Становление человечества 18 страница

' Singh I., Zmgg R. Wolf children and feral man. New York — London, 1942.

2 См.: Нестурх Μ. φ.. Чумак П. А. О так называемых диких детях. Легенда о Лукасе — «павианьем мальчике».— Советская антропология, 1958, № 1.

3 См.: Скороходова О. И. Как я воспринимаю и представляю окружающий мир. М., 1954.

==208

обучение ', не опровергают сказанного; так, они возможны лишь при активном воздействии внешнего мира — общества, по отношению к которому слепоглухонемой, особенно на первых порах овладения речью, выступает в роли достаточно пассивного объекта, самостоятельность, субъективность которого проявляется в лучшем случае лишь в желании преодолеть свою физическую, а в данном случае, следовательно, и психическую неполноценность. Речь, как индивидуальная речевая функция, и язык, как средство общения всех людей, формируются в неразрывном единстве активных взаимодействий общества в целом и всех составляющих его индивидуумов, в конкретных случаях взаимодействии любого самостоятельного коллектива и всех составляющих его членов.

Основные этапы развития речи и языка

Все сказанное до сих пор по необходимости бегло очерчивает огромный круг и многообразие проблем, встающих при анализе возникновения речевой функции. Мы убедились, что есть возможность выделить в коммуникации животных вокально-информативную систему, представляющую собой отдаленную и примитивную аналогию языку и в то же время с семиотической точки зрения составляющую прототип той мощно развитой знаковой системы, какой является язык. Индивидуальная коммуникативная вокализация образует такую же отдаленную прототипическую аналогию речи. И речь, и язык не являются наследственно предопределенными особенностями человеческого поведения. Они есть продукт научения индивидуума обществом, продукт восприятия уже существующих общественных языковых и речевых норм, сначала бессознательного, потом сознательного, в процессе раннего онтогенетического развития. Растягивание ранних стадий онтогенеза, то есть индивидуального развития организма,— не только естественный процесс морфофизиологического характера, обязанный своим генезисом действию таких факторов, как стабилизация нервно-гуморальных реакций, перестройка эндокринных и обменных процессов в ходе становления новой формы живых существ (возможно, какую-то роль могло сыграть и не фиксируемое как будто палеоантропологически2, но вероятное теоретически некоторое увеличение продолжительности жизни на самом раннем этапе антропогенеза при переходе к австралопитекам, автоматически вызывающее и удлинение периода детства), но и фактор обеспечения жизненности речи и языка в обществе через передачу их от поколения к поколению. Каждое поколение вносит в них не-

' См.: Выдающееся достижение советской науки.— Вопросы философии, 1975, № 6.

-ϊ ϊ См., например: Mann A. Paleodemographic aspects of the South African aus{ tralopithecines.— University of Pennsylvania, publications in anthropology. Philadelphia, 1975, № 1.

==209

уловимые для самого себя изменения, которые, суммируясь, выражаются в эволюционной динамике языковых явлений, в том, что многие лингвисты не без оснований называют внутренними языковыми изменениями в отличие от внешних, обусловленных влиянием других языков Наконец, сравнительно-морфологические данные дают хотя бы приблизительную картину хронологических изменений инструментов речи.

Проблем, как видим, много, проблем сложных и разных, рассматриваемых и решаемых не только с разных точек зрения, но и на материале различных научных дисциплин Как откликается на эти проблемы сам лингвистический анализ и какие он может предложить общие принципы, с помощью которых современная речь и современный язык подвели бы нас к своему исходному состоянию? Упоминавшаяся выше гипотеза кинетической речи, как первого этапа развития речи, постулированная Н. Я Марром, не исчерпывает его исследований, относящихся к генезису языка. Именно работы последних лет, выполненные, когда он сам был в преклонном возрасте, заваленный грузом административных дел, торопился, не подвергаясь критике, давал волю своей фантазии, испортили его славу в глазах последующих поколений лингвистов и канонизировали его научный портрет фантазера в теоретических вопросах лингвистики. Концепция Н. Я. Марра сеичас, когда довольно тонко разработана система звуковых переходов в языках разного типа и ясны возможности и границы основанных на них ретроспективных реконструкций (возможности эти хронологически не выходят в лучшем случае за рамки существования человека современного вида), конечно, выглядит очень схематичной. Он пытался свести все звуковое разнообразие существующих языков к четырем исходным элементам — четырем закрытым слогам, которые составляли первые значимые слова и в качестве составных элементов вошли сначала якобы во все языки, на которых говорило первобытное человечество, а затем через них представлены и в современных языках. Н. Я. Марр выискивал эти исходные элементы в разных сочетаниях в шумерском и чувашском языках, языках народов Кавказа и американских индейцев, опирался иногда на малоправдоподобные сопоставления и этимологии, но широтой своей обобщающей мысли создал популярность своим взглядам в глазах современников, и только исследователи более поздних поколений, как уже говорилось, справедливо отказались от них

Как обстоит дело в более близкое к нам время и сейчас, стали ли более конкретными лингвистические разработки, касающиеся самых глубоких истоков звуковой речи и первых этапов ее развития? Параллельно с лингвистической реконструкцией можно упомянуть и работу физиологов, также разрабатывавших эту тематику, в первую очередь учеников и продолжателей дела И. П. Павлова Л. А Орбели, в ряде работ последовательно развивая концепцию учителя о второй сигнальной системе — рефлексах на, употребляя

К оглавлению

==210

терминологию И. П. Павлова, «сигнал сигналов» — слово. предложил различать помимо двух этапов — первой сигнальной системы, свойственной животным, и второй сигнальной системы, характерной для человека, — еще третий промежуточный этап, подразумевая под ним складывание структурных компонентов физиологических реакций, входящих во вторую сигнальную систему, и соотнося ее в широком смысле слова с периодом антропогенеза. Л. А. Фирсов с сотрудниками ι, выдвинув гипотезу первичного и вторичного языков, которая выше была подвергнута критическому разбору, предложил соответствующую этим двум языковым этапам схему развития понятийного аппарата: первичный язык соотносится с допонятийной высшей нервной деятельностью, развитие вторичного языка представлено двумя стадиями — стадией А, или стадией довербальных понятий, и стадией Б, или стадией вербальных понятий.

Если предложение Л. А. Орбели по своей простоте логически самоочевидно, то более детальная классификация Л. А. Фирсова и его коллег представляет собой итог высокого уровня обобщения разнообразных экспериментальных данных, обобщения такого уровня, когда оно уже отрывается от положенных в его основу фактов и становится самостоятельной теоретической конструкцией, которую и обсуждать следует с теоретической точки зрения. Допонятийная стадия, очевидно, не имеет отношения к происхождению речи и, следовательно, неинтересна для нашей темы. Что касается понятийного уровня со стадиями довербальных понятий и вербальных понятий, то по отношению к ним сразу же встает вопрос — есть ли довербальные понятия и если есть, то в какой форме можно их себе представить? Ведь понятие — это не только образ внешнего мира, но и такой образ, который может быть адекватно воспринят другим индивидуумом, без этого о понятии вообще невозможно судить, оно представляет собой «вещь в себе». «Внутренняя речь», о которой писал замечательный советский психолог Л. С. Выгодский в книге «Мышление и речь» в 1934 г., похоже, также не может иметь места без внешней речи, без высказывания. Мы не можем вдаваться в связи с этим в тонкости философских дискуссий, многократно возникавших вокруг этих проблем, на разрешение которых была направлена вся многовековая работа философской мысли человечества, но во всяком случае должны отметить дискуссионность любой попытки их решения, а значит, и дискуссионность опирающейся на генезис понятий хронологической схемы периодизации процесса овладения человеком присущими ему средствами коммуникации.

Более конкретные реконструкции предложены с преимущественной опорой на антропологический (реконструкция В. В. Буна-

' См · Фирсов Л. А., Знаменская А. Н., Мордвинов Е. Ф. О функции обобщения у обезьян (физиологический аспект).— Доклады АН СССР, т. 216, 1974, № 4.

==211

ка) и лингвистический (реконструкция А. А. Леонтьева) материал, они содержат конкретные попытки представить, хотя бы в общей форме, развитие фонетической, структурной и семантической сторон речи и языка, но при этом нужно отметить, что и антрополог, и лингвист не ограничиваются только своими собственными данными, не исходят только из них, но широко привлекают и данные смежных наук, в том числе лингвист — антропологию, а антрополог — языкознание. В принципе это можно только приветствовать; следует помнить при этом, что восполнение недостаточной информативности своей области исследований за счет данных смежных дисциплин эффективно лишь при очень строгом и критическом к ним отношении. Сложность проблемы, недостаточность фактов, сохраняющаяся многозначность в трактовке уже находящихся в нашем распоряжении наблюдений привели к тому, что обе предлагаемые схемы существенно отличаются одна от другой в распределении времени возникновения членораздельной речи и языка по хронологической шкале антропогенеза. Строго говоря, различаются между собой в отдельных деталях и предложенные в разные годы схемы В. В. Бунака. Он выделил сначала шесть стадий — доречевую, предречевую, стадию выкриков-призывов, стадию отдельных многозначных слов-предложений, стадию более многочисленных и дифференцированных слов-предложений, стадию связанных речений. Они рассматривались как равнозначные и сопоставлялись со стадиями морфологической эволюции гоминид и развития орудийной деятельности, то есть им придавалось строго хронологическое значение. Соотносились они и с хронологическими стадиями в развитии мышления, которых также насчитывалось шесть — узкий комплекс представлений, более широкий круг представлений, начальные понятия, понятия об основных видах деятельности, более многочисленные и дифференцированные понятия, включающие явления природы, взаимосвязанные понятия (синтагмы). В более поздней работе число стадий развития речи увеличилось до семи, и они получили до какой-то степени отличающуюся характеристику. Я не имею в виду терминологию — звуковые сигналы называются голосовыми сигналами, для выкриков-призывов введен термин «лалии», что означает по-гречески «лепет», и т. д. Важнее существо дела — семь стадий характеризуются следующим образом: голосовые сигналы, лалии со слабо фиксированной артикуляцией, лалии с дифференцированной артикуляцией, единичные слова, дифференцированные слова, фонетически разнообразные слова, речевые синтагмы. Соответственно этому фиксируются и семь стадий мышления — узкие конкретные представления, расширенные конкретные представления, общие представления и связи в пределах одного цикла действий, общие представления и связи в пределах нескольких циклов действий, зачаточные понятия, диффузные понятия, детализованные понятия, синтагмы.

==212

В сопровождающем тексте даны достаточно подробные разъяснения принятого порядка распределения усложняющихся элементов речи по хронологическим этапам антропогенеза, но разъяснения эти ни в коей мере нельзя считать исчерпывающими. Предлагаемая классификация очень детальна, и, как это ни парадоксально на первый взгляд, именно в этом состоит ее основной недостаток: ни в сравнительно-морфологических данных, которыми пользовался исследователь, ни в археологических материалах палеолитического времени, ни, наконец, в других особенностях культуры палеолитических людей не заложены основания для столь детальной реконструкции хронологической последовательности этапов артикуляции и грамматической структуры языка — явлений сугубо лингвистических, которые, очевидно, если и могут быть реконструированы в последовательности их возникновения, то только на базе углубленного ретроспективного лингвистического анализа. Однако дело не только в этом — сама концепция неясна во многих деталях. Что такое зачаточные и диффузные понятия и какова разница между ними? Аналогичный вопрос требует повторения и по отношению к представлениям и связям в пределах одного цикла действий и в пределах нескольких. Эти вопросы относятся к последовательности стадий мышления, но их можно продолжить и по отношению к речевым стадиям. Выкрики-призывы — почему не выкрики-приказы? Какая разница между словами дифференцированными и фонетически разнообразными? Строго говоря, слово всегда дифференцированно, только структурно-морфологическая, фонетическая и семантическая обособленность слова и делает его тем, чем оно является,— самостоятельным элементом речи. Слабо фиксированная и дифференцированная артикуляция — также искусственное противопоставление, не вытекающее из фонологических фактов. Неотчетливость артикуляции разных звуков, существование которой на заре формирования речи предполагал В. В. Бунак, уничтожает вообще возможность образования какой-либо речи, ибо любой звук только тогда и может служить определенным сигналом, когда он достаточно отчетливо артикулирован. Отдельные звуки не различались в произношении, думает В. В. Бунак,— тогда имел место в действительности какой-то иной звук, но также отчетливо воспроизводимый, чтобы быть узнанным. Разбираемая гипотеза порождает много недоумений и вопросов, а излишняя хронологическая детализация при неотчетливой характеристике выделяемых хронологических стадий делает ее спорной в своей основе и очень-очень уязвимой. Антрополог в ней выступает в роли лингвиста, а антропология не дает ему на это никаких прав.

Изначальными в периодизации А. А. Леонтьева, как выше уже было отмечено, являются, в противовес В. В. Бунаку, не жизненные, или органические, шумы, а аффектированные звуки, связанные у обезьян с определенными эмоциональными состояниями

==213

и несущие определенную смысловую нагрузку для других особей. На следующем этапе, охватывающем австралопитеков и питекантропов, не произошло никаких особенных новообразований, не образовалось никаких выраженных форм членораздельной речи, речевая коммуникация осуществлялась с помощью выкриков, генетически восходящих к аффектированным звукам приматов. Членораздельная речь в зачаточных формах начинается с неандертальцев. Используя принцип И. А. Бодуэна де Куртенэ о передвижении актов артикуляции из гортани в полость рта в процессе развития речи и соотнося его с наблюдением Я. Я. Рогинского о развитии у неандертальца на нижней челюсти выступов для прикрепления языковой мускулатуры, А. А. Леонтьев делает вывод о большой артикуляционной работе, совершаемой неандертальцем, и о возникновении членораздельной речи именно на этой стадии — можно сказать, третьей качественной ступени по его периодизации (сам он не выделяет специально каких-либо хронологических ступеней, но они вытекают автоматически из системы использованных им фактов и сделанных из них умозаключений). Из наблюдений над физиологическими механизмами речи (книга Н. И. Жинкина «Механизмы речи», изданная в 1958 г.) сделаны выводы о слоговой речи неандертальца, не различавшего слогов и звуков, о преобладании носовых звуков ', об известной роли, которую играли щелкающие звуки. Все эти конкретные выводы, принадлежащие авторитетному психолингвисту, заслуживают самого пристального внимания. Наконец, последняя, четвертая ступень в его периодизации — речь современного человека, возникшая в своих основных формах вместе с человеком современного вида, но продолжавшая развиваться и дальше.

Что можно сказать по поводу рассмотренной концепции? Она привлекательна своей гораздо большей обобщенностью по сравнению со схемой В. В. Бунака, не заполняет теоретическими постулатами провалов в наших знаниях о конкретных формах речевой функции на разных этапах антропогенеза, гораздо более фундаментально обоснована в отдельных деталях. Но и она вызывает один недоуменный вопрос, и в ней нельзя найти на него ответа. Если, как утверждает А. А. Леонтьев, «существенной разницы между «речью» австралопитека или любой другой обезьяны и речью питекантропа не было» 2, то чем можно объяснить резкое увеличение объема мозга именно при переходе от австралопитеков к питекантропам? Если резко возросший объем информации и необходимой памяти имел место при переходе от олдувайской эпохи к шелльской, а в этом в свете всего вышесказанного нет ни

' Lieberman Ph. On the origins of language: an introduction to the evolution f human speech New York, 1975; Он, же. More on hominid evolution, speech and language.— Current anthropology, 1977, vol. 18, N 3.

2 Леонтьев А. А. Возникновение и первоначальное развитие языка. M, 1963, с. 47.

==214

малейших сомнений, то такое возрастание объема информации не могло сказаться только в морфологических особенностях — увеличении объема мозга и связанной с ним какой-то его структуры, но должно было затронуть (не могло не затронуть) и речевую функцию, обслуживающую циркуляцию этой информации. В этом пункте схема А. А. Леонтьева оказывается недостаточной, чтобы удовлетворительным образом объяснить антропологические наблюдения.

Итак, реконструкция эволюционной динамики речи и языка в связи с историей семейства гоминид не может быть сейчас осуществлена однозначным образом, требуются дальнейшие исследования и дискусси?!. Все же совокупность приведенных выше фактов из области вокализации животных, и среди них обезьян, сравнительной морфологии мозга и периферических органов речи, наконец, некоторые наблюдения лингвистов, которые могут быть приурочены во времени к определенным хронологическим рубежам, при сопоставлении с наблюдениями над морфологическим строением ископаемых предков человека позволяют высказать несколько соображений, которые выглядят более или менее объективными и бесспорными, так как опираются на факты, полученные разными науками и поэтому допускающие взаимную проверку. Прежде всего, конечно, наиболее важно, хотя и наиболее трудно, восстановление того исходного состояния вокализации, которое дало начало человеческой, членораздельной речи и которое и предопределяет, строго говоря, решение проблемы происхождения речи. Австралопитеки (как мы помним, прямоходящие существа с освободившейся от опорной функции рукой, перешедшие к постоянному употреблению и, в каких-то ограниченных пределах, даже к изготовлению орудий, не оставляя собирательства, практиковавшие постоянную охоту) уже употребляли постоянно мясную пищу. Поступление белка не могло не активизировать работу нервной системы; особенно, по-видимому, той функциональной системы, которую известный советский нейропсихолог А. Р Лурия в своей книге 1973 г. «Основы нейропсихологии» называет функциональным блоком регуляции тонуса и бодрствования. Охота на подвижных животных требовала развития взаимопонимания между особями. Изменение способа передвижения вызвало значительное изменение всей системы двигательных рефлексов. Таким образом, австралопитеки во многом принципиально отличны от человекообразных обезьян; они сделали значительный шаг вперед на пути приближения к человеку, но прирост объема мозга у них по сравнению с высшими приматами очень мал.

Объяснение этому обстоятельству лежит, кажется, в характере изменений, о которых только что шла речь. Возможно, они сконцентрировались в морфофизиологии и, следовательно, имели место в той сфере, которая многие сотни миллионов лет прогрессивно развивалась, не нуждаясь в речевой функции: это касается

==215

и изменения локомоции, и манипуляций освободившейся руки. Что же касается перехода к охоте и необходимой при ней взаимослаженности коллективных действий, то примеры таких действий мы знаем и у многих других стадных хищных животных, следовательно, сами по себе они не вызывают перехода к более высокому уровню высшей нервной деятельности. Использование орудий при охотничьих действиях делало саму охоту гораздо более продуктивной и облегчало трудовой процесс — разделку туши, выкапывание кореньев и добычу плодов при собирательстве, извлечение из нор мелких животных, но вряд ли оно в состоянии было кардинально изменить характер общественных взаимоотношений при коллективных действиях. Отсюда и основной вывод, объясняющий относительную стабильность объема мозга и его морфологической структуры при переходе от обезьяньих предков гоминид к австралопитекам,— вряд ли у австралопитеков при этих действиях были какие-то принципиально новые стимулы к обмену сигналами по сравнению с ситуациями охоты у стадных хищников. Поэтому хотя запас информации у них и увеличился по сравнению с человекообразными обезьянами, но увеличение это не выражалось в перестройке коммуникативных средств. Примитивная трудовая деятельность австралопитеков, по-видимому, не нуждалась еще в принципиально новых коммуникативных средствах, каким является членораздельная речь, а нуждалась, надо думать, лишь в сравнительно небольшом увеличении звуковых сигналов.

По характеру своему сигналы не изменились, просто, вместо 20—30 сигналов у человекообразных обезьян, у австралопитеков могло их быть несколько десятков или даже свыше сотни. Естественно, они образовывали вокально-информативную систему большей мощности, чем вокально-информативная система в стадах обезьян. Но и в том, и в другом случае речь не идет о качественно иной системе коммуникации — индивидуально богатая вокализация австралопитеков еще не была членораздельной речью в нашем понимании этого слова.

Я не ставлю знак равенства между коммуникативной вокализацией австралопитеков и человекообразных обезьян. Я усматриваю в индивидуальной вокализации и вокально-информативной системе австралопитеков, как уже говорилось, количественное усложнение, или, другими словами, речь в ее начальной нечленораздельной форме. В этом отражается сложная диалектика антропогенеза — процесса многоэтажного, охватывающего становление и морфологии, и психофизиологии, и языка, и культуры человека, развивающихся в соответствии со своими собственными законами и с разной скоростью. Австралопитек — гоминид; он издавал звуковые сигналы, но они не складывались в систему членораздельной, подлинно человеческой речи.

Итак, мы переносим возникновение подлинно человеческой, членораздельной речи в более поздние эпохи, рассматриваем эту

==216

речь как результат определенного, уже достигнутого уровня социального и культурного развития, как инструмент обслуживания фундаментальных потребностей общества, возникающий на чрезвычайно раннем этапе эволюции общества, но уже аккумулирующий некоторые итоги трудовой деятельности — усилившееся взаимодействие между членами первобытных коллективов в ходе трудовых операций, усложнившуюся сферу межличностных взаимоотношений, повышающийся и требующий информационного выхода (Ф. Энгельс писал о появившейся потребности что-то сказать друг другу) уровень психического развития отдельных индивидуумов. Выше уже было отмечено резкое увеличение массы мозга при переходе от австралопитеков к собственно людям, то есть к гомининам, от одного, более древнего подсемейства, к другому, более позднему, а также образование особой структуры — не фиксирующейся ранее выпуклости в области локализации речевых и слуховых функций, истолкованное Я. Я. Рогинским как результат каких-то процессов, связанных с формированием речи или существенными изменениями в ее характере. И изменение объема мозга, и изменение его структуры в существенных деталях показывают, с моей точки зрения, что формирование членораздельной речи происходит именно на этой стадии, что к демаркационной линии между австралопитеками и собственно людьми в узком смысле слова, образуемой вторым членом гоминидной триады — формированием подлинно человеческой кисти руки и оппозицией большого пальца, признаком сугубо морфологическим, можно добавить членораздельную речь и подлинно человеческий язык как средство общения. Таким образом, не семейство гоминид — человечьих, а подсемейство гоминин — подлинных людей стало обладателем этого фундаментального приобретения в сфере коммуникации.

Каковы же изначальные формы членораздельной речи и подлинно человеческого языка? Если мы отказываемся от гипотезы аффектированных криков у питекантропов, ничем принципиально не отличавшихся от коммуникативной вокализации австралопитеков, то мы, очевидно, должны прибегнуть к лингвистическим экстраполяциям, чтобы восстановить формы речи у питекантропа хотя бы приблизительно. По мнению А. А. Леонтьева, возможности ретроспективной реконструкции лингвистических данных не уходят глубже неандертальской стадии. Но, в сущности говоря, единственным аргументом для привязки его лингвистических реконструкций к этой стадии является использованное им наблюдение Я. Я. Рогинского над отсутствием выраженных выступов для прикрепления мышц языка на внутренней стороне нижней челюсти одного из архантропов, тогда как они есть на нижней челюсти одного из палеоантропов. Какова ценность этой морфологической детали с точки зрения привязывания к ней факта большей подвижности языка, а значит, и возрастания его

==217

тонкой моторики в артикуляции? Мускулатура функционально представляет собой чрезвычайно лабильную систему, физиологическое состояние которой много важнее ее структурных особенностей. Слабо выраженные места прикрепления мышц языка образуются тогда, когда функциональная перестройка его в направлении образования большей подвижности и вообще более тонкой моторики уже осуществлялась перед этим на протяжении длительного времени. В этих обстоятельствах многое из того, о чем писал А. А. Леонтьев, характеризуя речь неандертальцев, может быть перенесено на речь питекантропов в ее фонетическом выражении — произношение в нос, присутствие щелкающих звуков и т. д.

Прежде чем перейти к характеристике морфологического строя речи питекантропов, нужно сказать, что язык сам в себе, в своей типологии не содержит намеков на последовательность возникновения своих структурных элементов, он представляет собой,-как ярко и убедительно показали многочисленные современные исследования, иерархически организованную систему, переход от синхронного (единовременного) рассмотрения которой к диахронному (в динамике) затруднен многими обстоятельствами. Поэтому так велики и пока неразрешимы споры между лингвистами о последовательности формирования языковой структуры, последовательности возникновения отдельных грамматических и синтаксических категорий. Известное представление об этих спорах дает классическая книга И. И. Мещанинова «Члены предложения и части речи», изданная в 1945 г. Но неопределенность пути реконструкции последовательности исторических форм языка может быть преодолена, как мне кажется, с помощью внеязыковых наблюдений, а именно с помощью исследования нарушений речи при тех или иных локальных поражениях коры головного мозга. Это показал А. Р. Лурия в своих обширных исследованиях «Высшие корковые функции человека» (1962) и «Основные проблемы нейролингвистики» (1975). Такие поражения растормаживают какие-то древние механизмы речи, так сказать, «психические рудименты у человека», о которых писал еще И. И. Мечников, не касаясь, правда, речевой функции. А. Р. Лурия называет изучение речи при разнообразных мозговых поражениях нейролингвистикой; строго говоря, его правильнее было бы называть патологией речи, но дело не в этих терминологических расхождениях: в трактовке речевых нарушений, как реликтов прежнего состояния речевой функции, также много спорного; в них самих, естественно, не содержится указаний на время в истории гоминид, к которому они должны быть отнесены. И все же у нас нет иного пути, как использовать характер речевой функции при этих поражениях для суждения о ее древних состояниях, используя, конечно, все эти данные с большой осторожностью и реконструируя исходные состояния лишь в общем виде, не вдаваясь в детали.

==218

При некоторых поражениях лобных долей мозга и особенно при поражении речевой зоны П. Брока, названной так по имени известного французского анатома и антрополога прошлого века, возникает на фоне других поражений речи своеобразная форма словесного высказывания, при которой оно выражается отдельными словами, обозначающими предметы, при минимальном связочном аппарате, в том числе и при минимальном употреблении глагольных форм,— возникает так называемый в патологии речи телеграфный стиль. Любопытно отметить, что при этом особенно глубоко нарушается не диалогическая форма речи (участие индивидуума в речевом потоке, охватывающем двух говорящих, его ответы на вопросы более или менее адекватны, хотя и близки к односложным), нарушается монологическая речь, речь от лица говорящего. При отдельных особенно глубоких мозговых поражениях (массированные поражения лобных долей) речевая функция сводится к возможности произношения отдельных слов, обозначающих предметы, без какого-либо связывания их с помощью глаголов. Иными словами, выражение мысли сводится к обозначению предметов, а не к обозначению действий, на чем настаивали многие лингвисты-теоретики и историки первобытного общества, затрагивая проблему ранних этапов формирования речи. Эти наблюдения хорошо согласуются с результатами изучения того процесса, который сопровождает усвоение слов ребенком и который был специально исследован Г. Л. Розенгарт-Пупко '. Слово воспринимается ребенком в раннем возрасте очень аморфно, и он часто путает его смысл, воспринимая слово, ассоциирует его не с тем предметом, к которому оно относится, а с другим, сходным с первым предметом или тождественным ему по какому-то бросающемуся в глаза признаку. Таким образом, слово на первых порах онтогенетического развития многозначно, многосмысленно, воспринимается не как обозначение единичного предмета, а чаще как обозначение группы сходных предметов.

Дата добавления: 2015-10-21