Все снова пошло хорошо. У меня были деньги, я больше не страдал от приступов тревоги и, что еще важнее, я больше не чувствовал себя лузером. Моя самооценка вновь поднялась на хороший уровень, и я вновь решил все свое время уделить работе в агентстве.
Я действительно стал хорош в этом деле, и спустя некоторое время был объявлен лучшим работником офиса. У меня не возникало ни малейшего интереса к каким-либо турам или к возвращению в группу. С этим было покончено — мне нравилась новая жизнь.
Наладив все свои дела, я и представить не мог, что могло сделать меня еще счастливее. Но это произошло. В моей жизни появилась новая любовь — ею оказалась одна из моих коллег. Here we go again!
Эрин Робертс была совсем не такой, как мои бывшие психованные подружки. Она была здравомыслящей, находчивой, верной и очень красивой девушкой. Она была, как говорят, “девушкой по соседству”. Когда мы с Эрин встретились в первый раз, я не очень-то ей понравился. Она решила, что я хитрожопый болтун (Окей, она была права!).
Когда я наконец решился заговорить с ней во время обеда, я не мог не заметить, какие у нее идеальные зубы. И вот что вырвалось из моего рта: “Тебе никто не говорил, что у тебя очень красивые зубы?” Во какой у меня фирменный подкат: “Красивые зубы!” Отличная работа, Салли! Ну, по крайней мере, это было сказано искренне и оживило наш разговор.
Вскоре после этого мы влюбились друг в друга по уши. Именно благодаря ей я почувствовал себя настоящим мужчиной. Она показала мне, как вести правильную жизнь, как оставаться верным себе, как стать одновременно доверчивым и надежным человеком — всему этому она научила меня, даже не подозревая об этом — она просто ставила себя в пример. Я стал по-другому относиться к себе — совсем не как к уличному панку. Если не считать Арлен, я впервые в жизни решил, что нашел свою единственную любовь. Я совсем не думал о музыке; я думал только об Эрин и о том, что меня ждет важнейший поворот в моей жизни. Но с другой стороны лучше бы мне было знать наверняка, смогу ли я смириться с жизнью приземленного человека и расстаться с мыслями о музыке навсегда.
Я хотел произвести на Эрин впечатление. Чем сильнее я испытывал к ней чувства, тем больше я хотел показать ей, какой я талантливый и интересный человек. Но у меня не было группы, и мне казалось, что я не могу предложить ей ничего особенного. Все, что я мог сделать, это показать ей старые видео и CD диски Strip Mind. Она гордилась этими вещами — даже показала их всем родственникам и друзьям, но те дни остались для меня в прошлом, и из-за этого я стал чувствовать себя “бывшим человеком”.
Если ты музыкант — мне не важно, насколько ты знаменит — тебе всегда кажется, что ты чего-то стоишь только тогда, когда ты не стоишь на месте, когда ты создаешь что-то новое... Думая об этом (забудем про деньги), я понял, что все эти дни я так ничего и не создал. Я снова почувствовал внутри себя пустоту. Я боялся, что могу потерять Эрин, потому что мне нечего было ей предложить, нечем ее удивить и порадовать. Меня пугало, что она может потерять ко мне интерес, если я ничего не предприму. Каждый раз, когда я впадал в депрессию и пытался собраться с мыслями, она была рядом и подбадривала меня, но из-за этого я казался себе еще более жалким, что злило меня и вызывало ссоры.
После года всего этого я подумал про себя: “Какого черта я делаю? Мне нужно играть музыку!” Я больше не мог этого терпеть. Я что, теперь вечно буду работать в долговом агентстве? Ну уж нет! Пришло время перемен!
Когда любовь к музыке вновь ужалила меня, я понял, что не могу без нее жить. Музыка не испортила мою жизнь — она была ею. Я музыкант от головы до пят. Музыка должна была рано или поздно вернуться в мою жизнь, и на этот раз меня охватил порыв, сильнее которого я еще не испытывал. Мне нужна была группа, и как можно скорее.
Проблема всегда заключалась в том, что и женщины, и музыка были моей страстью в жизни, и по какой-то причине музыка, казалось, брала верх. Я думаю, это потому, что я огромный трудоголик, и к тому же настолько агрессивный, что когда я живу этим, я не могу сбалансировать музыку с остальной жизнью. И заканчивается все тем, что я теряю дорогих мне людей. Но в то же время, если бы я не отдал музыке все, что у меня есть, меня бы в ней уже не было. Это и называется “все или ничего”.
Наверное, именно поэтому мне приспичило первым делом вернуться с огромным мешком под названием “Я же говорил” ко многим людям, в частности, к Биллу ДеМонако и к моему отцу — именно они были теми людьми, которые мешали мою мечту с грязью и сомневались в моих способностях стать музыкантом. Не то, чтобы я стремился в первую очередь добиться большего успеха в музыке, чем отец; просто мне нужно было доказать им, что музыка стала моей жизнью. Как я уже сказал в начале этой книги: те вещи, которые произошли с тобой еще в детстве, могут вести тебя вперед всю оставшуюся жизнь. Так что когда я был ребенком и отец сказал мне, что музыка никогда не станет чем-то большим, чем хобби, эти слова зажгли огромный костер под моей задницей. Ну и, как вы видите, вызов был принят!
Мне впервые довелось писать песни самому. Во всех моих бывших группах я лишь играл то, что было написано другими, или же помогал делать аранжировки — речь шла только о сотрудничестве; мы собирались вместе и предлагали свои идеи. Я ни разу не садился и не писал ничего сам.
Кроме этого я начал играть на гитаре — мой друг Берри Спилберг из Wargasm показал мне, как настроить гитару в так называемый Drop-D*, который позволяет играть аккорды с помощью всего лишь одного пальца. Вскоре я стал перебирать прогрессии, а потом потерял крышу и начал разбрасываться лирикой и мелодиями. Не успев ничего понять, я написал свою первую песню.
Я нашел вдохновение для лирики после ужасной трагедии, которая произошла с моим другом. Дэйв Дилэй был гитаристом группы Tin Pan Alley. Они были очень крутой бостонской рок-группой — уличные панки, играющие музыку в стиле Skid Row.
Одним вечером после ссоры со своей девушкой на вечеринке он повесился в подвале с помощью цепи. Он прошел через несколько лет наркозависимости и всегда угрожал, что совершит самоубийство, но не делал этого. Уверен, это история о парне, который выл на луну от одиночества — никто не верил, что он на такое способен.
Сочиняя песню про Дэйва, я впервые испытал непреодолимые эмоции, которые охватывают тебя, в то время как ты что-то пишешь. Я опустился на пол спальни Эрин и со
слезами на глазах начал писать текст. Я представлял, какое одиночество и тоску он должен был испытывать, чтобы решиться на такое. И чем больше я пропевал написанные строки под музыку, тем лучше мелодия ложилась на текст — я и представить не мог, насколько сильной получится эта песня. Иногда ты поешь несколько строк, и они ложатся на музыку так, как ты сам того не ожидал и даже не можешь это объяснить. Это произошло со мной впервые, и это глубоко тронуло меня. Песня называется Another Day; может быть, когда-нибудь я запишу ее и выпущу как сингл.
Эта песня показала мне, как выражать свои эмоции через музыку. Благодаря ей я осознал, насколько сильной может быть песня, если она написана от сердца.
К тому же, к тому времени я узнал кое-что важное о приступах тревоги: мне было сложно выражать свои мысли. Я подавлял все эмоции, думая, что если что-то вызывает у меня слезы или же я хочу поговорить с кем-нибудь по душам, то я слаб. Неправда! Это самая большая ошибка, какую только можно совершить. Выкинете эти мысли из своей головы и никогда к ним не возвращайтесь. Если вы позволите этим мыслям расти, как снежный ком, они приведут вас к духовному истощению. Поверьте мне, бегать по больницам с приступами тревоги — это не шутки. Надо лишь найти способ самовыражения. Если вы не музыкант, попробуйте что-нибудь другое. Это может быть поэзией, или рисованием, или даже боксом. Чем бы это ни было, пользуйтесь тем, что вам дарит жизнь. Это и есть ваше лекарство, ваша терапия. Наконец и я нашел свое лекарство — им оказалась музыка.
*гитарный строй, при котором все струны кроме шестой настраиваются обычным образом, а шестая — на тон ниже
Часть Третья
Глава 18
THE SCAM
Все встало на свои места в феврале 1995-го. Одним днем я сел на кушетку в гостиной и стал рассказывать Эрин о том, как я когда-то играл в группе и как я соскучился по тем дням. За все время, что мы были вместе, она до сих пор не видела, как я играю. Мое сердце выло от тоски по музыке, и Эрин не переставала поддерживать меня.
Я сказал ей, что думаю создать собственную группу и начать все с нуля. Я хотел писать свою собственную музыку и самим принимать все решения, в отличие от неорганизованной Strip Mind... да что там говорить, и остальные группы были не лучше. Я был уверен, что у меня за спиной достаточно опыта, чтобы стать хорошим лидером — лучшим, чем кто-либо из фронтменов моих бывших групп. Она сочла это отличной идеей.
Когда меня вышвырнули из Strip Mind, я усвоил ценный урок. Во-первых, я понял, что нужно быть более внимательным и чутким в самом бизнесе. И, кстати говоря, за время работы на Warner Bros. я проявил находчивость и собрал все нужные группе контакты. Я не только сохранил телефонные номера менеджеров, владельцев клубов, хозяинов лейблов и т.д., но и время от времени поддерживал с ними связь, чтобы они знали, что мне может пригодиться их помощь.
Эрин все кивала в ответ — пока я не сказал, что подумываю о пении, а не об игре на ударных. Я впервые заметил следы замешательства на ее лице. Но на мой взгляд по-другому и быть не могло, ведь я решил стать лидером. К тому же, никто из вокалистов местных групп не пел так, как хотел петь я. Я хотел добавить рычание в голос, а не пищать на высоких нотах. Быть чем-то вроде говно-Stryper'а я не собирался, так что это казалось мне хорошей идеей.
Я особо не думал о том, сколько времени займет такая трансформация из ударника в солиста, но чего мне было терять? Нельзя выиграть в азартной игре, не рискнув, верно? Надо лишь следовать своим инстинктам; каждый из нас рожден с ними. Так что если тебе кажется, что ты поступаешь правильно — даже если все вокруг говорят тебе, что ты не прав — действуй. Не попробовать — хуже, чем оказаться неправым.
Так началась моя охота на группу. Для начала мне нужны были музыканты моего уровня. Я вовсе не собирался шляться по музыкальным магазинам и штудировать доски объявлений с тысячами имен каких-то там подростков, желающих побренчать в гаражике. Мне нужно было найти действительно опытных музыкантов, чтобы хоть что-то у нас пошло. Но в Новой Англии с этим было туговато. Особой активности в те года там не наблюдалось. И хоть Бостон славился такими группами, как Aerosmith, J. Geils Band, Boston, the Cars, 'Til Tuesday, и т.д., музыкальная сцена давно канула в пучину. Одно время эта сцена была огромной — настолько огромной, что каждый вечер можно было идти в клуб и найти там убойную группу; а теперь это как город-призрак. И давайте не будем забывать о том, как гранж потеснил все оставшиеся хаер-метал и хэви-метал группы (и слава Богу!).
Первым человеком, которому я позвонил, был Робби Меррилл. Он был другом брата моей бывшей девушки Бетти. Я видел этого кота пару раз — у него были длинные редкие коричневые волосы, а сам он показался мне довольно тихим парнем. Он просто работал на стройке, пил свой Будвайзер и играл на басу.
Я видел, как он выступал в местных барах, играя кантри и регги. Несмотря на то, что я чуть с ума не сошел от тоски, слушая это дерьмо, я помню, что он был просто убийцей за своей гитарой. Согласен, его бас-гитара висела почти у шеи, и он то и дело пританцовывал тустеп, но я решил, что если опустить его гитару в стиле Сида Вишеса и научить писать и играть хэви и рок, то он-таки получит место в группе.
Я никогда не забуду реакцию Робби, когда я позвонил ему и спросил, не хочет ли он присоединиться ко мне и сколотить новый проект. Он знал о моих способностях игры на ударных и даже видел меня со Strip Mind, но когда я выдал, что собираюсь петь вместо этого, я был готов поклясться, что слышал, как телефонная трубка падает вниз по ступенькам на фоне отдаляющегося истеричного смеха.
“Я серьезно, чувак!” — сказал я, — “Я хочу попробовать возглавить этот проект. У меня уже есть несколько готовых идей, и я думаю, что они не так уж и плохи”.
Разговорившись, он сказал, что не уверен с ответом — не потому, что я решил петь, а потому, что он, как и я, вовлек себя в эту бесконечную колею музыкальной жизни и не горел желанием ничего начинать. И хоть я разделял его чувства — особенно по поводу того, что у нас не было ничего, чем можно было бы гордиться, нас различало то, что мне было тогда двадцать семь, а ему уже тридцать два. Он считал, что ему уже слишком поздно браться за что-то новое, понимая, как много времени требуется, чтобы поставить на ноги проект. Придя к решению, что у меня еще есть в запасе пара годков, я сделал ему, как говорится в фильме “Крестный отец”, предложение, от которого он просто не мог отказаться!
Я сказал ему: “Только давай не будем гнать время, будто мы кому-то что-то там должны выпустить. Давай не будем лезть из кожи вон и торчать шесть дней в неделю по десять часов на репетициях. Давай будет встречаться, когда нам удобно, и чисто ради удовольствия писать музыку и записывать демки”.
Я рассказал ему, как еще во время участия в Strip Mind я собрал кучу важных контактов, которые в дальнейшем могли бы привести нас к нужной двери быстрее остальных групп. Я повторил свое предложение: “Это будет неброский проект, который совсем не будет ни напрягать нас, ни вмешиваться в нашу жизнь. Давай блин просто попробуем. Я даже даю тебе обещание, что если к тому дню, как мне стукнет тридцать, мы ничего не запишем, я отстану от тебя!”
Это я сказал Робби — слово в слово, и я не лукавил!
Как только Робби был принят на борт, у нас начался мозговой штурм по поводу того, кто же займет места гитариста и ударника. Я сам мог сесть за ударные, дойди дело до записи, так что это не было такой важной проблемой, как нахождение лид-гитариста. Я делал неплохие успехи в игре на гитаре, но до головокружительных риффов мне было далековато.
Робби порекомендовал мне парня по имени Ли Ричардс. Ли был из Северного Андовера, но в отличие от задиристых детей тех мест он вовсе не был таким — он был ответственным парнем, который работал каменщиком. Он был большим крепким чуваком, с которым всегда было приятно провести время. Ли играл в нескольких дэт-метал группах и даже пел в некоторых из них, поэтому я сразу понял, что он мне подходит, а что касается его вокала, это было отличным бонусом. Ли, конечно, тоже хихикал втихушечку, когда я сказал, что петь буду я, но мы же должны были его завлечь, пока он не передумал! После этого у нас получилось что-то, похожее на группу.
Теперь нам нужно было преступить к сочинению материала. Мы обосновались в подвале дома, который я снимал у своего приятеля Эрика, в Тауэр-Хилле в Лоренсе и приступили к работе. Наше оборудование было паршивым, но нас это не остановило. Ли пришлось занять усилок Marshall, потому что оборудования у него не было вообще, а я одолжил ему свою гитару марки Cort за 80 штук. Эта гитара была еще тем куском дерьма! Она до сих пор валяется где-то у меня; покрытая стикерами и вечно расстроенная, эта штука далека от Les Paul'а, но зато именно на ней были сыграны наши первые наработки. Мы прорабатывали эти песни все вместе, после чего я накладывал на мелодии текст.
В апреле 95-го мы сделали несколько записей в студии нашего общего друга Кармина ДиМаркаса прямо на первом этаже его дома в Лоренсе. С ударными партиями проблем не возникло. У меня уже был опыт работы в студии, так что через пару часов ударные остались лишь историей. Робби и Ли продолжили начатое, закончив так же быстро, как и я. Угадайте, что осталось не сделанным? Правильно, вокал! Проблема была в том, что я никогда в жизни не пел. Да, я написал все тексты и мелодии, но что же касается пения... мне предстояло впервые в жизни встать за микрофонную стойку и запеть.
Боже, как это было херово! Я настолько ужасно пел, что когда я только начал, мне довелось встретиться взглядами с Робби, и тот лишь закатил глаза и ушел из студии.
После долгих мучительных дней в студии я наконец-то покончил с вокалом, и наша первая демо-запись получила название The Scam.
Мы распечатали кучку кассет для друзей, чтобы выслушать их мнение. Песни были настолько разными, что никто не знал, что и думать. “Head” звучала, как что-то, что могли написать Aerosmith с использованием блюзовых риффов и ужасной губной гармошки — ужасной. “Decisions” получилась полным дерьмом, да к тому же дерьмом с использованием рожка. “Here I go” звучит как плохой кавер на Paerl Jam, а “Homeward” остается нашей мрачной балладой. У нас также была песня “Voices”, которую вы, возможно, помните по нашему акустическому EP, The Otherside.
Моими музыкальными корнями были классические вещи Aerosmith и Led Zeppelin, но со временем я начал углубляться в более тяжелую музыку — в музыку таких групп, как Helmet, Alice in Chains и Nine Inch Nails. “Seein’ It Is Believing It” и “Eat the Sky” появились как раз во время расцвета новых течений, и люди постоянно вынимали эти записи и говорили: “Такой музыки должно быть больше”. И мы брались ее писать! Мы начали создавать наш собственный каталог на основе именно тех песен.
Я переехал в односпальную квартиру с ванной комнатой и, как ни странно, оказался прямо по соседству с полицейским участком, в котором много лет тому назад отбывал наказние за кражу хлеба. Мы сняли комнату для репетиций в местечке под названием Methuen Train Depot. Это место когда-то было ж/д станцией, которой владел парень по имени Дэн со своей женой. Это место было для нас вторым домом больше трех лет — так долго... еще бы, мы ведь не репетировали каждый день!
Тем временем люди выискивали и слушали наши демки, и мы начинали думать, что на этом дело не остановится. Было очевидно, что мы не могли вечно оставаться студийной группой — мой энтузиазм разгорался с каждым днем, и я сходил с ума от идеи выступать где-нибудь. Но нам нужен был ударник.
Я рассказал Ли и Робби про Томми Стюарта, ударника, с которым я познакомился во время совместного тура Strip Mind и Lillian Axe. Ребята сразу же поддержали меня и начали уговаривать немедленно звонить ему в Хьюстон. Первое, что я сделал, это отослал ему нашу демо-запись из шести песен и сказал по телефону, что все ударные партии записаны мной. Томми ответил: “Здорово! Но зачем тебе я?”
И я все выложил: “Я хочу петь в этой группе. На записи мой голос”. И опять смех. Ha fucking ha! Томми видел меня в деле даже чаще, чем Робби и Ли, ведь мы месяцами ездили в туры и ходили друг к другу на концерты. Он сказал, что ему понравилась демка и он не может остаться в стороне. “Отлично!” — подумал я, — “Теперь у нас есть ударник — и еще один отличный парень!”
Томми собрал свои вещи и переехал из Хьюстона в Метуен. Робби взял его к себе, пока у него не было работы и дома. Томми нашел себе работу в МПС (Международный почтовый союз — прим. пер.) — он колесил по городу весь день, доставляя посылки по адресу. Думаю, этот бедный парень до сих пор помнит все эти чертовы индексы Новой Англии — я бы свихнулся, честное слово. Ну, а он купил себе приличную уютную квартиру прямо по соседству со мной — мы часто занимались пробежкой вместе.
Репетиции стали очень требовательными. Когда мы только начинали, у нас не было никакого расписания, никаких правил — теперь же речь шла о пяти-шести вечерах в неделю. Мы действительно было поглощены нашим проектом, даже с направлением уже определились. Ли был просто пишущей машинкой — из него буквально сыпались риффы. Нас волновало только то, когда мы сможем провести наш первый концерт.
Когда же у нас появилось еще несколько песен, наше время наконец пришло — пора представить наш материал публике. Наше первое выступление прошло в месте под названием Rock Pile в Согасе, Масс., около Бостона. Парень по имени Крис был организатором этого шоу, и именно он дал нам шанс выступить на разогреве у группы Death Angel.
Я с трепетом отнесся к мысли о том, что могу пригласить не только всех своих друзей, но и коллег из коллекторского агентства. Волнение переполняло меня и от того, что я впервые выступлю перед Эрин.
Цель была в том, чтобы пригласить как можно больше людей — нам нужна была хорошая аудитория. Пришло где-то сорок человек, включая Майка, вокалиста Meliah Rage, и его девушку Нэнси. Это показалось мне странным, ведь с Майком мы играли настоящий хэви-метал, а теперь я собираюсь играть старый добрый хард-рок, не имеющий ничего общего с музыкой Meliah Rage. Я сильно нервничал перед выходом на сцену — мне впервые предстояло встать впереди всех, ведь я был вокалистом. Я помню, как я подумал: “Теперь у меня нет барабанов, за которыми можно спрятаться!” Мне всегда было комфортно за ударной установкой. В прошлом, если мы не нравились публике, я мог спрятаться за ней, оставив вокалиста налаживать отношения. На сей раз вокалистом был я. Меня не покидали мысли: “Что я скажу публике? И куда мне деть руки во время пения? Что делать? Аааааа! Капец!”
Ну, как сильно я ни паниковал, мы вышли на сцену. Забавно, что когда я вышел, мне сразу стало хорошо. Да, стоять за микрофонной стойкой было необычно, но все же не так плохо, как я представлял. Я очутился в моем неповторимом мире музыканта и чувствовал себя защищенным в нем.
Я до сих пор помню, как еще до окончания нашего сета я встретился взглядом с Майком и Нэнси, когда они помахали мне рукой. То, что они мне сказали, было не очень-то красиво с их стороны, но, оглядываясь назад, я понимаю, что сказал бы то же самое. Нам надо было немедленно решить, к какому стилю будет принадлежать наша музыка — у нас были тяжелые песни, мелодичные песни, даже песни с участием рожков. Наш сет был слишком сырым, чтобы ложиться на ухо, и с этим нужно было что-то делать. А поскольку я был и остаюсь перфекционистом, я хотел, чтобы моя группа была идеальна.
Целыми месяцами мы собирались вместе после работы и репетировали. Мой приятель, Джимми Мустафа, к тому времени совсем разругался с моим боссом в Capital Credit и ушел работать в другую компанию — юридическую фирму под названием Zwicker and Associates, основанную в Андовере. Он позвонил мне и рассказал, какие бешеные деньги он зарабатывает. А поскольку эта фирма была юридической, у работников были более широкие полномочия по отношению к должникам. Я сразу же прыгнул к нему на борт. Я хотел заработать огромные деньги на покупку клевой машины и хороших апартаментов. К тому же, директор Zwicker'а, Джо Орманд (еще один человек, помогший мне стать тем, кем я являюсь), был обалденным парнем — намного добродушней, чем мои бывшие коллеги.
Все шло просто замечательно. Балакая по телефону, я зарабатывал около 40.000$ в год — отнюдь не хило для человека, плюнувшего на школу. Мне ужасно нравилось там работать. Моим псевдонимом был “Брэд Салливан” (это для тех, кто, возможно, получал от меня звонки).
Иногда, думаю, я веселился слишком много, потому что порой я доводил босса до бешенства. Видите ли, у меня была сноровка — я легко справлялся со своей задачей убеждать людей платить деньги и получал за это приличную зарплату, так что вскоре я смог превысить свою квоту. Вот только проблема была в том, что справившись со своей частью работы в два раза быстрее, чем остальные работники, я начинал заниматься продвижением своей группы. Когда я оставался на своем рабочем месте (если вообще оставался), я названивал менеджерам и владельцам клубов, чтобы те организовали концерт.
Бедный Джо — он действительно был доволен моей работой, что радовало меня, ведь если бы кто-нибудь еще начал заниматься тем же, чем и я, то, думаю, он бы сразу дал им пинок под зад. Джо был клевым.
Я быстро учился тому, как стать фронтменом в группе. Главная задача фронтмена — взять публику под свой контроль. Людям надо показать, кто здесь босс. Поначалу я понятия не имел, как это сделать, но чем больше выступлений мы проводили, тем лучше у меня это получалось.
Я научился показывать свою силу одним лишь своим присутствием у Джейма Хэтфилда, я понял, как пленить таинственностью вокала благодаря Лейну Стэйли. Я много внимания уделял поведению Стивена Тайлера на сцене, наблюдая, как он заводит публику каждым своим вздохом и жестом. Я учился вести разговор с публикой, понимая, как важно быть с ней единым целым. Нужно приковать к себе их внимание — быть не только вокалистом, но и артистом.
Мы все стали относиться к нашей группе намного серьезнее. Через несколько месяцев у нас родились такие песни, как “Time Bomb” и “Bad Religion”. Кроме этого, мы взяли совет у Пола Гири по поводу изменения названия группы. Ему казалось, что название “The Scam” звучало
немного по-устаревшему, и он предложил подыскать ему замену. Никто из нас прежде не задумывался над этим. После тщательного просмотра своей CD-коллекции мы решили поменять название на Godsmack, на которое мы наткнулись в песне группы Alice in Chains. Чуть позднее я поясню, что мы понимаем под нашим названием.
Наконец наступила ночь, изменившая весь облик нашей группы и придавшая нам небывалой уверенности. Это была ночь, когда мы выступили в клубе Эксис под именем Godsmack, ночь перед Днем Благодарения* 95-го года. В тот же вечер в клубе Авалон выступала группа Korn. Несмотря на то, что они были еще новичками, их музыка была классной. Не успели они появиться, как сразу оказались в центре внимания. Мы же были приглашены хедлайнерами в соседний клуб Эксис, который был соединен с Авалоном; мы начали сразу после того, как Korn закончили. Фишка была в том, что все желающие могли перейти к нам, не покупая второго билета. Мы вышли на сцену и надеялись только на лучшее.
Korn заканчивали свой сет примерно к 10 часам, так что как только на часах стукнуло 9:45, я прошмыгнул к сцене из гримерки глянуть на собравшуюся толпу. В зале было темно, тихо и пусто. Никто не пришел. Несмотря на это, мы решили все равно отыграть наш сет и забрать наши 50 баксов.
Наступило десять часов, и мы пошли на сцену. Чем ближе мы подходили к стене, тем отчетливее мы слышали гул толпы. Мы выглянули из-за угла и увидели набитый под завязку клуб — примерно 400 человек (столько вмещал клуб), прибывших из соседнего клуба после Korn — взъерошенных, заведенных и готовых к рок-н-роллу. От наших сомнений и разочарований не осталось и следа, нас охватила бешеная энергия. Мы вышли на сцену с огромной уверенностью в нашем успехе. Мы были в курсе, что помимо кучки близких друзей перед нами стояли люди, не знающие нас и ни разу не встречавшиеся с нами.
Отыграв где-то три четверти, мы кое-что заметили: никто не уходил. Нам удалось овладеть публикой, удерживать ее на протяжении всего шоу. Нам хлопали, кричали, махали — все сходили с ума! Даже люди, стоявшие в конце зала, которые предпочитают скорее относиться к музыке скептически и оценивающе, чем бросаться в самую гущу событий, оставались довольными. Именно тогда мы поняли, что сделали что-то стоящее. Когда мы закончили, мы вернулись в гримерку и вперились друг в друга в полном изумлении, осознавая, что у нас еще никогда не было такой огромной аудитории, что никто из слушателей не ушел. Зная, насколько грубой может быть бостонская публика, все прошло чертовски круто!
В жизни нашей группы закончился целый год, и в начале 96-го все по-прежнему шло хорошо. Но зная, какие подарки мне то и дело приносит моя жизнь, нет ничего удивительного в том, что что-нибудь рано или поздно пойдет не так. Создается ощущение, что по какой дороге я бы ни поехал, на какой-нибудь улице обязательно найдется дерево, которое упадет мне на голову. Другими словами, чтобы дела пошли лучше, они должны ухудшиться.
Откуда ни возьмись, к нам пришли новости от бывшей девушки Ли Ричардса, которая заявилась к нему и произнесла слова, которых боится каждый мужчина: “Я беременна”. Она сказала, что ей нужна финансовая помощь. И все! Ли пришел к нам с выражением лица, хуже которого я не видел. “Пришло время двигаться дальше”, — сказал он, — “Я должен принять правильное решение и поддержать моего ребенка”.
Несмотря на то, что дела нашей группы шли все лучше и лучше, мы не смогли переубедить его. Мы все ходили на работу, могли оплатить свои счета и заняться музыкой в свободное время. Робби занимался кровлей крыш и монтажом сайдинга, Томми развозил посылки и держал в голове индексы, а я работал в долговом агентстве. Когда мы все только начинали, зарабатывание денег не было возможным — мы попросту не думали об этом. Все, что мы хотели, это играть музыку и надирать всем задницы. Печально, но очень благородно, Ли покинул группу. А нам пришлось сделать шаг назад и думать, кого поставить на место Ли.
Мы искали нового гитариста. Мы ходили на всевозможные шоу в поисках талантов и копались в телефонных книгах, пытаясь найти бывших участников каких бы то ни было групп.
Группа под названием The Crushed Tomatoes часто выступала в Салеме, Нью-Хэмпшир, в
тридцати минутах от Бостона. Они были лишь кавер-группой, игравшей Alice in Chains, Stone Temple Pilots, Rage Against the Machine и прочие вещи. Робби видел их пару раз и начал уговаривать меня взглянуть на их гитариста по имени Тони Ромбола.
*День Благодарения отмечается в последний четверг ноября
И вот одним вечером мы все пришли на концерт the Crushed Tomatoes в маленьком ресторанчике/баре Элджис в Рокингем Мэлл в Салеме, Нью-Хэмпшир. Я думал: “Какого черта я здесь делаю? Меня не интересуют группы, играющие каверы”. Я не был уверен, могу ли я вообще оценивать чьи-то творческие способности по каверам. Когда же эти парни вышли на сцену, они размазали меня по стенке: этот Тони Ромбола носил шаровары с майкой-сеткой, а его гитара висела так высоко, что я боялся, как бы он не придушил себя.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |