— Он не испугался?
— Ох, дитя, вот поживешь подольше, да посмотришь побольше, и смерть перестанет быть страшной. Война откладывает ничтожные людские страхи на перспективу. Кроме того, он видел, чего мне это стоит. Неделю я не могла встать с кровати. Врачи поставили какой-то дурацкий диагноз, вроде женской истерики или депрессии.
Я не могла удержаться от смеха, видя насколько это оскорбляет ее до сих пор.
— Чарльз приносил мне свежий хлеб и сыр с окрестных ферм. Он узнал, что я сладкоежка, и выменивал сладости, которые в то время было очень тяжело достать. Он дарил мне розы и букеты полевых цветов. Он ухаживал за мной пока я не смогла встать на ноги. Он был младше меня на десять лет. Это было достаточно необычно в то время, но война есть война, и связь, образующаяся между теми, кто прошел все это, неподвластна законам приличия. Он сказал, что любит меня, и хочет провести остаток своей жизни со мной, чтобы я помогла ему, когда время придет, чтобы он смог защищать меня и помогать мне во всем.
Интересно, познаю ли я когда-нибудь такую любовь и преданность. Или смогу ли пройти через сегодняшний аналог нацистского концлагеря по той причине, что это благое дело для душ, запертых там.
— Ты когда-нибудь изучала труп человека? — спросила тетушка.
— Человека? Нет, — пока ближе всего была Селия.
— Хмм… — Она пошла вдоль рамок к портрету маленькой девочки, прекрасной картины в масле.
— Мне было пять, когда рисовали эту картину. Мне надо было сидеть смирно, и это было ужасно. — На картине была изображена маленькая девочка с самым искренним лицом в мире. Такая серьезная и сосредоточенная. Ее глаза были как буравчики — я почти ощутила тепло ее взгляда на лице. Картина странным образом казалась живой, наполненной смыслом. Темные блестящие кудри окаймляли лицо цвета слоновой кости, а глаза были непостижимо голубыми, как летние сумерки.
Тетушка провела кончиками пальцев по маленькой картине.
— Твоя прабабушка была на семь лет старше меня. Это она тут. — Вокруг нее возникло легкое свечение.
Хотела бы я, чтобы моя мама тоже решила сделать мой портрет.
— Так ты на самом деле, моя пра-пра-тетя?
— Да.
— Сколько тебе тогда лет?
— Сто шесть. Все Фенестры живут столь же долго, если мы проходим по пути. Мой папа тоже нарисовал портрет.
— Он знал?
— Он, конечно, знал, что со мной что-то не так. Он знал, когда моя мама призвала меня тогда, когда она рожала мою младшую сестру. Она знала, кем я была. Ее мама была Фенестрой. Но она скрывала это от моего отца, думая, что сможет защитить меня от перешептываний и обвинений в колдовстве.
— Что произошло?
— В то время детям нельзя было заходить в родильные комнаты. Но папа не мог ей ни в чем отказывать.
Я поняла, что уже знаю окончание этого рассказа.
— Она умерла?
— Хмм, да, она была первым человеком, который попытался пройти через меня. Мне было всего шесть, но если душа знает окно, им обоим легче. Но она бы не смогла пройти не убив меня; она поняла, что для меня это было слишком, и сбежала. Не представляю, как трудно было ей это сделать. Тем не менее, я потом долго и трудно выздоравливала. В последующие недели меня мучили сильнейшие боли в животе. Вызвали доктора через три города от нас, и он собрался меня оперировать, но отец не позволил ему прикоснуться ко мне.
— Твоя сестра тоже умерла?
— Нет. Мама родила ее чисто и быстро. Но что-то надорвалось внутри мамы, и кровь не остановилась. Она держала меня за руку и не отпускала. Она попросила спеть колыбельную, что она всегда мне пела. Я забыла второй куплет. Но тогда это было не важно, я пела так, как будто вся моя жизнь зависела от этого. Снова и снова я пела эту колыбельную. Акушерка вымыла мою сестру и отправилась в город чтобы найти ей сиделку. А папа в ту ночь сломался. И уже не смог вернуться к нормальной жизни.
— Мне жаль.
Она продолжала, как будто не слыша меня.
— Я услышала голос мамы в своей голове. Она говорила, что любит меня и чтобы я верила в себя несмотря ни на что. Затем ее рука ослабла. Ее глаза повернулись ко мне, но я знала, что ее уже нет. Так постельное белье остается теплым когда ты встаешь утром — ты еще там, но тебя уже нет. Мама отдала старшей сестре дневник, но я была единственной Фенестрой в семье, так что он перешел ко мне.
— Мне очень жаль. — Я не знала, что сказать. По крайней мере, насколько я знала, мои родители были живы в другом городе или штате.
— Не стоит. Смерть дает возможность нашей жизни. Это равновесие, Меридиан. Всегда должно быть равновесие. Ты поймешь. Ты можешь чувствовать души, которым ты нужна, прежде чем они сами осознают это, так что ты будешь готова к их переходу, а не захвачена врасплох.
— Это становится второй натурой?
— Как дыхание или глотание. Тебе придет осознание, и ты сможешь делать это осознанно, но ты также всегда сможешь отдохнуть и просто быть собой.
— Зачем мне тогда надо закрывать окно?
— Это часть обучения тому, как это работает, как ощущается. Будут времена, когда тебе захочется закрыть окно. Тебе придется защищаться когда ты будешь больна или уязвима.
Если я закроюсь, смогу ли я стать полностью человеком? Вернуться в семью?
— Есть ли способ закрыться полностью, чтобы стать обычным человеком?
— Да, можно создать видимость обычной жизни, но ты всегда будешь Фенестрой. Это то, кем ты являешься. — она провела рукой по моим волосам. — Рыжий — твой естественный цвет волос?
— Что? Нет, они русые. — Совсем невзрачные, грязно-русые.
— Так ты красишь их? Придаешь им видимость рыжих или светлых, так?
— Ну да.
— Именно так мы закрываемся — это временная маскировка.
— Я когда-нибудь увижу свою семью снова?
— Будем надеяться, маленькая, но я не могу тебе обещать. Я знаю каково терять любимых людей. Я до сих пор их теряю. Как бы я хотела тебя от этого уберечь. — Ее голос наполнился тоской и безысходностью. Она снова дотронулась до фотографии Чарльза.
— Что с ним случилось?
Она помрачнела, подбородок задрожал.
— Он умер.
Это было не все, но я не решалась спрашивать.
— Ты была…
— Меня не было рядом. Я ушла в комнату отдыха. Я оставила его на мгновение. Всего на одно мгновение. — Она взяла меня за руку.
— Я уверена… — я остановилась, понимая, что мне уже нечего сказать. — Есть возможность?
Я едва расслышала ее шепот.
— Я не знаю.
Чарльз попал на небеса или вернулся обратно в новую жизнь? Или, хуже того, он был в аду?
— Бери пальто. — сказала она.
— Зачем?
— Ты можешь водить?
— Я еще учусь.
— Хорошо, тогда это послужит тебе практикой.
— Куда мы собираемся?
— Навестить мою подружку Винии.
— Я думала она умерла.
— Так и есть.
Глава 14
Я была уверена, что даже улитка смогла бы добраться до порога дома Винни быстрее нас. Но хотя бы мы доехали невредимые.
— А что конкретно мы тут будем делать? — сердце гулко застучало, когда тетушка постучала в дверь.
— Сегодня поминают Винни.
— А почему она не в доме скорби?
Дверь раскрылась, и полная женщина средних лет пригласила нас войти. Ее прическа была такая же большая и круглая, как и она сама.
— Проходите, проходите. Это, наверное, Меридиан. Меня зовут Шейла, я одна из дочерей Винни. Я так понимаю, вы пришли проститься?
Разговаривая, она помогла нам снять пальто. Я ожидала, что будет много рыдающих людей, темных одежд и органной музыки. Но как оказалось, в воздухе витал запах индейки и ветчины, а вокруг происходил оживленный разговор.
— Мама лежит за этими дверьми, в гостиной, рядом с новогодней елкой, как она и просила.
Тетушка дотронулась до моего локтя и тихо проговорила:
— Винни умерла в своей кровати, но она не хотела пропустить новогодние торжества. Так что они пообещали помыть и одеть ее, и положить здесь.
Я первый раз видела мертвого, кроме того это был мой первый труп под новогодней елкой. Дерево сияло огнями, и на каждой ветке висел леденец. В комнате невыносимо пахло, и я подумала, почему мертвец стал пахнуть так быстро.
— Маму похоронят завтра, под дубом, рядом с Попом. Я дам вам время побыть с ней. — Шейла закрыла за собой дверь и оставила нас с тетушкой наедине с телом Винни.
— Что именно мы тут делаем? — Я пыталась не смотреть на Винни, потому что это казалось неприличным.
— Посмотри на нее, Меридиан. Изучи ее лицо.
Я с трудом посмотрела на ввалившиеся щеки Винни. Она пожелтела и посерела. На ее лице не было косметики, а одета она была в казавшуюся новой, старомодную фланелевую ночную рубашку.
— Что дальше?
— Что ты видишь?
— Умм…
— Взгляни на фотографии там, на пианино. — Тетушка указала на рояль в углу. — Принеси мне ту, что стоит с краю.
Я взяла фотографию и передала ее тетушке.
— Это она?
Женщина на фотографии ничем не походила на ту, что лежала перед нами.
— Да. Совсем непохожа, правда?
— Не совсем.
— Винни здесь нет. Она уже не в этом теле. Та ее часть, что искрилась, смеялась, выражала другие чувства, ее талант играть на пианино, ее чувство юмора — всего этого больше нет. То что осталось — всего лишь оболочка. Редко когда человек, которого ты знала при жизни, после смерти выглядит так же.
— Ох. Но разве не накладывают для этого макияж и другие вещи?
— Сейчас существует целая отрасль, люди в которой занимаются тем, что заставляют трупы выглядеть так же, как и люди, не зависимо от того, как они умерли. Ты не поверишь, на скольких похоронах я присутствовала, и почти на всех люди бормотали про то, как замечательно выглядит тело, хотя это было совсем не так. Мне всегда хотелось заорать и встряхнуть людей за такие дела.
Тетушка положила ладонь на щеку Винни.
— Потрогай ее.
Я сделала шаг назад. Это было неправильно.
— Я не…
— Тебе придется иметь дело с многими умирающими людьми. Тебе надо почувствовать, на что похожа смерть. Потрогай ее.
Тетушка аккуратно положила мою руку на руку Винни, внимательно наблюдая за выражением моего лица.
— На что она похожа?
— На смерть?
— Точно. Ничего не осталось. Вот, чем мы занимаемся, Меридиан. Я помогла ей перейти. Ее встретили муж и родители, а также целые толпы домашних и крупных животных, ведь она постоянно подбирала бездомных. От нее ничего не осталось, потому что она использовала свое тело во время жизни. Это то завершение, на которое мы все надеемся, и о котором умоляем. Но не всем так везет…
Я преодолела дрожь. Винни была похожа на человека, но в то же время другая.
— Вскоре окажется, что ты поддерживаешь людей, когда они умирают. Это дар для них, но это также и дар для тебя. Как Фенестры, мы каждый день помним о том, что важно для этого мира.
— Я поняла.
— Уверена?
— Да. Теперь я лучше все поняла.
— Хорошо. Пойдем съедим по куску пирога перед уходом. Шейла готовит потрясающие хрустящие штучки с замороженными фруктами.
Тетушка обняла меня и хихикнула: — Я очень неравнодушна к её крему из ревеня.
— Я никогда не пробовала ревень.
— Тогда ты обязана его попробовать. Ты хорошо держишься, маленькая. Знаю, это может быть тяжело.
_________
Следующим утром я приготовила нам легкий завтрак, думая, что Тенс может объявиться в любую минуту. Когда же он не пришел, я начала беспокоиться. Тетушка то шила, то дремала, закрывая глаза прямо между стежками. Ее подбородок падал на грудь, и она просыпалась.
— Где Тенс? — спросила я.
— У него есть пара дел. Он скоро вернется.
Я положила дневник и стала смотреть, как она шьет. Ее пальцы порхали над ниткой и тканью
— Научишь меня шитью? — спросила я.
Она с удовлетворением улыбнулась.
— С удовольствием.
Она похлопала по дивану рядом с собой и поставила мне на колени корзинку с лоскутами.
— Возьми два куска ткани.
Она порылась в другой корзинке в поисках иголки и нитки.
— Я шью для того, чтобы забыться. Любая Фенестра должна найти способ справляться с воспоминаниями — кто-то готовит, кто-то рисует. Я вот шью.
— Воспоминаний?
— Каждая душа оставляет в нас частичку информации. То, что было для них важно.
— Так вот почему! — воскликнула я, роняя ткань.
— Что почему, дорогая?
— Селия любила Ореос, Барби-Черлидершу, и морскую свинку по имени Шрек. Я то-решила, что я все это выдумала!
— Нет, дорогая. Мне кажется, что если бы ты подумала, ты бы заметила и признаки животных. Такой удивительный писк комаров. Весенний запах. Вкус чистой воды.
Я кивнула. У меня были воспоминания и ощущения, которые, казалось, не имели никакого смысла. Я попыталась продеть нитку в иголку, но после пятого промаха, тетушка забрала её у меня.
— Со временем становится невыносимо. Слишком невыносимо. Поэтому я делаю истории из ткани от каждой проходящей сквозь меня души.
Я посмотрела на стопки одеял, которые были повсюду.
— Это все они? — тут должны были быть отражены сотни — не сотни, тысячи — историй.
— Все складывается, не так ли?
Я попыталась завязать узелок на конце нити, как меня учили, но бесполезно. Тетушка похлопала меня по коленке.
— Ты справишься со времени. Шитье требует тренировки.
— Как и все остальное?
— Да. — Вдруг ее лицо стало белым как мел, она повернулась к двери.
Кустос утробно зарычала.
Я замерла.
— Что?
Тетушка быстро покачала головой.
Я ждала, мое сердце гулко колотилось. Я чувствовала разлитый в воздухе страх. И что-то еще.
Кустос подошла к входной двери, и замерла, пригнув голову и хвост.
Мы сидели на местах, как будто пойманные, в течение, может быть, секунд, может быть часов. Потом тетушка встала.
— Все в порядке.
— Что? Что происходит? — спросила я, облизывая пересохшие губы.
Тетушка отложила шитье и сняла ружье, висевшее на крюках на стене.
— Какого черта? — в ужасе воскликнула я. Крошечная старушка с ружьем никак не сочетались.
— Сиди здесь, — приказала она.
Я пошла за ней: — Нет!
Она выглянула в окно рядом с входной дверью.
— Ну и где все? — Вдруг заорал Тенс, с грохотом закрывая заднюю дверь и протопав сквозь кухню.
Мы обе отскочили и обернулись, когда он вышел в холл.
— Что случилось? — он подбежал к тетушке и взял ружье из ее трясущихся рук.
— Я не знаю, — оветила я.
— Ты видел что-то? — спросила его тетя.
— Нет, я прошел через задворки. Что происходит?
— Кто-то здесь есть, — ответила тетушка ему.
— Кто?
— Я ощущаю присутствие кого-то похожего на Фенестру, но пагубное.
— Ности?
— Что? — ахнула я. Я ничего не слышала.
— Я не знаю. Я никогда не оказывалась в одном месте с ними. Я не знаю, как ощущается их энергия.
— Когда? — Тенс отодвинул нас от двери. Приоткрыл ее и приказал Кустос стоять на месте. Его плечи не давали мне ничего увидеть, но его реакция заставила меня толкнуть его, чтобы я могла осмотреться.
Стрела с горящим наконечником была воткнута в дверь. Обезглавленная и выпотрошенная полосатая кошка лежала на пороге. Застывшая кровь чернела вокруг ее трупа. Из ее живота вываливались куски чего-то, что, как я поняла, когда-то было котятами.
Я подавилась, разглядывая эту бойню. Я вышла и споткнулась. Когда я упала на колени в снег у дома, меня стошнило завтраком.
— Вот дерьмо! — Тенс спустился по лестнице и осмотрел кровавое месиво. — Дерьмо! — Он постучал по ступенькам и шинам Ленд Ровера.
Тетушка наклонилась к нему.
— О Господи, только не это опять.
Я пошла на чистый снег и приложила его пригоршню к лицу, упиваясь чувством чистоты и холода.
Тетушка подошла ко мне и протянула платок.
— Пойдем обратно в дом. Выпьем чая.
— Но…
— Я все уберу, идите, — Тенс не глядя на меня, втолкнул нас в дом.
— Но за что? — спросила я тетушку, помогая ей на кухне. Не было ни одной достаточной причины для этого. Из нее как будто ушли все силы.
— Предупреждение. Обещание. — Казалось, она полностью потеряна.
— От кого?
— Ты ничего не почувствовала? Пока мы шили? — тетушка отмерила нужное количество чая и насыпала его в заварочный чайник, но ее движения были замедлены и ее трясло.
Я отодвинула для нее стул и взялась наливать чай.
— Страх? Мой пульс ускорился, а во рту пересохло.
— Хорошо. Хорошо.
— Почему?
— Ты их тоже почувствовала. Здесь были Ности, дорогая. Ты должна навсегда запомнить эти ощущения, потому что это единственное предостережение их присутствия. Я слышала, что они оставляют за собой стрелы и выпотрошенные тела. Но никогда сама с ними не сталкивалась.
— А раньше такое было?
— Только всякие глупости — туалетная бумага, яйца, краска — но это всегда можно было списать на шалящих детей.
— Из церкви?
— Возможно.
— Ности преданны церкви?
— Возможно, для прикрытия. В церковь ходят очень много людей, как мы сможем понять, кто бы это мог быть?
Засвистел чайник. Я налила кипяток в заварочный чайник и стала смотреть на пар из его носика, и на опускающиеся чаинки.
— Ты должна доверять себе. Постоянно будь начеку, иначе они тебя схватят. Они не гнушаются убийствами, но скорее всего они сделают тебя одной из них, чем отдадут твою энергию другой стороне. Если у них получится, они тебя обратят.
— Как?
Тетушка сжала руки.
— Я не знаю наверняка. Я никогда не встречалась с Ности. Я слышала, что Фенестра должна убить себя в присутствии одной из них, и тогда, вместо того, чтобы отправить ее душу, они возвращают ее в тело.
— Ну что ж, я не собираюсь убивать себя, так что у нас все хорошо.
Тетушка была мрачнее тучи.
— Прости меня, Меридиан, я должна была лучше подготовиться к встрече с Ности. Я должна была сделать больше…
— Прекрати. — Тенс прервал ее, проходя на кухню. — Ты же никогда раньше этого не дела, так ведь?
— Нет.
— Тогда тебе не за что извиняться. Мы справимся, так ведь, Меридиан?
Не уверена, что могу с ним согласиться, но тетушка переживала по поводу того, что казалось ей собственной недоработкой. На секунду показалось, что сильный ветер сможет продуть ее насквозь.
— Так! Мы с Тенсом справимся.
— Спасибо, — одними губами произнес он.
Тетушка поджала губы, потом вздохнула.
— Мне надо прилечь. Мне очень хочется спать все эти дни. Сами справитесь? — Говоря это, она уже выходила из кухни.
— Ты уверена? Тебе помочь? — я пошла за ней, но она шла по лестнице не отвечая.
— Прости меня, — сказал Тенс, стоя в дверном проеме.
— За что? — я посмотрела на него, мгновенно остолбенев от выражения его лица.
— Я должен был быть тут. Я должен был…
— Что? Воспользоваться ружьем? — я попыталась пошутить, но неудачно.
Тенс взволнованно шлепнул рукой по косяку. Очевидно, он чувствовал ответственность за нас.
— Это важно. Я должен…
— Тенс, ты не сделал ничего плохого. Почему ты извиняешься?
Он стянул пальто и вытянул свои длинные ноги, садясь на стол.
Я налила ему чашку чая, не зная, что делать дальше.
— Я должен был быть здесь. Вот и все. — Он выпил чай большими глотками, как будто заслужил такое наказание, как ошпаривание горла.
— Но с нами же все в порядке. Забудь.
— Как она?
— Ну, не считая этого, наверное, нормально. — Я прикусила нижнюю губу, не зная, хочу ли я задавать следующий вопрос, но точно нуждаясь в ответе.
— Сколько еще…Ну, понимаешь, для тетушки. Ты знаешь? Прежде чем она… — я не смогла договорить.
— Не долго.
— Годы? Месяцы?
Тенс нахмурился и не отвечая допил чай.
— Ну пожалуйста. — Я подошла и дотронулась до его предплечья. — Правда, сколько еще?
— Дни. Около недели, если повезет?
— А как насчет медицины? Может быть ей стоит поехать в больницу или что-то еще? — Я терпеть не могла быть беспомощной.
— Она заставила меня поклясться, что она не умрет в больнице. Меридиан, ей сто шесть лет. Как ты думаешь, при любых раскладах, насколько ей смогут продлить жизнь?
— Это жестоко!
— Разве я не прав?
Я сглотнула. Глаза наполнились слезами, и одна слезинка покатилась по щеке.
— Ты хочешь, чтобы я…
— Нет. Не хочу.
Тенс опустился рядом на колени и вытер капли с моего лица.
— Если ты сможешь уговорить ее показаться врачу, возможно они помогут ей чувствовать себя лучше. Но Фенестры не живут дольше ста шести лет. Просто не живут. А она хочет умереть здесь, в этом доме. Она не сумасшедшая, Меридиан. Просто она точно знает, чего хочет. Мы можем дать ей это. Это последнее, что мы можем сделать. Даже если это значит, что тебе будет труднее в каких-то отношениях, я это понял. — Тенс остановился, удивленный своим многословием. — Давай сейчас не будем об этом?
Я кивнула, не желая усиливать его страдания.
— Тебе сделать сэндвич? — спросила я, совершенно не чувствуя голода.
— Нет, спасибо. Возможно, позже.
Я посмотрела на свой свитер и поняла, что до сих пор одета в пижаму.
— Я, эмм, пойду переоденусь.
Он фыркнул. Его взгляд упал на дневник, о котором я успела позабыть.
— Я искала что-то про Атерности, думала…
— Если тетушка этого не знает, возможно, и в нем ничего нет.
— Эх.
— Ты иди, а я проверю.
— Я могу остаться…
— Иди! — он со злобой как будто выплюнул это слово.
Я взбежала по лестнице, но готова была поклясться, что чувствовала на себе взгляд.
Глава 15
Копченые сосиски и случайные связи. Эль и глупости. Мысли о сиськах и драки в барах. Все это переживания, которые собрали мои души при жизни. Почему я все время привлекаю таких неискушенных донжуанов? Хоть один мог бы любить оперу и свою маму?
Люсинда Майер, 1702-1808
Ворона села напротив окна и каркала без умолку. Я подошла и посмотрела в ее единственный повернутый ко мне глаз-бусинку. Я ожидала, что она вот-вот упадет с дерева замертво, но она только каркала и скакала по веткам. Я заметила какое-то движение внизу, и вжалась в окно, стараясь разглядеть получше.
Это был Тенс, обутый в снегоступы. На спине он нес несуразно большой рюкзак. Его карманы оттопыривались, а на рюкзаке висели какие-то пакеты. Он должен был весить все семьдесят пять, а то и сто фунтов. Он исчез из поля зрения. Должно было случиться что-то важное, чтобы он вот так быстро снова оставил нас, особенно если учесть, каким виноватым он был ранее.
Кустос рысила рядом с ним по краю леса, виляя хвостом. Затем она повернулась и помчалась обратно к дому. Куда он пошел? Что он несет на спине?
Я нашла чистую одежду, взяла несколько модных журналов, которые мама собрала для меня, и спустилась в холл. Я хотела смыть с себя всю эту гнетущую реальность в той ванне на ножках, какие я видела только в кино. Моя грудь была так сильно сдавлена, что было сложно вдохнуть полностью. Телефонные звонки всего лишь пугали, но выпотрошить беспомощное животное — это выходит за рамки разумного.
Я вздохнула, открыла створки туалетного столика, надеясь найти соль или пену для ванны. Увы.
Я вздрогнула от отрывистого стука в дверь.
— Меридиан? Это тетушка.
Я открыла дверь.
— Можно я приму ванну здесь?
— Конечно. Я тоже часами отмокала в ванной. Это как мини-отпуск, почти такой же замечательный, как и горячие источники дальше по шоссе.
Она улыбнулась и протянула мне корзину наполненную бутылочками.
— Соль для ванны, пена и Бог знает что еще. Пользуйся всем, чем пожелаешь.
Я почувствовала себя виноватой.
— Я тебе понадоблюсь для чего-нибудь?
Она улыбнулась.
— Нет, наслаждайся.
— Хорошо.
Она закрыла дверь.
Я дернула ее, открывая.
— Тетушка, а куда пошел Тенс?
Она остановилась, но не обернулась.
— Он выполняет мое поручение.
Она исчезла за углом.
— Пешком? — спросила я у пустого коридора? Пожала плечами. Очевидно, мне не нужно было этого знать. Это меня беспокоило. Я должна была учиться и доверять, и делать то, что говорят, и все же мне не открывали правду полностью. Я либо часть всего этого, либо нет.
Скоро ванную наполнили разные запахи. Я сняла пижаму и погрузила сначала палец, потом ступню, потом ногу, и в конце концов вся погрузилась в воду до подбородка. Пузырьки щекотали мне нос, будто бабочки.
Я провела руками по телу, пытаясь представить себе ощущения от быстрых, беззаботных ласк. Сэм был единственным членом семьи, кто когда либо дотрагивался до меня без раздумий. Из под моих век потекли слезы. Что Сэмми думает? Что ему сказали? Что его сестра просто исчезла? Считает ли он, что я его больше не люблю? Где они сейчас?
Я взяла верхний журнал из топки. Я бы тащила и двадцать фунтов журналов через всю страну, но я знала, мама решила, что собрала то, чего мне больше всего хотелось. Она всегда считала, что я хочу стать журналистом или редактором журнала. Она никогда не осознавала, что на этих страницах я видела нормальный материальный мир. Не было значения, сколько я читала, но изменчивый мир других людей никогда не напоминал мой собственный. С ними не случалось такое счастливое Рождество с мертвым оленем под елкой, или похороны любимой собаки под снегом и новогодними огнями.
У меня никогда не было друга. После того, когда я совершила ошибку, рассказав Джиллиан правду о том, как ее хомячок сдох, пока я с ним играла. Я рассказала ей, что вокруг меня все умирают. Она, должно быть, передала это своей маме, так как в скором времени Джиллиан была постоянно занята. В конце концов она сообщила мне, что не хочет, чтобы я и ее убила.
Один за другим я швыряла журналы к стене. Ни один из них не принес ожидаемого облегчения. Я прикрыла глаза, и перед ними тут же появился образ Тенса. Я вспомнила свои ощущения, когда он нес меня на руках. Он был надежным и опасным одновременно. Я хотела доверить ему все свои строжайшие тайны, но в то же время хотела убежать подальше как можно быстрее. Мои губы горели, когда я представила, каким может оказаться его поцелуй. Я бы отдала все на свете, чтобы он относился ко мне с такими же теплом и любовью, с какими он относился к Кустос.
Интересно, а он думал, каким будет мой поцелуй? Он когда-нибудь замечал во мне кого-то помимо тетушкиной больной надоедливой племянницы? Приближающаяся смерть тетушки маячила передо мной.
В расстройстве, я опустила голову под воду, задерживая дыхание.
И так и сидела.
Я продолжала сидеть под водой, пока могла. Тогда я вынырнула, со свистом втягивая воздух в горящие легкие.
Я вдруг почувствовала себя в ванной, как будто в гробу. Я взяла кусок мыла и бритву и в первый раз за несколько недель побрила ноги. Потом растерла кожу полотенцем, пока она не стала красной и чувствительной. Я вылила полную ладонь шампуня на волосы. Мои длиннющие прекрасные волосы, которые мама отказывалась подстригать, требовали много времени, чтобы их помыть, и еще больше, чтобы высушить. Рыжий цвет постепенно выцветал, превращаясь в естественный русый. Я вытащила пробку из ванной, чтобы прополоскать их в чистой воде.
Я будто целый год смывала шампунь с волос. Внезапно, мои глаза широко раскрылись. У меня появилась идея. Мне нужны ножницы. Острые ножницы.
Нет никого, кто бы мог мне это запретить. А после того, как я это сделаю, уже будет поздно что-то говорить. Да и никому не будет до этого дела. Я протерла полотенцем огромное старинное зеркало, чтобы я смогла себя увидеть. Волосы ложились на изгиб спины, сразу над копчиком. Я надела старую водолазку и джинсы.
Я положила пижаму на кровать и стала рыться в шкафах ящика. Обнаружила связку отмычек. Большая часть дверь в коридорах дома были заперты. Соблазн оказался непреодолим. Моя задача поиска ножниц тут же сменилась другой, меня одолело любопытство. Я почувствовала себя разбойником в поисках сокровищ. За одной из дверей было то, что мне нужно. Я ходила по коридору, пытаясь открыть замки, пока один не поддался.
Дверь со скрипом отворилась. Облака холодного затхлого воздуха бросилось мне в лицо и по коже тут же побежали мурашки. С потолка будто мишура свисала паутина, нос задергался из-за толстого слоя пыли. Я попробовала включить свет. Лампочка тускло засветилась, приглушенная еще и из-за толстого слоя пыли на абажуре.
Я почувствовала запах курительного табака и трубки. Наполовину разрисованные разными пейзажами тяжелые мужские стулья стояли лицом к окну. Но главным элементом этой комнаты был огромный, замысловатый письменный стол. На нем ничего не было, но открыв ящики я обнаружила целое сокровище.
Старинные фотографии молодого человека в форме. Открытка с больницей на лицевой стороне, исписанная тонким почерком на обороте: "Мы пробудем здесь еще минимум полгода — ужасно и невыносимо. С любовью, М."
Высохшая роза рассыпалась, когда я взяла ее в руки. За резными дверцами с ручками из оникса и слоновой кости стояли ручки и чернильницы.
Кучи писем лежали около стола. Большая часть пожелтела и стала хрупкой от старости. Письма были перетянуты тесьмой. Некоторые явно были написаны недавно.
Я взяла верхнюю пачку; конверты были белыми и мягкими. Все были адресованы Медсестре М. Лэйн Фулбрайт.
Я оглянулась на дверь и, не обращая внимания на окутавшую меня пыль, села в кресло. Развязала тесьму и открыла первое письмо.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |