Он закрыл окно, не сохраняясь, подобрал с пола куртку, проверив, в кармане ли телефон, и отправился в город.
Шёл то снег, то дождь, наверху там дрались за первенство, то лило за шиворот, как воротник ни поднимай, то сыпало крупным и тяжёлым, прилипавшим к бровям и мерзкими червяками с них сползавшим. Дженсен улыбался дерьмовой весне и дышал полными вдохами.
Ему надо было нащупать эту чёртову линию, дела-то было на пару тысяч, ерунда, мелочевинка, не стоившая и часа за столом. Но не шло упрямо, и Дженсен вдыхал глубже, надеясь выдрать из воздуха оторвавшуюся и свалившую в неизвестном направлении мысль.
По разбитой Гранд Ривер летели машины, Дженсен прятал руки в карманах, теребил телефон и считал про себя - только красные, красные. Было спокойно вокруг - какой же идиот пойдёт гулять в такую погоду, как бы весной ни тянуло в воздухе. Захотелось вдруг курить или ещё лучше, неспешного секса, чтобы можно было лежать на спине, заложив руки под голову, между разами, стряхивать пепел на пол или в обрезанную коробку из-под карандашей. У Дженсена такая стояла в спальне, но он уже давно не пользовался ею. И сейчас бы хорошо пошло, растянуться с кем-то рядом, но так, чтобы он потом свалил, когда Дженсен захочет, не нависал, не скалился, не просил телефон.
На перекрёстке с Первой - который, строго говоря, перекрёстком не был, но гордо им назывался, Дженсену сыпануло встречным ветром прямо в глаза. Он зажмурился, вытер пальцами и рассмеялся сам себе, неожиданно.
В кармане задрожал телефон, Дженсен дёрнулся и вырвал из кармана. Ему всегда требовалось успеть ответить до того, как заиграет мелодия, хотя на звонке стояла хорошая песня с приятным ритмом, но он всё равно не любил оглашать начало разговора.
- Слушаю.
- Эй, Моцарт! Какого чёрта ты не работаешь?
Жопа Тревора имела сверхъестественные чувствительные волоски, настроенные на Дженсена. Этот засранец всегда знал, когда на Дженсена нападали редкие, но отвратительные в своей силе приступы апатии. Тревор старался перехватить их в зародыше. У него всегда был план борьбы, внезапного вероломного нападения и хладнокровного кровавого убийства.
- Вышел воздухом подышать.
Ветер бил в лицо, как кувалдой, ни хрена не было слышно, и Дженсен наобум открыл дверь, шагнул внутрь. Оказался в пиццерии, где было душно, но запах был приятный, тёплый. Он сел за первый подвернувшийся столик - греться, сам не понял, как замёрз.
- Знаю я твой воздух. Киснешь там небось?
- Немного, - признался Дженсен. По затылку катилась капля, щекотала кожу до мурашек, он раздражённо смахнул ребром ладони и раскрыл меню. У Тревора на заднем фоне шумела вода. - Ты что мне, с толчка звонишь, что ли?
- Фу, Эклз. И на что ушли твои сорок тысяч долларов за образование?
- Я уже кредит сто лет назад, как выплатил.
Официант подошёл - вялый, худой парень с крашеной чёлкой. Дженсен подумал об обрезанной коробке из-под карандашей, смерил его взглядом и отложил до худших времён.
Кофе мне, сказал он одним ртом, чтобы не перебивать распинавшегося Тревора. Становилось теплее, уютнее.
- У меня для тебя работа есть, - сообщил радостно Тревор.
- Я эту пока не закончил.
- Эту сплавишь кому-нибудь. Дело солидное. Ты же меня знаешь?
- Солидное, чув - это проект вроде Форд Филд. Предложи мне миллионов четыреста, тогда поговорим.
Тревор разразился смехом, как бранью, с фырканьем и придыханиями.
- За четыреста лимонов, сынок, я могу только одно - сравнять этот город с землёй, так, чтобы и следа не осталось.
Дженсен вдохнул пар из принесённой чашки и закрыл глаза. Божественно, всё же божествнно.
- На это я и за двести пойду.
***
Он вернулся домой затемно, расплатился с таксистом и завалися спать. Проснулся в три ночи в холодном поту, подорвался с кровати, путаясь в неснятой штанине и побежал к двери. Оказалось, забыл закрыть дверь.
***
Кофе и изумруды, и внезапные откровения - все было недаром. Джаред жевал дежурный сэндвич, Луи по-доброму подсуетился, и чувствовал: быть неприятностям.
Его стегнули полотенцем по плечу.
- Не строй такое лицо, Джей, а то я решу, что тебя еда не устраивает, - заметил Луи. - Могу и обидеться, знаешь.
Джаред откусил побольше.
- Не ври насчет моего лица, - в пику сказал он. - А моя задница говорить ещё не научилась.
Луи весело рассмеялся, пропел тоненько "а мальчик-то расте-е-ет, уел!" и метнулся к высоченному холодильнику.
Он обожал готовку, запах разогревающегося масла на сковороде, футы кухни и подсобки, где он знал каждую пядь и был абсолютным, полновластным тираном. И только он, да ещё Фред Желтоглазый могли запросто назвать Джареда "мальцом" и не срубить за это дело в пятак.
Луи высунулся из-за двери холодильника.
- Кста-ати, а ведь Миссис Босс сегодня обедает с нами, - сказал он.
Джаред насторожился.
- И что с того? - спросил, стягивая кусок сыра. - Ложки фамильного сервиза не досчиталась?
- Баклан. Она, между прочим, прислала меню обеда. Вот! И там, между прочим, компот из ревеня и меренги!
Джаред разницы в ревене и меренгах, как и во всем подобном дерьме, ни разу не видел и спокойно с этим жил. Его поддало изнутри тревогой, коротко и колко встали дыбом волоски на шее.
- А с ревенем какая запара?
Луи с тяжким вздохом захлопнул дверцу, швырнул кусок рыбного филе в раковину.
- Ты меня просто убиваешь: столько лет торчишь с Боссом чуть не на одном толчке, а до сих пор, как слепыш! Да он ненавидит меренги, не-на-ви-дит! А от ревеня у него живот пучит. Помнишь, в том году Фредди за шкирку приволокли после Рождества, ночью?
Джаред кивнул.
- Вот. Ревень, мать его. А мне - готовить это. Да говно, конечно, без слов.
Джаред просто заметил:
- Так он может и не жрать.
Луи одарил его взглядом, которым смотрят на безнадежно больное животное.
- О господи, и здесь я трачу лучшие годы своей жизни, - вздохнул он, выбрал любимый нож, по привычке проверил на пальце. - А ведь мог работать в том самом, нью-йоркском, с мишленовской звездой. Да ты думаешь, Боссу кто-нибудь посмеет сказать, что заказала на обед Миссис Босс? Ты, что ли, такой смелый, да?
Он резал филе тонкими пластиками, прозрачными, почти воздушными.
Джаред доел сэндвич, вытер пальцы о скатерть.
- Тебе одной звезды точно маловато было бы, так что не морочь мне голову, - сказал он.
Луи рассмеялся, велел ему "сбрызнуть отсюда немедленно и не морочить голову мне!"
Матильда вернула Джареда Бозли после истории с поломанной машиной. Зачем он вообще был ей нужен, так и осталось непонятным. Бозли точно не спрашивал, только криво ухмыльнулся, и Джареду совсем не понравилась эта его улыбка.
Потом он видел её раза три, мельком. Нашел, что она похудела - куда сильнее? - хищнее сделалось её лицо, а краски потеряли нежность и томную бледность, стали ярче. Бозли внезапно начал усиленно проявлять несвойственную супружескую заботливость: распахивал двери, подвигал стул, выслушивал молча (чего ему это стоило - только Джаред и замечал). Матильда, если и изумлялась, то молча и про себя, принимала все гротескные ухаживания спокойно, не нарывалась и не провоцировала. Так только, если и колола, то мельком и аккуратно.
На Джареда она даже не смотрела.
А Джареду, Джареду хоть вой - такая тоска и жажда накатила: Бозли продолжал отсиживаться дома или в офисе у Лафайет, шлюх не приглашал, ставки на бои не делал. За ним привычка новая устоялась: подойти к окну, которое на проулок и парковку перед офисом выходит, и смотреть. Подолгу смотреть.
Даже с Рикки было интереснее.
Компот из ревеня Бозли выпил, целый бокал. Улыбнулся Матильде - та и бровью идеальной не повела, разговаривала с поверенным из адвокатской конторы. Семейный обед прошел чинно и скучно.
Джареда выпустили из Клетки рано утром, Фред завтракал растворимым кофе - за что Луи раз и навсегда назвал его "антихристом".
- А, привет, - радушно поздоровался он, увидев Джареда. - Баскетболом ещё не решил заняться?
Шутки у него всегда странные, но все привыкли.
Джаред сел на свое место, у окна, придвинул тарелку с порцией омлета.
- Привет. Нет, пока не решил, - ответил он.
Луи суетился возле плиты в состоянии, близком к панике.
Фред придвинулся к Джареду, шепнул ему хрипло и весело:
- Того гляди - самовозгорится, ага.
Джаред хмыкнул, пробуя омлет: вторым коронным блюдом после луковых колец у Луи шел омлет - "профориентация и ориентация по жизни всегда помогают друг дружке", говорил он с томной улыбочкой.
- Тяжелый вечер был вчера.
Фред ухватил вдруг его за руку, и Джаред выдохнул гневно.
- Все, прости-прости, я забыл, - торопливо пробормотал Фред, тут же отпустив его запястье. - Это ты об ужине?
- Типа того.
- И что там было?
Джаред едва отодвинулся - он терпеть не мог прикосновений и близости тесной, если кто-то чужой оказывался ближе допустимого. Даже Фреда рядом не выносил.
- Ревень там был, - буркнул он. В ответ на недоуменный взгляд пояснил: - Компот из ревеня.
- Ах, вот что... Знакомо, знакомо.
Их разговор оборвал Луи.
- Валите отсюда нахер, - объявил он. - Мне готовить надо. У меня от ваших постных рож молоко сворачивается.
- Да не ври ты, трепло, - беззлобно заметил Фред, поднимаясь из-за стола и забирая кружку с недопитым кофе. - А про ревень не ссы - не скажу. И Джаред не скажет, так?
Джаред поставил свою тарелку в моечную машину.
- Идите вы все нахрен, - сказал он. - Со своим ревенем.
Матильда объявилась к вечеру, когда Бозли сидел у себя и надирался, втихомолку. Это раньше было, Рикки, девочки или поездки с Барни и Бертом по нужным местам. Последние месяцы Бозли словно вывернули наизнанку: он поскучнел, обрюзг, сидел, паук пауком, у себя, запершись, что он там делал - черт его знает. Джареду было велено оставаться у кабинета, никого не впускать и никуда не отлучаться.
А так он весь день торчал на улице, помогал Луи с разгрузкой покупок, отогнал боссову ауди в гараж, просто сидел на оградке крыльца, нюхал воздух, колкий, предвесенний, пока лоб не заломило от холода.
Джаред почесал шею под ошейником, там зудело жутко.
- Пошел вон, - сказала Матильда.
Внезапно. Выросла как из-под земли.
Джаред даже поздороваться не успел, а Бозли уже крикнул:
- Это ты, дорогая, скорее пойдешь вон, чем он.
Матильда вскинула голову, взглянула на Джареда - как укусила. Лицо её похудело чуть не до костей, зато било под дых чем-то диким, ярким и невозможно прекрасным.
Так и сдохнуть недолго.
- Уйди с дороги, - повторила она.
Джаред услышал, как Бозли сказал: "Пропусти", - и только тогда отошел в сторону.
Она была одна, без Коула. Бешеная. Не страх, не гнев, не возмущение - голая, густая ярость. Двери он прикрыл сам, аккуратно и тихо, и услышал щелчок замка - кто-то, наверное, Босс, запер их изнутри.
Разговаривали они до странного тихо, едва только голос Матильды начинал вызванивать возмущением, как тут же Бозли что-то коротко басил, и звонкое моментально гасло.
Джаред послушно стоял возле двери, под ошейником чесалось, было нехорошо, скверно. Находись он в Клетке у себя, бил бы по снаряду, бил бы в стену - пальцы и такое выдерживали, кожа продублена.
Голос Бозли звучал густо и монотонно, Матильда молчала.
Нехорошо, скверно. И ревень, ревень тут не причем - это все...
Теперь Матильда. Звонко. Что-то вроде "ты ещё не понял?"
Джаред вдруг вспомнил, как его впервые притащили Барни или Берт, он так и не понял, и куда - он до сих пор не был уверен: здесь ли или в дом Босса, или в какой-то другой офис, как оглушили водой и темнотой, а потом - Клетка. И злость его, злость, страшная, кипучая, всегда готовая прорваться - всегда у самой поверхности, то, что давало сил и смекалки выживать в почти мертвом городе - злость его ввернули, вмяли, втиснули глубоко-глубоко, под какую-то невидимую кнопку, так что она перестала быть его злостью, а стала чьей-то, чужой, разменной. Потехой для жирного коротышки Бозли и его хорьков, и его стервы-жены. Он как голый остался.
- Это ты не поняла, - вдруг услышал отчетливо Джаред. - Ты думала, такая умная, да? Что я не в курсе насчет твоих дружков и ваших - бла-бла - разговорчиков за моей спиной. Что я такой дурак, а ты такая вся, все схвачено, запугала меня и посадила на цепь, да? Да ты ду-у-ра! Просто дура как есть, дорогая. Тильди, блядь, ну как же так - ты ведь и с Шейе думала, что я не в курсе? Золото и изумруды.
Джаред обернулся, чтобы увидеть: двери открыты - распахнуты, настежь. Он вздрогнул всем телом, не понимая, как оно случилось.
Матильда стояла у кресла, того, для Рикки.
Бозли стоял у окна, хохотал взахлеб, просто трясся весь от хохота, дряблый живот натягивал рубашку, а под мышками темнели пятна пота, и пахло - потом, злостью, заглушая тонкий, нежный аромат Матильды.
Бозли просмеялся и, постанывая одышливо, утер мокрый лоб, рухнул на банкетку.
- Ты дура, Тильди, - усталым, едва слышным голосом повторил он, пытаясь расстегнуть душивший его воротничок. - Я всегда думал, что ты умная, сука, конечно, но умная, а ты... - пошевелил толстыми пальцами, будто крошки хлебные собирал. - А ты такая ду-ура.
Матильда стояла молча, кусала губу, слушая без единого слова его насмешки, тут же взяла и обернулась к Джареду - это она и открыла двери, догадался он, это все она.
Бозли перехватил её взгляд и удивленно выдохнул, увидев своего пса. Моя сученька. Его мокрый, ярко-алый рот скруглился изумленным "о"
- Какого… - начал он, запутавшись пальцем в тугом узле галстука.
Договорить ему была не судьба.
- Взять, - коротко велела Матильда, поймав Джареда отчаянным взглядом. - Возьми его.
На шее что-то щелкнуло, отдалось долгим, больнючим эхом прямо в ухо - Джаред вроде заорал, так больно стало ему впервые за долгие годы. А потом стало хорошо, свободно, тепло, жарко, липко и солоно, и можно все.
А потом громко что-то треснуло, простонало, ударило в спину - и наступила пустота. И затянула его пустым, круглым ртом в темноту.
***
Предложение Тревора не стоило никаких миллионов, но Дженсена неожиданно для него самого заворожила возможность. Детройтская белая ворона, иезуитский университет милосердия - ангельская крепость посреди адских равнин - решила вдруг расстроить библиотеку. Тревор живописал заказ, а Дженсену каждое слово било диссонансом. Иезуиты расширяют библиотеку для своих студентов в самом сердце Детройта. Богохульство, не иначе.
- Денег у них не слишком много, Дженс, но ты сам подумай. Дело тут не в бабле. Ты войдёшь в историю, представь себе. Забудь про заправки и коттеджи. Твоё имя выбьют рядом с именем Пардуччи. Так и будут писать. - Тревор провёл растопыренной рукой в воздухе, очерчивая блестящее потенциальное будущее. - Библиотечный корпус, возведённый по проекту Коррадо Пардуччи и Дженсена Эклза. И маленькие иезуитики будут поминать тебя в своих молитвах.
- Я к тому времени уже давно умру.
- Неважно! - Завопил Тревор, стуча ладонь по столу. - Неважно! Вам же, художникам, главное - признание, а когда? Это уже десятое дело. Даже тебе, сознайся, Дженсен, хочется славы. Ну правда же? Скажи дядюшке Тревору, что ты тоже человек, а не автомат по штамповке чертежей.
Дженсен рассматривал фотографии аккуратного, сухого здания библиотеки. Вроде бы и делать там было нечего, просто повторить коробку, оторвавшись от уже готового на несколько горизонтальных линий - он уже даже знал, каких. Ему нравилось то, что он видел, было близко, как старая песня, любимая в детстве, а потом подзабытая. Гармония звучала для него, взгляд скользил, ни за что не цепляясь, и Дженсен уже дорисовывал в голове. Как сделать больше этажей, чтобы не нарушить структуру. Как вписать в ландшафт, чтобы стояло родным и не царапало.
Тревор гнусно захихикал.
- Поймал тебя, моя рыбка. Правда же? За самые жабры. Спроси меня, сколько денег, хоть для приличия.
- Сколько? - Спросил Дженсен, листая ракурсы на планшете. Руки чесались нещадно.
- Тридцать тысяч.
Жалкие, жалкие тридцать тысяч, Дженсену они были на один зуб, но в нём рвалось наружу совершенно забытое, даже раньше думалось, мёртвое чудовище - поднимать, гнать вверх-вверх, чтобы задевало облака и ввинчивалось ещё выше, до самого их иезуитского бога.
- Ладно, - сказал он. - Беру. Только никаких сроков, иначе у меня не встанет. Отмазывай меня от монашков сам.
- Ты - бог, - без шуток ответил Тревор. - Какие уж для тебя сроки.
***
На Вашингтоне стояла адская пробка, похоже было, что впереди приключилась авария, откуда-то впереди в небо поднимались густые, плотные клубы белого дыма, в них изредка неравномерно сверкало и вспыхивало, как в отдалённой грозовой туче.
Дженсен сигналил за компанию, потом сник, открыл окно и закурил - хотелось уже почти неделю, и он, наконец, дал слабину. В голове крутились объёмные формы возможного корпуса, один лучше другого. Дженсен сжал зубами фильтр, чтобы не начать орать от предвкушения, пальцами отбивал по рулю мимо попсового ритма, звучавшего по радио. Сосед по пробке смотрел на него с опаской, но деваться ему было некуда, и Дженсен из злого умысла выкрысился, едва не выронив сигарету. Чувак дёрнулся, но хоть на гез не нажал, и на том спасибо.
Они почти не двигались, но в полчаса по футу отыгрывали, и когда начало сереть, Дженсен понял, что ссать хочет неимоверно. Выпитый у Тревора кофе уже через уши бежал. Он ёрзал на сиденье, нажимал на член, полез проверить, не закатилась ли пустая бутылка. Нигде её, конечно, не было, только что отремонтированная машина была издевательски чистой.
Дженсен вытерпел ещё полчаса, потом плюнул.
Вышел из машины, махнул стоявшей позади него Тойоте и трусцой добежал до подворотни. Там даже заходить глубоко не стал, у первого же бака расстегнул кнопки и выдохнул, выронив первые капли. Струя зашуршала по пластиковому боку контейнера, Дженсен запрокинул голову, довольно застонав. Вот оно - чистое удовольствие.
***
Дома ему опять не сиделось, выворачивало наружу, на улицу, подальше от рабочего места, будто вдохновению не хватало оборотов, и требовалось ещё немного дособирать под открытым небом. Дженсен обзвонил кое-кого, поставил перед фактом и отправился в «Преисподнюю».
«Преисподнюю» держал беженец из Лондона, коротконогий стервец с хваткой терьера и акцентом, от которого у Дженсена по шее шла мелкая дрожь. Он любил разбавлять местное пиво, а вот импортное, родное держал в идеальном порядке, от чего его брали много и на цену не смотрели. Шельмец, одним словом, но шельмец стильный, за что Дженсен ему прощал.
Заканчивался вторник, и людей в баре было не густо, так что Дженсену посчастливилось залезть в свой угол и отходить от порыва.
Марк, всегда звавший Дженсена мистером Эклзом, сам принёс пива, не спрашивая, что Дженсен будет пить.
- Добрый вечер, мистер Эклз. Смотрю, вы ещё не собираете чемоданы.
- Да нет пока, - ответил Дженсен. - А надо?
- Говорят, что давно пора.
- Не вижу причин, - отозвался Дженсен. Пальцами он водил по кружке, выстраивая логику первого этажа. Покрытая сеткой кружка выглядела, как вырубленная изо льда глыба.
- Это хорошо, - закивал Марк. - Хорошо, что не видите. Счастливый, значит, человек.
Он вернулся за стойку, не продолжая разговор, Дженсен сполз чуть ниже, избавившись от преграды, и скрестил ноги в лодыжках.
Так ему лучше всего думалось, когда не гнала вперёд спешка. Он мог часами пялиться в пустоту перед собой, не отзываясь на разговоры. Шум вокруг Дженсена не отвлекал, наоборот даже, подстёгивал в тупиках, заставлял сосредоточиться лучше, собраться внутри себя и выстрелить. Тай, его старый друг, ядрёный гомофоб, называвший Дженсена не иначе, чем педрила университетский, но иногда приползавший к Дженсену посреди ночи и умолявший дать отсосать, потому что - ну очень хочется, Дженс, а ты такой сладкий, сука, не иначе у тебя не сперма в яйцах, а сироп медовый, так вот Тай утверждал, что Дженсен в такие моменты впадает в анабиоз. Дженсен говорил, что это он исключительно от нехватки содержательных собеседников, разговор, мол, ему важнее воздуха был. Нет разговора хорошего, приходится экономить энергию и ждать интеллигентного друга.
Тая Дженсен как раз и пригласил, рассчитывая вовсе не на содержательную беседу.
Трахаться ему хотелось со страшной силой, давно уже никого не было, и надо было хотя бы подержать кого-то, за шею, за бедро, найти твёрдый член рукой, вставить или подставиться, сейчас уже было не принципиально. Тая было легко развести на злой, насыщенный самобичеванием секс, и пусть потом он пропадал на недели, зализывал самолюбие, Дженсену сегодня, честно говоря, было наплевать.
Курить в «Преисподней», как ни странно, запрещалось, и Дженсен, оставив на столе недопитое пиво с готовым чертежом, отправился на улицу.
У входа толклись такие же наркоманы, видно было по позам, рукам нервным, что все на чём-то сидели. Кто-то, как Дженсен, выдыхал дым в небо, кто-то тёр предплечье, разгоняя дозу. Почти у самой дороги стоял парень, тощий, как мёртвая лошадь, с кучей встрёпанных волос на голове и в ошейнике.
Дженсен вдохнул, и парень будто на звук обернулся, посмотрел на Дженсена. Глаза у него были странно светлые и острые, под стать коротким колючкам на ошейнике. Он не отворачивался, взгляд не отводил, как положено было, стоял и пялился. Дженсен из интереса попробовал было угадать, на чём малец сидит, но в голову не шло ничего очевидного.
Ибо то, что поистине чудесно и страшно в человеке, никогда ещё не было выражено ни в словах, ни в книгах.
***
Рой, звучало, долбило в темя, рой. Какой-то сраный рой. Его ткнули в грудь и чем-то дрянным - под нос.
Вот дерьмо.
Заломило полчелюсти и висок, и пошло-поехало - всю голову. Он застонал.
- С"ебись, - отреагировал Джаред и попытался оттолкнуть вонючее дерьмо от лица.
Не тут-то было! Слабые, его руки толкнули пустоту.
Он открыл глаза.
- Ну наконец-то, - сказало чье-то лицо, нависшее прямо над ним. - Открыл. А то я все "открой", а ты как колчушка, прости.
Джаред быстро сел. Тюкнуло в затылок.
- Эй, тебе так нельзя...
- Заткнись, - пресек он тараторящего парня. Голову ломило жутко - и от вони дрянной, и от чего-то ещё. - Ты кто такой? - спросил Джаред назойливого незнакомца.
Тот вытаращился круглыми по-совьи глазами, а Джаред успел и вату отлепить от щеки, и нащупать здоровенную шишку на затылке, почти со сливу.
- Я тебя знаю? - уточнил он. - Или знал?
Парень покачал головой, осел на пятки и протянул невесело "мда".
Его звали Фред. Фред, доктор. "Доктор, хуй ли ты, доктор, если здесь торчишь и даже копам не стукнул?" - подумал Джаред про себя. Не дурак же он такое вслух говорить.
Впрочем, Фред ловко промыл рану на темени, которую Джаред и не видел, и не чувствовал, выстриг быстро, пока тот прочухал, что к чему, клок волос, залил антисептиком, притащил холодную банку колы и только тогда закурил, медленно так, со смаком и смыслом.
Все это он делал, пересыпая каждое свое действие кучей слов с подъебками, шуточками, не всегда понятными, и какими-то замечаниями о каких-то незнакомых людях.
Нахрен они Джареду не сдались, он и знать-то никого не знал, и не хотел знать.
Но доктор Фред и впрямь знал свое дело: голова перестала тюкать, как дурная бомба, а перед глазами не мельтешило мушиным роем.
А если и подъебывал Фред, то все равно как-то по-доброму.
Джаред устроил голову на локте, лег, скрутился под разлохмаченным пледом. У него жутко ныло подложечкой, до горькой тошноты.
- Фредди, - позвал он, - а я тебя точно знаю? Или я тебе много чего должен, так ты хоть скажи - у меня, правда, голова насквозь.
Фред тихонько рассмеялся.
- Во-первых, Джаред, ты меня действительно знаешь. Как и я - тебя. И мы действительно неплохо общались последние, дай-ка вспомнить, лет десять. Ну, лет семь, если совсем точно
Ни черта себе, Джаред вздрогнул: десять лет.
- Не-ет, я не заливаю, поверь мне. - Паршивый докторишка с шуточками и глазами желтыми, как у козы, будто мысли прочел. - Семь, это верно. А насчет должен... - он поерзал на крышке стола, на которой и сидел, свесив длинные голенастые ноги. - Насчет должен, ты, малыш, если и был должен - сегодня за все расплатился.
- Я, блядь, тебе не малыш, - поправил Джаред. - Завязывай, Фредди.
- А я тебе не Фредди, - беззлобно ответил доктор. - И если надо, будешь хоть мелочью пузатой, Джаред. Не дорос ещё говорить мне, где завязывать.
Джаред от удивления даже голову приподнял. Склочник и насмешник доктор сидел напротив, баюкал согнутое колено и тихонечко улыбался.
- Ну ты, бля... - Джаред не выдержал и рассмеялся. - Ну ты мурло, Фред.
Тот согласно прикрыл веки.
Они расстались утром.
Фред и не думал говорить, что здесь случилось: может, не знал, но Джаред такому раскладу не верил, скорее - просто не хотел по каким-то своим причинам.
- Пиздец, как все разнесло, - сказал он, оценивая ущерб.
Здание четырехэтажное, старой постройки, ещё времен монолита Форда - главный подъезд, крыльцо, половина первого этажа - будто кто бешеный выгрыз.
Фред пнул носком кроссовки расколотый цветочный горшок.
- Разнесло, - эхом отозвался он. - Это точно.
Тут и тачка была, видно по обгоревшему остову. И кровь. И кровь ещё.
Что-то кольнуло изнутри, памятливо, но тут же стихло. Ошейник на шее, Джаред машинально потер кожу под туго охватившим её ремнем - там чесалось, но снять не моглось. Без него - и знобко, и неправильно, и все не так.
- Тебе сваливать надо, - вдруг перебил его мысли Фред. - Слышишь меня, Джаред?
- А то что?
- А то - ничего.
Доктор обхватил себя руками, стоял, покачиваясь с пяток на носки, и смотрел прямо на Джареда.
- Идти есть куда? - спросил он.
Есть. Блядь. Есть - это гетто, там Джимбо и Стив, и Мегги-кроха. Но он там кое-что сделал, так что не туда. Есть Паккардовская община, там Черный Горд и его туса. Есть «Пятый угол». Есть...
- Ну так есть или совсем некуда?
Джаред присвистнул.
- Ну если только в преисподнюю.
Фред недоверчиво взглянул на него, отзеркалил кривую ухмылочку и все верно понял, телепат херов.
- Самое верное для тебя место.
- Ну и?
- Чего "и"? Вали нахрен в свою пресподнюю. Вали отсюда. Понял? Чтобы никогда не возвращался, чтобы даже не думал.
Джаред попятился, оступился на выбитом взрывом не-помню-когда-случившимся кирпиче.
- Эй, Фред, ты совсем, что ли?.. - начал он.
Чокнутый доктор взял и выхватил пушку из-под куртки - и сколько он с ней мотался, а? - нацелил прямо на Джареда. Щелкнул затвор.
- Вали, - заявил Фред. - Пошел нахер, щенок.
- Потише давай.
- Так. У меня глок, восемнадцатый. Сечешь, сколько в магазине, а? И калибр хороший, особенно хорош будет в твоем затылке, если ты, блядь, не уберешься отсюда сейчас же!
Последнюю фразу доктор проорал диким, почти визгливым голосом.
Джаред развернулся и дал тягу.
Бежал, пока не началось колотье в боку.
Остановился, огляделся - мимо, в час по чайной ложке, текла автострада. Центральная, между прочим.
Он отдышался, спросил мамашу с ребенком, мирно сопящим в слинге, который час. Она сказала "полдень", он ловко выудил у неё зажим с деньгами, и они разошлись тихо-мирно.
В зажиме оказалось полсотни баксов. Ничего, недельку перебиться у пидорасины Марка запросто.
А потом он как-нибудь выкрутится.
Джаред рысцой побежал вниз, ещё квартал - и дома.
Сука Фред, повторял он сквозь зубы, сплевывая горчащую слюну, вот сука ебальная, я ж тебя, суку, найду и урою. Глок, блядь, Глок на восемнадцать.
В печень заточку не хочешь, а? Желтоглазый мудила.
***
Внутри оказалось привычно темно, дымчато - даром, что Джаред никого курящего не увидел.
- Тебе чего? - с накатом спросил его здоровый чурбан у входа.
- Не тебя, жопа с ушами, - огрызнулся Джаред. - Гуляй.
Качок моргнул удивленно, а когда вздумал полезть, огреб пиздюлей: Джаред по-скорому насовал под ребра и придавил ногой кисть - охранник тонко ойкнул.
- Ну так вот, тушкан, - вполголоса сказал Джаред. - Говори, где хозяин здешний и как побыстрее его увидеть, или будешь дрочить слева направо. Понял?
Он сильнее надавил на пальцы.
- Понял?
- Понял.
- Так где?
Качок выдохнул грузно, как загнанная лошадь.
- В пизде, блядь. А-а, с-с-сука-а, бля-а-дь...
Он заикаться начал от жгучей боли - и Джаред знал, что больно, точно знал: ему такое пару-тройку раз устраивали, в гетто, за сигареты и бухло.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |