- Лежи, - сказал голос Фреда. - Уже набегался.
Босс снова повис на телефоне, ругая Ника Крама, координатора, за то, что тот осел, безмозглый идиот и сука, ты не стоишь того бабла, что от меня воруешь, понял? Правда, теперь он общался с Ником громким, плюющимся шепотом. Ник отвечал тонким, комариным свистом, у Джареда постоянно перемещалось невидимое пространство, как шарик расплавленного воска - вверх и вниз, вверх и вниз, и его здорово мутило. Фред, угадав, что не так, ловко повернул его голову на бок, проверил иглу в сгибе локтя, под длинным рукавом толстовки.
- Болит? - спросил он беззвучно в самое ухо.
Джаред дернул головой. Нет.
Как всегда.
Фред помолчал. Пространство дернулось, замерло, поплыло.
- Ты ему сегодня неплохо заработал, - сказал зачем-то Фред.
Голос его был задумчив и почти печален.
Джаред не отказался бы отлить, так приспичило сейчас, проблеваться и чтобы кто-нибудь ему уже открыл чертовы веки.
Поздней ночью, в Клетке, он проснулся от тонкого, дикого крика. Уставился наверх, где отсвечивало желтым, теплым ламповым призраком из коридора.
Голос того, невидимого, когда все остальные шли и не видели, единственный вмешался. Он был глубокий, низкий и - злой.
Джаред перевернулся на бок, задел торчащей под пластырем канюлей о матрас, выдернул и выбросил иглу.
Босс вечером появился в лазаретной, шлепнул Фреда по плечу, сыпанул тупых и ярких витаминок целой горстью в рот. Между прочим сообщил Джареду:
- Будешь выполнять некоторые поручения Миссис Кинг. Как только оклемаешься, - он развернулся на пятках, неуклюжий, с бочковидным брюшком и весь помятый какой-то, прищурившись, уставился на Джареда: - Надеюсь, ты понял.
Вместо Джареда ответил Фред:
- Конечно, он понял, Босс. Насколько человек с сотрясением мозга способен понять - о да, без сомнения, он все понял.
Он спокойно закончил мыть руки, вытер их, разорвал пакет и достал новую капельницу.
Босс криво улыбнулся, будто ему ногу сам вице-губернатор штата отдавил: и хочется въебать, а нельзя.
- Ну ладно, - сказал, когда пауза затянулась - Фред цедил раствор по трубке, заполняя капельцу. - Вижу, взаимопонимание достигнуто. Приятного вечера, Фредерик.
- Непременно, - ответил тот. - И вам не скучать.
***
Машину свою Дженсен проебал удивительно тупым образом. Он оставил её под молом на две минуты, две, нужно было всего лишь докупить молока. Вышел – и нет. Он сначала даже подумал, что забыл, где припарковался.
И пока шла возня со страховой, он ездил на автобусе, в который страшно было заходить без пушки в штанах и медицинской маски на лице.
Выборка человеческая в автобусе была – закачаешься. Если бы он умел делать быстрые наброски, то не расставался бы с блокнотом и карандашом. Лица завораживали агрессией, водовороты плохо сдерживаемой злости выпирали, сталкивались друг с другом и отступали – до следующей остановки.
На второй день Дженсен додумался вытащить наушники и послушать.
Это был удивительный набор трэша, порнографии, дешёвых ужастиков и реалити-шоу.
Угрюмое молчание перебивалось вспышками, кто-то вскакивал и начинал орать, требуя остановки. Пьеса за Бродвеем, Дженсен в первом ряду, не хватает только попкорна, зато эмоций в избытке.
Иногда попадались и отщепенцы, типа него самого – благополучные овцы в стаде папочки Детройта – недобитые, на продажу. Два шикарных транса в блестящих сапогах, с белыми от порошка ноздрями. Тип в дорогущих лакированных ботинках – Дженсену удобнее всего было рассматривать именно обувь, он всегда садился у входа, чтобы выскочить, в случае чего, первым.
Тип в лакированных ботинках вёл за собой двух горилл-охранников, квадратные чемоданы без наклеек. Стоптанные узконосые убожества одинакового говнистого цвета. У одного из чемоданов на плече болтался парень – кеды без шнурков с дыркой под олстаровской звездой. Цвет был Дженсену неясен.
Парень был то ли обдолбанный, то ли избит до потери сознания – скорее, второе, если всматриваться в разукрашенное лицо – он не шёл по салону, его передвигала горилла. Тип недовольно ворчал, обращаясь ни к кому конкретно, повышая голос на поворотах и ухабах. Дженсен слушал-слушал, а потом его заебало.
- Потише можно? – поинтересовался он какого-то хрена. Получить в голову сейчас было проще, чем зевнуть, громилы косились на него, как на ударенного, а парень болтался между поручнями, как мешок с дерьмом.
Раздраженный на весь мир тип внезапно оправдался ворчливо и притих. Дженсен хотел бы ещё посмотреть на избитого пацана – разобрать хотя бы цвет кед – но пора было уже выходить. Он оглянулся последний раз через плечо, глядя на выпирающую компанию, и нажал на кнопку, открывая двери. В отражении стекал видно было, как голова парня качается из стороны в сторону, то открывая, то закрывая глаза.
Дженсен почему-то вспомнил бордель на Мичигане и чёрную виниловую качелю с распяленной в ней обдолбанной тёлкой.
***
Матильда сочла необходимым инструктировать:
- Идешь за мной, прилипать не надо, три-пять шагов, молчишь, не пялишься на окружающих, но ради бога, смотри не только в пол - подумают, что ты имбецил. И ещё, - она быстро оправила завернувшийся отложной белый воротник платья. - Бозли мне сообщил кое-что, о тебе, в некотором роде, - она коротко глянула на Джареда.
Джаред сидел рядом, на пассажирском сиденье, правда, не справа, а слева, что немного выбивало из привычного.
- Он сказал, что ты можешь чувствовать. То есть... - то, как Матильда едва запиналась, подбирая верные слова, наводило на мысль, что она нервничает - Джаред не понимал откровенно, что тут такого, а её пальцы гладили, теребили несчастный воротник, пока, спохватившись, она не сложила руки на коленях: - Бозли сказал, что ты нюхач, - наконец сказала она с коротким, неискренним смешком. - Это правда?
Джаред ответил:
- Правда.
- Значит, ты можешь по запаху найти человека, как собака?
Затылок водителя сквозь тонкую матовую перегородку казался размытым, и он, Джаред, ни черта не знал об этом новом парнишке, ничегошеньки, кроме того, что его наняли неделю назад, когда прежний личный водитель Матильды выпросил месяц отпуска - у него умерла мать, где-то в Огайо, он поехал решать дела с наследством. Нового водителя звали Коул, он сказал Джареду "привет, приятель" сегодня на кухне, пока они завтракали, сказал Луи "отлично готовишь, чувак", и даже с Барни они перекинулись двумя-тремя фразами. Однако Джаред мог сказать:
- парень курит или курил, или недавно ещё курил, а теперь пытается бросить
- парень чистоплотен, он моется раза два-три в день, его мыло дорогое, а парфюм стойкий, едва заметный и тоже достаточно дорогой, чтобы быть естественным на коже
- у парня дома нет животных
- у него не встает ни на женщин, ни на мужчин, как бы показательно он ни подкатывал к Луи или Барни; для исключения - на Матильду у него тоже не встает.
Все это Джаред знал, пусть и не знал, на черта ему все это знание, не мог подробно и детально изложить, у него складывалось целым, единым очерком, как готовый отпечаток с человека, поэтому на жадный, торопливый вопрос Матильды он снова ответил коротко:
- Правда, да.
Матильды, раздраженная односложностью ответов, больше ничего не спрашивала. Она снова оправила воротник, манжеты, щелкнула кнопкой селектора и приказала:
- Сверни через два квартала налево, я скажу, где остановиться. Да, прямо за переходом.
С ней было по-другому, чем с Боссом: Матильда и выезжала чаще, и людей вокруг неё было больше, но говорила она редко, с водителем - только короткими фразами, куда ехать (как правило, без точных адресов, она запросто могла передумать по дороге) и сколько ждать; со знакомыми - щебетала звонко, быстро улыбалась, бывает, смеялась коротко, презрительно - тогда вздергивалась дразняще коротковатая верхняя губка, обнажая мелкие, хищные зубы; с Джаредом - в разы меньше, чем со знакомыми и водителем, и даже официантами и обслугой. Пару раз приказывала, сквозь зубы "держись прямо" или "не смотри в пол". Джаред, в пол он смотрел или не в пол, прямо он держался или криво - он никогда не сутулился, не горбился - замечал в Матильде все: и её блестящие, пустые улыбки, и внешне бесцельное колесение по городу, и звонкость, намеренную волшебность её голоса, и её платья, и меняющиеся прически, и то, как она меняла постоянно свои маршруты, словно убегала, убегала, хотела убежать куда-то, но не могла вырваться из очерченного круга. Не менялось одно - её запах: холод и гладкость парфюма, как ледяная вода, и резкий, горячий, настоящий запах её кожи и волос, её истинный запах.
Джаред в жизни бы не подумал, что Миссис Босс настолько сильно может бояться. Её страх зашкаливал, бил под колени, пьянил.
- Ты идиот, пустое место, просто ничтожество, - холодно отвешивая слова, говорила Матильда, садясь в машину. - Понятия не имею, зачем Бозли тебя держит. Ты же ни на что не способен, вообще.
Джаред дождался, пока она подберет край манто, захлопнул дверцу.
А иногда она могла тронуть его за локоть, быстрым, скользящим движением и спросить: «Как он тебе?» - и Джаред точно знал, о ком именно она хотела знать и что. И говорил, коротко, односложно. Зачем это было нужно Матильде, он даже не задавался вопросом: нужно – значит, нужно. А она ничем не выдавала свою внезапную заинтересованность, порой даже и не подходила к озадачившему её человеку.
Вольво Джареду тоже не нравился. Или он слишком привык к боссовской ауди, её ровному ходу, маячащему квадратным затылком Барни спереди и вечным, ленивым рассказам Босса о том, что ему снилось, сколько крови из него выпили херовы конкуренты и что все сенаторы в Конгрессе - ебаные пидоры, особенно из демократов, "все псу под хвост пустили, суки!".
Водитель - Коул - обернулся и спросил:
- Куда едем, мэм?
Матильда сказала:
- Домой. Свернешь на следующем переходе, я скажу. И убавь немедленно!
Коул поспешно выключил магнитолу.
- Прошу прощения, мэм, - извинился он. - Этого не повторится.
- Разумеется, - холодно обрезала Матильда. - Позволишь такое - ищи работу где хочешь.
Беззвучно поднялась перегородка, Матильда думала о чем-то, щелкая замком клатча: раздражаясь, она редко выдавала себя лицом, но не могли лгать её руки - постоянно вертела что-нибудь, трогала, одергивала манжеты или мяла перчатки.
А Джаред вдруг некстати вспомнил тот голос, почудилось ему или нет - злой, резкий, из самой груди идущий. Если тронуть того человека, положить ладонь на грудь - точно ощутишь, как густую, горячую волну.
***
У Босса на Матильду тоже не вставало, Джаред как-то в курсе был, давно, почти с самого начала.
Бозли приволок его, полумертвого, с помойки от студии "Пятый угол" - на самом деле никакая не студия, обычная ебальная свалка, где догоняются одной иглой на пять вен, в мошонку, ступню, под колено, куда придется, а вставить уже никак, сидят, стенку подпирая, и слюни пускают, облапят пальцами негнущимися член и пузырят, даже не до дрочева, по привычке.
Шлюхи угольные славились тем, что дешевле использованной резинки - за полдозы продаются, хоть во все дырки вставь разом.
Джаред жил в «Пятом угле» около трех месяцев, как сделал ноги из детского центра, потусил в Паккарде, зиму провел в гетто на северо-западе - один кореш удружил, а весной его унесло к "Пятому углу": повздорил с корешем, да и надоело сидеть на месте. Там он и остался, пока Бозли не пнул его с высоты своих ничтожных пяти футов.
Как не сторчался и почему - Джаред не думал: он брался за любую халявную работу, где нужны были сильные руки, пусть внешне и не тянул на половину того, что мог выдержать; несколько раз курьерил с марафетом, по заказу, когда совсем поджимало; промышлял щипачеством по-мелкому, а если совсем небо с овчинку - обшаривал мусорные баки, не брезгуя делить присохшие куски пиццы или хот-дога с бродячими шавками и крысами. Они здорово понимали друг друга.
Бозли нашел его и запер в Клетку.
Он жил в Клетке. Клетка - дыра под лестницей, самый нижний этаж офиса в районе Лафайет билдинг.
Бозли говорил всегда:
- Здесь я чувствую себя дома.
Правильно говорил, даже не врал: дома его ждала Матильда, Миссис Босс, а он боялся её, не любил, тяготился.
Джаред сидел в Клетке, потому что так получилось. Бозли отсиживался в офисе, потому что сам выбрал.
Джаред молотил по груше, старый кожзам скрипел тоскливо, едва покачиваясь на железном крюке, отчаянно пылил своими расплывшимися швами, получал удар за ударом - Джаред танцевал вокруг, методично бил, раз за разом, отбрасывая счет за ненужностью.
Бозли считал прибыль наличкой, мусолил толстыми пальцами банкноты, проверял на свет - у него свои заморочки, созванивался с поверенным из юридической конторы и мониторил счета.
...В среду их вольво подрезали на тихой, спокойной улочке - впереди шеви, черная и стильная, как новые боссовы ботинки. Матильда велела ехать быстрее, она торопилась на очередную презентацию. Синхронно открылись дверцы шеви.
- Жми на газ, - приказала Матильда.
Коул обернулся к ней.
- Мэм...
- Жми. Болван!
Двое совершенно одинаковых парней. И две тени на стекла.
- Поговорить можно, - начал один, стукнув пальцами по стеклу. - Мы как-то запутались с картой.
- Да, не местные, - подхватил второй и осклабился.
Матильда коснулась шеи Джареда, неловко - ей было впервые и несподручно. "Взять", - выдохнула она. Замок отщелкнулся. Отщелкнулся второй. Дверь открылась. И вторая - тоже.
И Джареда выдрало, как из долгого, долгого сна, когда тело затекло, рука там, нога, под одеялом колется и жарко, и вообще просыпаться пора.
- А это что за кости, блядь? - услышал он, а потом: - Детка сосет у мамочки, ага.
«Отли-и-зывает», - протянуло в ответ.
...За "детку" он бил втрое сильнее, пусть и представить трудно: крушил кости, ломал, вбивал, пока кожу не стирало - одно месиво.
"Стой! - ему кричали, наверное, ему. - Стой, прекрати! Хватит уже!"
Он бил. Щелкало в плече, он слышал, пахло все ярче и ярче, солонее, вкуснее, острее - ух, у него в груди дыхания не осталось. Когда брызнуло щедро на лицо и щелкнуло на шее, он наконец остановился, просто замер и руки опустил, по бокам.
- Да останови же его! - страшным, дикими голосом кричала Матильда. - Вот так.
Кто-то впихнул его обратно, в салон - наверное, Коул, пахло куревом и палевным парфюмом. Джаред лизнул губу, ещё раз и ещё - от крови чужой потеплело в животе.
- Господи, - бормотала Матильда, - го-осподи. Ты куда? - вдруг спросила она Коула.
- Домой, мэм.
- С какой стати? Немедленно поворачивай. Нас ждут, только посмей опоздать.
В пятницу они заезжали в ювелирный, район Браш Парка. Маленький магазин с ломбардом на черном входе. Матильда знала хозяина давным-давно и покупала украшения только у него. Оценивать подаренное Бозли она тоже предпочитала здесь. Все, кроме залога: "Никогда такого не будет", как-то в пылу домашней пикировки холодно заявила она.
Бозли побледнел от злости и вытянулся будто на полфута, одним только негодованием.
Джаред стоял поодаль, рассматривал правила пожарной безопасности.
- Ты считаешь меня красивой? - вдруг спросила Матильда.
Если не считать пожарного щита и плохого принта с правилами эвакуации при пожаре, спрашивать, кроме Джареда, было некого.
- Или следует сказать: ты находишь, что я сладко пахну? - продолжила Матильда.
- Не сладко, - зачем-то ответил Джаред.
Матильда поймала его глупый ответ тотчас.
- А как?
- По-другому, Миссис Босс, не сладко.
Она прищурилась.
- Расскажешь мне? Ну же, Джаред, поделись - мне очень интересно.
Джаред думал, что бы такое сказать, когда из темного закутка, косолапя и двигаясь бочком, чтобы не задеть драгоценные свои артефакты, выдвинулся Шейе, хозяин магазина и антиквар.
- А как вы, миссис Кей, найдете эти опалы, - начал он. - Посмотрите, взгляните сюда.
Миссис Кей передернуло, но она сдержала себя, сухо улыбнулась Джареду, скользнула мимо него к прилавку, чтобы рассмотреть, оценить и восхититься или наотрез забраковать.
Она любила зеленое. Холодное, весеннее и непременно зеленое. Больше всего из зеленого - чистейшие колумбийские и перуанские изумруды.
Так что, по-честному, опалам Шейе мало что светило.
***
На Гранд-ривер внезапно оказалась пробка.
- Надолго? - спросила Матильда.
Она спрашивала третий раз за последние десять минут.
Коул кивнул аккуратным затылком.
- До Багли-стрит. Фура с цементом, говорят, перевернулась.
- Неинтересно. Сверни на Первую, как только сможешь.
Она обернулась к Джареду:
- Сегодня постарайся быть немного любезнее. Ты знаешь, что такое "быть любезнее"?
У Джареда зачесался едва заживший шрам на шее.
- Знаю.
- Вот и постарайся. Улыбаться умеешь?
Он не совсем понимал, куда Матильда клонит и зачем ей все это надо. После среды и пятницы она отвезла его к Бозли, а Фред подлатал - пять швов на плечо, три на шею, под ухом ("тут совсем близко каротика, совсем близко, дружок, тебе пора подумать об университетах - баскетбол, поверь мне, безопаснее, а с твоим ростом - ну просто доктор прописал"). Джаред промямлил, еле ворочая совершенно ватным языком: Я ни хрена не понял, док, вот. Руки Фреда на миг замерли, ловкий и сильный палец ткнул Джареда под лопатку. "Сиди прямо, чертов ты парень".
Матильда ругалась с Бозли в его кабинете, дело дошло до визга, и визжал именно Бозли - тонко, пронзительно, с отчаянной истерикой.
Джаред, прислонившись лбом к вваренным в пол стальным прутьям, слушал. Он не удивлялся, чего только не успел увидеть и услышать за все годы, но все же как-то не по себе стало: они ругались чаще, чем трахались, каждую встречу, и Матильда умела выжать слезы, наверное, даже из камня, и все же...
Джаред попробовал бить снаряд - вспомнил о швах, когда повязка на плече намокла красным. Фред не обрадуется, надает пиздюлей ещё.
Дверь кабинета, три пролета вверх, грохнула, и застрекотало звонкими шпилечными шажками по коридору и лестнице. Матильда уходила.
- Тупая стерва! - проорал ей вслед Бозли. - Приползешь ещё!
Она не ответила.
Джаред отскочил от прутьев, залез на матрас с ногами и сидел до самого утра, таращась в размытую далеким светом темноту, мотая по новой повязки, пока бинты совсем не размахрились.
Пиздюлей от Фреда он, разумеется, получил.
- Ты должен перестать казаться таким, мм, бревном, - продолжила свою мысль Матильда. - Безучастность тебя не красит, Джаред, не сейчас. Улыбнись, не смотри волком на каждого. - Она ударила пальцем по его колену: - Так ты улыбаться умеешь или нет?
- Умею.
После среды все поменялось: она стала мягче, подкалывать не прекратила - да и не смогла бы, хоть убей, только если вывернуть её наизнанку, порой даже шутила, обращалась к нему по имени, спрашивала всякие пустяки.
Джаред ничего не понимал, его и трогало подобное преображение, и смущало неимоверно: во всяком случае с прежней Матильдой все было ясно, а эта, новая, она раззадоривала и путала, она будто стала та самая, которая десять дней назад подошла в коридоре и приказала идти за ней. Опасная.
- Вот и отлично. Постарайся только, чтобы тебя не заклинило - мне не нужен Пиноккио. Только на этот вечер.
На пересечении Браш и Бейкон, около гиганта Форд Филд, Коул припарковал машину, вышел и открыл дверь для Матильды.
Джаред уже ждал её. Конец февраля, адский холод, помнил ещё с "Пятого угла": то заморозки, то оттепель, злой, жгучий ветер, торчки начинают стонать и стучаться затылками в стены, мычат и мечутся, Джаред грыз хрупкое от старости печенье ореоз и грел озябшие ноги, в ту зиму в гетто он обзавелся классными конверсами, почти новыми, но штука в том, что его ноги росли быстрее, чем он мог стрелять добротную обувку.
С тех времен не любил февраль.
- Матильда Кинг, - назвала себя Матильда парню у двери, тот сверил со списком её пригласительный, кивнул охраннику, улыбнулся Матильде и произнес: "Добро пожаловать, мэм".
Она обратилась к Джареду только однажды, обернулась через плечо, бросила небрежно:
- Видишь, ничего страшного.
Джаред бы предпочел промолчать, но так как она ждала ответа, согласился: "точно, Миссис Босс".
- Не называй меня здесь так, - приказала Матильда резко. - Будь неподалеку, чтобы я тебя видела.
Делать здесь было нечего. Джаред следовал за Матильдой, как она и приказала, шагов пять, буквально, смотрел по сторонам, отмечая возможные выходы и возможных противников (никого достойного он так и не определил: либо хлюпики припидоренные, либо все как Бозли - а Джареду подмышку). Вспоминая наказанное по дороге, он время от времени улыбался, и пару раз к нему, очевидно по ошибке, подскакивали официанты, тонкие и юные, с квадратными подносами, предлагая без слов выпить.
Пить было строго запрещено Бозли. И курить. А вообще Джаред когда-то курил, давно. Но после того, как он сам и злость его, и кровь его, и кости, и все-все-все в нем стало собственность Бозли Кинга, разговора о том, можно ли курить, не возникало.
Он засек паренька, похожего чем-то на Рикки - тонкий, хоречий профиль, светлые, реденькие виски и тонкая шея - понял, что ошибся.
Матильда разговаривала с двумя знакомыми. Подруг у неё не было никогда, зато знакомых - толпа. Она улыбалась, отводила падающий на лоб локон из прически и нет-нет, быстро оглядывалась в его сторону.
Пахло здесь паршиво, вот что.
Лже-Рикки визгливо смеялся, а трое мужчин постарше и посолиднее - по возрасту ближе к Бозли - совсем близко от Джареда обсуждали что-то.
Он подумал, что неплохо бы съесть пиццу, с грибами, или луковые колечки, когда услышал:
- Да, если бы это был проект вроде Форд Филд. Думаешь, я бы отказался - под четыреста миллионов, вот тогда бы и поговорили. А ты мне про автозаправки... Ну, хорошо - не автозаправки, но суть одна. Слушай, короче, мне некогда. Давай конкретнее.
Джаред замер. Он думал, что тогда ему здорово наваляли и все почудилось - и голос, и злость, и резкое, как укус "разумеется", от которого Бозли точно чесался не один час потом.
Но запах. Ему правда тогда наваляли, нос разбили, чудом без перелома обошлось, но даже сквозь кровь он почуял - тонкий, дразнящий, как табачный дымок, чем-то похожий на коуловский, но лучше и чище. И горче.
Вот он сейчас, здесь - бери его. Джаред вздрогнул, шагнул от стены, уже не улавливая, о чем говорит парень с запомнившимся голосом.
Его дернули за локоть.
Джаред обернулся.
- Я зову тебя уже второй раз, - сердито сказала Матильда. - Мы уходим.
Он послушно пошел за ней, пять шагов, а позади мягко и весело смеялся и подначивал невидимого собеседника тот самый парень. Джаред оглянулся, но так ничего и не разглядел, кроме широких плеч и темно-русого затылка. Ростом парень был почти с него. Высокий.
-...тогда забей для меня место в академии, так и быть!
***
Вольво сдох пятью днями позже. Коул копался в двигателе, Матильда стояла, держа широкий зонт - бесполезный, к слову: ветер дул такой, что тонкие стропы трещали, а купол едва не выворачивало.
- Не лучше ли вам вернуться в машину, мэм? - уныло спросил в который раз Коул.
- Я сама решу, что для меня лучше, - отрезала Матильда. - Займись своим делом.
Она успела сделать пару звонков, послать Джареда купить ей кофе - он принес капуччино, из автомата, она спокойно вылила напиток прямо на его ботинки, обозвав "невозможно" – и ботинки, и капуччино, и послала снова. Джаред прошел два квартала в поисках "приличного кофе", не нашел ничего нового, закинул монетку в автомат, выбрал простой черный, без сахара.
Когда вернулся, Коул все ещё колдовал над двигателем, а Матильда курила, отвернувшись от ветра.
- Долго, - с недовольной гримаской сообщила она Джареду, взглянула на протянутый стаканчик, взяла его, сделал ровно один глоток и протянула обратно. - Пей, - сказала.
Джаред решил, что он чего-то недопонял.
У Матильды дрогнул подбородок, она ткнула рукой со стаканчиком в грудь Джареда.
- Пей, я тебе сказала. Пей, немедленно!
Говорила зло, торопливо, у неё даже губы побелели и сжались тонко. Подрагивала сигарета в опущенной руке - Матильда была левшой, но курила всегда, держа сигарету в правой.
Она не сводила с Джареда злого, яростного взгляда.
- Немедленно пей это, - четко, раздельно повторила она. - Ты слышишь?
Джаред молча взял стаканчик, разогнул пальцы Матильды, холодные и мокрые от промозглой, туманной измороси (вместо обещанного снега, ха!), сделал глоток.
Матильда бесшумно выдохнула и отступила на шаг.
- Ты должен меня слушаться, - сказала она совершенно спокойным, ровным голосом. - Каждое мое слово, - затянулась, жадно и быстро. - Все, что я скажу, все, что захочу. Вот, например, скажу я: у Коула, кажется, что-то на уме, он хочет мне причинить зло, - Джареду видно было, как спина Коула дрогнула. - И я скажу: убей его, я хочу, чтобы ты избавился от него - и ты, Джаред, ты, - Матильда выдыхала дым маленькими порциями, а горло её, тонкая шея в вырезе блузы, подрагивала как от сдерживаемого плача или смеха, - и ты убьешь его. Возьмешь и убьешь. Джаред, ведь я скажу это: возьми его - и ты сделаешь.
Она в упор посмотрела на него.
- Ты это сделаешь, - повторила снова. - Потому что должен, по одному моему слову. Впрочем, не сейчас, - легко закончила она. - Сейчас пей это паршивое пойло, и мы все ждем, пока за нами приедут.
Она бросила недокуренную сигарету и вернулась в салон.
Джаред догадался: сигареткой её снабдил Коул, как и зажигалкой. Матильда никогда не носила курево, а зажигалки вообще не признавала - её раздражали всякие ненужные мелочи.
Через десять минут за ними и впрямь приехали. Барни и шофер Бозли.
Коул остался при вольво, ждать аварийку.
***
Дженсен гнулся над автокадом, вглядываясь в бессмысленное переплетение клетки. Не получалось ровным счётом ни-че-го. Даже банальная пустота шахты лифта не складывалась, как должна была, уходила в тупик раньше времени, и многоэтажка капризно оставалась с одними лестничными пролётами на самых верхних и самых нижних этажах. Дженсен ругнулся, убрал контрл-зетом последние потуги. Выглядело так же бесперспективно.
Он не понимал, куда пропала привычная способность создавать простейшие чертежи с закрытыми глазами, завязанной за спиной правой, с бодуна или по пьяни. Дурная и прибыльная работа давалась ему проще простого. Он гордился беспринципностью своих коротких, стремительных схем, очевидных, как четвертак и гениальных в своей непритязательности.
- Ты, подонок, будто единственный помнишь, что два плюс два даст четыре, - ворчал Тревор, Тревор Мэдисон, по кличке, конечно же, Гарден, Дженсенов постоянный работодатель, человек, не плативший ни цента налога в казну штата, не говоря уже об эфемерной государственной.
Дженсен не ходил в офис ни одной из десяти архитектурных компаний Детройта - откуда их было целых десять, Дженсен понятия не имел, ему казалось, что в городе не могло остаться ни одного строителя, разве что - специалистов по картонным лабиринтам и многоэтажкам. Но надо же, строили ещё что-то, клепали, хотя Дженсен по собственному опыту знал, что в большинстве своём строительство сводилось к кратким переделкам или безбожно малым формам. Например, заправкам. Заправки росли по Детройту, как разноцветные грибы, бизнес был бойкий на удивление, но Дженсен им брезговал - необъяснимое презрение.
Он стриг свою долю со всех десяти, безжалостно и красиво. Не сбивал цену, нет, это нафиг не надо было. Дженсен просто делал быстрее. Быстрее на порядок, сокращая ненужные для него изыски, сводя к минимуму, так любимому детройтским заказчиком. Он поднимал немного, но так часто, что, по сути, нужды в работе не было уже несколько лет, можно было завалиться на славный Боинг и уплыть в направлении, скажем, Солнечной Калифорнии, где его бы ждали море, извечный смог и красивые симметричные люди.
Дженсену плевать было на избыток бабла. Он наслаждался самим процессом, и ещё - самую малость - творческими неудачниками.
Кем же надо быть, чтобы в Детройте - в Детройте! - пыжиться за стеклом с девяти до пяти и чертить из песка небоскрёбы.
И вот сейчас верная голова отказывалась видеть простоту в привычных девяноста градусах. Линии ложились причудливо, курсор цеплялся в ненужных местах, ломая строй, изгибая странные полукруги, выплёскивающиеся из строя. Дженсен дышал неровно, часто, борясь с паникой, хватался за край стола, закрывал глаза. Открывал - ничего не становилось на место.
До него вдруг дошло, что тяжело было дышать.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |