— Джерард, я бы все-таки хотела тебя послушать. Сегодня наше последнее занятие, — ее голос доносится до меня как будто из-за двери, так приглушенно и тихо. Я все еще в том трансе, но только теперь пялюсь на стол. Я вдруг понимаю, что в последний раз смотрю на папку со своим делом, которая лежит раскрытой на ее дешевом столе. Это последний раз, когда я смотрю на старые пыльные книги, которых никогда не касались и не вытаскивали из высоких коричневых книжных шкафов, расположенных по всей комнате. Я начинаю паниковать. Эти изменения происходят слишком быстро для меня.
Что если доктор Айеро пытается убить меня?
Почему доктор Холлис отказалась от моего лечения?
Эти изменения когда-нибудь прекратятся?
Почему я здесь?
Когда я выберусь отсюда?
Что, черт подери, действительно случилось со мной?
С каждым новым вопросом, возникающем в голове, мое дыхание учащается, а глаза открываются все шире. Я едва слышу голос доктора Холлис, которая несколько напряженно называет мое имя, но не могу ответить, так как мое сознание сейчас слишком занято насмешками над тем лицемерием, что я проявляю, задавая такие вопросы. Я не говорю, что они глупы (я бы очень хотел ответить на все из них), я ведь никогда не отвечаю на их вопросы и ожидаю, чтобы они ответили на мои. Я снова начинаю задыхаться, а мое тело начинает раскачиваться взад и вперед.
— Выглядишь как самый настоящий психопат, Джерард, — я едва различаю его слабый гогот.
Я не могу обратить на него должного внимания. Доктор Холлис положила мне руку на плечо и чуть сжала его, видимо, намереваясь меня подбодрить. Этого оказывается почти достаточно для того, чтобы остановить мой приступ. Она, скорее всего, будет шутить по этому поводу со своими коллегами на следующем заседании, которое посетит. Они всегда говорят обо мне. Они всегда смеются надо мной.
— Джерард, — звук становится громче. — Ты в порядке, Джерард? — почти. — Джерард, что-то происходит в твоей голове, скажи нам, что это такое? — ее голос звенит у меня в ушах. Мои мысли несутся обратно на свои полочки, как дети в школе, беспокоящиеся о том, что наказание окажется слишком серьезным.
— Кто такой доктор Айеро, — задыхаюсь я. Мое дыхание все еще не восстановилось до нормального состояния, а сердце стучит так сильно, что болит грудь. Мой разум снова смеется надо мной: из всех вопросов, которые возникли в моей голове, я задаю самый тупой.
— Он твой новый доктор, — она повышает голос настолько, чтобы я мог ее услышать; при этом бровь ее чуть изгибается из-за любопытства, — и я верю, что он сможет тебе помочь снова стать самим собой, — я не знаю, могу ли доверять ей, а она хочет, чтобы мое доверие распространилось еще и на доктора Айеро. — Он здесь не для того, чтобы навредить тебе, Джерард, — это заявление звучит твердо.
— Откуда я могу знать это наверняка? — подавляющее чувство беспокойства снова делает мой голос слабым и хрупким.
— Я думала, что ты доверился мне, — она хмурится, а потому морщины на ее лбу становятся заметнее. — Я никогда и никому не позволю навредить тебе каким-либо образом, Джерард.
— Она врет тебе! Не верь ей! — Рэй кричит из своего потайного уголка в кабинете. Я вздрогнул от его слов. Он врет тебе. Он не настоящий. Все в порядке. Мой разум тоже в порядке. Успокойся.
— Я верю Вам, — я говорю это, скорее, комнате. Не знаю, к кому это обращено, но я чувствую, что мне необходимо это озвучить. Я ненавижу это. Отсутствие знания о таких простых вещах как доверие убивает меня. Я чувствую себя идиотом. Я даже не могу решить, кому можно оказать это гребанное доверие!
— Я обещаю,что никогда и никому не позволю причинить тебе вред. Я делаю это лишь для нашего общего блага, — она выдыхает и наклоняется чуть ближе ко мне. — Мне не хочется признавать этого, но он может быть лучшим доктором чем я. Он может спасти тебя.
Это признание одновременно успокаивает и расшатывает мои нервы. Он надежный прекрасный врач, но почему, черт возьми, она ждет, что он "спасет" меня? Я знаю, что болен. Но я не знал, что нуждаюсь в спасении. Что ж, давайте внесем это в список того, что я знаю, но что смущает меня, наряду с воображаемым Рэем, который кажется мне настоящим.
— Спасти меня? — впервые за это наше занятие я смотрю ей прямо в глаза; и в них я вижу эмоции, которые не особо меня радуют. Она сожалеет о своих последних словах. Мои глаза сейчас, наверное, похожи на те, что принадлежат детям, которые попрошайничают конфетку. В данном случае конфета может приравниваться к жизненно важной информации.
Еще один вздох резко срывается с ее губ.
— С тех пор как ты попал к нам, твое состояние не улучшилось. Независимо от того, сколько врачей помогало мне, ты не показал значительного прогресса, — доктор Холлис на мгновение закрыла глаза. Видимо, решает, что мне можно сказать, а что должно навсегда остаться закрытым в моем личном деле. — Нет смысла убеждать меня в том, что Рэй перестал посещать тебя. Я могу сказать, что сейчас он где-то неподалеку, — мои взгляд как будто подписывает сказанное ею. Рэй выглядит испуганно, как если бы его сейчас ругали. Так она тоже его видит? — Нет, я его не вижу. Но ты вздрагиваешь каждый раз, когда он говорит тебе что-то, чего ты не ожидал услышать. Я надеюсь, что доктору Айеро удастся заставить его остаться в твоей голове и помалкивать или же вынудить его уйти насовсем.
— А он сможет сделать это? — я шепчу так тихо, что она, наверное, не услышит меня. Но она уделяет мне так много внимания, что всегда может предсказать мои действия.
Девушка оставляет меня и возвращается к своему столу. Присев на него, она складывает руки на груди.
— Я очень на это надеюсь, — и доктор Холлис отворачивается к окну, как только я пытаюсь снова посмотреть ей в глаза. Но вдруг она резко поднимается и, расправив свою чуть взъерошенную юбку, снова садится за стол. — Время близится к обеду. Иди, приведи себя в порядок.
Думаю, это был намек на то, что я должен уйти.
***
Время душа кажется мне самой нелепой выдумкой во Вселенной. Я стою абсолютно голый под своим собственным душем с любым другим пациентом больницы моего пола, а у двери обязательно дежурит санитар. Каждый день в течении пяти лет я прохожу через это, но так и не смог привыкнуть. Если ты смотришь куда-то кроме стенок душевой или самого себя, то есть шанс встрять в неприятности с каким-нибудь старым сумасшедшим парнем, который обитает в больнице еще со времен твоего рождения. Это не очень-то и красиво.
Почти теплая вода стекает сверху небольшой струей. Я стою под ней и намыливаю свои слишком длинные черные волосы, с которых слетают пузыри. Они не дают нам даже шампуня. Только обычное дурацкое мыло. Я прополоскал свои волосы и принялся за мытье тела, скобля и царапая себя, чтобы очиститься. Ненавижу, когда от меня пахнет антибактериальным мылом, но это лучше чем мириться с мыслью, что ты будешь вонять как бродяга. Я предупредил других о том, что сделал с писком ручки в душевой. Конечно риск небольшой, что они обратят внимание на то, откуда доносится шум, хотя они должны были бы уже понять.
Взгляд санитара заставляет меня поторопиться с сушкой и одеждой.
От страшных кабинок душевой я подхожу к зеркалу: умываюсь и расчесываю волосы с помощью пальцев. Как только с этим покончено, я опираюсь обеими руками о раковину и смотрю на собственное отражение. Мои темно-зеленые глаза изучают лицо в зеркале; оно такое бледное из-за того, что я не провожу время на свежем воздухе. Конечно, они разрешают ходить нам на улицу, но только в хорошую погоду. А там, где мы находимся, таковой просто не бывает. Мои волосы стали длинными тонкими и печальными из-за этого мыла.
Когда завершена и собственная критика, я смотрю в собственные глаза. Я пристально вглядываюсь в них, словно в поисках чего-то. Но я правда не знаю чего. Я просто знаю, что они выглядят мертвыми и пустыми без того счастья, что свойственно молодым и беззаботным. Ты не можешь быть таковым в психиатрической больнице. Под глазами темные мешки из-за отсутствия нормального сна: вероятность, что кто-нибудь может навредить мне, пока я буду уязвим, не дает мне покоя.
— Поторопись, Джерард! Я не могу стоять тут весь день, — зовет с порога Билли. Нарушив зрительный контакт с самим собой, я оглядываюсь вокруг, чтобы посмотреть, кто еще остался тут. После того как я осмотрел всю комнату, я пришел к выводу, что остался тут в одиночестве. Приняв на заметку замечание Билли, я поспешил удалиться отсюда.
— Каким же нарциссом надо быть, чтобы так долго пялиться на самого себя. Ты не такой красивый, — я удивлен, что он так долго не возвращался. — Скучал по мне?
Нет, Рэй, не скучал. Я не могу озвучить свои мысли, потому что Билли все еще рядом. Добравшись до своей комнаты, нахожу свой альбом и карандаши — нужно чем-то заняться в кафетерии. Я не голоден, но если я не приду туда, то, уверен, кто-нибудь обязательно скажет доктору Холлис, что я не ел. Хотя на самом деле сейчас стоило бы беспокоиться о том, что об этом узнает доктор Айеро.
Я сажусь за тот же столик что и в прошлый раз и осторожно кладу альбом на стол. Я люблю эту вещь и не хочу, чтобы кто-нибудь отнял ее у меня. Я несколько удивлен тем, что именно мне разрешили иметь что-то такое. Аккуратно открыв чистый листочек, я начал свой новый эскиз. Обычно я рисую других пациентов или какие-то участки в здании. Когда рисунок начинает походить на человека, то я понимаю, что это доктор Айеро. Как будто зная, что стал объектом моего внимания, парень появился в дверях из коридора, что вел к кабинетам служащих. Он осматривает столовую и, заметив меня, идет навстречу. Я спешно и незаметно (надеюсь, что так) открываю страницу с каким-то другим рисунком.
— Привет, Джерард, — выдыхает доктор Айеро. Черт побери, каждый гребанный раз его голос превращает меня в тряпку. — Вижу, ты рисуешь.
Так доктор Холлис сказала ему, что я не отвечаю на вопросы? Ненавижу, ненавижу это потому, что это донельзя лицемерно. Я не хочу быть лицемером. И просто киваю головой, не зная, как продолжить этот разговор.
— Можно посмотреть, — произносит он, скорее, напевая. Ничего себе, да это же провокационный вопрос. Я смотрю на свою потертую тетрадь, будто бы она может дать мне правильный ответ. На самом деле я не хочу давать ему разрешение на просмотр моих работ. Он просто будет анализировать их для того чтобы понять, что происходит в моей голове — он не увидит на бумаге искусства. Не скажу, что я потрясающий художник, но я хочу, чтобы они видели мои рисунки, а не мои мысли. В моей голове постоянные дебаты. Должен ли я позволить ему увидеть это затем чтобы доказать, что я ему доверяю? Или я должен прятать это от людских глаз? Проще было бы держать взаперти. Люди могли бы не судить меня по моим творениям. Доктор Айеро мог бы не судить мою психику по ним.
— Скоро, — я выбрал один из неоднозначных ответов, который мог бы дать ему. Он выглядит слегка опечаленным, но очевидно стремится заслужить право посмотреть на мои работы. Я знаю, что ответил на его вопрос, но это был самый значимый вопрос, который мне когда-либо задавали здесь. Пусть он и был коротким, но смысла в нем было куда больше чем во всех прочих. Он заставил меня задуматься над тем, что ответить. Даже если это был вопрос, рассчитанный на ответ "да" или "нет", я думаю, доктор Айеро знал, что я не собирался давать ему один из предложенных ответов.
4. I'd Rather Stop Now, If You Won't Open Up
#np The Used - Noises and Kisses
После того как доктор Айеро уходит, я собираю вещи и иду в свою комнату уже на ночь. Я был весьма удивлен тем фактом, что он ничего не сказал касаемо того, что я не обедал. Все другие врачи практически засовывали нам еду в глотки. Возможно, он просто отвлекся из-за целой дилеммы с моим альбомом.
Я рад, что он не обратил на это внимания, потому что я чувствую таблетки в своем животе и как они рассасываются по крови в моих венах. Они влияют на то, как я думаю и реагирую на те или иные вещи. Я боюсь, что если меня все-таки заставят поесть, то пища вступит в реакцию с этими таблетками, и я умру. Они ведь уже взяли меня под свой контроль; почему бы им просто уже не убить меня?
— Они ведь любят тебя, пусть и как лабораторную крысу, — Рэй вставляет свою точку зрения.
Возможно, так и есть. Я имею в виду, что они всегда держат меня здесь. Мое состояние не улучшилось, поэтому они, вероятно, просто продолжают тестировать на мне свои препараты, а если я умру, то я умру. они могут заменить меня другим пациентом, каким-нибудь парнем, еще хуже тех, что я видел, пусть и не хотел замечать. Они наверное думают: "О, его родители совершенно не заботятся о нем, так что мы можем пользоваться его разумом и телом так, как нам вздумается!" Когда я умру, они, скорее всего, посмеются и спросят: "Ну, и где же тот паренек?"
Как только я оказываюсь в комнате, я переодеваюсь во что-то более подходящее для сна, а затем тащусь в кровать. Эти мысли не оставят мою голову всю ночь.
***
Когда солнце только начинает всходить, а птички — просыпаться и щебетать, я тоже поднимаюсь с постели. Я больше не мог лежать в постели без сна, тем более если я знаю, что могу побродить по залам в это время. Я беру свой альбом, прежде чем устало направиться к двери и осторожно открыть ее — не хочу разбудить кого-то еще. Пока я иду по коридору в общий зал, я осторожно касаюсь рукой стены. Странно, но ощущение покалывания на кончиках моих пальцев из-за бугристости текстуры стены позволяет мне доказать себе, что они не могут изменить то, что я чувствую.
Так как я оказался в комнате первым, то право выбора места автоматически переходит ко мне. Поэтому я направляюсь к ближайшему к окну стулу. Я слышу "ох", такой знакомый нервный вздох позади меня. Почему он так рано? Уверен, он наблюдает за мной. Кто-нибудь когда-нибудь будет по-настоящему преследовать меня, знаю, но сможет ли этот "кто-нибудь" действительно пройти через все неприятности чтобы добраться до меня? Доктору Айеро пришлось самостоятельно строить свою репутацию для того, чтобы устроиться на работу в этом учреждении. Не верю, что мое незначительное существование могло заставить людей потратить свои жизни во имя моего уничтожения. Плюс ко всему, доктор Холлис сказала, что он тут для того, чтобы спасти меня, а не чтобы сломать. Но она ведь могла быть помощницей при попытках навредить мне, но тогда почему они все еще не истребили меня? У нее было целых пять лет для этого. Я потряс головой, чтобы избавиться от таких мыслей. Конечно, я знаю, что у меня есть некоторые проблемы с доверием, но за эти года доктор Холлис сумела отчасти его заработать.
Я продолжаю идти к выбранному мною месту, но его голос останавливает меня. Я замираю в шаге.
— Доброе утро, Джерард. Ты сегодня рано, — он всячески сдерживает зевоту после приветствия.
Повернувшись лицом, я хмурюсь при его появлении: его волосы лежат несколько неопрятно, а сам он выглядит очень уставшим. Он умудряется работать, как черный рабочий, как же.
— Как и Вы, — я стараюсь, чтобы моя забота была настолько заметна, насколько это возможно, пусть и в этом маленьком количестве слов. Не знаю, почему я по-настоящему беспокоюсь за его самочувствие. Я никогда не проявлял ничего подобного по отношению к другим врачам, даже к доктору Холлис, которая была рядом все пять лет, пока я страдал от этой глупой болезни. Просто в нем есть что-то такое, что заставляет меня желать сделать его счастливым. Я его еще не совсем понимаю. Я имею в виду, черт, что не прошло еще и полного дня с тех пор, как мы познакомились. Этот факт заставляет меня несколько смущаться столь быстро возникшего чувства привязанности к нему и желания, чтобы он чувствовал то же самое ко мне, но не привязанность, а все-таки гордость за меня. Это просто бессмыслица. Я хочу, чтобы он смотрел на меня с гордостью, а не с какой-то решимостью в неописуемо красивых карих глазах. Я противоречу себе. Мой разум не хочет позволять мне довериться ему, но все же он хочет привязываться и следовать всем советам, которые даст мне доктор Айеро.
— Новая обстановка пока заставляет немного нервничать, — он кротко смотрит себе под ноги. Его голос по-прежнему звучит так, словно он выпил, а еще скрипит из-за усталости. Мне нравится то, что он признался про нервы. Он переживает из-за своей работы, а, следовательно, и из-за пациентов, которые являются ее частью.
— Вы выглядите усталым, — я констатирую очевидное.
— Не устаю удивляться твоей сообразительности.
— Я бы мог сказать то же самое и о тебе, — он отвечает с сонной улыбкой.
Надеюсь, я не выгляжу таким же усталым как и он; перевожу взгляд в сторону — не могу смириться с тем, что он видит меня таким слабым. Это было бы идеальной возможностью для него, чтобы добраться до меня. Но, судя по его словам, он и сам сейчас не в силах что-либо сделать.
— Я бы также мог сходить за кофе, — как только эти слова срываются с его губ, я поднимаю голову вверх так быстро, что кажется запросто мог бы сломать шею. Мои глаза расширились, а в них загорелась немая мольба о том, чтобы снова попробовать мое собственное черное золото. Да, кофе — это дерьмо, но его у меня уже не было несколько лет.
Как только он замечает мое выражение лица, он начинает внимательно его изучать, даже сканировать, а я понимаю, что он может запросто подмешать что-нибудь в мою чашку. Мое лицо теряет все эмоции, и я снова отворачиваюсь и иду к своему гнилому жесткому креслу. Как я мог быть таким глупым? Он, в общем-то, только делает меня уязвимее — знает ведь как заставить меня делать то, что ему хочется. Что за черт? Он находится тут меньше суток, и уже знает за какие ниточки дергать для того, чтобы превратить меня в небольшой прекрасный образец своих экспериментов. Он знает что сказать, что сделать и даже что надеть. И поэтому выглядит чертовски великолепно сегодня. Он использует мою чертову ориентацию против меня самого; пытается ослабить стены, которые я так старательно строил, чтобы удерживать вдалеке от себя таких людей как он. Я вот чувствую, как его пальцы уже проникают в мою голову, в мои мысли. Он уже проделал трещину в моей защите, и я не в силах сдерживать его от того, чтобы не сделать брешь еще больше. Она уже достаточно большая для его миниатюрного сложения, но ее мало для тех других, которые тоже бурили и стучали по моей стене. Он хочет забраться глубоко в мой разум и, если он продолжает эту игру, то мне бы следовало просто ему уступить. Я не могу доверить ему разбираться с тем, что он найдет в моей чертовой голове, самостоятельно. Пусть он защитит меня от других врачей, которые так и не смогли добраться до меня. Я лишь хочу, чтобы он был другим и делал все ради моего блага, а не для того чтобы прославиться как человек, вылечивший ранее неизлечимое.
— Джерард, ты же знаешь, я бы очень хотел угостить кофе и тебя, но не могу, — я чувствую как разрушаюсь, ломаюсь на части и рассыпаюсь на пол в смертельном медленном темпе, и это вовсе не из-за отказа. Он знает обо мне слишком много. Даже доктор Холлис не знала столько. Ну, может и знала, но во всяком случае не использовала эту информацию против меня. Возможно потому, что просто понятия не имела как. Доктор Айеро уже доказал, что он лучший специалист чем доктор Холлис. Но это не означает, что я автоматически могу ему доверять. Это просто значит, что он менее надежный, что он может с легкостью сделать меня еще более беззащитным и слабым, а затем использовать это и пригласить черт знает кого в мою голову.
Я пробормотал что-то, чтобы успокоить его. Мой мозг сейчас слишком занят разбором этих мыслей и превращением в своего рода беспорядок, чтобы я мог выделить хоть клеточку для достойного ответа. Я сажусь на некрасивый стул, а доктор Айеро садится напротив меня. Он пытается поймать мой взгляд, но я не могу позволить ему этого до тех пор, пока не пойму то, что происходит в моей голове касаемо его. Если глаза — зеркало души, то они могут показать ему мои мысли. А уж тогда он точно поймет, что загнал меня в ловушку.
— Ты выглядишь усталым, — игриво издевается надо мной. Его слова вырывают меня из потока циничных мыслей. Я все еще стараюсь не смотреть ему в глаза. Возможно для того, чтобы вытащить меня отсюда, ему нужно сломать мой внутренний барьер, залезть в мой разум и понять его работу. Мне бы, наверное, следовало позволить это. Зачем мне волноваться, даже если он меня и сломает? Мне больше незачем жить. Да, у меня есть Майки, но ему не нужен брат-психопат, из-за которого нельзя уехать из города. Я решил, что мне плевать. Он может делать со мной все, что, черт возьми, взбредет ему в голову.
— Ты такой бесполезный, Джерард, — я игнорирую Рэя. Не хватало, чтобы он снова поставил мои мысли с ног на голову.
— Спасибо, — я встречаюсь взглядом с доктором Айеро и улыбаюсь. Такой простой жест, кажется, делает его счастливым. Он выглядит чертовски восторженно потому, что я не отказываю ему так же, как он сам отказал мне пару минут назад.
5. Take Our Sweet Little Time about It
#np The White Stripes - Ball and Biscuit
В полдень я неспешно прохожу в столовую вместе с другими пациентами с групповой терапии. Получив свои порции, мы все направились за свои столики. В этот раз за моим столиком сидит Линдси, которая, судя по всему, как раз ожидает моего появления.
— Здравствуй, Линдси, — мое приветствие отчасти звучит нерешительно.
— Привет.
— А почему ты здесь? — медленно спрашиваю я, желая понять что к чему.
— Я хочу поговорить с тобой о докторе Айеро, — здесь множество других пациентов, но она почему-то пришла именно ко мне.
— А что с доктором Айеро? — просто скажи уже, зачем ты пришла!
— Ты не знаешь, с какими еще пациентами, кроме тебя, разумеется, он видится? Потому что я не могу найти никого, у кого бы также поменялся лечащий врач, — она с некоторой настороженностью оглядывается, словно из-за угла может кто-то выскочить и забрать ее за подобный вопрос. И знаешь, я был бы действительно рад, если бы твои предположения сейчас оказались верными.
— Почему тебя это так волнует? — я продолжаю исследование.
— Я думаю, что он что-то замышляет, и это может быть что-то против тебя, — она все еще оглядывается, при этом избегая встречаться со мной взглядом. Это должно было бы меня взволновать, но мне уже все равно; более того, я очень сомневаюсь в том, что являюсь единственным пациентом доктора Айеро. Он бы не стал снисходить с пьедестала всемирно известного врача, лечащего сложнейшие психические заболевания, до моего случая. У меня все не настолько плохо. Или настолько? Доктор Холлис никогда не говорила мне об оценке сложности моего заболевания.
— Спасибо за предупреждение, — успокаиваю ее я, надеясь, что она поймет, что я хочу ее ухода. Перестав, наконец, оглядываться, она самодовольно улыбается. А после, на мое удивление, лишь удобнее устраивается за столом.
— Что-то еще?
— Нет, — заявляет она беспечно, — просто я подумала провести с тобой сегодня некоторое время.
Продолжать словесный поединок бесполезно, поэтому я просто сажусь на свое место и принимаюсь за еду. Именно тогда приходит Люси вместе с порцией лекарств. Я решил, что буду принимать свои таблетки каждый день, даже если ненавижу то, как они на меня влияют, заставляя думать и действовать по-другому. Я понимаю, что именно их эффект сдерживает Рэя, но порой даже они не справляются, и их прием становится бесполезным. Но я должен доказать доктору Айеро, что я действительно хочу выбраться отсюда и снова стать нормальным. Возможно, как раз эти таблетки и помогут разрушить мой внутренний барьер, из-за чего мне бы стоило переживать. Мне не следует помогать ему на пути моего же разрушения; я должен найти способ заделать уже имеющееся отверстие и охранять его еще больше чем обычно.
— Добрый день, ребята, — щебечет Люси, заставляя Линдси подозрительно присмотреться к ней. Она ведь знает, что я обычно запрещаю людям сидеть со мной: это мое персональное время для отдыха от окружающих и расслабления. — Вот ваши лекарства, — она протягивает нам наши таблетки и следит за тем, чтобы мы их приняли.
— Что ж, — как бы невзначай начинаю я, — я слышал, что ты рассказала доктору Айеро о том, как я принимаю и не принимаю таблетки, — краем глаза замечаю, что Линдси смотрит на меня с любопытством.
— О, Джерард, ты же знаешь, что я не могу держать это в секрете. Пусть я и не врач, но здесь для того, чтобы помочь вам, — и в эту минуту я понимаю насколько сильно ее желание моего выздоровления. Нет, в нем нет ни капли эгоизма. Она просто хочет, чтобы я мог выбраться отсюда и стать самим собой. Она хочет, чтобы я жил, и чтобы моя жизнь стоила того. Я начинаю задаваться вопросом: почему она так беспокоится обо мне? Здесь очень много других пациентов, но она, кажется, волнуется только о моей жизни за стенами этого учреждения. Я оглядываю комнату; здесь немало людей, которые, вероятно, имеют больший потенциал, чем я. Единственная вещь, которая имеет для меня значение, — это искусство, но с ним невозможно обеспечить себе нормальную жизнь. Я даже не закончил школу, а здесь есть те, кто имеют чертово юридическое образование.
Все эти мысли приводят меня к главному откровению: если я не соберусь и не помогу самому себе, то я просто подведу всех этих людей. Санитары, бесконечное количество врачей, даже пациенты — все будут подведены. Если я просто сдамся, то разочарую их всех. И тяжелая работа, проделанная ими, пойдет насмарку. Они подарили мне пристальное внимание и заботу, и я должен быть тем, кто заставит их гордиться мною, ведь все это могло быть уделено другим пациентам, более старательным. Тем, кто хочет выбраться отсюда не меньше чем я.
— Спасибо, — шепчу я, когда она уходит.
***
Доктор Айеро пристально смотрит на меня вот уже двадцать минут. Это почти половина того времени, что я должен проводить на подобных приемах. Кроме формального приветствия в самом начале, он не проронил ни слова. Я наблюдаю за тем, как его глаза всматриваются в мое ничего не выражающее лицо. Он не сделал ничего, кроме того что сел и стал пялиться на меня вот уже в течение двадцати минут. Меня начинает раздражать установившееся молчание. Я бы с большей радостью поотвечал на тупые вопросы, чем просидел бы еще сорок минут в тишине.
Не могу сказать, о чем он думает. Не знаю, чувствует ли он, что я хочу пойти на сотрудничество. Он просто смотрит на меня с чуть озадаченным выражением лица, отражающим мое. Могу с уверенностью сказать, что мое собственное уже трещит по швам. Его напряженный взгляд будто ломает меня. Но, вы же помните, мне все равно. Я буду делать все, что он захочет. Я даже буду отвечать на вопросы. Этот доктор изменил мои взгляды за такой маленький промежуток времени, что должно было пугать меня. Но оно не пугает.
В глубине моего сознания я до сих пор пытаюсь понять, в чем же секрет их выдержки. Это может быть что-то такое же простое, как, скажем, меню на сегодняшний ужин. Или это может быть что-то, связанное с пациентами. Я все же склоняюсь к последнему, потому что когда они говорят что-то о своих подопечных, то в их глазах начинает что-то сиять.
Я не знаю, должен ли сказать что-то дабы разрушить это молчание и напряжение, или мне просто следует и дальше молчать, позволяя ему смотреть на меня. Откашлявшись, я собираюсь что-то сказать. Я пока не решил что, но я определенно скажу что-нибудь. И доктор Айеро нарушает молчание прежде, чем я успеваю сообразить.
— Я получил новый рабочий жилет на прошлой неделе, — он поправляет его и усмехается. Я невольно задираю бровь на то, какую тему он выбрал для того, чтобы начать психологический анализ и мысленно аплодирую ему за то, что это не был какой-нибудь вопрос. — Никогда не понимал, почему мы должны выглядеть так профессионально, в то время как вам, ребята, навязывают ту дерьмовую одежду, которую мы одобрили, — что ж, я бы предпочел носить этот чертов жилет, чем подштанники.
— Мне нравится Ваш жилет, — это еще такое преуменьшение. Он выглядит чертовски великолепно, но возможность сорвать его я сразу отбросил.
— Я слышал, пациенты делились своим мнением обо мне, — он смотрит на меня. — Надеюсь, ты сообщишь мне, если кто-нибудь из них сказал обо мне что-то плохое, — теперь доктор Айеро ухмыляется, но я не совсем понимаю то, что он имеет в виду. То, что он сказал, не было смешным. Я думаю, что фактически он просто пытается скрыть свое беспокойство по поводу того, что о нем думают другие. Ему нужно научиться не обращать внимание на суждения этих людей. Кому они могут рассказать? Своим галлюцинациям? Я знаю, что не скажу Рэю ничего плохого.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |