Мир до и после дня рождения 24 страница

— Что такое снукер? — заныл Саша, подталкивая всех к разговору о самом главном.

— Снукер, — улыбнулся Рэмси, опускаясь на колени у кресла, — самаялучшая игра в мире.

— Но у нас в школе в нее никто не играет, — нахмурился Саша. — Я о ней никогда не слышал.

— Вот черт, — пробурчал Рэмси.

Он встал, налил себе еще рюмку и повернулся к детям с лицом ведущего детской передачи, столкнувшегося с невеселой и угрюмой аудиторией:

— Тогда начнем с песенки? Любите учить новые песенки? Я, он и она снукернутая семья…

Восторженно-удивленные лица детей приободрили Рэмси, и он громче запел свой рождественский гимн:

— Посмотри, вот так мы можем с кием и шарами тоже…

Татьяна лихорадочно собирала обрывки бумаги в принесенный с кухни пакет.

— Ирина, — очень тихо и твердо произнесла Раиса. Ирина услышала бы ее голос, даже если бы рядом пели хором. Он мгновенно напомнил ей о всех пролитых в детстве стаканах молока и разбитых вазах. Поднявшись с подобного трону кресла, Раиса продолжала по-русски: — Пожалуйста, уйми своего мужа.

— Сомневаюсь, что у меня получится, даже если я очень захочу.

— Снукернутый ты и я!.. — тем временем продолжал Рэмси.

— Ирина, я думаю, что нам надо поговорить.

Быстро преодоленное матерью и дочерью расстояние до кухни стало репетицией строгой сосредоточенности; никто в гостиной не должен был их услышать из-за стоящего шума.

Раиса перешла на русский, которым свободно владели даже внуки, она не боялась ранить чувства Рэмси и отлично знала, что он обязательно потребует у Ирины объяснений и она будет вынуждена либо обидеть его правдой, либо солгать.

— Сейчас только два часа дня, — произнесла Раиса. Несомненно, для Рэмси фраза в переводе прозвучит по-другому, но она стремилась к тому, чтобы четко выразить свою мысль на родном языке.

— Но сегодня же Рождество, мама, — по-русски же ответила Ирина.

— Со дня вашего приезда он постоянно пьет. Поверь мне, я живу на Брайтон-Бич и разбираюсь в этом. И это не имеет отношение к «стрессу», — она употребила более причудливое английское слово, — по причине встречи с тещей. Дело вовсе не в празднике. Он алкоголик.

Их разделял кухонный стол, Раиса сжала пальцами, ногти на которых были покрыты ярко-красным лаком, спинку одного стула, а Ирина стула напротив.

— Он редко пьет днем и обычно ведет себя прилично.

— Много значит много, и никто не может вести себя потом прилично. — Из гостиной донеслись громкие звуки исполняемого Рэмси припева. — Ирина, я старалась держать язык за зубами и уважать тот факт, что, по крайней мере по твоему утверждению, он твой муж. Но я не могу понять, что тобой двигало. Лоренс, смею заметить, подходил тебе гораздо больше. Он был верный, экономный и внимательный. Я никогда не понимала, чем он занимается на работе, но мне было понятно, что он работает — где бы то ни было, — и очень много. Он был человеком выдержанным и умеренным. Он никогда бы не стал ползать по полу и распевать песни, не забывая при этом подливать себе водки.

— Я понимаю, Рэмси не произвел на тебя хорошее впечатление, но ты сама ему не позволяешь это сделать. Ты не пытаешься узнать его…

— Мне это не требуется, — отчеканила Раиса. — Я отлично знаю такой тип мужчин и поняла, что он собой представляет, сразу, как только увидела его на пороге.

— Да? И что же он за тип?

— Потребитель, — уверенно ответила мать. — Он возьмет у тебя все, что ты захочешь ему дать, а потом и еще немного. Он состоит из желания потворствовать своим прихотям и подростковой страсти к вредным привычкам. А то, что его эгоистичность и жадность скрыта под внешним шармом, делает его еще более опасным. Привязанность таких мужчин не длится долго, и они всегда заставляют женщин скатиться вниз вместе с ними.

— Просто поразительно, сколько ты можешь сказать о моем муже, учитывая то, что вы практически не разговаривали.

— Я могла бы сказать и больше, — изрекла Раиса, поводя плечами. Это был ее фирменный жест, выражающий крайнюю степень недовольства. — Но полагаю, ты вряд ли захочешь это услышать. Неужели ты допускаешь, что такой человек будет хранить верность? О, такие заводятся в одну секунду, как термостат. Хотя могут быть и заботливыми, и нежными. Ты обратила внимание, как он вел себя с Татьяной? Видела, как она засветилась? Никто никогда не уделял ей такое внимание.

— Какое внимание?

— Ты знаешь, о чем я. Внимание, от которого тают. Мне было больно смотреть. Думаешь, за твоей спиной он не говорит другим женщинам, как они красивы и очаровательны?

— Нет, я так не думаю. — Ирина подумала, но, конечно, ни за что не посмела бы высказать это вслух, что основной причиной злости Раисы было то, что он не пожелал подарить такое же «внимание» и теще.

— Признайся честно, Ирина, о чем ты думала? — Раиса отпустила стул и принялась ходить взад-вперед. Весь ее вид говорил Ирине, что разговор только начинается, отчего желудок стало выкручивать, как и прошлой ночью. — Чем ты вообще думала? Не тем ли местом, что у тебя под юбкой? О, я согласна, он эффектный мужчина, но не считаешь ли ты, что лицо его навсегда останется таким и ты прежде от него не устанешь? Он распущенный и слишком стар для тебя. Такие мужчины если не уходят, то умирают прямо на жене и оставляют ее стареть в одиночестве и без денег.

— Он всего на пять лет меня старше!

— А что тебе останется, когда он начнет разваливаться на части? Пьяный муж в постели и куча его же долгов!

— Я уже сказала. У Рэмси полно денег!

— Сейчас полно. Я видела, как он ими разбрасывается. Точно как твой отец! У них дырка в кармане, а каждый день проходит как вечеринка! А потом одним прекрасным утром они просят у тебя взаймы доллар, чтобы купить газету.

— Твое нежелание понять, как высоко его ценят в Британии, похоже на детское упрямство! Рэмси Эктон всемирно известный игрок в снукер!

— Игрок в снукерс! — Раиса буквально выплюнула это слово в лицо дочери. — А его голос. Как он говорит. Как работяга. Не представляю, как ты можешь это выносить.

— Мне нравится, как он говорит. В этом его стиль!

— Возможно, мой английский и не так хорош, но даже я понимаю, что у него манеры плебея! — Раиса принялась размахивать руками в такт своего любимого Чайковского. — Мне стыдно объяснять это женщине твоего возраста. К заключению брака надо подходить с практической точки зрения. А не руководствоваться чувствами. Я сама совершила эту ужасную ошибку и не вынесу, если ты ее повторишь! Лоренс не богат, но у него есть стабильный доход.

— Оставим обсуждение благосостояния Рэмси, почему ты все в жизни связываешь с деньгами?

— Я говорю не только о деньгах. Брак — это союз двоих людей. Я не хочу сказать, что это своего рода сотрудничество, я не так цинична, как ты полагаешь. Принадлежность к одной стране и культуре тоже имеет значение — должна быть взаимная выгода. Объединение ресурсов.

— Вот! Опять деньги!

— Я не о деньгах! Я о внутренних ресурсах личности. Что ж, если желаешь рассматривать брак только с холодной, практической точки зрения, изволь: качества личности — это товар. Лоренс стойкий, принципиальный, решительный и дисциплинированный. Он заботился бы о тебе до конца дней. Лоренс человек ответственный, а тот, к которому ты сбежала, шалопай!

По ее словам, бестолковая дочь поменяла фьючерсы на золото на свиные потроха.

— Ты совершенно его не знаешь! — Ирина была в бешенстве, но старалась не повышать голос.

— Ирина, ты не хочешь понять, о чем я толкую! Твой отец тоже был эффектным и привлекательным мужчиной. Веселым, так смешно копировал голоса. Вначале мне казалось, что он открыл мне дверь в шикарную жизнь. Но Чарльз был баловнем, не привыкшим думать о будущем. Его интересовала лишь возможность хорошо провести время.

— Кстати, мы с Рэмси прекрасно проводим время вместе, и сегодня тоже, хотя я не уверена, что ты меня понимаешь…

— О, я видела, как прекрасновы проводите время! Валяться пьяным на полу перед детьми ты называешь прекрасным времяпрепровождением?

— И еще я считаю его очень красивым, самым красивым из тех, кого встречала. Он очень щедрый и добрый.

— Добрый?Значит, то, что я слышала прошлой ночью, ты называешь добротой?

Ирина опустила голову:

— Ладно. Наши отношения — изменчивые. Но в них столько огня!

— Он предал тебя! Может, я понимаю не все слова — он использовал столько отвратительных вульгаризмов, которые я и учить не желаю, — но мне было достаточно слышать, каким тоном он это говорит. Ты должна знать, я никогда не позволяла твоему отцу так со мной разговаривать. Между нами не все было гладко, но он знал, что существует черта, которую он не имеет права переступать.

— Он перешел не одну черту, включая романчики с ассистентками и старлетками, которые заводил, едва вырывался из дома. Но к Рэмси это не относится! У него ничего нет общего с папой!

— Ты пытаешься сменить тему, потому что она тебе неприятна, так? Напоминаешь мне об этих шлюшках, чтобы не обсуждать события прошлой ночи! — Раиса подошла и встала рядом с дочерью. — Он оскорбил тебя! Где твоя гордость? То, что доносилось вчера из твоей комнаты, слышно почти из каждого дома в округе. Пьяный, орущий муж, не имеющий совести и уважения, прежде всего к жене.

— Послушай, — сказала Ирина, оглядываясь и принюхиваясь. Она не раз представляла себе этот разговор, но в ее воображении она сама оставалась спокойной. — Что ты такое говоришь? Что я должна развестись? Потому что ты знаешь его лучше меня, которая знакома с ним семь лет?

— Если ты еще сохранила способность соображать, ты, как можно скорее, поедешь к Лоренсу и будешь молить о прощении. Объяснишь, что у тебя был этот самый, что-то там среднего возраста, как американцы его называют, какой-то приступ, кажется. Скажешь, что поступила глупо, что мечтаешь вернуться!

Ирина смотрела на мать с грустью и непониманием. Кто в их семье и был человеком волевым, так это Раиса, и, значит, она никогда не изменит вынесенного решения, вне зависимости от того, сколько лет моногамной преданности и терпения продемонстрирует Рэмси Эктон. Несмотря на то что мать осуждала ее в мелочах — например, когда в прошлом году она вытерла рот льняной салфеткой после борща, черт, салфетка ведь для этого и кладется на стол, — предыдущие их стычки были лишь мелкими ссорами. На этот раз все было серьезнее. Это раскол. На английском все эти слова схожи по звучанию, но значения у них совершенно разные.

Ирина вскинула руки.

— Жаль, что он тебе не понравился, — сказала она и, резко повернувшись, вышла из кухни.

Ей в спину врезались слова матери:

— Я не могу смотреть на эту трагедию и молчать!

Было очевидно, что мнение дочери она не разделяет, но добавить к сказанному ей больше нечего.

Теперь, когда концерт на кухне наконец был закончен, Татьяна позволила себе выбежать в коридор, где столкнулась с сестрой.

— Кулебяка! — громким шепотом проговорила она.

О боже, вот что это был за запах.

Виноватый вид всех сидящих в гостиной подтвердил, что закрытый процесс показательной порки все же собрал аудиторию, как и задумала Раиса. Только Рэмси, казалось, ничего не замечал, так он был увлечен новой игрой «Чемпионат мира по снукеру 1999», которая уже изрядно надоела детям. Грубый, назидательный тон тещи, хотя она и говорила по-русски, а также постоянное упоминание с верно расставленными акцентами имени Лоренс и робкие, короткие ответы Ирины, в которых часто звучало Рэмси, делало речь Раисы понятной, а попытки жены защитить мужа почти прозрачными.

Ирина подошла к Рэмси и положила руки ему на плечи, он же при этом ни на миг не оторвался от экрана телевизора.

— Ой, лапочка моя, такая классная штука эта игра! Так, подкрутим, вот сюда… И звуковые эффекты супер!

На экране фигурка ее собственного мужа убирала мячи со стола под любимую мелодию «Чокнутый снукер». Рисованный Рэмси в жемчужного цвета жилете выглядел суровее и совсем не улыбался, в отличие от по-идиотски хихикающего прототипа, сгорбившегося на полу над пультом. Художники сделали его лицо чуть более вытянутым, чем на самом деле, да и волосы выглядели более седыми, увы, в игре он был больше похож на старую, умудренную жизнью птицу.

Хуже всего то, что для скрытых целей Рэмси эта схожесть не была ему на пользу. Высоко вскинув голову, Раиса прошествовала в гостиную и окинула презрительным взглядом экран. Зять сделал этот подарок на Рождество лишь для того, чтобы повеселиться самому, все происходящее на экране виделось ей плохим мультипликационным фильмом.

— Ой, — сказал Рэмси, повернувшись к теще, — самое приятное в поездке домой на Рождество возможность поболтать с матерью.

В этот момент из телевизора послышался стук врезавшихся друг в друга шаров и закадровый голос Дениса Тейлора: «А вот и один из знаменитых лихо закрученных ударов Рэмси Эктона!»

Однако Раиса не дрогнула, услышав имя зятя, и одарила его ледяной улыбкой.

— С тех пор как Ирина живет в Англии, я вижу ее раз в год. И на этот раз у нее столько перемен, да? Нам есть что обсудить.

Рэмси потянулся к Ирине, встал и обнял ее за талию.

— Рад слышать. Хорошо, что вы уже закончили, потому что, — он наклонился и свободной рукой выполнил удар, — потому что нам надо успеть и в другие места. Надеюсь, понимаете, о чем я? Ирина, лапочка, можешь упаковать наши вещи? Я забронировал нам номер в «Плаза», до шести надо зарегистрироваться, иначе останемся без номера.

Посмотрев в глаза Рэмси, она прочитала в них: «Выбирай, я или она».Довольно трудный выбор для человека сорока трех лет, но она побежала наверх, чтобы покидать их вещи в сумки, едва сдерживая нервное ликование. Крамольная мысль о том, что в Нью-Йорке можно остановиться и в другом месте, помимо этого мрачного двухэтажного дома на Брайтон-Бич, никогда не приходила ей в голову.

Спустившись вниз с сумками, она столкнулась с сестрой.

— Ирина, — прошептала та, — не уходи! По крайней мере, останься на обед. Я уже поставила на стол закуски, в том числе и изумительную икру, что купил Рэмси, — она прекрасно подойдет к блинам. Кулебяку удалось спасти, а на горячее у нас целый жареный поросенок!

— Мне очень жаль, но не получится. Ты, должно быть, кое-что слышала — да, наверное, все слышала. Я не могу просить Рэмси оставаться в доме, где его не желают видеть.

— Постарайся как-то уладить конфликт, иначе неизвестно, насколько он может затянуться. Ты же знаешь, как мама упряма!

— Она не одна упрямая. И не я все начала. Прости, Татьяна, я понимаю, ты так старалась приготовить много вкусностей. Надеюсь, мы не испортили вам аппетит. Постарайся, чтобы у детей было веселое Рождество.

— Я хочу, чтобы ты знала, что я не согласна с мамой. — Татьяна положила руку сестре на плечо. — Мне он показался прекрасным человеком. Стильный, энергичный, веселый. Я просто без ума от его акцента. Говорит прямо как Майкл Кейн! И он, несомненно, любит тебя. Ты счастливая. Между вами происходит нечто особенное, надеюсь, вам будет хорошо вместе. Печально, мне кажется, его появление разбередило мамину старую рану и напомнило о папе.

Когда Ирина вошла в гостиную, Рэмси и Раиса стояли спиной друг к другу. На Рэмси уже был кожаный пиджак, Раиса была в прежнем красном шерстяном платье, подплечники которого расширяли эту часть тела настолько, что могли нагнать ужас на противника. Высокая, жилистая и невероятно суровая женщина, эти два человека были катастрофически разными. Не говоря ни о чем другом, они оба были звездами первой величины.

— Готова, голубушка? — Рэмси просунул руки Ирине под мышки, приподнял и отпустил, позволив ей свободно скользить по его телу до самого пола. Подброс выглядел со стороны немного по-балетному.

Ирина весело рассмеялась. Возможность поступить по собственному желанию делала ее свободной. Она уже не раз задавалась вопросом, почему мысль об освобождении от болезненно-мучительного положения не приходила ей раньше.

— Мне жаль, что вы уезжаете, — обратилась Раиса к Рэмси.

— Ну, дело в том, что у меня и так получается небольшой отпуск в перерыве между сезонами — не хочу показаться неблагодарным за гостеприимство, — но мне не хочется тратить его на то, чтобы попадать ножками кресла во вмятины на ковре!

Вынув из-за уха сигарету, Рэмси отвернулся и, не зажигая, сунул ее в рот.

— Пока, мама, — проговорила Ирина, поспешно целуя Раису в щеку.

Рэмси потянулся за сумкой, но неожиданно выпрямился и воскликнул:

— Вот это да! Чуть не забыл! — Раиса не единственная в этом доме, кто питает страсть к театральности. Порывшись в кармане куртки, он протянул теще ключи. — Счастливого Рождества! Она на многоуровневой парковке, там, за углом. Я купил вам машину.

Он воткнул парковочный талон в нагрудный карман ее платья, при этом лицо у Раисы было такое, словно он ударил ее по лицу.

Покидая дом, Ирина была твердо убеждена в нескольких вещах: какой бы модели ни была машина, жест был просто классный, хотя в нем просматривалась агрессия и вызов, и стоило это немало. Раиса никогда и слова не проронила о том, что хочет иметь машину, и этот жест, к сожалению, ничего не принес им, кроме расходов; мать никогда в жизни не поблагодарит Рэмси за щедрый подарок, но и никогда не вернет его.

Как только они вышли из такси на Пятьдесят девятой улице, началось самое счастливое Рождество в ее жизни. После того как Рэмси бросил одежду на шикарную мебель их номера, он включил на полную мощность отопление, переставил кресла и открыл бутылку шампанского. Потом они лежали голыми на кровати и смотрели фильм «Эта прекрасная жизнь».

Затем они разоделись в пух и прах и спустились в «Оук бар», чтобы выпить еще шампанского с устрицами, поданными на половинках раковин. Вместо того чтобы отправиться на торжественный ужин в ресторан гостиницы, они предпочли отпраздновать, пытаясь скорее забыть о такой тяжелой пище, как пирожки и подгоревший пирог с лососем, королевскими креветками в тонком хрустящем тесте с хреном. Ирина развлекала Рэмси рассказом о беседе с матерью, представив его в комической интерпретации, плавно перешедшим в воспоминания об отце. К тому же Ирина получила самый дорогой рождественский подарок, который оценила очень высоко, — Рэмси ни разу за весь вечер не произнес слова «снукер».

Вернувшись в номер в час ночи, Рэмси включил в своем плеере музыку и предложил потанцевать.

— О нет, я не могу, — протестовала она. — Правда, я такая неловкая, обязательно разобью лампу, и у меня плохое чувство ритма. Можешь спросить у мамы.

— Клянусь, я больше ни о чем не спрошу твою мать. Давай иди сюда.

— Рэмси, нет! Я слишком много выпила, хочешь, чтобы я опозорилась?

Рэмси ничего не пугало. Он поставил диск Джона Колтрейна «Гигантские ступени» и пустился танцевать джигу. Ирина хохотала так, что долго не могла остановиться, но потом присоединилась к нему, и вскоре их танец уже напоминал не фарс, а праздничное веселье. Гще со школы Ирина питала стойкую неприязнь к танцам и всякий раз убегала на кухню, когда хозяева вечеринки начинали подбирать пластинки. В 80-х, когда асфальт на Манхэттене буквально дрожал от происходившего в клубах, Ирина предпочитала тихие свидания в бистро. На свадьбах она обыкновенно прилеплялась к кому-то из гостей за столом и заводила серьезный разговор, приковав таким образом собеседника к месту, чтобы исключить возможность вскоре оказаться на танцевальном полу. Она не могла заставить себя танцевать, она ненавидела танцы, она не умела танцевать. Сейчас в номере отеля «Плаза» она была наедине с Рэмси, который, если забыть о событиях прошлой ночи, был к ней добр и никогда бы не позволил выставить ее на посмешище. Он был раскованный и бесшабашный, что подтолкнуло партнершу к тому, чтобы сделать несколько движений. Рэмси крутил пальцем в такт звучащей музыке, выбрасывал колени вверх и вперед, так, что казалось, он сейчас вывихнет ногу, кружил ее к себе и от себя, будто разворачивал рулон бумаги, но не отпускал ни на секунду.

Заряжаясь его задором, которым Раиса и Татьяна были бы потрясены, она исполнила все движения в ритме дискотеки, рок-н-ролла, буги-вуги, а затем, в память о том кошмаре, что им пришлось пережить сегодня днем, арабеск. Взяв на себя роль диджея, Рэмси включал Дюка Эллингтона, Сонни Роллинса, а затем переключился на Гленна Миллера, ритм-энд-блюз, Капитана Бифхарта и закончил непристойной фанк-группой Слая Стоуна, причем включил музыку так громко, что Ирина не раз поблагодарила Бога, что в отеле толстые стены. Заканчивались их совместные танцы уже в постели, Рэмси быстро протянул руку к плееру и включил «Айс-Ти», а Ирина задумалась над тем, что надо стремиться выйти замуж не за того, с кем хорошо в постели, а за того, с кем приятно танцевать. Впрочем, нет ничего плохого в том, чтобы совместить все в одном человеке.

В этом году о дне рождения Рэмси Лоренсу напомнила Ирина, и она же принялась уговаривать его пойти. Он был ужасно занят. Неужели из-за некогда установленной традиции им предстоит до скончания века 6 июля встречаться с Рэмси?

— Хочешь бросить его в такой день? — с сомнением спросила Ирина.

— Ничего радикального. Просто не встречаться, и все.

— Не встречаться — значит бросить.

— Но он бывает немного утомителен, разве нет? С ним можно поговорить только о снукере.

— Ты всегда любил говорить с ним о снукере!

Лоренс пожал плечами:

— Возможно, я уже сказал все, что хотел.

Он вернулся к чтению, но Ирина стояла перед диваном до тех пор, пока он со вздохом не поднял на нее глаза.

— Что тебя так задело?

— Мы знакомы много лет. Неужели и со мной так будет? Однажды скажешь «До свидания» только потому, что высказал все, что хотел?

Ирину не покидало неприятное чувство, что так случалось со многими парами и подобное развитие событий возможно без всякого предупреждения.

— Мы будем говорить о дне рождения Рэмси, а ты сообщишь, что уходишь, например, или о чем-то подобном. Перезвони ему. Мы же дружим. У него нет повода сомневаться в том, что он нам небезразличен. Рэмси неплохой парень.

— Все люди неплохие.

— Но не ты. В данный момент.

— Господи, в прошлом году мне пришлось чуть ли не под дулом пистолета заставлять тебя ему позвонить!

Верно, в прошлом году она встречалась с Рэмси без Лоренса лишь для того, чтобы не разрушать их дружеские отношения, но вечер превратился в долгое «Говори за себя». После нескольких месяцев перетягивания каната Лоренс потерял право на единоличное владение Рэмси Эктоном в Борнмуте. Будь то Рэмси или Россия, Лоренс желал обладать правом собственности в одиночку, в противном случае он терял к объекту интерес. Таким образом, наложенное им вето можно было интерпретировать следующим образом: «Гели Рэмси не будет моим, то и твоим он тоже не будет». Однако она не была готова отказаться от человека, ставшего для нее, как те тайные две-три сигареты, выкуренные за неделю, безвредным в малых дозах.

— Именно так, — сказала Ирина, — но ведь ты утверждал, что, если я не позвоню, он обидится.

— Ты все же переступила через себя, и вы кутили вдвоем всю ночь.

Боже, она надеялась, что он забудет.

— Я совсем не это говорила.

— Теперь я предлагаю сделать вид, что мы забыли о дне его рождения, а ты с ума сходишь.

— Я не схожу с ума. Я пытаюсь тебе объяснить, что надо быть внимательными. Всего один вечер. Я приготовлю ужин…

— А мне, значит, надо купить все вино, которое этот парень выпивает за день.Или за одно утро.

— Я могу сказать, что тебе рано вставать на работу.

— Даже не пытайся. Для Рэмси такие объяснения, как «вставать на работу», непонятны. Он раньше четырех, по-моему, вообще не ложится.

— Раньше он тебе нравился.

— Да, ну, знаешь, иногда люди мне надоедают.

— Знаю. — В голосе была печаль, которую Лоренс, по счастью, не заметил.

Однако, когда Ирина все же позвонила Рэмси, выяснилось, что у него другие планы. Не забыла ли она, что он рассказывал ей об «Ути-клабе» в Индии? Он напомнил об их встрече в Борнмуте так, словно это было очень давно. Разумеется, Ирина помнила о клубе. Так вот, он едет в хадж. Она даже удивилась, что он знает такое слово, и переспросила: «В паломничество?» Рэмси ответил утвердительно. Его не будет почти до конца июля. Посещение одного клуба снукера не может занять целый месяц, поэтому Ирина решила, что его, как и большинство европейцев, влечет на субконтинент поиск собственного пути. Она пожелала ему счастливого путешествия и повесила трубку. Разговор был столь кратким, что Ирина невольно поразилась, какими близкими ей казались их отношения в прошлом году. Ей не давала покоя мысль, что он намеренно уезжает из Лондона на день своего рождения. Весь остаток дня она чувствовала себя потерянной. Нарушение традиции словно развеяло чары, и Рэмси предполагал, что так будет. Лоренс обрадуется. Теперь они не обязаны встречаться с Рэмси в следующем июле, впрочем, как и все последующие июли.

Это было простое расхождение во мнениях, но позже события этой осени будут для них особенными. Перед сном Лоренс разгорячился и поднял тему о возможном импичменте.

— Я думала, ты ненавидишь Клинтона, — сказала Ирина.

— Он человек беспринципный. Страдает манией величия, думает лишь о возвышении Уильяма Джефферсона Клинтона. Но он умен.

— Бог мой, ты никогда ни о ком так не говорил. А теперь называешь умным человека, совершившего невероятную глупость.

— То, что он спутался с этой телкой, весьма неосмотрительно, но на политическую деятельность никак не влияет.

— Ложь не может не повлиять на политическую деятельность.

— Может, если речь идет о сексе.

— Ты ведь шутишь, правда? Ведь не все мужчины лгут, когда говорят о сексе?

— Почему же, все!

— И ты?

— Разумеется, нет. — Лоренс отпрянул от удивления.

— И почему в таком случае лгут только мужчины? Если эта тема дает столько возможностей для лжи, почему этим не грешат все женщины?

— Возможно, и грешат!

— Так ты полагаешь, что и ялгу тебе, когда говорю о сексе?

— В принципе нет.

— В принципе?

— Нет, ни в коем случае!

— И почему же мы с тобой такие особенные?

— Ирина, мы не обсуждаем ничего конкретного, просто в общих чертах.

— Только не я. Итак, я спрашиваю тебя, почему мы такие особенные?

— Потому что… мы люди добропорядочные, полагаю. У нас хорошие отношения. Хотя этот вовсе не означает, что мы не можем дать друг другу небольшую слабину.

— В каком смысле?

— Не знаю. Например, если я засмотрюсь на улице на женщину с красивыми ногами, то хочу надеяться, что ты не будешь пытаться повернуть мою голову в другую сторону.

— Но мы говорим не о том, что кто-то заглядывается на женские ножки. Речь идет о том, что он забрызгал ее всю спермой, а потом нагло утверждал, что ничего подобного не делал!

— Ладно! Я не жду от тебя такихпослаблений.

— Почему же ты придерживаешься столь высоких стандартов порядочности? Берешь на себя больше, чем президент?

— С каких пор ты стала такой ханжой? Кому какое дело, полез ли Клинтон под юбку стажерке, лишь бы он не нажал в таком состоянии кнопку.

— Я не ханжа, и речь вовсе не о сексе. Мы говорим о лжи.

— Нет, о сексе.

— Хорошо, обо всем. Еще в феврале Клинтон смотрел прямо в камеру, в глаза мне, которая голосовала за него, и говорил: «У меня не было связи с этой — с этой женщиной — мисс Левински». Боже мой, он даже запнулся, словно не помнил ее имени. Я чувствовала себя оскорбленной им лично.

— Он не смог справиться с ситуацией должным образом. Это не преступление и не повод для импичмента. В этом замешаны республиканцы, это же чистой воды оппортунизм и оскорбление Конституции.

— Ты действительно не считаешь это важным, правда? Он устроил обструкцию в правительстве до конца года.

— Нет. Я считаю важным, что он отдал приказ направить ракеты на Судан и Афганистан, и еще я считаю важным, что он упустил Усаму бен Ладена.

Ирина не помнила это имя, но была не в настроении слушать объяснения Лоренса.

— Получается, все, что имеет значение, — это большое, достойное мужчины дело. То, что они лгут своим женам и как к ним относятся, незначительно?

— Я этого не говорил. И все же мы обсуждаем политику, а не личностные качества Клинтона. Да, как человек, он лицемер. Но он не заслужил быть изгнанным лишь за то, что засунул свою сигару в ящик Моники. За неправильное пользование сигарой, по моему мнению, вряд ли стоит подвергать импичменту.

Большинство мужчин в Америке возмутил не столько поступок Клинтона, сколько его дурной вкус. Моника была полной глуповатой простушкой, а президент Соединенных Штатов мог позволить себе что-то получше.

Ирина упала в кресло.

— О господи, я тоже против импичмента, но считаю, он должен развестись, а это явно не планируется. Получается, Хилари еще хуже, чем он. И эта болтовня о тайном заговоре правых, хотя, очевидно, интриги плетутся уже довольно долго. Она будет делать вид, что шокирована и уязвлена, и, даже если он во всем признается, станет придерживаться собственной версии. Они, мол, не любовники, это заговор, хотя на самом деле это заговор в семье Клинтон. Они заключают закулисные сделки, договоры, идут на компромиссы только с целью выгодной обоим саморекламы. Полагаю, это один из способов сделать карьеру, но для брака губительный.

Ирина замолчала. Звуки эхом разносились по комнате.

Кроме всего прочего, после возвращения из командировки в Россию Лоренс стал крайне раздражительным, и перспектива провести Рождество на Брайтон-Бич не улучшала его настроения.

Дата добавления: 2015-09-29