Мир до и после дня рождения 28 страница

Поведение больного Лоренса выводило ее из себя. Две недели он день за днем просыпался в семь утра, заставлял себя встать с постели, одевался, чтобы идти на работу, молча смотрел на чашку кофе, после чего его выворачивало в туалете. Затем Ирине приходилось убирать невыпитый кофе, наливать ему чай, готовить тост и заставлять вернуться в постель. Несмотря на то что он стремительно терял вес, он убеждал ее не отвлекаться от проекта и извинялся за подхваченный «пустяковый вирус». Когда он пошел на поправку, Ирина обнаружила у себя тревожные симптомы — начинающийся насморк и боли в горле, — и Лоренс, шатаясь, приносил ей горячий чай с лимоном и даже сходил в магазин на площади Слон и замок за леденцами от кашля и романами. Он был единственным человеком на свете, чувство сострадания к которому было сильнее жалости к себе.

Тот факт, что Ирина закончила работу в день рождения Рэмси — сорок девятый, она подсчитала, — был не совсем случайным. Боже упаси, она не собиралась предлагать Лоренсу возобновить старую традицию; последний раз они видели Рэмси в Борнмуте почти два года назад, из чего следует, что даже если вы прервали общение из чувства неловкости, то вы все равно его прервали. Кроме того, в прошлом году Рэмси сам избавил их от тяготящей обязанности. 6 июля было обведено в ее памяти красным маркером, ей доставляло определенное удовольствие обозначить эту дату как срок окончания работы, о тайном смысле которого Лоренс не догадывался.

— Это же чертовски здорово! — воскликнул Лоренс, когда она закончила показывать ему распечатанные иллюстрации, но, увы, не сдержался и добавил: — И все же я считаю, концовку лучше убрать. Но, как я понимаю, ты прислушаешься только к мнению редактора, который скажет тебе то же самое.

Несмотря на все замечания, Лоренс с таким вниманием следил за судьбой книги «Иван и его неприятности», что Ирина даже воздержалась от нескольких походов в «Теско». Он заключил, что пришло время ей расстаться со своим никчемным третьесортным агентом и подумать о презентации товара, а затем провел тщательное исследование в Интернете, изучая, какие британские агенты добились наиболее высоких продаж в США. Он «помог» ей и с презентацией — то есть взял на себя — профессионально подготовил продукт для представления: диск с книгой, фотографии рабочих набросков, безукоризненное резюме и сопроводительное письмо. Теперь в ее студии хранилось множество одинаковых конвертов с напечатанным на наклейках адресом и марками. Ирина несколько обеспокоилась такой активностью Лоренса, но все же была невероятно тронута участием.

Между тем прошло шесть месяцев с тех пор, как Ирина последний раз заезжала в клинику в Бермондси, чтобы забрать новые таблетки, и тем не менее менструации со всей тяжестью разочарования обрушивались на нее в установленные дни согласно лунному циклу. Осенью она убедила Лоренса сходить к терапевту и сама прошла полное обследование. Анализ крови подтвердил, что для ее возраста с гормонами у нее все великолепно, но, когда раздался звонок от врача Лоренса, он ответил так грубо, что даже для него было вопиющим.

— Вот, значит, в чем дело, — сказал он, повесив трубку, — низкое количество сперматозоидов.

Он опустился на диван и даже не взглянул на телевизор, хотя уже было время новостей.

Ирина села рядом и заправила прядь волос за ухо.

— Все так безнадежно?

— Похоже на то! Знаешь, я читал, что мужская потенция в западных странах может снижаться из-за использования оральных контрацептивов. Вы, девочки, глотаете таблетки, потом писаете, и эстрогены попадают в воду.

— Хочешь сказать, во всем виновата я? — улыбнулась Ирина.

— Ну, значит, никто не виноват, — вспылил Лоренс.

— Однако тебя это беспокоит, так ведь? И это при том, что ты не был уверен, хочешь ли иметь ребенка.

Лоренс поднялся с места:

— Ну, мне кажется, так будет лучше, не правда ли? Тебе сорок четыре. Беременность протекала бы непросто, и вероятность врожденных патологий у ребенка очень высока. Может, если бы мы знали об этом раньше… Боже, ведь к моменту поступления ребенка в колледж мы были бы уже на пенсии. Да и я теперь провожу иногда выходные в «Блю скай», поэтому все домашние дела были бы на тебе, а ведь у тебя еще работа.

Ирина сочувствовала Лоренсу, страдавшему из-за своей неполноценности, но одновременно ее одолевало разочарование, горькое и щемящее.

— Нет, я тебя знаю. В выходные или вечерами ты нашел бы возможность мне помогать. Посмотри, как ты нянчился со мной, когда я болела, как помог с Иваном.Ты хронически ответственный человек. Ты бы вставал в четыре утра, качал бы малыша и кормил бы грудным молоком из бутылочки, чтобы я еще немного поспала.

Лоренс засунул руки в карманы и уставился в пол.

— Ну, может быть. — Он поднял голову резко, будто что-то вспомнил. — А ты очень хотела, да?

— О, мы же уже все выяснили. У нас не получится. У меня такое чувство, словно что-то еще должно произойти. Будем жить дальше… — Ирина пожала плечами.

— В жизни многое может произойти, — тоном предсказателя заявил Лоренс.

— Знаешь, — неуверенно продолжала Ирина, — ведь существуют и другие варианты.

— Усыновление?

— Это слишком рискованный шаг, боюсь, я к нему не готова. Может, искусственное оплодотворение?

— Если мое семя не работает, то и в пробирке оно не заработает.

— Нет, разумеется, она должна быть чужой. — Она избегала слова сперма.

— Ты имеешь в виду банк? — Он тоже старался не использовать это слово. — Это тоже рискованно. Кто даст нам гарантию, что донор не серийный убийца?

— Я подумала, может, мы попросим человека, с которым знакомы…

— Кого, например?

Ирина отвела взгляд:

— Ну, сейчас мне ничего не приходит в голову…

Лоренс склонился так, чтобы его лицо было у нее перед глазами.

— Кого мы знаем; и ты собираешься пойти вовсе не на искусственное оплодотворение?

— Лоренс! Я бы так не поступила.

— Значит, ты хочешь взять эту штуку у другого парня? Ты серьезно рассчитываешь, что я соглашусь на это, чтобы потом постоянно встречаться с человеком, который будет отцом нашего ребенка, и мы с ним оба будем об этом знать? Как бы ты себя чувствовала, если бы нам пришлось растить дочь, которую родила от меня, не знаю, Бетси, например?

Ирина улыбнулась:

— Бетси не самый плохой вариант.

— Забудь об этом. Забудь обо всей этой ерунде. Если все не может произойти естественным путем, я против.

«Если ребенокне мой, он мне не нужен» — весьма распространенное явление.

Ирина обо всем забыла. У Лоренса были слишком строгие представления о том, что мужчина должен делать, а чего нет. Разумеется, это ведь не сахар попросить у соседей, в моральном смысле конечно. Ирина впервые в жизни была подавлена жестокостью партнера, его упорством, разрушающим ее жизнь. Женщина знает такое наверняка. Женщина уверена. Она своим нутром чувствовала, что первая кандидатура на роль донора, пришедшая ей на ум, была самой подходящей. У нее бы все получилось. Искусственным путем или естественным, но получилось бы — с самого первого раза.

Итак, они были в поисках достойной компенсации Ирине за бездетную жизнь, и вскоре три самых престижных агента изъявили желанье с ней работать. Те принципы, основываясь на которых она отобрала одного из трех кандидатов, удивили ее саму; такое было не в ее характере.

Ирина всегда жила очень скромно. Ее мать всегда была помешана на деньгах, и в детстве ей приходилось пользоваться мелками до тех пор, пока они не превращались в крошечный шарик. К счастью, у Лоренса сейчас было вполне достойное жалованье, но она никогда не относилась к его деньгам как к своим и ощущала неловкость, что на свои скромные гонорары иллюстратора не может оплатить половину аренды жилья. Она делала покупки в магазинах подержанных товаров, мебель подбирала в «Оксхаме», и только таким образом могла внести свой вклад в семейную казну.

Однако в этом нежелании растрачивать средства было нечто низкое. Скупость исключает жесты «живем один раз» и внушает трепет перед дорогими вещами, что само по себе безрассудство. Осознание этого давало Ирине возможность понимать, до какой степени бережливость влияет на ее решения, как в большом, так и в малом. Говорила ли она серьезно, когда предлагала самой оплатить поездку в Россию, или это был жест расточительства, который Лоренс наверняка бы не принял? По этой причине они всегда избегали полетов и даже коротких поездок на континент, Ирина никогда не позволяла Лоренсу проводить отпуск в Риме или Венеции, потому что это было слишком дорого. Когда последний раз она покупала себе новое платье? Не новое-поношенное, а новое-новое? Она не помнит. Сейчас у них был «форд-капри», но все же она ходит за покупками пешком, чтобы сэкономить на бензине. В магазине она всегда берет стручковый горох с желтым ценником, хотя больше любит французскую зеленую фасоль — она слишком дорогая.Если человек получает удовольствие оттого, что купил вещь на распродаже дешевле, разве он не может найти такое же удовольствие в экстравагантном поступке — например, потратив за один вечер двести фунтов?

Первый агент был хороший. Второй невероятно подходил ей по художественному восприятию. Третий агент пообещал, что Иван будет продан за кучу денег.

Ура.

Предложенная на рынках Британии и США, книга принесла Ирине сто двадцать пять тысяч долларов. Она пригласила Лоренса на ужин в клуб «Гасконь», где они умудрились все же потратить двести фунтов на ужин из пяти блюд и вина.

Когда настало время собираться на Рождество на Брайтон-Бич, оба были в прекрасном расположении духа. На этот раз не случилось скандалов из-за отопления, салфетки или мыла, а тем более из-за пьяного покушения на самовар, семейное торжество прошло на удивление гладко и весело, но по-прежнему казалось бессмысленным. В самолете Ирина размышляла, какую бурную ссору устроить с матерью, чтобы вновь войти в благословенную эпоху молчания. Тупик в отношениях во многом бы ей помог, не говоря уже об экономии на международных разговорах, повторявшихся с ежемесячной регулярностью. Впрочем, в этой поездке были и приятные моменты. Татьяна набросилась на нее, принялась обнимать и твердить, как она «обожает свою старшую сестру», за которую «невероятно горда», что ясно давало понять, какая огромная зависть поселилась в ее душе.

Книга «Иван и его неприятности» вышла в свет в сентябре 2000 года, к радости читателей по обе стороны Атлантики. Бюджет был огромен, и если рецензий оказалось немного, то их вполне компенсировали рекламные объявления в «Таймс» в Нью-Йорке и Лондоне. Тираж также был огромен, розничная цена постоянно снижалась, поэтому продажи шли прекрасно, в чем Ирина убедилась, заглянув в «Уотерстоун» и в «Дабл-Ю-Эйч-Смит». В слове «распродажа» нет ничего унизительного, этот ярлык Ирина воспринимала с радостью. Ведь никто не смог бы сказать, что эти книги в глянцевых обложках с красной рамкой, выставленные на прилавке в «Уотерстоуне», некрасивые.

Ирина убеждала себя пойти прогуляться, но желание топтать ногами Гроув-Роуд было таким же самообманом, как и посещение днем спальни под предлогом разложить носки, когда на самом деле пришла туда заняться мастурбацией.

Если она сейчас отправится пешком в Боро, велика вероятность того, что ее тайна будет раскрыта.

Теплое апрельское утро выдалось пасмурным и создавало ощущение нависшей за спиной тени. Ирина отвела достаточно времени на это маленькое приключение — она вернется домой на метро, а затем, во второй половине дня сядет в поезд на Кингс-Кросс и отправится в Шеффилд. Что же касается визы для проникновения на территорию, то ею могло служить полученное по электронной почте письмо от Лоренса, в котором он писал ей о командировке в Дубай. Таким образом, настроение у нее было приподнятое. Завтра она будет на финале чемпионата мира. Рэмси не оставляла надежда на победу, но если и на этот раз он не добьется успеха, то это будет восьмым финалом, в котором он играл, но не выиграл. Прошлым летом ему исполнилось пятьдесят, и если он не победит в 2001-м, то может уже никогда не получить возможности разыграть победный титул.

Впрочем, откровенно говоря, больший страх вызывало участие в очередном турнире — по-идиотски улыбаясь, стоять рядом с Рэмси, как и положено любящей жене. Вот если бы Рэмси тоже вел себя как любящий муж. Не считая презентации ее так и не ставшей популярной книги в «Фойлсе» в прошлом сентябре — на которую глава «Снейк хед» решил не тратить много денег, и Рэмси пришлось покупать вино, — он предпочитал на собственном опыте узнать, что значит быть невидимым.

Ее посещение турниров стало постоянным яблоком раздора. За первый сезон, что Ирина была всегда рядом, он выиграл больше титулов, чем за последние десять лет, кульминацией же стало участие в седьмом финале в Крусибле. Стоило ей пропустить несколько турниров, как рейтинг его резко упал. Понижение статуса Рэмси выразилось в исчезновении таких привилегий, как лимузин, и, хотя он никогда не придавал особого значения марке машины, прекрасно знал, какую это играет роль. Хуже всего, что, выбыв из числа шестнадцати лучших игроков, Рэмси должен был играть отборочные матчи за право участвовать в турнирах, главные призы которых украшали зал снукера в подвале, а это, по его словам, означало то же самое, что стучаться в дверь собственного дома.

Таким образом, Рэмси пришел к выводу, что присутствие Ирины кардинальным образом все меняет, и давил на нее, заставляя постоянно быть рядом. Она же настаивала, что она женщина, занимающаяся собственной карьерой, а не его заячья лапка на счастье. Она даже не старалась выражать заинтересованность снукером (это был тактический ход) и соглашалась лишь иногда посмотреть на его игру, когда у нее было настроение (читай, почти никогда). О, разумеется, он очень рассчитывал, и не без оснований, что она приедет завтра на матч, с ее стороны было верхом невеликодушия смотреть полуфинал вчера вечером, сидя на ковре перед телевизором, — «смотреть» было слишком громко сказано, поскольку одновременно она писала письмо Лоренсу в Дубай.

Перейдя через Лондонский мост и попав на Боро-Хай-стрит, она с горечью и радостью одновременно думала о том, как мало она сейчас готовит. Может, и правда все эти пироги лишь пустая трата времени? Она так и не смогла с уверенностью ответить на этот вопрос.

Повернув ключ в замке и проскользнув в квартиру, Ирина почувствовала, что в доме что-то изменилось. Ароматы стали более яркими. На вешалке она заметила модный черный берет.

Гостиная на первый взгляд не изменилась, но в следующее мгновение она увидела грязно-коричневую картину Лисицкого, заменившую Миро. Лоренс купил новую репродукцию? На столе лежала «Индепендент», которую Лоренс всегда критиковал. Боже правый, где же «Телеграф»? Пройдя по коридору, Ирина заглянула в свою бывшую студию, давно превратившуюся в кабинет Лоренса. Теперь рядом с его столом стоял второй, и не из «Оксфама», а совершенно новый. Дальнейшие поиски помогли ей обнаружить множество косметики на комоде — например, безвкусную помаду, сама Ирина избегала такого цвета, — а в ванной она увидела шампунь с манго и черешней.

Лоренс всегда пользовался «Хед энд Шолдерс».

Войдя в кухню, Ирина нахмурилась. К ее ужасу, количество баночек со специями было сокращено до стандартного набора из итальянской смеси и сухой петрушки. Остальные, для барбекю и «Олд бей», привезенные из Нью-Йорка, исчезли. В кладовой все тоже было по-другому, на месте ее темной пасты из кунжута, розовой воды, гранатовой патоки появились пакетики сухих супов, гранулированные соусы и «болоньезе» в банках. Банка с анчоусами в оливковом масле, припасенная Ириной на черный день, была открыта; ей ни в коем случае нельзя оставлять следы пребывания, и она с трудом сдержалась, чтобы не поставить открытую банку в холодильник.

Сердце неожиданно часто забилось. Сейчас в любую минуту может распахнуться дверь и появится, например, Лоренс, приехавший из Дубая. Самое время скорее убегать, но она ведь проделала такой путь из Ист-Энда, чтобы окунуться в свое прошлое, свет которого струится сквозь окна высотой восемь футов. Вместо этого она попыталась наскоро придумать правдоподобное алиби — «Мне страшно неловко, я бывшая подруга Лоренса, Ирина, зашла на минутку захватить — вот, туфли!» — и она опустилась в любимое кресло цвета ржавчины, чтобы проанализировать революционное положение дел.

Ревновать в сложившихся обстоятельствах было нелепо. Ирина сама ушла от Лоренса, и найти плечо, на которое можно опереться — три с половиной года спустя, — не только его право, но и обязанность. Предположительно, это поможет ей избавиться от вины, тяжким бременем наваливающейся на нее всякий раз, когда она думала об одиночестве Лоренса. Она чувствовала ответственность за него, ей всегда было трудно уходить отсюда, не приготовив брокколи. Все же она не настолько эгоистична, чтобы держать Лоренса при себе вечно для редких возможностей выпить кофе. Ей было немного обидно, что он не потрудился сообщить ей о появлении в его жизни женщины, хотя, разумеется, это не должно ее касаться. Тем не менее, блуждая по своей старой квартире, она ощущала себя медвежонком, который удивленно спрашивал: «Кто спал в моей постели?», «Кто ел мою кашу?».

После часового сидения в задумчивости Ирина встряхнулась и натянула куртку. Может, невозможность возвращаться в прошлое пойдет ей во благо. Решив до конца придерживаться составленного алиби, она бросилась к шкафу и взяла свои старые лодочки, обнаруженные за рядами вызывающих туфель на шпильках.

Сбежав по лестнице, она толкнула входную дверь, но вместо того, чтобы вздохнуть с облегчением, едва не задохнулась от ужаса.

У тротуара стоял переливающийся «ягуар» Рэмси, а он топтался рядом и курил. Перед глазами, как кадр на фотопленке, встал его образ на пороге ее квартиры в сорок седьмой день рождения. Щелчок затвора фотоаппарата, и вот он стоит у машины, прямой и напряженный, как прислоненный к дверце кий, — за исключением того дня, когда он пригласил ее тем летом на суши, его вид завораживал, но сейчас, пожалуй впервые, та же картинка вызывала желание все бросить и убежать.

— Что ты здесь делаешь? — срывающимся голосом спросила она.

— Смешно. Я хотел спросить тебя о том же. — В его жесте не было привычной грации, лишь резкое движение головой. — Садись.

Ирина отступила назад.

— Я понимаю, как странно все выглядит. Пойми, его там нет. Можешь сам убедиться.

— Когда я не у стола, игры мне не по душе. Он прячется в шкафу или уже смылся?

— Рэмси, прошу тебя! Пойдем наверх! Я покажу тебе, что в квартире никого нет!

— Для одного дня мне достаточно унижений, голубушка, и я не собираюсь скандалить, когда придется ехать по шоссе Квинс. Залезай. — Он бросил окурок на обочину, сел в машину и распахнул дверцу пассажирского сиденья.

Нахмурившись, Ирина подчинилась.

«Ягуар» отъехал от бордюра, Рэмси сосредоточенно смотрел вперед. Сейчас он казался ей мучительно привлекательным — из-под кожаных рукавов показались тонкие запястья, сильные пальцы сжимали руль, ярость сделала черты его лица еще более четкими. Так было всегда, когда между ними возникал конфликт, и она с трудом сдержалась, чтобы не положить ладонь на тугой бугорок, соприкасающийся с внутренней стороной бедер. Нервно косясь в сторону, Ирина думала с горестной обреченностью, что никогда не перестанет хотеть этого мужчину.

Внезапно ее посетила приведшая в замешательство мысль о разводе, как возможном следствии возросшего нежелания понять друг друга во время разговора сейчас, в машине, а потом о случайной встрече по прошествии времени с бывшим мужем в баре. Она совершенно точно знала, что даже после многолетнего отчуждения и разлуки с этим долговязым, болезненно худощавым игроком в снукер, его притворного равнодушия к ее появлению — он бы спокойно курил, перебрасываясь шутками с друзьями, — она не перестала бы мечтать о сексе с ним. Вжавшись в сиденье, Ирина вспоминала одну из самых ярких своих сексуальных фантазий, от которой Жермен Грир пришла бы в ужас: опуститься на колени перед высокой фигурой в черных джинсах и молить, молить позволить ей прикоснуться губами к его мужскому достоинству. Конечно, фантазии о самоунижении, будучи делом обычным, все же не были здоровыми, однако, придя в бар, Ирина жаждала бы именно этого. Она допускала, что в течение долгих лет может не обмениваться с ним открытками, не переписываться по электронной почте и даже не звонить, но, увидев, не сможет сдержаться, чтобы не умолять дать ей возможность еще раз прикоснуться к его пенису, целовать и ласкать его, заставить стать твердым в ее руках. Порой она с тревогой вспоминала предостережения Бетси о том, что сексуальные увлечения скоротечны, но никто не предупредил ее о возможности увязнуть в них, словно приклеиться пальцами к липкой смоле.

— Куда мы едем? — спросила Ирина, с трудом выдержав несколько минут тягостного молчания.

— В Шеффилд, — ответил Рэмси. — Если ты забыла, а ты, кажется, действительно забыла, у меня завтра финал.

— Но я не взяла вещи. — Она посмотрела на лежащий на коленях пакет, соображая, как объяснить, что у нее с собой старые туфли.

— Как поется в песне: «В море случаются вещи и похуже», — горько произнес Рэмси.

— Помнится, несколько лет назад я уже получила по шее за то, что не собрала сумку.

— Борнмут, голубушка. Тогда мы просто не сошлись во мнениях. Я потом покажу тебе, что такое получать по шее.

Ирина закрыла глаза.

— Откуда ты узнал, что я там?

— Следил за тобой.

Она повернулась к нему и посмотрела с возмущением:

— Ты ведь должен быть в Шеффилде. Ты приехал в Лондон для того, чтобы сидеть в засаде у собственного дома, а потом следить за женой? А если бы я пошла в «Сейфуэй»? Ты бы возмущался, что я до сих пор покупаю продукты с желтыми ценниками? Кошмар! Ты настолько мне не доверяешь?

— Похоже, я прав.

— На машине непросто следить за пешеходом. Ты такой ленивый или боялся разоблачения?

— Послушай, я везу тебя в Шеффилд, тебе не придется тащиться на поезде. Это был сюрприз. Просто, когда я подъехал к дому, увидел, что ты выходишь. Мне стало любопытно, куда ты собралась.

— Это не любопытство. Ты параноик.

— Паранойя, милая, — это когда страхи неоправданные. В данном случае это определение не подходит.

— Рэмси, я не встречаюсь с Лоренсом. —Слова были бесполезны, как и туфли, даже не подходившие к ее одежде.

— Если постоянно твердить одно и то же, оно не станет истиной.

— Я сказала всего лишь раз. Больше повторять не буду. — У нее возникло болезненное ощущение, что она действительно только об этом и говорит.

— Ясно. Что же тогда ты делала в той квартире? Пила чай?

Ирина обреченно посмотрела на пакет с туфлями; ей никогда не убедить Рэмси в правоте того, что она придумала для Златовласки. Кроме того, у нее возникло предположение, что это шанс для ее мужа понять ее лучше.

— Понимаешь… я заходила туда время от времени. Когда Лоренса не было дома. Мне нравилось… находиться в квартире. Я сидела в своем старом кресле. Иногда листала газету. Вот и все.

Правдивые объяснения были непонятны Рэмси. Он презрительно проворчал: «Угу», словно она сказала что-то из ряда вон выходящее.

— И зачем тебе это?

Ирина отвернулась и посмотрела в окно.

— Я люблю тебя, но я связана со своей прошлой жизнью. Она течет параллельно независимо от меня. Я не жалею, что ушла от Лоренса, но иногда задаюсь вопросом, что бы было, останься я с ним. У нас с тобой прекрасная жизнь, но ты должен признать, что она… неспокойная. Тебя неделями нет дома, а когда приезжаешь, мы часами ругаемся и много пьем… В той жизни с Лоренсом были вещи, по которым я скучаю. Порядок. Скромность. Спокойствие. Мне нравилось бывать там. Это помогало поддерживать связь с прошлым и оставаться самой собой.

— Должно быть, ты хочешь, чтобы он тебе вставил, тогда ты тоже будешь чувствовать себя самой собой.

Ирина прижала два пальца к его лбу:

— И вот еще один момент, которого мне очень не хватает, Лоренс никогда не говорил мне такие грубые слова, никогда.

— А должен был, не так ли? Когда ты путалась со мной.

— Получается, я шлюха? Потому что влюбилась в тебя?

— Ты не вполне уверена, что счастлива и что не зря ушла от этого Заумного фаната. — Рэмси принялся вымещать свой гнев на оказавшихся рядом водителях, и Ирина очень надеялась, что его мастерство игрока в снукер поможет ему и на дороге. Впрочем, между цветными шарами и двухтонными автомобилями мало общего.

— Послушай, — начала она, — я понимаю, мое объяснение кажется тебе странным, но подумай о завтрашнем финале. Ради того, чтобы сохранить настрой и концентрацию, ты должен выбросить эти мысли из головы.

— Какая ты заботливая. Ради себя самого я не должен обращать внимание на то, что ты встречаешься за моей спиной с другим парнем.

— Я забочусь о тебе,идиот! Разве ты не хочешь выиграть титул, к завоеванию которого шел с семи лет? Зачем тебе сейчас неприятности! Тебе нужна вкусная еда, приятный вечер в обществе женыи хороший сон.

Увы, идеалистический сценарий даже ей самой казался надуманным.

— А твой мужик ничего, — послышался шепот над ухом, едва она уселась на свое место в ложе для гостей, — сегодня в хорошей форме.

Ирина повернулась и увидела перед собой лицо Джека Лэнса.

— Он ведь сможет.

— Преимущество у него минимальное. Ты, полагаю, не думаешь, что парень с номером тридцать два легко справится с таким финалистом. Наша примадонна появилась в последние секунды и даже не потрудилась причесаться. Держит нас всех в напряжении.

— Комната Рэмси расположена далеко, — сухо произнесла Ирина и отвернулась.

— Судя по твоему виду, ночка у него выдалась сложная.

Горячее дыхание Джека обожгло затылок.

— Благодарю за заботу. — Она ненавидела Джека. Он в свою очередь тоже терпеть ее не мог и даже не старался быть любезным. Когда Рэмси выпал из числа шестнадцати лучших игроков, многие маленькие жесты внимания, такие как цветы, шампанское и суши в номер, исчезли без следа, равно как и улыбка с лица менеджера. Теперь, вопреки ожиданиям многих, Рэмси Эктон все же вышел в финал, Джек опять принялся лебезить перед ним, будто вовсе не он дал ему от ворот поворот два года назад. Впрочем, в существовании Джека был смысл, только благодаря ему тело Рэмси сейчас находится у стола, а не лежит поперек матраса в номере гостиницы.

Свет погас. Чтобы распалить публику, сначала представили Ронни О’Салливана: несомненного фаворита, объект зависти и отвращения. Хотя носить галстук-бабочку уже не считалось обязательным, О’Салливан неизменно появлялся именно в нем, как и в белоснежной сорочке и черном жилете, желая, вероятно, навсегда забыть о неблагочестивой юности, отдав предпочтение классическому покрою в одежде. После лечения в шикарных летних лагерях для взрослых он даже пару лет не нападал ни на кого из Всемирной ассоциации бильярда и снукера. Заняв свое место, Ронни обвел зал серьезным взглядом человека, в свои двадцать пять умудренного опытом, и скромно улыбнулся, давая понять зрителям, насколько изменился его характер.

Следом объявили его противника, Рэмси Эктона, который предстал перед публикой также несколько другим человеком. Следует заметить, что известный своей элегантностью и манерами игрок мог значительно измениться лишь в одну сторону: к худшему. Галстук-бабочка съехал набок, вызывая воспоминания о морской болезни, на белой накрахмаленной рубашке помимо идеально отутюженных мест появились еще и заломы. Щетина на лице бросалась в глаза под ярким светом софитов. Прежде чем сесть, Рэмси оглядел толпу зрителей с таким видом, словно удивлялся, что попал на турнир по снукеру, хотя шел в прачечную.

Ирина приложила руку к голове. Прошлым вечером Рэмси заказал бутылку «Реми» в номер и, вопреки ее увещеваниям, еще одну уже перед рассветом. Она содрогалась при мысли, что он будет играть в состоянии похмелья, но ей не пришел в голову еще худший вариант: он не успеет протрезветь.

В среде игроков в снукер много мифов о злоупотреблении спиртным, но в большинстве своем это лишь мифы. Даже Алекс Хиггинс, частенько выступавший пьяным, не выиграл оттого, что не мог четко разглядеть мяч. Истории об умении Урагана играть пьяным стали легендами уже в пересказе, а в то время заставляли зрителей смущенно ежиться. Рэмси никогда не считал правдоподобным утверждение, что выпивка способствует вдохновению, настаивая, что Хиггинс загубил свою карьеру только из-за этого пристрастия.

Ирина не могла понять, почему Рэмси неуверенно потоптался у стола и почему, вместо того чтобы начинать партию, поплелся совещаться с судьей. Еще более странным было заявление судьи: «Партия, Ронни О’Салливан», хотя ни один из игроков не выполнил ни одного удара.

Джек поспешно убежал и, вернувшись, громко зашептал ей на ухо:

— Твой мужик забыл мелок.

— И что? — прошептала она. — Ему никто не мог одолжить?

— Дело не в этом. Это штраф. Один проигранный фрейм. Целый чертов фрейм.

Не дав Ронни забить ни одного красного, Рэмси провел серию. Сделав невероятное усилие, чтобы привести себя в форму, он выполнил сильнейший удар («фол!»), но не смог заставить биток коснуться шара. Трибуны зашумели в негодовании, заставляя вмешаться судью: «Успокойтесь, пожалуйста!» Лежала ли ответственность за состояние Рэмси полностью на его жене? С момента их приезда в Шеффилд Ирина пыталась вбить в его голову, что с ее стороны было бы невероятной глупостью встречаться с мужчиной, которого она сама бросила ради Рэмси. После триатлона плача, криков и борьбы в туалете, когда в дверь постучали вызванные соседями работники отеля, он, кажется, ей поверил, но к тому времени уже наступило утро. На сборы оставалось достаточно времени, но они еще не преодолели весь путь от ссоры к примирению, поэтому опять оказались в кровати — отсюда и вызывающий внешний вид Рэмси. Она надеялась, что секс немного его взбодрит, но сейчас печальный результат могла наблюдать не только она, но и миллионы зрителей канала Би-би-си, которым представлено доказательство того, что полная страсти утренняя схватка окончательно лишила Рэмси сил. Но ведь в этом мире существует особенная вселенная, в которой не случается ошибок, в которой нет места обвинениям — там имеет значение лишь то, что происходит.

Дата добавления: 2015-09-29