворению банков, была им гарантирована. В мае 1915 года Николай II согласился с созданием Особого совещания; в промышленную часть этого органа вошли исключительно столичные дельцы и финансисты.
Однако закрепить успех им не удалось. Реализация этого сценария натолкнулась на резкое недовольство московской буржуазии. Оно прорвалось в конце мая 1915 года, на IX Совете съездов представителей промышленности и торговли, где прозвучали слова о недопустимости решать вопросы помощи фронту в закрытом от общественности, чиновничьем формате. В противовес было предложено создать другую систему - с теми же целями, но с опорой на военно-промышленные комитеты. Отставка В. А. Сухомлинова, произошедшая вскоре после съезда, в корне изменила ситуацию. Новый военный министр А. А. Поливанов не скрывал, что является сторонником других сил. Он ориентировался на Верховного Главнокомандующего, к нему потянулись А. И. Гучков, П. П. Рябушинский, глава Городского союза М. В. Челноков и др.[1362] В отличие от столичных вдохновителей Особого совещания они имели здесь собственные - не только коммерческие, но и политические - интересы. Уже в июне специальная комиссия под председательством А. И. Гучкова по поручению Особого совещания начала обследование состояния дел на Путиловском заводе[1363]. Вместе с названными деятелями А. А. Поливанов выработал новое Положение об Особом совещании, заметно расширившее его компетенцию. Серьезно обновился и состав этого органа: вместо петроградских банкиров (креатур Совета съездов) в него вошли представители от Государственной думы, Государственного совета и ЦВПК. Причем состав Особого совещания теперь утверждался не императором, как планировал Сухомлинов, а теми, кто делегировал туда своих членов. Новое положение было утверждено Николаем II22 августа 1915 года[1364].
Вообще к августу градус оппозиционности в обществе заметно повысился. Заняв сильные позиции в ЦВПК и в формировавшемся Особом совещании по обороне, представители московской купеческой буржуазии приступили
к практическим действиям. Как отмечали некоторые современники, «купец, с присущей ему наглостью, разошелся вовсю. Все время торговал он нами ради личной наживы, а теперь еще и ради власти, к которой так бешено рвутся и люди общественного доверия»[1365]. В начале августа 1915 года в биржевом комитете Москвы состоялось собрание крупных промышленников в количестве около 100 человек. Специально на это мероприятие прибыл Председатель Государственной думы М. В. Родзянко. Участники собрания согласовывали план действий по созданию правительства общественного доверия[1366]. Эти же намерения обсуждала группа купеческих тузов у П. П. Рябушинского, с участием председателя Московской городской думы М. В. Челнокова. Здесь говорилось о том, что всю исполнительную и законодательную власть должны захватить общественные элементы. Именно на этом собрании было принято решение о выступлении МГД с требованием обновления правительства. Соответствующую резолюцию затем должны поддержать думы других городов России, что следует организовать через Городской союз, возглавляемый все тем же М. В. Челноковым. Причем, как замечали полицейские источники, городской голова приезжал на подобные собрания по первому же вызову купечества[1367]. Резолюция Московской городской думы увидела свет 18 августа 1915 года. В этот день обсуждался вопрос о снабжении армии. Затем слово было предоставлено Н. И. Гучкову: Москва - это подлинный центр, говорил в он в своей пламенной речи, и ее
голос должен звучать по всей стране, от края до края. От имени Первопрестольной Гучков заявил, что войну следует вести до победного конца, для чего требуется единение всех сил с правительством - но только с таким, которое пользуется доверием страны. Эту резолюции решили довести до сведения императора. А в завершение заседания было выражено доверие МГД великому князю Николаю Николаевичу[1368]. Дух, захвативший московскую купеческую элиту, убедительно демонстрировал, что «Москва теперь шутить не будет и в случае надобности не только будет просить, а прямо требовать»[1369].
Московская резолюция отражала те организационные процессы, которые разворачивались в эти дни. Как известно, с середины августа начались регулярные заседания Прогрессивного блока: обсуждается форма обращения к верховной власти по поводу его целей[1370]. Как отмечали участники блока, в него вошли члены Государственного совета и депутаты Государственной думы, Синод, Рябушинские и вся русская буржуазия с миллионными капиталами, городские организации и союзы. Не было там только русского мужика - потому что если вы хотите собрать «собрать бородатых Сусаниных, то вы их не соберете, так как этих бородатых Сусаниных больше нет»[1371]; и это должно наглядно продемонстрировать государю, на кого следует опираться. Однако уверенная поступь тех, кто выступал за формирование правительства общественного доверия, была прервана: стало известно об отстранении популярного вел. кн. Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего. Часть правительства и думы сочли его отставку в создавшейся обстановке крайне нецелесообразной. Но причины возмущения лежали гораздо глубже: император, несмотря на разговоры о доверии общества, принял решение об удалении Николая Николаевича без совета с министрами, и это было расценено как нежелание идти навстречу общественности, учитывать ее мнение. Инициатива Николая II принять на себя обязанности Верховного главнокомандующего вызвало бурные дискуссии в правительстве; возникновение Прогрессивного блока, по сути, стало своего рода ответом на это неожиданное решение. Поднялась новая волна слухов и предположений: мол, император находится под влиянием неких «темных сил»[1372]. В печати вновь (после некоторого перерыва с 1912 года) замелькала тема Григория Распутина. Начало этому положили «Биржевые ведомости», активно прокомментировавшие выход распутинской книги «Мои мысли и размышления о святых местах». С середины августа издание постоянно помещало на своих страницах нелицеприятные статьи о старце и его кознях. Газета вопрошала: «Как могло случиться, что темный проходимец так долго издевается над Россией?» - и призывала в столь тяжелое время серьезно заняться этими гнойниками[1373]. Очевидно, что публичное возобновление распутинской темы не способствовало конструктивному отношению Николая II к происходящему.
Как мы видели, инициативу по созданию блока взяло на себя московское купечество; организаторская же функция оставалась за А. В. Кривошеиным. Он курсировал между двумя столицами, проводя консультации с московскими промышленными тузами и зачастую меняя свою точку зрения им в угоду[1374]. На заседаниях Совета министров он ссылался на полученные частным порядком сведения: настроения в Москве самые серьезные, и «надо откровенно сказать Государю, который не осознает обстановки и не дает себе отчета, в каком положении находится правительство»[1375]. Ему вторил недавно назначенный обер-прокурор Синода, известный московский общественный деятель А. Д. Самарин, убеждавший не пренебрегать мнением московского купечества, к которому прислушивается вся Россия[1376]. В этой ситуации правительство, опирающееся на законодательную ветвь власти, мог возглавить лишь один человек - А. В. Кривошеин; другие кандидатуры на эту высокую должность были просто неприемлемы[1377]. Вовсю готовились и публиковались списки членов нового кабинета: их варианты распространялись среди заинтересованных лиц[1378]. Однако А. В. Кривошеин не стал принимать непосредственного участия в переговорах правительства с прогрессивным блоком и покинул столицу.[1379]
Такая предусмотрительность, как показали дальнейшие события, была нелишней. Придворные круги все более на-
стойчиво предупреждали императорскую чету о готовившемся государственном перевороте и умоляли удалить его организаторов - Кривошеина с компанией[1380]. В результате Николай II выразил возмущение играми вокруг правительства общественного доверия; «он не придал большого значения политическим домогательствам Прогрессивного блока и смотрел на них как на попытку мало подготовленных и неопытных людей захватить власть»[1381]. Перемена государственного управления в военных условиях была для него невозможной. Более того, он сожалел, что согласился на обновления в правительстве и уволил тех, кто не устраивал думу[1382]. Особенное недовольство, как вспоминал Министр финансов П. Л. Барк, император выказал по поводу раскола в Кабинете министров: невозможно представить, сказал он, чтобы в полку часть офицеров обратилась к командиру с ходатайством об увольнении своих товарищей. Проведенная аналогия между Советом министров и полком потрясла Барка: он никак не ожидал, что государь приравняет солидарность среди членов кабинета к корпоративному духу военной среды[1383]. В результате все усилия реформаторов потерпели полное фиаско: целая группа министров во главе с А. В. Кривошеиным была вынуждена покинуть кабинет, а еще 3 сентября 1915 года заседания Государственной думы вновь прекратились. Тем не менее после этого Николай II совершил то, чего от него так настойчиво добивались. Впервые в российской истории на министерские посты были назначены представители законодательных учреждений: из Государственной думы Н. А. Хвостов министром внутренних дел, из Государственного совета А. Н. Наумов на место А. В. Кривошеина, чье ведомство стало теперь именоваться Министерством земледелия; оба назначенца принадлежали к правым фракциям. Тем самым давалось понять, что верховная власть не против законодателей; однако путь в правительство обеспечивает не составление политических комбинаций, а соблюдение установленных правил.
Интересно, что после краха совместных с Кривошеиным усилий по продавливанию политических реформ московская буржуазия отвернулась от своего ближайшего союзника; после его отставки она просто потеряла к нему интерес. О том, что расставание получилось не очень хорошим, говорит такой факт: в декабре 1915 года руководители Центрального военно-промышленного комитета А. И. Гучков и
A. И. Коновалов рассказывали избранной рабочей группе, что их самоотверженные усилия по налаживанию работы тормозил не кто иной, как А. В. Кривошеин[1384]. Сам же он в последующие годы еще лелеял какие-то надежды по поводу своей политической востребованности. Например, осенью 1916 года, рассуждая о внутренней обстановке и политических настроениях, он объяснял минскому губернатору князю
B. А. Друцкому-Сколинскому, что время его правительства просто «еще не настало», и предложил ему пост Министра земледелия в своем будущем кабинете; губернатор отнес это на счет оскорбленного самолюбия бывшего царского фаворита[1385]. Однако будучи в эмиграции, А. В. Кривошеин совсем иначе трактовал свое чиновничье прошлое. После революции он повествовал княгине Л. Л. Васильчиковой о своих стараниях по роспуску Государственной думы, по закрытию Земского и Городского союзов, но поддержки Государя не чувствовал[1386].
В завершение сюжета о попытках утвердить в России парламентский строй следует особо подчеркнуть, что в
историографическом плане эта тема требовала продолжения. Советские историографы, как правило, отводили руководящую роль в образовании Прогрессивного блока и в выдвижении лозунга «министерство доверия» партии кадетов. Во многом они опирались на свидетельство их лидера П. Н. Милюкова, в мемуарах уверенно изображавшего себя отцом-создателем блока. Причем, по его уверениям, он к этому совсем не стремился, в силу опыта осознавая всю сложность ситуации[1387]. Однако некоторые советские авторы ясно показали, что в действительности роль архитектора Прогрессивного блока Милюкову явно не грозила, да и сам он начал претендовать на нее лишь в эмиграции. А в августе 1917 года перед комиссией, которая расследовала преступления высших должностных лиц царского режима, он говорил совсем другое: «Надо сказать, что, может быть, первая мысль о нем (о блоке. - А. Л.) исходила из министерских кругов... Кривошеин все время был начеку и думал, что все же настанет его время, когда он будет премьером, и считая необходимым опираться на большинство в палатах... Так что, может быть, самая попытка первоначальных переговоров была вызвана этим... Посредничество принял на себя Крупенский (лидер фракции центра. - А. Л), который всегда являлся маклером в таких случаях»[1388]. Как установлено историками, это очень любопытное признание лидер кадетов впоследствии никогда не повторял[1389], сосредоточившись исключительно на собственных заслугах в структурировании политического процесса того периода. Исходя из этих и других наблюдений, тезис об организаторской роли кадетов в строительстве блока не выдерживает критики[1390].
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |