Когда я приехал, я сразу начал выбрасывать вещи Арлен из нашего окна на третьем этаже. Примерно через полчаса я услышал скрежет тормозов во дворе. Я выглянул из окна и увидел ее машину с пластиковыми щитками вместо стекол и разбитым капотом. Вспоминая об этом сейчас, мне становиться смешно за тот кусок дерьма моей работы, на котором она ехала, но вот тогда мне было не до смеха. Я знал ее темперамент и представлял, как она взбесилась, увидев, что стало с ее машиной.
Она влетела в комнату, вся вне себя, и заорала на меня, чтобы я перестал выбрасывать ее вещи на улицу. “Я вынесу их сама, гребаный ублюдок!” — кричала она. Я подумал: “Отлично! Он свалит через пару секунд”. Она прошла мимо меня в спальню за остатками вещей и заметила мою барабанную установку у стены.
Она схватила ножницы и ринулась к ней — ей пришло в голову наделать дыр в ведущих барабанах, а затем, как я думаю, отправить их в окно. “О, нет, только не барабаны!!” — я подбежал к ней, выхватил из ее рук барабан и толкнул ее на наш водяной матрас... И на этом все закончилось: она резко переменилась, успокоилась, перестала сопротивляться и заговорила со мной — мягко и медленно, улыбаясь объясняя, что собирается лишь забрать вещи и уйти. Я сказал: “Ладно, только уходи”, и она ушла.
Я закрыл за ней кухонную дверь и для верности защелкнул замок. Помню как через минуту я задумался: “Хмм... слишком просто. Что-то тут не так”. Конечно, инстинкты меня не обманули — когда я вошел в спальню и лег на кровать остыть после всего случившегося, я упал в бассейн теплой воды и пошел на дно собственной кровати. Эта стерва порвала водяной матрас теми ножницами!
Вода растеклась по всему полу. Ее было так много, что от соседского потолка не осталось ничего хорошего. Что еще хуже, когда мы снимали эту квартиру, арендатор предупредил меня: “Никаких водяных матрасов в квартире. Это небезопасно из-за риска протечки”. Ну, протечка это мягко сказано, так что меня сразу вышвырнули оттуда. “Пока-а! Береги зад на выходе, а то дверью долбанет!”
Верьте мне или нет, но на следующий день я был таким же тупым, как всегда! Мы созвонились, встретились и в конце помирились. Ха! Любовь и вправду слепа! Мне стоило бы сказать ей: “Ты просто ничтожество, Арлен! Я тебе больше не верю, ты лживая стерва и потаскуха!”, но вместо того, чтобы устроить словесную перепалку, мы простили друг друга и решили жить с этим дальше. Но, поверьте мне, жить с этим невозможно. Воспоминания навсегда остаются глубоко в тебе, и ты не можешь отключить эту бомбу замедленного действия.
Отношения — это достаточно серьезная вещь, так что если вы когда-нибудь выдали подобную штуку или были ее жертвой, забудьте об этом! Отношений больше нет.
После нескольких месяцев в Новой Англии мы решили вернуться в Северную Каролину, убравшись подальше от воспоминаний. Она позвала своих родителей, соврала им про разбитую машину, требуя денег на новую, и получила новенький ярко-красный Понтиак Санбёрд.
Вскоре мы уже мчали по трассе I-95 прямиком на юг в Северную Каролину. Арлен вела первой — нам предстояла 15-часовая езда. Не прошло и часа, когда мы остановились в Вендис и прихватили пару бургеров и немного шоколадного молока.
Не успев перекусить, мы начали ссориться из-за случившегося около дома Джона. В разгар ссоры она так меня выбесила, что я со всей силы вдарил в лобовое стекло головой, и оно треснуло. Это вывело ее из себя, и она начала лупить меня прямо во время вождения. В итоге она выбила у меня из рук только что купленный напиток, и он, взлетев в воздух, расплескался по ее новой машине. Какое же это было зрелище. Ее машина пахла новым интерьером и шоколадным молоком. Я подумал: “Вот черт, кажись, эта поездка будет чертовски долгой!”
Когда мы прибыли в Северную Каролину, мы остановились у моей мамы на некоторое время. Арлен вернулась в кафе Рокола, а я ломал голову, чем же заняться.
Наши отношения уже не были такими, как прежде. Не сказать, что они были намного лучше, просто после такой психологической травмы теряется все доверие к человеку. Каждый раз, когда Арлен опаздывала на пару минут домой, у меня начиналась жуткая паранойя. Я садился в мамину машину и ехал проверять, припаркована ли ее машина возле кафе, в котором она работает. Я тайком ходил по всем местам, куда она собиралась идти, чтобы убедиться, что она не соврала. Ужасно! Когда ты начинаешь так действовать, это безнадежно — отношений больше нет. Что самое смешное, она действительно была там, куда собиралась идти... до одного вечера. Арлен заставила меня испытать самое гнетущее чувство в своей жизни.
Было три часа ночи, и Арлен все еще не было дома. Я не находил себе места и решил разбудить маму, предположив, что она попала в аварию. У меня не было машины, чтобы отправиться за ней, а угонять мамину машину без ее разрешения я не мог. Мама согласилась поехать со мной.
Проделав долгий путь по улицам Фейетвилла, мы выехали на Рэйфорд-роад (по иронии судьбы, на ту самую дорогу, на которой я познакомился с Арлен), и я заметил ее машину, припаркованную у мотеля. Мое сердце остановилось — опять! Я знал, что что-то здесь не так. Я спокойно повернулся к маме и сказал:
—Я знаю, где она.
—И где же? — спросила она.
—Мы только что проехали мимо ее машины на парковке.
Мама развернула машину и поехала обратно убедиться в моих словах, и, разумеется, я был прав.
Я вышел из машины и услышал голос матери:
—Салли, пожалуйста, не делай глупостей.
—Не буду, ма, я просто дам ей понять, что она поймана с поличным. Она должна меня увидеть, иначе она так и будет мне врать.
Сохраняя прежнее спокойствие, я подошел к двери, возле которой стояла машина, неторопливо поднял руку, чтобы постучать и сразу передумал: “К черту все!” БАМ-БАМ-БАМ! Я начал дубасить кулаком по оконному стеклу. Шторы раздвинулись, и я увидел ее в одной комнате с каким-то чуваком и двумя парнями в армейской одежде, бог знает чем занимающейся. Я посмотрел ей прямо в глаза, нежно улыбнулся и ушел.
Главной задачей было встретиться с ней взглядами. Когда я повернулся и собирался тихо уйти, как просила мама, из отеля вышел менеджер с бейсбольной битой в руках и сказал мне: “Ты кто такой, парень? И какого черта ты здесь делаешь?” Я был так зол и взбешен, что подошел к нему вплотную и произнес: “Даже не думай замахиваться на меня этой битой, иначе тебе придется доставать ее из своей жирной задницы. Не лезь не в свое дело — я уже ухожу”. Мама вылетела из машины, понимая, что я уже был на взводе, и начала истерично кричать, чтобы я вернулся в машину и поехал домой. Увидев мою мать за моей спиной, менеджер опустил биту и дал мне уйти. Я был настолько зол, что хотел выхватить эту чертову биту и завалить всех, кто был в том мотеле, но увидев страх в маминых глазах, я сразу взял себя в руки, чтобы не огорчать ее еще больше.
Я злился на то, что мама была в ту ночь со мной лишь потому, что ее присутствие подавляло меня — она видела, как Арлен поступила со мной, как последняя шлюха. Однако я был ей благодарен, ведь она помогла мне избежать стычки с парнями из мотеля и с тем менеджером. Испытывая в те минуты самые разные чувства, острее всего я ощущал именно расстройство матери. Родители всегда чувствуют боль своих детей. Она знала, что это был сильный удар для меня.
Я получил сполна. Мое сердце (или скорее то, что от него осталось) было окончательно разбито. Я вернулся домой, выбросил все, что напоминало мне о ней, и велел ей уйти из моей жизни навсегда. Больше я ее не видел.
Я не находил себе места. Я стал плакать по ночам. Я целыми днями лежал на кровати, уставясь в потолок, до тех пор, пока слезы снова не наворачивались на глаза или пока я не засыпал от бессилия. У меня не было никаких сил куда-либо идти или с кем-либо разговаривать. Прошли месяцы, прежде чем мне стало лучше.
Наконец одним утром, чуть солнце встало, я получил звонок от Тодда Джексона, того самого парня, с которым я познакомился на пляже Атлантик.
Он сказал мне, что ребята из Lexx Luthor уволили старого ударника, и попросил меня приехать в Кинстон, Северная Каролина и поджемовать с ними. Я повесил трубку и подумал: “Какого черта я делаю, сидя здесь без дела и жалуясь на жизнь?” Музыка! Вот что всегда заставляло мое сердце биться! А не эта стерва. Пришло время отправиться в дорогу и вновь заняться тем, что я делаю лучше всего... rock and fucking roll!
Часть Вторая
Глава 12
LEXX LUTHOR
Мы круто смотрелись, мы круто звучали и проводили крутые выступления. Тодд играл на гитаре; парень по имени Микки был нашим вокалистом — вскоре на его место пришел Деннис Бауэр; Джон Бэйтман из Боготы, штата Колумбия был лид-гитаристом — он разговаривал прямо как Аль Пачино из фильма “Лицо со шрамом” (моего любимейшего фильма); Роберт Следж был басистом — позднее он принял участие в группе The Ben Folds Five, о которой вы, возможно, слышали; а я был ударником.
Мы играли огромное количество действительно классных песен: Metallica — “Creeping Death”, Slayer — “Post Mortem”, Queensryche — “Take Hold the Flame”, Sex Pistols — “Bodies”, GBH — “Slut” и т.д. Мы провели много концертов и любили проводить время вместе.
Мы репетировали в гараже Тодда в Кинстоне, Северная Каролина, примерно в 90 милях от Фейетвилла. Тодд был автомехаником и сам подготовил нам место в гараже.
У Тодда был пес по кличке Геркулес. Он был самой крупной немецкой овчаркой, какую я только видел — он выглядел, как медведь. Его вес, на мой взгляд, превышал 175 фунтов (примерно 80 кг — прим. пер.), и он был настолько злым, что, будь человеком, мог бы с легкостью быть героем песни Джима Кроче*. Нам приходилось каждый день проходить мимо этого свирепого монстра, потому что Тодд посадил его на цепь возле гаража, чтобы тот охранял
Lexx Luthor: Салли, Джон Бэйтман, Роберт Следж, Деннис Бауер и Тодд Джексон
*имеется в виду песня Bad, Bad Leroy Brown, в которой о главном герое Лирое Брауне говорится “злой, как собака”
наше оборудование. Проблема была в том, что мы не могли войти внутрь, прибудь мы раньше, потому что собака не пускала нас. Цепь, которая не позволяла этому зверю уничтожить все на этой планете, была толще свинцовой трубы. Однажды к дому Тодда подъехал работник ВПС (Всемирный почтовый союз — прим. пер.) доставить что-то, и когда грузовик уже трогался,
Геркулес набросился на заднее колесо и стал беспощадно разгрызать шину до тех пор, пока не прокусил ее. Сперва я не поверил в это, но клянусь, пес действительно прокусил шину насквозь, несмотря на стальной диск.
Каждый божий день я выезжал к Тодду вместе с нашим вокалистом Деннисом, который тоже жил в Фейетвилле. Иметь собеседника в дороге было совсем не плохо, учитывая, что езда занимала полтора часа. Мы играли во всех южных клубах. Один из клубов, в которых мы выступали, назывался Свач и находился в Роли, Северная Каролина. Я никогда не забуду этот клуб как место моего изгнания из Lexx Luthor. После выступления в том клубе я решил остаться со своей подругой Дианой, которая жила в Роли в 60-ти милях от Фейетвилла. Парни сказали, что будут гулять всю ночь и заберут меня под утро. Ну, потом они, видимо, поменяли планы и не смогли меня найти, чтобы сообщить мне об этом.
Когда я проснулся следующим утром, Диана уже ушла на работу. У меня не было ни машины, ни денег, и на мои звонки никто не отвечал. Мне оставалось лишь одно — идти пешком до Фейетвилла. Я решил, что это будет не так уж и сложно — я поймаю попутную машину и уже через час буду дома. НУ, НЕТ! Я был длинноволосым взъерошенным петухом с татуировками по всему телу, так что никто и глазом не повел на мое печальное хайло. Если вы когда-нибудь смотрели фильм “Отпуск в Европе”, то вы с легкостью представите себе, как я тогда выглядел.
Я потопал пешочком до дома где-то в десять часов. В тот день за окном было не меньше 100 градусов (37,8°C — прим. пер.). Когда я уже прошел полпути, солнце настолько сильно палило, что я буквально снял штаны, оставшись в одних труселях, повязал их вокруг головы, как шапку шута, и жалко поплелся вверх и вниз по кукурузным полям в поисках хоть чей-то помощи. Я не мог даже купить бутылку воды на заправке, потому что у меня не было при себе денег — ни единого гроша. Даже дома никого не было, когда я позвонил наудачу в надежде, что кто-нибудь за мной заедет. Только пройдя добрых 45 миль, я дозвонился до тети Барбары, и она согласилась приехать и отвезти меня домой. До Фейетвилла оставалось 15 миль. Домой я вернулся только в семь часов вечера. Полный пиздец.
Тем не менее, со временем наша группа стала еще прочнее и начала налаживать связи с
другими группам, такими как Kixx, Corrosion of Confornity, Gang Green и прочими. Именно тогда я впервые встретился с Шенноном Ларкиным. Тодд беспрестанно рассказывал об этом парне с самого первого дня нашего знакомства. Он повторял: “Салли, ты должен увидеть Шеннона за ударными — он неумолим! Он играет на них даже стоя, а его голова так и мечется в разные стороны — он убийца! Настоящий шоумен”. Наконец Тодд взял меня с собой на концерт в Гринвилле, Северная Каролина.
Группа Шеннона называлась Wrathchild, но вскоре это название пришлось изменить из-за одноименной европейской группы, зарегистрировавшей его. Wrathchild был переименован в Wrathchild America. В тот вечер они выступали с C.O.C., и по сей день то шоу останется одним из моих самых ярких воспоминаний.
Я стоял рядом с ударником C.O.C. Как только мы обратили наше внимание на Шеннона — а если точнее, приковали его — наши челюсти повалились на пол, как в тот день, когда мы впервые увидели сиськи. Шеннон был просто монстром! Слов Тодда тут было недостаточно. По правде, вся группа Шеннона была классной. Их сет включал в себя одни лишь авторские песни, за исключением парочки каверов: удивительной версии кавера Сида Вишеса из Sex Pistols на песню Фрэнка Синатры “My way” и версии песни “Time” группы Pink Floyd с безупречным гитарным соло.
Наблюдения за игрой Шеннона заставили меня пересмотреть весь мой подход к игре на ударных. Я никогда не считал себя в этом плане лохом, но Шеннон познакомил меня с совершенно иной манерой игры. Я и представить не мог, что можно так играть. Он прекрасно держал удар и владел превосходной техникой — совсем как мои кумиры Бонэм и Пирт, но помимо этого у него была еще одна фишка — зрелищность. Живой и пылкий, наблюдать за его игрой можно было бесконечно. Он делал это так, как если бы занимался любовью со своими ударными, но делал это в стиле “агрессивный бешеный маньяк”. Я немедленно подсел к нему за его установку, как это делают все барабанщики, выражая восторг и интерес. Мы все время поддерживали связи и часто играли вместе в нескольких клубах на юге.
Одурманенный его игрой, я попал под такое огромное влияние, что начал копировать его движения. Я не мог поступить иначе — это было так круто! И чем больше времени я проводил в клубах, посещая концерты других групп, тем чаще я замечал, как другие ударники копируют стиль Шеннона. Помню одну убогую группу под названием Jackyl, которая позднее всюду выставляла свою новую говно-песню напоказ. Их ударник был абсолютной копией Томми Ли, когда я увидел его впервые, а потом спустя несколько месяцев он превратился в отстой-версию Шеннона. Я подметил и Still Rain — их ударник Эван был Шенноном-младшим, а Морган Роуз из Sevendust до сих пор им остается. Поймите меня правильно, я люблю Sevendust, и Морган приходится хорошим другом мне и Шеннону, но даже сам Морган скажет вам, от кого он перенял свой стиль и сколько еще ударников копируют эти движения.
Я виделся с Шенноном каждый раз, когда его группа приезжала в мой город с Pantera или кем-нибудь еще. Мы встречались в любое время, когда только могли, но это случалось крайне редко. Что интересно в наших отношениях, несмотря на редкие встречи, мы регулярно созванивались и обменивались новостями, разговаривая обо всем, что происходило в наших жизнях. В конце концов, мои отношения с ним превратились в нечто большее и определили мою судьбу. Он стал одним из самых значимых людей в моей жизни и помог мне найти свой путь после долгих лет, проведенных с другими группами и приведших меня к рождению Godsmack.
Но прежде чем это произошло, моя жизнь резко ухудшилась.
Часть Вторая
Глава 13
В СТРАХЕ ЗА ЖИЗНЬ
Все началось в начале 1989 года, когда я репетировал вместе с Lexx Luthor в Кинстоне. Как я упоминал ранее, Кинстон находится примерно в 90 милях от Фейетвилля, так вот в тот самый вечер после репетиции за нами заехала жена Денниса. В дороге я курил сигарету, шутя и болтая о нашей группе.
Покончив с сигаретой, я открыл окно и выбросил ее на улицу — и вдруг я почувствовал сильное напряжение в груди. Боль все усиливалась, перейдя на левую руку, и та словно отнялась, прямо как во время сердечного приступа по словам врачей.
Я оглянулся в панике, осознав, что мы едем черт знает где — кукурузные поля, загородная трасса, никаких фонарей или других признаков цивилизации. Я думал: “Черт! Если у меня и вправду сердечный приступ, то я умру прямо в машине! Никто не может мне помочь!” Боже, я был в ужасе. Меня не покидали мысли: “Я не могу в это поверить! Я умру в возрасте 21 года?”
Деннис, должно быть, заметил мое беспокойство и спросил: “Эй, бро... Ты в порядке?”
Я ответил, что не уверен — я никак не мог прийти в себя и меня мучили боли в груди. Он посоветовал мне откинуть сиденье и прилечь отдохнуть, предположив, что я устал от слишком длительных репетиций. Я начал успокаивать себя: “Дыши, Салли, просто расслабься и дыши”. Это были, несомненно, самые пугающие ощущения в моей жизни. Я никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Наконец я смог совладать со страхом, успокаивая себя с каждым вдохом, и вскоре меня привезли домой.
Было около 2:00, когда я пришел домой. Мама уже давно спала. Я терпеть не мог ее будить, но я должен был это сделать. Она была медсестрой, и мне нужно было узнать, что со мной происходит. Она сразу заметила, что я чем-то напуган, и я рассказал ей все, как было. Она согласилась поехать в больницу и провести срочное обследование.
Когда мы прибыли в больницу, доктор соединил меня со всеми электродами, какие только есть, сделал ЭКГ и всевозможные рентгены. Вскоре он огласил новость: “Вы здоровы как бык!” Я не мог в это поверить: “Что? Вы шутите? Я чуть не умер пару минут назад, а вы говорите, что со мной все в порядке?” Он ответил лишь: “Именно. Я так и сказал”.
Он прописал мне успокоительные таблетки Ативан и сказал, что у меня была паническая атака. Я ни разу об этом не слышал, знал лишь, что есть люди, страдающие от стрессов, волнения и прочей фигни. Я был совсем не такой — я всегда был душой компании и оставался энергичным парнем. Я сказал ему: “Этого не может быть. Я не подвержен никаким стрессам и не страдаю от нервных срывов”.
После того осмотра я не знал, что и думать. Я был рад услышать, что это не было сердечным приступом, но я хотел знать, чем же именно это было. Мне не почудилось, я чувствовал это — это было реально. Я вышел из больницы, обеспокоенный тем, что никто не мог объяснить мне, что именно произошло в ту ночь.
Со временем это стало случаться настолько часто, что я стал регулярно появляться в местном отделении скорой помощи. Я боялся идти в общественные заведения, потому что это могло произойти на глазах у моих друзей и насторожить их. Болезнь преследовала меня повсюду — даже когда я ложился спать. Когда я лежал на спине, у меня ломило спину, когда я поворачивался на живот, у меня болела грудь. Мне приходилось спать лицом вниз, опершись на локти и колени, потому что это была единственная поза, в которой я мог спать, не испытывая боли. Я целыми днями не выходил из своей спальни, постоянно проверяя свой пульс и прислушиваясь к биению своего сердца. Иногда я так сильно переживал, что страх брал надо мной верх и приступы случались снова — болезнь завладела мной.
Уверен, это может показаться вам не такой уж серьезной проблемой, если вы не испытывали подобного — даже звучит это глупо, но для тех, кто прошел через подобные приступы тревоги или до сих пор страдает от них, это совсем не шутки. Тревога охватывает вас и отчуждает от окружающих. Ваша способность концентрироваться пропадает, а ваше тело превращается в сгусток дерьма. Вы постоянно чувствуете усталость и слабость и страдаете от депрессий и паранойи. Это уже не жизнь. И это вовсе не плод вашего воображения — это реально! И если не обнаружить эту проблему вовремя и не искоренить из памяти все, что когда-то тревожило вас и беспокоило, такая тревога может сильно отразиться на психическом здоровье и, возможно, даже убить. Ну, по крайней мере, так говорили врачи. Ладно, соглашусь, постоянная тревога и депрессия может довести человека до такого, но кто захочет жить такой жизнью?
Кто захочет жить в одиночестве и страхе? Я должен был проводить время в компании друзей, наслаждаясь молодостью, а вместо этого моя жизнь превратилась в серию страхов и попыток понять, чем именно я болен — я всегда был оптимистичным человеком и, будучи ударником всю свою жизнь, обладал превосходным физическим здоровьем. Так в чем же была проблема? Неужели мне было предначертано стать жертвой неизлечимой болезни в столь юном возрасте? Неужели со мной происходит то же, что и с людьми, обнаружившими пороки сердца, или рак, или СПИД? Я не был уверен, и эти сомнения почти превратили меня в ипохондрика*. Чем бы это ни было, это пожирало мою прежнюю жизнь.
Я пытался последовать совету доктора и поразмыслить над теми вещами, что давно беспокоили меня. Было ли дело в окружающей меня среде? Что ж, надо подумать. Во-первых, я жил в городе, который мне давно опостылел. Фейетвилл мало чем походил на Бостон — тут люди вели машины со скоростью 3 мили в час, и вся их загородная жизнь не имела ничего общего с жизнью Бостона, к которой я привык. К тому же, я скучал по старым друзьям, с которыми рос вместе — Джимми, Фредди, Фро и остальным. Но люди тоскуют по близким каждый день. Неужели только это было причиной моих тревог?
Я много пил. Бывали времена, когда я сидел в баре с другом Джоном Роббинсом и выпивал целую бутылку Капитана Моргана за один вечер. Это уж точно не нравилось моему здоровью, но я не был уверен, что алкоголь здесь причастен.
Итак, чем еще это могло быть вызвано? Девушкой? Ну, нет! У меня ее не было. Хотя, хорошенько поразмыслив, я вспомнил про боль, причиненную отношениями с Арлен. Мда, наши отношения закончились самым дерьмовым образом. Единственная девушка, которую я так сильно любил, что был готов жениться, спала со всеми жителями Фейетвилла подряд. Подумав об этом, я больше не сомневался в причинах моих приступов. Мне нужны были перемены.
Даже моя группа распадалась на глазах. Lexx Luthor не делал совершенно ничего — басист с вокалистом ушли, поэтому Тодду пришлось взять на себя и вокал, и бас, а я позвал своего друга Дага Робинсона (из моей бывшей группы Meliah Klaze) и предложил ему место гитариста. После таких изменений состава мы смотрелись как совсем другая группа и решили изменить название на Attic Bratt, продолжив давать выступления. Однако наша известность падала — посетителей становилось все меньше, группа потеряла былое звучание и превратилась в полный отстой. У нас пропало всякое желание что-либо делать.
Примерно в то же время по нашему южному району пронеслась волна контрактов — крупные лейблы посетили нас и подписали контракты с такими группами, как Jackyl, но едва закончив поиск стоящих групп, они перебрались вместе с ними в другие города. Мы не были такой уж прям оригинальной группой, так что мы упустили эту редкую возможность. К декабрю 89-го Северной Каролины с меня было больше чем достаточно. Я жил там почти четыре года и последний год был омрачен тревогой. Пришло время вернуться домой в Бостон.
Я сказал парням: “Хватит! Пора возвращаться туда, где мне самое место”. Они все поняли, мы обменялись рукопожатиями, поболтали о том, как здорово мы провели время в группе, скинулись номерами, отыграли наше последнее шоу в Гринвилле и на этом попрощались.
Джон Роббинс давно говорил мне, что хочет уехать из Северной Каролины вместе со мной, так что я позвонил ему и предложил переехать со мной в Бостон. Он согласился, и вскоре мы уже стояли на ж/д станции, покупая билеты.
На этом дни моего прибывания в Фейетвилле, Северная Каролина закончились. Я не колебался ни секунды, принимая решение покинуть этот город. По моему мнению, это было правильным поступком. Я с нетерпением ждал возвращения домой. После стольких лет я наконец почувствовал себя живым человеком. Я жаждал жить по-настоящему, поэтому я должен был вернуться туда, где кипела жизнь: к друзьям, к дому. Там мое место.
* человек, озабоченный своим здоровьем
Часть Третья
Глава 14
НАЗАД В БОСТОН
После убогой 18-часовой поездки мы с Джоном прибыли в Бостон. Моя сестра Мария встретила нас и разрешила остаться у нее в Дерри, Нью-Хэмпшир, в пятнадцати минутах на север от Лоренса.
Боже, как же здорово было вернуться домой. Мне сразу стало легче. Мне не терпелось встретиться с Джимми, Фредди, Биллом и Фро — со всеми людьми, которых я так любил и так давно не видел. Однако я по-прежнему боялся приступов тревоги и не хотел, чтобы друзья видели меня таким — меня беспокоило, что они могли неправильно меня понять, случись у меня приступ. Или, что еще хуже, могли подумать, что я сбежал в Бостон, ввязавшись в крупные проблемы на юге. Поэтому я оставался дома.
Но из-за того, что я изолировался ото всех и ушел в себя, приступы случались снова — иногда прямо на глазах у сестры. Я не мог сконцентрироваться, мои руки начинали трястись, и вскоре я уже оказывался на полу, охваченный страхом, и молился, чтобы это поскорее кончилось. Поначалу Мария была сильно этим напугана, потому что я не говорил ей ни слова об этом.
Мои дела не улучшались. Я помню, как сестре приходилось вести меня под руку в больницу, потому что мне было настолько плохо, что я не мог ходить сам. И снова врачи говорили мне: “У вас приступ паники, а не сердечный приступ. Вы в хорошей физической форме. Что бы ни было у вас на уме, вы должны избавиться от этих мыслей, иначе они могут убить вас”. Это было последней каплей. Одна лишь фраза “Они могут убить вас” моментально мотивировала меня на срочные меры — я должен искоренить эту болезнь раз и навсегда.
К тому же, совсем недавно мы потеряли мою бабушку — у нее был сердечный приступ, так что поначалу ситуация не изменилась. Я был так близок с родителями моей матери, но когда моя бабушка умерла, ее смерть, казалось, не вызвала у меня никаких чувств. Я не проронил ни единой слезы на ее похоронах. Со мной явно было что-то не так. Длительная разлука с друзьями и вся та головная боль, причиненная отношениями с Арлен, не покидали меня ни на минуту, и я наконец понял, в чем была проблема — я никогда не показывал свои эмоции. Я вырос на улице, и эта жизнь обусловила мое отношение к миру — я научился скрывать и страх, и сожаление, и слабость. Я не знал, как плакать, когда терял кого-то, или как делиться с кем-то проблемами, которые меня волновали.
Я понял, что приступы паники начали случаться из-за всех тех эмоций и чувств, которые я так долго держал в себе и не выпускал, из-за всей той боли, от которой хотелось кричать во весь голос, но оставалось лишь надеяться, что она стихнет сама по себе.
Избегать проблемы не значит избавиться от них — вам кажется, что это так, но вы ошибаетесь. Они остаются в вашем подсознании и дремлют там до той самой минуты, когда ваши тело и разум изматываются от стрессов и начинают избавляться от них отнюдь не по вашей воле — именно это и называется панической атакой! Это происходит, когда вы не знаете, как совладать с разочарованием, страхом, печалью, гневом — со всем, что вас тревожит и с чем вы должны справиться сами, смело глядя проблеме в лицо; если вы сами не дадите этому отпор, ваше тело сделает это за вас. Представьте себе скороварку: если вы накидаете в нее миллион продуктов и будете нагревать ее все сильнее, то в конечном итоге содержимое закипит, со вистом выпуская все давление, накопившееся внутри. И если вы так ничего и не предпримите, у вашей кастрюли попросту слетит крышка. То же самое и с вашим телом — оно стремиться избавиться от всех тех негативных вещей, с которыми вы столкнулись.
Я не хочу быть похожим на доктора, психоаналитика или кого-то там еще, но у меня за плечами много опыта, связанного с этим, и после длительного самоанализа я могу сказать, что знаю об этом, возможно, больше, чем доктора.
К слову, на днях я получил еще больше информации о приступах паники от моей знакомой Сюзан Рэндлет, которая работает доктором. Она объяснила мне: “Приступы тревоги это болезнь, с которой рано или поздно необходимо совладать, потому что она напрямую связана с состоянием твоего тела. Тело каждого человека вырабатывает определенное количество адреналина и других веществ. Мы не можем это контролировать — это определено с рождения. Возможно, твое тело менее устойчиво к стрессам именно из-за большего количества вырабатываемого адреналина”
“Подумай о людях, страдающих диабетом”, — объясняла она, — “Люди рождены с этим. Им остается лишь жить с этим и контролировать количество сахара в крови — они регулярно проверяют инсулин и едят лишь тогда, когда этого требуют их организмы”.
Итак, тот факт, что мое тело вырабатывает больше адреналина, чем следует, вполне может быть одной из причин, почему я не могу совладать с дрожью по всему телу, когда сердце начинает бешено колотиться и сбивает меня с толку, мучая сомнениями и переживаниями о сердечных приступах.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |