- Я тебе шею сверну, - пообещал он.
Молли закатил глаза, вынул сигаретку, прикурил.
Ровно через десять минут он открыл дверь, получил в лицо и грудь, откашливая кровь и вытирая брезгливо разбитый рот, спросил:
- Курить-то будешь или нет?
Джаред вдруг остановился, а чтобы удар не пропал - руку-то занес - впечатал со всей силы в стену.
У Молли глаза, кажется, в полтора раза больше стали, сигарету он выронил.
- Ну ты, - шепотом потрясенным произнес он, - ну ты, пацан, даешь.
- Лучше заткнись, - посоветовал ему Джаред.
Они курили у черного входа. «Преисподняя» работала в ночь: вторая и третья смены, шутил Молли. Здесь был бар для своих и все в баре были свои: торчки и местные, забредавшие из ближайшего гетто, из греческого квартала приходили, случались приличные парочки, ищущие экзотику - впрочем, Марку только на руку, чем больше, тем лучше.
Джаред мял фильтр в пальцах, пачкая сигарету кровью.
- Я не буду тебя убивать, - сказал он в конце концов.
Молли заткнулся на середине фразы, смешно пискнул и подкатил глаза.
- Ну ты обрадовал, пацан, ничего не скажешь. Спасибо.
- Пожалуйста.
- Блядь, да кури ты молча.
Джаред сплюнул на пол – все равно мыть после работы – и затянулся. От привкуса собственной крови на фильтре мутило.
Молли рассказывал ему о «Преисподней», а Джареду хотелось прервать его дурацкий рассказ, заорать в лицо: да знаю я все!
Да ничего он не знал: семь лет - и псу под хвост. «Пятый угол», он скинул партию крэка, пустился в бега, а тут рейс УБН, он не жрал черт знает сколько, когда вынюхал кое-что, нашел, вцепился как безумный, думая сразу: пожрать! Он тогда об одном мог думать: пожрать и как бы шкуру сохранить.
- А ты ведь ни черта не умеешь курить, - перебил его мысли голос Молли.
Джаред посмотрел на смятую сигарету, растер её в труху и бросил на пол.
- Не умею, - признал он очевидное.
До конца рабочей смены оставалось минут сорок, заказов не было, Стиви стрелял глазами в сторону одного крепкого молодчика за шестым столом - он всегда брал четную сторону.
Молли докурил свою, в последний раз затянулся долго и чуть не до слез.
- Знаешь, - вдруг сказал он, - а ты ведь здесь не задержишься, да?
- Не твое дело.
- Ну-у, точно. Пацан.
Джаред не велся, не на такое. Молли бесил его, по-хорошему, чертов повар постоянно нарывался и черт его разбери, чего ему надо, когда он так лезет, но бить всех без разбора - нет. Если только все - не тупое, безмозглое Билли Боб.
- Ещё что сказать есть? - холодно спросил Джаред.
Звякнул колокольчик. Новый заказ. "Блядь, - выдохнул Молли. - За четверть часа до конца смены. Чтоб ты сдох!"
- Есть, - сказал он, открывая дверь, чтобы стылым воздухом выветрить курево. - Мясца бы тебе нарастить, пацан. Мясца надо.
Он шлепнул Джареда по бедру здоровенной ладонью и отчалил на кухню.
Вскоре было слышно, как он зычно ругается со Стиви.
Джаред пнул банку с окурками, выбивая её за порог, и отправился за ведром и тряпкой: сегодня снова была его очередь убирать бар.
***
Парня в пиджаке Джаред больше не встречал. Неделю, день за днем, он надеялся. Драил сортиры, женский и мужской, выносил мешки с мусором, поджидая мусоровоз - а иначе крысы загрызут нахрен; работал на три стола, пятый, третий и седьмой. Мыл ежедневно шею и уши, сам подровнял волосы, чтобы выстриженный клок так откровенно не палил.
Блядь, да у него забот полон рот, Джаред и продохнуть не успевал, спал от силы часа четыре, тут же, в «Преисподней» - Марк запирал его в подсобке, за кухней.
Ему и думать, и скучать, и вспоминать о ком-то было некогда и незачем, он и себя толком не помнил.
А вот парень - не отпускал. Впился в его память, как клещ, насосался крови. Джаред то и дело прокручивал в голове образ: плечи, широкие и крепкие, под теплым пиджаком, под водолазкой, так мягко обхватывающей его горло; короткие волосы, с едва приметной, блеснувшей золотинкой в поставленной челке - хуев мажор, мальчик из хорошей семьи! Да что он тут забыл, в этой дыре?
Думал, надраивая пол насухо отжатой тряпкой, думал яростно: значит, не такой уж и хороший, не такой уж и мальчик, не такой уж он...
Не такой он. Не такой он, повторил беззвучно, пока Дайана Росс с надрывом убеждала пустой бар, что она выживет. Не такой! - от одного предположения, тупого и надуманного, захотелось с неимоверной силой, прямо дай, дай сейчас же.
Шип с ошейника зацепил прядь волос, Джаред досадливо дернул и выдрал - металлическая заклепка отвалилась.
Про ошейник он совсем забыл.
Марк после трех дней работы остановил его и вроде как в шутку спросил:
- А ты никогда не снимаешь свои бирюльки, ПиДжей?
Джаред не понял сначала, о чем он, но когда Марк тронул ошейник, отпрянул и сказал:
- Не трожь.
- Да ладно, ПиДжей...
- Проехали.
Может быть, он и снял бы его, но тут и Молли подключился: все посматривал, улыбался криво, со своими идиотскими намеками, Джаред посоветовал ему не выебываться, а говорить по существу.
Молли и не сказал ничего, кроме "у тебя клиент соусом сейчас захлебнется - намарафетился, баклан".
И Джаред не снял. Он просто не хотел снимать, не мог. Каждый раз, после смены, сидя на полу крохотной душевой кабинки, он водил мыльной рукой по кожаному ремешку, наглухо опоясывающему шею, нащупывал ловкую застежку и почти... И не смел.
А тут клепка отвалилась. Джаред нагнулся, подобрал блестящий металлический шип и сунул в карман.
Про "нарастить мясца". Зеркала в его комнате не было, а в душевой оно было очень узким и маленьким. Но и без зеркала понятно стало: Молли прав - даже ущипнуть не за что, сухие, тонкие мышцы и туго натянутая поверх кожа.
Джаред умудрился сломать душевую насадку, сам сделать не сумел, мылся под краном. Сидел добрые четверть часа прямо на поддоне и рассматривал синие, зеленовато-сизые венки, убегающие от коленей к бедрам и паху.
Под тонкой, светлой кожей отлично были видны.
А живот - штопанный-перештопанный, как и грудь, два шрама на голени и один, но долгий - через поясницу.
- Я гребаный штат Вайоминг, - пробормотал Джаред, отсвечивая голой задницей в запотевшее зеркало. - Или гребаный штат Мичиган.
Он чуть шею не свернул, пытаясь разглядеть себя по частям в зеркале.
Как путевая карта.
Отличный бегун из тебя вышел бы, милая моя птичка, всплыло из мути памяти, но ноги, как у жеребчика: того гляди - сами разбегутся, в разные стороны.
Ну и кто это сказал?
Джаред отложил зеркало и почему-то вспомнил того чокнутого доктора, Фредди вроде бы? А может, мистер Эйб?
Парень в пиджаке так и не появился. Джаред караулил его целенаправленно. Он даже скинул фартук и уже почти дошел до комнаты Марка, спросить, что за тип в пиджаке и с недопитым пивом (и неразбитой рожей, да ещё такой рожей!) столовался у них неделей раньше.
Уже перед дверью стоя, он вдруг передумал, вернулся, завязал потуже фартук и под шуточки Стива и Бейе, местной певички и марковой давалки, отправился брать заказы.
За двадцать пять баксов Джаред доехал до Лафайет билдинг. Прошел квартал, пересекая пустынные переулки с пикающими светофорами, шел, стараясь держаться в тени домов. Все выглядело ещё хуже, чем он запомнил, а прошло всего ничего - две недели. Джаред пнул носком ботинка давешний расколотый горшок.
Солнце топило слежавшийся снег, клочья пожухлой прошлогодней травы в стыках между сдвинувшихся плит - здорово рвануло.
Площадка в несколько ярдов перед искореженным зданием была оцеплена маркой желтой лентой: НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ.
Джаред приподнял её и спокойно поднырнул. Тут копов днем с огнем не сыщешь, да и кому оно надо. Раскуроченное крыльцо, остов лестницы, выбитые окна и пустующие комнаты.
Он уселся прямо на ступеньку и задумался. Память - дрянь, дело - дрянь. Вот докторишко тот, Фредди, он ведь отсюда его и вытащил, а отшибло все аккурат после взрыва, это и тупому ясно станет. Подлатал, выходил, а потом велел убираться.
Зачем?
Джаред прищурился на далекое, стылое солнце. Вспомнил, что смена начнется через полчаса, а денег на обратную дорогу нет, вспомнил, что до конца февраля всего ничего (у Марка в кабинете календарь на самом видном месте - на дверце сейфа - висит), вспомнил страшный, тонкий, кричащий звук в ухе и темноту, и больше он ничего не вспомнил.
Его встретил очень недовольный Марк.
- Ещё раз опоздаешь - останешься без зарплаты, на два дня, - предупредил он.
Джаред пожал плечами.
Да какая разница.
***
Он ждал заказ и слушал вполголоса, как Молли напевает, поджаривая вафли.
- Нравится?
Джаред качнул головой:
- Не так чтобы очень.
Тесто пузырилось на раскаленной вафельнице, пропекалось до золотистой корочки.
- Думаешь, лучше сможешь? - поддел Молли.
- Ха, да даже Билл сможет лучше, будь уверен. Давай, у меня там пятый сейчас ножки стола отгрызет.
Джаред наколол заказ на штырь и поставил тарелки на поднос.
- Да ты просто завидуешь, - вслед ему раздосадованно заявил Молли.
- Разумеется.
Он почувствовал. Вышел выбросить мусор, и вдруг окатило, жаром. Джаред замер, руки дрогнули, он швырнул туго набитый мешок и рванул обратно - по узкому коридору, шарахнув дверью так, что мертвые проснулись.
- С ума спятил? - крикнула ему Бейе, отскочив в сторону.
По коридору и налево, через кухню.
Джаред знал.
- Что, с чаевыми наебали? - ехидно спросил Молли. – И цацки не помогли, вот жалость.
В зале привычный полумрак, чертово бильярдное до-хрена-сколько-футовое поле зеленого сукна. И треки заикаются, и кто-то потихоньку тянет ноздрей белую полоску со стола, Джаред прищурился - он плохо видел в темноте, а здесь вечно темные, слепые углы.
Запах. Как четкий след, как яркая полоса, гудящий колокол в виске.
- У тебя ещё заказ.
- Отвали, - отрезал он.
Под ошейником било, в самое горло, и дышать труднее становилось, и весь он наизготовку, как взведенный курок, только отпусти. Столик у задней стены, удаленный от прочих, пустовал, но Джаред увидел бутылку с недопитым пивом.
Не раздумывая, он пересек зал. У двери пахнуло сильнее, ярче - тот самый, дымок, соль, резкий, горячий, как запах вспыхнувшей спички.
- Куда собрался.
Джаред рванулся из хватки.
- Да отвали ты.
И вывалился - прямиком в стылую, с крапающим, мелким и скучным дождем ночь.
Он пробежал почти два квартала, бездумно, на одном желании - догнать, догнать и... Ну, что там "и" Джаред точно не знал. Жажда гнала его, била под колени, стягивала тугой петлей горло. Ему ощутимо, будто кто нашептывал у самого уха, хотелось услышать нужное, почувствовать - для чего-то, настоящего.
В конце Мак-авеню он споткнулся о пустой контейнер в темноте, упал и замер, задохнулся.
На лицо капало дождем, грохал гулко, катясь вниз по улице, жестяной контейнер, а крысы подняли настоящий кипеш.
Джаред задержал на минуту дыхание, зажмурился и так больно стало, до чертиков, будто пекло где-то изнутри, поджаривало его.
- Вот же блядь, блядь, бля-я-дь.
Он поднялся, вытер щеки и лоб и, прихрамывая, пошел обратно.
Той ночью он впервые увидел сон: огромный корабль, в темноте дождливой ночи, он стонал своим нутром, а снаружи стонал ветер, и волны, и целая прорва воды, зеленой-зеленой, и прекрасное лицо какой-то женщины, и резкий, злой голос вдруг сказал над самым ухом Джареда "разумеется".
Джаред вздрогнул, вдохнул, с ужасом понимая, что вдыхает морскую воду, и проснулся.
Член оттягивал трусы, в животе подрагивало короткой судорогой. Толком не разобрав, что такое, он нырнул рукой под простыню, обхватил член, перевернулся на бок и кончил - всего-то пары неловких, липких движений хватило.
Как все это легко, удивленно подумал Джаред, как легко! И тут же снова заснул.
***
Вечером бар наполнился битком, оба зала – в сизом дымчатом полумраке, а от людей не продохнуться. Джаред и не удивился: пятница, сокращение в Джи Эм, Детройт в жопе, а судя по обрывкам разговоров за его, пятым, столом, во Флинте соседнем дела не лучше.
Гребаный апокалипсис и мы все сгинем, вот увидите! - чей-то хрипастый голос прозвучал в голове, а следом тень - мясистые, толстые пальцы, дутое кольцо на обручальном и клочья черных волос из-под манжет рубашки.
Джаред сморгнул. Память дурила его, но ему было по большому счету плевать: он не хотел лезть в эту темную дыру, каким-то животным нюхом чувствуя - дело того не стоит. Ку-ку, ку-ку, моя дурная голова. Он сунулся в карман за жвачкой и сразу три пластинки в рот пихнул.
Молли остановил его у холодильника, когда Джаред цеплял оторвавшийся шип к ошейнику.
- Ты вчера... Что-то случилось, парень?
- Нет, все путем. Просто кое-что вспомнил.
- Да, вот как? - недоверчиво переспросил Молли. - Что-то мне показалось, что не вспомнил, а увидел.
Шип не прикреплялся, а присутствие чужого так близко, его прикосновение и вопросы начинали раздражать.
Джаред сжал шип и посмотрел Молли в глаза.
- А если и так, то что?
- Вообще-то ничего.
- Ну и лады.
Молли открыл холодильник, достал баночку йогурта.
- Не дергайся так, приятель, - сказал он. - Я ж тебя не на полиграфе тестирую.
- А я тебе не приятель, засеки для себя эту важную мысль, - оборвал его Джаред.
На что получил ожидаемое "да ну и пошел нахер", после чего со спокойной совестью отправился работать.
Его раздражал свет, размытый и фильтрованный, как темное пиво в кегах, мутное, смотри-не смотри, ничего не увидишь. Раздражал заикающийся музыкальный автомат. Бейе, подменяя классику рока, пела сольно, кое-что из Дайны Росс и Уитни Хьюстон, и даже Селин Дион - но голосок её, слабый, в котором ощутимо не хватало грудного, мягкого и глубокого тембра, терялся, умирал, едва долетая до самых близких столиков.
Но Бейе была доброй, по-настоящему. К Молли, к Стиви, к Билли Бобу, к Марку и даже к Джареду. Хотя Джаред уж точно ничем не заслужил подобного обращения: знакомство их началось с того, что он ей врезал хорошенько, когда она неслышно подошла сзади и положила руку на плечо.
Бейе пела. Молли чудодействовал на кухне, пек блины, жарил яйца, заворачивал начинку в тортильи. Стиви ползал своей вихляющейся походкой от стола к столу, а двое, с одинаковыми лицами - Джаред до сих пор так и не запомнил их имена, они тоже ему казались одинаковыми, - таскали пиво и бренди, и редкий кофе за крайние, нулевые столы.
Марк появился ближе к десяти вечера, выглянул в зал, увидел Джареда, записывающего очередной заказ, и поманил его рукой.
- Я работаю, - сказал Джаред.
Марк был хмур и скор, и кусал жестко, быстро нижнюю губу.
- Ничего, Бор подменит.
Он всегда начинал кусать губу, когда злился. Педрила Марк: брюшко отрастил, сопли утер, но старые привычки нет-нет, а дают знать о себе.
Джаред уже ждал - пусть в шутку, но: "отсосешь?"
Он прошел следом за Марком, по коридору, вниз, в полуподвальный этаж - личная комната босса. И что-то шевельнулось, сомнение, воспоминание.
Волосы на затылке колко встали дыбом, Джаред сжал шип пальцем.
- Располагайся, - предложил Марк.
Джаред сел на низкую банкетку. Дурацкая мебель, но больше здесь ничего и не было: банкетка, диван и стол с креслом.
Марк привычно сел на стол.
Был он вял, раздражен и нервничал, кусал губу сильнее, до крови.
- А ничего этот твой, - Марк покрутил пальцем вдоль шеи, - цацка забавная. Почему не снимешь?
- Чаевых больше, - ответил Джаред.
Он привык к цепляющимся за его ошейник взглядам и разговорам: чем больше цепляло окружающих, тем упрямее он был в своем нежелании снимать.
Ну и шее было бы непривычно.
- Значит, чаевых больше.
Джаред молчал ждал. Без сомнений, что-то произошло, и Марку до зарезу надо что-то от него, Джареда. Только что?
Марк покачал ногой, листанул корешки квитанций и чеков, все кусал и кусал губу. Наконец надумал: взглянул не исподтишка, как все это время их игры в кто кого перемолчит, а прямо.
Глаза у него красивые, надо признать, такие и девушке - не прогадает: темные, жаркие, с густыми, короткой щеточкой ресницами.
- Ну и как у тебя, с чаевыми?
Джаред про себя улыбнулся. Вот оно, почувствовал он, вот оно, проговорился, Педрила.
Ну какой же ты туууупой! - гундосил когда-то мистер Эйб, папец, бил сухим кулаком в стол и плевал себе под ноги, что сын его, старший, может быть настолько тупицей.
- Не жалуюсь.
Марк втянул губу и по-простецки хмыкнул.
- А больше хочешь? - почти шепотом спросил он. - Больше - чем сейчас.
Несгораемый шкаф-сейф с кодовым замком, ночевки в подсобке, сломанный душ - Джаред так и не починил, забыл, а потом и совсем не нужным стало. И вот к чему все это.
- За отсосать, что ли?
Марк вздрогнул.
- Ты о чем?
- Ну, отсос. Типа: отсосу - насосу бабла себе. А то Бейе, бедняжка, не справляется.
- Издеваешься?
- Нет.
- А какого черта тогда...
Джаред поднялся. Марк тоже поднялся сразу, но он же мелкий, пусть хитрый и прищучил, усыпил своими "оставайся сколько хочешь" и прочим дерьмом. Мелкий. Джаред и сам тощий, как метла, мясца не успел нарастить, чего там - две с хвостиком недели прошло, - но он жилистый, и руки, руки точно помнят и знают, что такое - бить. Может, Джаред ни черта не помнит, голова дырявая, зато помнят руки: и про бить, и про убивать. Надо уметь признавать очевидное.
- Ты меня купить типа решил? - уточнил Джаред. - За типа чаевые и все такое. А сказать прямо у тебя, блядь, все ещё кишка тонка, да?
Как он ни старался, а голос прыгал, от злой, едкой обиды, пусть на дырявый цент и пива самого дерьмового не стоит, но это Марк, это - последнее, последний, к кому можно прийти. Больше никого.
Марк широко распахнул глаза.
- Ты вообще о чем мне здесь? - сказал он и зачастил, лгун поганый: - Да ты ничего не понял, ты даже не выслушал. Постой, я же как лучше хочу, ну постой...
Джаред развернулся и вышел. Бить не стал, отвечать не собирался, дернул туго затянутый фартук за тесемку и комком швырнул - прямо в юлившего поблизости от двери Билли Бо.
- Иди, подотри там, - сказал Джаред ему. - Ну, чего тормозишь?
Ба, этот кретин и впрямь решил, что он того, грохнул босса голыми руками, да ещё и сейф, наверное, в карман джинсов засунул.
Перво-наперво Джаред выгреб всю получку из картонной коробки из-под сока, достал жилетку (он иногда накрывался ею, когда особенно холодало). Молли курил у приоткрытой двери, только открыл рот отпустить очередную подъебку, как тут же и закрыл.
- Сматываешь удочки?
- Типа того.
Молли понимающе прищурился, выпустил дым колечком от края рта.
- Ну смотри там.
Джаред быстро застегнул жилет, надел поверх куртку - купил на развалах, всего три бакса, а логотип пумы все ещё четкий.
- А ты здесь смотри, - ответил он.
На том и попрощались.
Он снова обрадовался, что не прогадал тогда с ботинками: весь день падал снег, последний день гребаной детройтской зимы - с утра зачастило, замельтешило белыми мухами. К ночи почти сугробы, пробки даже в Детройте гарантированы.
У самой двери, в темени и масляных бликах далекой трассы плавилось и дышало - жаром, острым и едким, соленым. Двое. Джаред почувствовал вкус на небе, будто слизнул со своей же ладони: трахались, быстро и резко, парень подсадил девушку на бедра и вбивался в неё, с коротким, жестким стоном, а она - ещё более темная, ещё солонее, голая соль и мед, она принимала жадно, полно, беззвучно.
Джаред быстрым шагом пересек стоянку, где сколько он себя помнил, торчал обгрызенным остовом один-единственным автомобиль - давнишний додж. Наследие, блядь, Детройта: в каждом сраном углу этого сраного города.
Денег было не так чтобы и много. Заработок двухнедельный плюс те пятьдесят баксов, что у мамашки-ротозейки свистнул.
С жильем-то никаких проблем, вон его сколько - выбирай любое, а дальше?
Дальше Джаред не загадывал. Он вообще не думал, он шел, ускоряя шаг, пока не сорвался в скорый, бесшумный бег: его вела злоба, слепая жажда и яростная, взметнувшаяся тоска - она душила его, подзуживала. Вела.
По пустому городу, от дома к дому, со слепыми окнами, слепыми дворами, недобрым шепотом и недобрыми, темными тенями людей.
Он чуял, сам не мог объяснить, как сегодня днем, когда он проснулся раньше обычного, наглотавшийся призрачной морской воды - и по пробуждении горло саднило от её жесткой, злой соли. Как кончил в свою ладонь, как размазал, сонный и разом ослабевший, теплое семя по животу, как в забытьи лизнул выпачканные пальцы.
Он чуял: след. Слабый, дымный, горячий, злой и жесткий.
И его злость чуяла, близкое, похожее – как из одного черного, слепого ада вырвались, до того одинаковые, не различить.
Здесь. В темноте нежилого двора, за острым, с зазубринами от шрапнели углом дома - чернели провалы выбитых окон.
Здесь. На перекрестке, где дуром орал светофор, а из-под снежной каши на дорожном покрытии хрен увидишь разметку.
Здесь. Прямо здесь, прямо на этом месте - Джаред остановился, втянул глубоко воздух и опустился на колени, в снег и грязь. Вот здесь. Дымно, с легкой горечью, шершаво, как морская рябь, как неласковая морская вода.
А дальше он шел уже одним наитием, не разбирая, куда повернул, что за улица и кто там впереди.
Впрочем, его не тронули. Обошли стороной. Им же лучше.
Джаред откинул капюшон с головы и уставился вверх: высотный дом, чистенький, минимум граффити, высокое крыльцо со специальным спуском для инвалидов и мамашек с колясками.
Он поднялся проверить и ничуть не удивился, что дверь в подъезд оказалась открыта - консьерж хрен знает чем занимался, но только не охраной вверенного ему объекта. Джаред спокойно прошел по черной лестнице, пренебрегая лифтом. Ему пело в уши кровью, а след стал почти ощутим, как метка на коже, как поводок - для его ошейника. Его тянуло, все туже и туже затягиваясь на шее, петлей. Пролеты лестничные гулко дрожали пустотой и пыльной тишиной, пока Джаред бежал вверх.
Он не выбирал, какая дверь. Он, кажется, всегда знал: просто подошел и толкнул, слегка надавив на ручку вниз - и вошел.
Кажется, сердце сидело в самом горле, кажется, он снова запутался в своей чертовой голове, потому что тот парень, который стоял напротив - тот самый, из «Преисподней», парень-отдельный-стол, в пиджаке и водолазке, с выпендрежной челкой и дразнящей золотинкой волос - он, кажется, кажется, точно знал все. И он точно, совершенно точно - ждал.
"Вот и дождался, - подумал Джаред глупую мысль, прежде чем закрыл спиной мягко хлопнувшую дверь. - Ну вот ты и дождался".
О ком из них подумал, он, правда, так и не понял.
Живое прикосновение жжет.
***
Дженсен забыл, когда разгибал спину. Чертёж не отпускал, впился в самые гланды и требовательно вертел Дженсеном, как хотел. У него в глазах уже было темно от яркого экрана монитора. А, может, это уже и ночь наступила, и какая по счёту, Дженсен понятия не имел. Он сбился на вторые сутки, уснул сидя, проснулся от хлопка выстрела на улице, прогнулся, отлил, сварил кофе и вернулся за стол. Библиотека приобрела масштаб Тадж Махала, только католического. Взлетали башни, лестницы разворачивались, куда им заблагорассудится, залы превращались один в другой. Дженсену было страшно. Он не скомпоновал бы это в нужный экономный куб, даже если бы ему заплатили пресловутые триста лимонов. Кого там пожирали собственные дети? Задача из нерешаемого. Была вот Александрийская библиотека, а Эклзовской не выйдет. Слишком велика, как для города Детройта, в котором из читающих бумажных книг оставались, наверное, только мама да консьерж, по старой армейской привычке трепавший между коротких пальцев детективы да ужасы в мягких переплётах.
Майкл хорошо бы смотрелся под сводами ёбаного дворца, получавшегося у Дженсена. Он бы одобрительно кивал головой, поглядывая вверх, ходил бы, высматривая на корешках знакомые названия. Может, даже, записался бы. Принял бы католицизм, пошёл в иезуиты. И по ночам хлестал бы себя по спине семихвосткой, ляпая кровью на желтоватые страницы.
Или вот тот парень из «Преисподней», да, он бы там был на своём месте. Тянул бы книги за корешки. Щёлкал пальцем по неоткрывающемуся замку стеклянного шкафа. Он бы там хозяином был, виделось Дженсену. Протирал бы рукавом обложки, заказывал бы новые книги. Да что там - он бы вышел на чёрный рынок, уводил бы редкие тома из-под носа у коллекционеров и торговался бы за золотые оклады на окраинах.
Ещё бы у него витражи лились над столом, но это уже дело дженсеново, иезуитов не касалось.
Дженсен нарисовал бусины позвонков, стёр ребром ладони.
Было - как перед грозой. У него всегда так по началу весны было, но в этот раз - особенно. Руки чесались, дом не держал, тянуло порвать всё, закрыть, выдернуть и самому выдернуться с корнем отсюда. Пахло остро и свежо, и шею ломило, как от чужого, но не совсем, взгляда.
Дженсен обернулся.
За спиной стоял тот самый парень и смотрел тяжело, исподлобья.
- Это я опять дверь не закрыл, - поздновато заметил Дженсен. - Тебя хоть как зовут?
Парень не ответил, пошёл по комнате кругом, не сводя взгляд с Дженсена.
Дженсену по работе всегда нужно было много света, ровного, одинакового, без смены. Лампы светили ярко, но по глазам не били, и в них парень казался ещё моложе, подросток недолепленный.
И красивый он был. Там в баре хрен разберёшь, а тут он весь играл, хотя лицо неровное было, рот выгибался слишком причудливо, то тончил, то выпускал нижнюю губу капризно, совсем по-детски.
Дженсен улыбнулся. И сразу - под кожей перестало чесаться, руки расслабились из кулаков. И дышать стало так легко, вроде как он окно открыл, и сейчас в него ветром бросило, да ещё и с моря.
- Ты хоть не немой?
- Нет, - отозвался парень. Голос у него хрипел, но не по-родному, а как от долгой ссоры, за ним слышалось свежее и тонкое, неуверенное.
- Тогда говори имя, иначе дела не будет.
Парень постоял ещё, покачиваясь на пятках. Руки он скрутил в карманы и там возился собранными кулаками, видно было костяшки через штаны.
- Джаред.
- Отлично, - сказал Дженсен. - Есть будешь?
Детройт гнил заживо, переваривая собственных паразитов, как еду. Жизнь тут не задерживалась, либо улепётывала, либо становилась кормом. Но иногда.
Иногда зацветали такие вот цветы из гноя, может, потому и получались яркие, что удобрения лежали в три слоя. Дженсену подумалось - не тогда ли, ещё в автобусе, он заметил, зацепил, отобрал своё по закону у громил и их туповатого босса.
- Буду, - кивнул Джаред. Слова он явно экономил, но держался не застенчиво, значит, просто говорить не любил особо. Это Дженсена устраивало.
Его всё устраивало.
- Иди тогда на кухню, сообрази что-нибудь. Я пока занят, как освобожусь, разберёмся.
Джаред спокойно кивнул и ушёл в нужном направлении. Может, на запах потянулся.
Дженсен вернулся к работе и ужал многострадальную библиотеку до вменяемых размеров за пятнадцать минут. Джаред возился на кухне почти бесшумно, только иногда что-то звенело или щёлкало. Дженсен потягивался изредка, глядел в окно на город, вставал, обходил вкруг стула и устраивался обратно. Было спокойно, как никогда.
Вернулся Джаред, уселся в углу на пол и взялся рассматривать стены. Он уже успел разуться, из-под штанин торчали гнутые большие пальцы.
- Это где?
- В Барселоне.
- Это какой штат?
- Это в Европе, балда. В Испании. Слышал про такую страну?
- Нет, - отозвался Джаред. - А это?
Дженсен оседлал стул, забыв про работу. Джареда вдруг захотелось потрогать, до одури, умопомрачения, пробежаться пальцами по лицу, как слепому понять, откуда выросли такие острые скулы, как мнётся под руками хрящ вздёрнутого носа.
- Это в Милуоки.
- Тоже в Европе?
- Умник, - ухмыльнулся Дженсен. - Ты хоть читать умеешь?
- Разберу, если надо, - буркнул Джаред, щёки у него потемнели красным.
- Грамотей.
- А это кто? - спросил Джаред, не глядя.
На стене между Святым Семейством и розой Реймского собора притаилась Мак на последнем месяце. Она была такой же светлой и круглой, как резное окно, только голова выдавал в ней человека, а не скульптуру. Живая подвижная голова, которой даже на фотографии не было покоя.
- Иди сюда, - сказал Дженсен. - Подойди.
Джаред, как заговорённый, встал и подошёл вплотную к Дженсену. От него пахло жареным жиром, дымом и снегом.
Дженсен провёл рукой по животу, подобрался выше, зацепил пальцем твёрдый сосок, ушёл под жилетку, согревая пальцы подмышкой.
- Меня зовут Дженсен, - сообщил он, задирая футболку.
- Дженсен, - повторил Джаред. - Дженсен.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |