You'll Invest Yourself in Me. 10 страница

— Чем ты планируешь заняться после того, как выйдешь отсюда? — вот дерьмо.

Кажется, я перенял у Фрэнка привычку перенаправлять свое внимание. Его вопросительная ухмылочка так и кричит об этом. Эти сверкающие глаза ясно дают понять, что им известна подобная хитрость.

Касабланкас с подозрением наблюдает за мной, постукивая по дощечке для "пометок" пожеванным кончиком своей ручки. Он пропускает ее через пальцы, чтобы пишущим концом вернуть на бумагу. Глаза цвета кофе и ириса следят за тем, куда смотрю я; веки на мгновение устало опускаются. Парень бесконечно что-то строчит, никогда не прерывая зрительного контакта. Я очень хочу показать ему свои силу и превосходство, но, черт возьми, это слишком сложно.

Я прочищаю горло и все-таки отвожу глаза, прерывая этот контакт со стажером, что больше похож на экзекуцию.

— Сколько еще? — я нахожу взглядом Фрэнка. Он легко пожимает плечами, сидя в своем кресле. Но тут мои глаза снова попадают в прочную клетку взгляда кофейных. Он добавляет в свои записи еще кучу слов.

— А сколько времени потребуется еще для того, чтобы ты ответил на мой вопрос?

— Это действительно так необходимо? Разве Вам не следует расспрашивать его о расстройствах и недомоганиях? — подает голос Фрэнк. Нет, он не должен спрашивать об этом. Я не хочу рассказывать ему что-либо о себе, не говоря уже о моем недомогании.

— Я думал, что не следует ставить вопрос так... прямо, — доктор Касабланкас несколько удивляется.

— Ну, почему бы тогда Вам не пойти и не подумать над вопросами, которые были бы менее очевидны? — советует Фрэнк. — Кроме того, уже подошло время моего сеанса с ним.

Я люблю его. Мне нравится, что он не пишет о моем рассудке на бумаге, которые, в конечном итоге, могут оказаться где угодно. Он помогает мне. Он помогает парировать атаки этих раздражающих существ, живущих в моей голове. Он спасает меня.

Касабланкас понимающе кивает, с губ его срывается тихий вздох признания поражения. Он берет себя в руки, собирает свои вещи, поднимается со стула и скрывается за дверью кабинета доктора Айеро.

— Черт, — бормочу я, резко валясь на Фрэнка, а тот начинает нервно ерзать подо мной. Я нежно беру его лицо в свои ладони, зарываясь пальцами в волосы. — Спасибо тебе, — шепчу, легко касаясь его губ своими.

— Джерард, не здесь, — он легко толкает мои бедра и кивает на дверь. Я поднимаюсь и, оказавшись возле нее, закрываю и запираю. А затем оказываюсь у его стола.

— А как насчет здесь? — спрашиваю невинно, усаживаясь на холодную поверхность.

Он нерешительно закусывает губу. Я сдвигаюсь чуть ближе к середине, что вынуждает меня широко раздвинуть ноги. Он пододвигается ко мне с зачарованным выражением лица. Мои пальцы возятся с подолом рубашки, чтобы избавиться от нее, а затем я откидываюсь назад и ложусь, руками хватаясь за край стола. Фрэнк устраивается у меня между ног, своими бедрами прижимаясь к моим. Я начинаю тихо стонать от предвкушения.

Его рука обвивает мою шею, в то время как взгляд медовых похотливых глаз встречается с моими зелеными и еще более помутневшими.

— Ты убиваешь меня, — он бормочет перед тем, как его губы грубо впиваются в мои. Такое ощущение, что моя нижняя губа и его зубы живут отдельной жизнью, на грани любви и ненависти одновременно. Ненавижу тот факт, что он узнал, что ее укусы сводят меня с ума.

Я обвиваю ноги вокруг его талии, скрестив в лодыжках, и притягиваю еще ближе к себе. Его бедра буквально вжимаются в мои. Одной рукой все так же обнимая меня за шею, другой он скользит по моей груди, задерживаясь лишь большим пальцем на одном из сосков.

По мере того, как продолжаются его ласки, сладкие стоны срываются с наших губ. Он пользуется каждым моим, чтобы оставить ненадолго в покое мои губы и коснуться своим языком моего, массируя его. Его руки скользят все ниже к моим бедрам, местами царапая кожу ногтями. Он начинает толкаться в мои бедра своими все сильнее и настойчивее. Снова кусает мою губу, периодически ненадолго отстраняясь. Все это вынуждает меня начать скулить.

Пальцы Фрэнка ловко проскальзывают за пояс моих штанов. Я чуть приподнимаюсь в бедрах, чтобы помочь ему снять их с меня, но он толкает меня в плечи, заставляя лечь обратно. Оперевшись на локти, я наблюдаю за ним сверху вниз. Губами он прокладывает дорожку поцелуев на моей груди, целует шрам, когда доходит до живота. Языком он принимается исследовать мой пупок, что буквально заставляет меня содрогаться и стонать еще громче — я зарабатываю соблазнительную ухмылку от Фрэнка. Его рука незаметно для меня оказывается на моем возбуждении и начинает в медленном темпе ласкать его. Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, на что он целует поочередно мои выпирающие тазовые кости, прежде чем спуститься ниже.

Пухлые губы касаются сначала головки моего члена, затем языком Фрэнк проводит полосу до самого основания.

— Черт, — я снова вздрагиваю, когда губы обхватывают самый кончик, а язык чуть массирует его.

Руками он крепче хватается за мои бедра, чтобы в следующую минуту вобрать мой член в рот практически полностью. Мои руки скользят вниз, чтобы зарыться в темные волосы парня и чуть надавить, но я не стремлюсь захватить контроль над его движениями. Это подталкивает его к тому, чтобы начать двигаться быстрее, все равно каждый раз выпуская плоть изо рта почти полностью, оставляя неизменным лишь особенную ласку для головки языком. Красивые, сбивчивые полустоны-полувздохи доносятся от него.

— Ммм, Фрэнк...

Он начинает раздеваться и сам, не прекращая своего другого занятия и не сбавляя темп. Его пальцы ловко справляются с пуговицами жилета и рубашки. Я бы мог пожаловаться на пренебрежение к тому факту, что это моя работа, но наблюдать за тем, как он ласкает меня, нуждаясь в собственном сексуальном удовлетворении, слишком горячо. Как только рубашка оказывается на полу, его чуть влажная ладонь снова ласкает меня, в то время как другой рукой он касается себя. Мои стоны становятся еще более несдержанными и пошлыми. Он замечает это, и сжимает ладонь и губы вокруг меня чуть сильнее, ускоряется, берет глубже в рот. Когда он вынужден резко сглотнуть оттого, что мой член коснулся стенки его гортани, я не выдерживаю и со стоном кончаю. Он покорно глотает все, до последней капли, прежде чем отстраниться. Облизнув напоследок головку, он приближается к моему лицу и страстно целует меня в губы.

Фрэнк расстегивает ремень на своих брюках и спускает их вниз, освобождая свой налитый кровью член. Черт, да он не носит нижнее белье! Стянув меня со стола и сам устроившись на нем, Фрэнк ложится и в то же время открывает один из шкафчиков в поиске смазки.

— Я... Эм... Никогда не был сверху таким образом.., — смущенно бормочу я. Если бы не то, насколько сейчас было разгорячено мое тело, то я бы почувствовал, как краснею.

Он смотрит на меня с озорной улыбкой.

— Пора учиться...

***

— Как мы будем высвобождать тебя отсюда? — спрашивает Фрэнк, устраивая одну ногу на другом колене.

— А это вообще возможно? — интересуюсь я, все еще довольно растерянный и смущенный.

— Нет. Никогда. Non. Jamais.* — Рэй знает французский куда лучше, чем я.

— Возможно, — он встречается глазами с моими, а я все так и лежу совершенно лохматый и растрепанный. — Новые лекарства помогают?

— Не знаю. Рэй все еще здесь.

— Его визиты становятся реже? Ты слышишь и видишь его не так часто?

Это был первый раз за довольно продолжительное время, как я услышал Рэя. Возможно потому, что весь день я провел с Фрэнком, а не из-за дьявольских пилюль. Рэй ненавидит общество Фрэнка (особенно, когда он "доктор Айеро").

— Я вижу его меньше, — сообщаю Фрэнку, — и его оскорбления действительно становятся слабее.

Не знаю, вру я или нет. Я имею в виду, что прошлый комментарий Рэя был легко игнорируемый (и не только потому, что он наполовину был на французском). Рэй становится все менее проблематичным. Он уже не может шутить о моих неудавшихся попытках суицида или о моей невменяемости. Застрял на слабеньких попытках унизить мою самооценку. С помощью Фрэнка и его постоянных комплиментов сохранить свое эго в сохранности не так уж и трудно.

Глаза Фрэнка буквально загораются после моего признания.

— Значит, нам действительно пора думать о том, как мы вытащим тебя отсюда, — его лицо озаряется широкой улыбкой.

— А тебе не кажется, что это будет странно, если я буду жить с тобой? — я закусываю нижнюю губу и шарю рукой по мягкой обивке кабинетной раскладушки для приемов.

Фрэнк пожимает плечами.

— Мы просто придумаем небольшую добрую ложь, — его глаза начинают вновь гореть озорным огоньком. Когда-нибудь меня это просто убьет!

— И как же мы это сделаем?

Его плечи снова вздымаются вверх.

— Ну, мы можем придумать фальшивую тетю, друга детства или, знаешь, найти настоящего родственника.

— Ты же видел меня в школе. У меня не было друзей. Я вообще едва в школу походить успел, — снова кусаю губу. — Это будет неправдоподобно.

— У тебя нет никаких родственников? — голос Фрэнка наполнен искренней жалостью.

Я мягко качаю головой.

— Никого, кому не было бы все равно...

— Я мог бы заплатить проститутке, чтобы она притворилась твоей девушкой? — Фрэнк спрашивает на полном серьезе.

Я ошарашенно смотрю на него.

— Что?!

— Это была шутка. Я хотел, чтобы ты улыбнулся, но кажется, это была глупая идея.

Фрэнк поднимается со своего кресла и становится на колени рядом с лежаком. Его руки находят мои, как встречаются и наши губы. Я улыбаюсь в поцелую и прислоняюсь чуть ближе.

— А, может, и не такая уж и глупая, сработало ведь, — он улыбается мне в ответ. — Мы придумаем что-нибудь в ближайшее время, обещаю.

______________________________________________________________________

* Нет. Никогда.

22. Get out of this Place while We Still Have Time

#np Jimmy Eat World - Work

— Джек искал тебя весь день, уёбище, — резко бросает мне Финн, и я знаю, что то из-за глубокой досады, ведь сообщение предназначено не ей.

И вот я уже заново открыл свое забытое не так давно увлечение в виде головы Джека. Мне просто необходимо узнать, что сгенерировал его мозг в этот раз. И лучше бы то было что-то хорошее, потому что в последние несколько месяцев в моей жизни было лишь сплошное дерьмо.

— И где он? — тут же отзываюсь я, пока мои глаза блуждают по комнате в поисках вороха темных волос и покрасневших глаз. В комнате сумрак, летнее солнце не попадало сюда уже довольно долго. Небо светлеет слишком поздно, а тьма приходит слишком рано. Эта зима выдалась слишком суровой и холодной. Снег буквально сжигает твои глаза, отражая от своей кристально-чистой поверхности редкий свет.

— Откуда, блять, я-то знаю? — ворчит Финн.

Я устраиваюсь на диване рядом с ней: девушка же что-то бормочет и тут же подтягивает ноги под себя. Я кладу голову ей на плечо, глядя на нее из-под ресниц. Линдси же продолжает бездумно пялиться на экран телевизора с нечеткой картинкой, накручивая на пальчик темный локон.

— Знаешь, это ведь не моя вина, что сообщение адресовано не тебе, — напоминаю я ей, чуть выпячивая нижнюю губу.

— Не в этом дело, — ее зеленые глаза словно что-то ищут на полу; шрам меняет свою форму в зависимости от эмоций на лице девушки. — Он сказал, что ты выберешься отсюда.

— Я тебя нашел! — пропел Джек, на тонких ногах прыгая в мою сторону.

Он оглядывается, будто бы пытаясь что-то обнаружить своими глазами, что цветом мне напоминают сельдерей, а затем усаживается передо мной на корточки. Выпрямившись в спине, я чуть подаюсь вперед и, упершись локтями в колени, устраиваю подбородок на кулаках. Его холодные тонкие пальцы сжались вокруг моего запястья. Размяв каждый палец, парень усиливает хватку.

— Шшш... Я знаю, — рычит он на своих демонов. Его взгляд останавливается где-то между мной и невидимыми существами, но лишь на несколько мгновений, и захват не слабеет. Его тонкие потрескавшиеся губы сначала сжимаются в одну тонкую линию, которая спустя мгновения превращается в особенно уродливую розовую бабочку. — Я слышал, что ты и кое-кто, — Джек преувеличенно подмигивает мне; я замечаю, что его руки становятся мокрыми, — собираетесь сбежать.

— А ты, случайно, не знаешь, как мы это сделаем? — тут же спрашиваю я.

Мне просто нужна хоть какая-нибудь гребанная идея. А слова Джека, как правило, содержат очень глубокий смысл. Он как здешний священник. А мы — прихожане, что ждут очередного сообщения от мнимых существ, говорящих его устами.

— Не пробовал поговорить с братом? Это ведь ему вот-вот стукнет восемнадцать? — черт. Да он ведь прав. Я тяну наши сплетенные руки на себя и заключаю Джека в объятия. Получается довольно неловко, потому что я не обнимал никого, кроме Фрэнка, уже на протяжении нескольких месяцев. А затем обхватываю его руку своей, потому что, если честно, я до сих пор не могу сказать точно, чего можно ожидать от этого малого.

— Джек, да ты просто чертов гений! — отстранившись, я продолжаю удерживать парня, но теперь уже за плечи. И одариваю его своей лучшей улыбкой, выражающей благодарность.

— Спасибо, — смущенно отзывается он в ответ. — Но это просто то, что думают они.

— И они — часть твоего прекрасного разума, — я тыкаю пальцем ему в лоб между бровей.

***

Ох уж этот непрекращающийся стук в мою дверь. Белая, местами побитая дверь кажется мне еще более пугающей чем обычно. Я смотрю, как она вибрирует из-за ударов, как кусочки краски падают на пол. И ноги сами тащат меня туда, к кусочку краски, что вот-вот отвалится, что так и манит мои пальцы к себе.

Я зажимаю кусочек между своим большим и указательным пальцами и начинаю неспешно тянуть на себя. Древесина под ней бесцветная и рельефная, и это интригует меня, заставляя быстрее обдирать краску. Затем я подключаю и другую руку, чтобы ускорить процесс. Отрываю кусочек за кусочком, настолько быстро, насколько могу. И чем больше дерева я открываю себе, тем сильнее хочу восстановить его первозданный вид.

Что-то алое покрывает его руки, лицо, грудь; пряди шоколадного цвета спутались на лбу, слезы и пот блестят на коже. Его глаза широко распахнуты, а в них вся горечь предательства, ореховые глаза полны непонимания и мольбы. Его обычно пухлые губы теперь побледнели и потрескались, раскрывшиеся в немом болезненном вздохе.

И я вновь возвращаюсь в реальность под тихий и уже сходящий на нет стук. Белая дверь снова дверь, а не воплощение моей любви. Мои руки покоятся на бедрах, и я все еще сижу на кровати. Осматривая свою тихую комнату, стараюсь прийти в себя. Та же поломанная кровать, те же обветшалые стулья, та же белая дверь со сколами.

— Джерард, — этот тихий голос Кэти. На трясущихся ногах я поднимаюсь и без особого энтузиазма направляюсь к двери. Ручка, покрытая дешевой краской на подобии позолоты, обжигает мою руку, когда я открываю дверь и встречаюсь взглядом с искаженным болью лицом. На кончиках ресниц девушки блестят слезинки.

— Ты уходишь? — так же неслышно спрашивает она. Слезы вновь катятся по ее покрасневшему лицу, и Кэти жмурится. — Ты, — жмурится, слезы, — ты ничего не сказал, — жмурится, слезы, — ты ничего мне не объяснил, — жмурится, слезы, — что я должна была делать, — жмурится.

У меня нет слов.

— Я не знаю, — почти так же тихо, как она.

— Чтотынинезнаешь? — она истерично лепит все слова в одну кучу, под стать собственному настроению. — Тынинезнаешь? — рыдания сотрясают ее тело, слезы продолжают скатываться по щекам, к носу, собираясь у нее над верхней губой, а затем, попадая в рот, заставляют ее голос звучать еще более горько.

— Я не знаю, — мои руки взлетают вверх, и я демонстрирую Кэти полное, абсолютное и совершенное незнание. Слезы перестают течь практически мгновенно, дыхание замедляется. Она смотрит на меня глазами полными обмана, губы чуть дрожат.

— Что?.. — выдыхает девушка. — Могу я заглянуть тебе в голову? Ты позволишь мне увидеть свои рисунки? — она бросает мне слова практически так же резко, как и раньше.

— Я бы правда этого не хотел.

— Почему?! — Кэти визжит, не скрывая гнев в своих глазах. — Чем я хуже доктора Айеро?! Почему я не могу увидеть то, что ты позволяешь видеть ему? — ее растрепанные волосы спадают на лицо, скрывая тлеющие в некогда серых глазах эмоции.

— Я не хочу, чтобы ты видела мою темную сторону, — слова, слова, почему я никогда не умел подбирать их правильно?

Кэти отворачивается от меня, скрывая свое лицо и поправляя волосы.

— Я уже видела, — едва слышно шепчет она. Не знаю, чего она хочет: сделать мне больно, или же сказанное действительно значит то, что значит. — Как бы то не было, а завтра Рождество, мудак.

***

— Почему мне никто не сказал?

— Понятия не имею. Видимо, никто не счел необходимостью, — незаинтересованно размышляет Финн, рассматривая прядь своих волос в поисках сеченых кончиков.

— Я бы могла спросить то же самое, знаешь ли, — бормочет сидящая в кресле Кэти. Она даже не разговаривала с Райаном, и теперь тот выглядит, как чертов обиженный щенок, особенно учитывая его обвисшую нижнюю губу и эти блуждающие по комнате грустные карие глаза.

Услышав ее слова, я поджимаю губы. Я не думал о ней, когда Джек поведал мне сообщение своих духов. Я должен был. Но не думал. И теперь ненавижу себя за это.

— Что ты хочешь на Рождество? — с наполненной надеждой улыбкой спрашивает Райан у девушки, глядя на то, как она кусает свою нижнюю губу.

— Ты покажешь мне свои стихи? — интересуется в ответ Кэти, пристально наблюдая за мной. — Что-то темное и зловещее, нечто глубокое и прямо из сердца, что бы ты показал лишь тому человеку, которого любишь и которому доверяешь, — каждое гребанное слово, каждое, вонзалось в меня, словно нож, и я будто бы истекал кровью, как то делал Фрэнк в моей голове несколько часов назад.

Райан тут же поднимается и кладет руку на подлокотник ее кресла. Он наклоняется к ней, очень близко, практически касаясь губами кончика носа.

— Я не Джерард. У меня нет с тобой такой же глубокой... связи... — он закрывает глаза, и это не обычное моргание. — Пока еще. Есть вещи, которые должны быть ведомы лишь паре глаз. Я хочу показать тебе все, но это не значит, что все хотят того же, — парень легко целует Кэти в уголок губ. — Существуют разные виды любви. Он любит тебя несколько иначе, но ничуть не меньше, чем доктора Айеро. Но я люблю тебя так, как Джерард любит его, и тебе нужно знать обо мне даже то, что не нужно.

— Оу, — бормочет лишь в ответ девушка, растерянно моргая.

***

Я лежу в холодной грязи, но то еще далеко не снег. На самом деле, я никогда не любил снег. Он лжив и хитер. Вызывает аварии и те явления, что приводят к ним. Есть люди, чья работа заключается в том, чтобы разгонять этих "уникальных" дьяволов с, черт бы ее побрал, дороги. В течение часа он будет нарядным и чистым, но затем превратится в грязную слякоть. Когда он тает, то еще долго не может определиться, то ли превратиться в лед, то ли испариться.

Сегодня видно звезды. Моя голова буквально горит от холода, что источает земля. Я забыл шапку. Толстовка же достаточно изношена и в ней нет шнурков во имя безопасности, так что я чувствую каждый бугорок буквально так, как если бы я лежал раздетый. Пепельного цвета от холода руки крепко сжимают торчащую вялую траву.

— Джерард, ты что тут делаешь? — А, мой ангел-хранитель пришел забрать меня отсюда? — Ты же простудишься! — Ложись же со мной, ангел мой.

Его ноги разрушили замерзшие травинки. Его идентификационный бейдж, что висит на ремне, отзывается хлопками об бедро. В этот раз без своего привычного белого халата.

— Звезды такие яркие сегодня, — они напоминают мне о том, что я вспоминаю каждый раз, когда слышу песню "Tonight, Tonight". Множество огромных ярчайших звезд, что сверкают сильнее, чем могли бы солнце и луна. Орехового цвета глаза моего ангела обращаются к небу, и смущенный взгляд вновь обретает покой.

— Что?

— Звезды, — поднимаю дрожащую руку вверх и устремляю пальцы к небу, моим светилам, а затем медленно начинаю опускать ее вниз, пока не нахожу приют на его колене.

— Джерард, сегодня на небе звезд нет, — голос моего ангела такой сломленный.

Я тут же начинаю отрицать сказанное им, неоднократно трясу головой, начинаю мычать и даже стонать — это не может быть правдой. Я так старался. Мой ангел так старался. Почему я собственноручно выкручиваю винтики, что приближают нас к свободе? Мне просто надо было продолжать держать голову и глаза в неведении, а рот на замке. Я не могу создавать галлюцинации, если не вижу, молчу и не думаю.

— Ты впервые сталкиваешься с такими иллюзиями? — спешно спрашивает Фрэнк, притягивая меня к себе и успокаивая теплыми прикосновениями и мягкими словами.

— Я не знаю, — отрывисто шепчу в ответ. — Я не знаю. Я не знаю, что есть иллюзия, а что реально. Ты мне нужен, — бормочу, — ты мне нужен.

Он прижимает меня крепче к себе, сжимая руки сильнее, и я прячу лицо в теплой груди, чувствуя щекой, как бьется его сердце. Его губы целуют мой лоб, а запах, тот, что шоколада и сигарет, наполняет меня.

И одно единственное слово слетает с его уст, звуча в моей голове всю оставшуюся ночь.

— Почему?

Я просто хочу выбраться из этого места.

23. The Cretin's Cloning and Feeding

#np Harvey Danger - Flagpole Sitta

На следующий день пошел снег.

Свет проникает в комнату через жалюзи, занавешивающие окно. Мои веки согреты его теплом, но открыть глаза до сих пор не получается.

Скольжение чьей-то руки, обхватившей дверную ручку моей двери, и характерный звук предупреждают о чужом присутствии. Кроме него, меня никто не навещает. Сладкий запах шоколада и сигарет заставляет нос чуть дернуться.

— Итак, — и снова этот бархатный голос: он растягивает слова, а я вспоминаю один из его хриплых стонов (как же я скучаю по ним!), — могу ли я заключить, что ты пропускаешь сегодняшний сеанс?

— Я видел тебя вчера, — звучание моего глупого комментария заставляет меня зажмуриться сильнее. Это больно, но необходимо.

Фрэнк издает хриплый смешок — еще один из тех звуков, что я люблю.

— Я знаю, что ты видел, — я на автомате подскакиваю в сидячее положение, жмурясь и сжимая кулаки.

— Не так, — кусаю губу. Стоит ли говорить ему?

— Ты можешь открыть глаза?

— Ты можешь сказать мне, что реально?

Под его весом кровать проседает; ощущение прикосновения его пальцев заставляет кожу покрыться мурашками — он лишь кончиками ласкает мою руку. Несколько раз он проводит большим пальцем по моей скуле. а затем невесомо касается ресниц.

— Не думаю, что я должен, — его губы встречаются с моими, сладко и медленно. Я сначала чуть засасываю его нижнюю, после чего мягко прикусываю. С легкой ухмылкой он скользит рукой к моей шее, после чего заставляет меня запрокинуть голову, чтобы получить больше пространства. Язык Фрэнка дразняще ласкает мой, пока он продолжает большим пальцем поглаживать линию моей скулы. Не сдерживаясь, испускаю томный вздох, после чего все-таки разрываю поцелуй и прячу лицо в изгибе его шеи.

— Ты был весь в крови, и тело было покрыто потом. Твои волосы были совершенно спутаны на лбу, а взгляд — взгляд жертвы самого большого предательства на свете, — я начинаю задыхаться и не знаю, что хочу сказать дальше. Губы потрескались из-за того, как часто и сильно я втягиваю воздух, и тело снова предательски дрожит.

— Это была галлюцинация, — Фрэнк тихо выдыхает мне в волосы. Его лоб касается моего. — Тебе должно быть стыдно за то, что ты скрываешь от меня свои великолепные глаза.

Стон раздражения срывается с моих губ.

— А что, если это не так? Вдруг это было сумасшедшее видение?

— У тебя уже было что-то подобное, помнишь? Просто галлюцинация.

— Нет, — я нетерпеливо цокаю языком. — Что, если это что-то значит?

— Джерард, — его голос звучит немного холодно. — Это ничего не значит.

— Вдруг я причиню тебе вред? Предам, сделаю больно или вообще убью? Все из-за этой глупой гребаной головы! Я могу навредить тому, кого люблю, — я не доверяю самому себе. А Фрэнк верит мне. И Майки верит мне.

Я тянусь рукой к его груди, не понимая, что плачу, пока его палец не скользнул по моей щеке, смахивая слезу.

— Ты сказал, что любишь меня, — мрачно произносит Фрэнк. Я поднимаю голову так, чтобы попасть головой туда, где я, предполагаю, находится поле его зрения. Веки немного расслабляются, и онемение охватывает мое тело.

— Что?

— Ты любишь меня. Ты сказал это, — его голос все еще спокойный, практически монотонный.

Я мгновенно распахиваю глаза и знаю, что они полны ярости. Он что, действительно ни хрена не понял?

— А вот и они, — он так и манит к себе. Нет, я не могу отдаться гребаной чувственности прямо сейчас!

— И ты сосредоточился именно на этом?! Конечно, я чертовски люблю тебя! — слезы текли по моему лицу, а я признавался во всем и сразу. — Я думал, ты мог вылечить меня, и...

— И что? — его спокойствие пугает меня, проникает в каждую мысль.

— И мы могли бы жить счастливой, нормальной жизнью, — говорю я, — но теперь мне придется беспокоиться о том, что это может произойти снова.

***

Я пробегаюсь пальцами по стенам коридора, пока иду вниз, как делал это много раз прежде. Сейчас вмятины кажутся куда более заметными, чем раньше, как и мои ноги ощущаются теперь более тяжелыми, плечи более ссутуленными, а глаза опущенными еще ниже.

Я дохожу до общей комнаты, а затем направляюсь прямо в столовую. Быстро прохожу через очередь и ленту, ничего не взяв на обед. Кэти смотрит не меня щенячьими глазами: она знает, что сейчас я больше напоминаю конфликт растерянности и беспокойства. Мои глаза опухли и покраснели — они теперь почти как у Джека, но не такие яркие. Кэти знает, что я морю себя голодом без всякой видимой причины. Не хочу эту дерьмо-еду. По крайней мере, я заставляю себя в это верить.

Люси подходит ко мне с таблетками и бутылочкой, полной какой-то пурпурной жидкости, на которой нет этикетки.

— Джерард, тебе действительно нужно что-нибудь съесть, — они протягивает мне чашечку с лекарствами и ставит бутылочку на стол.

— Что это? — указательным пальцем я вяло отталкиваю пилюли от себя.

— Виноградный сок, Джерард, — устало отвечает Люси, — успокойся, — меня дико раздражает эта приписка "успокойся", но я все равно выпиваю таблетки. Пока я глотаю подозрительные таблетки, не запивая их подозрительным соком, Кэти снова включается в разговор.

— Почему ты так смотришь на меня? — она спрашивает мягко, не желая провоцировать меня. Я немедленно отвожу взгляд в сторону.

— Не знаю, — мой рот сухой, а я не доверяю этому странному соку. — Ты должна стать той, кто выберется отсюда.

— Не говори так, Джерард, — глаза Кэти расширяются, и она слегка сердится. — Ты здесь уже в течение нескольких лет, усердно трудился над собой, чтобы этот день наступил.

— Этот день? — сомневаюсь, что это будет в ближайшее время.

— Ну, осталось совсем чуть-чуть, — ее взгляд почему-то разрывает меня на части, и я отворачиваюсь. Я больше не могу видеть эти картины, что демонстрируют то, как я делаю больно своему любимому человеку. — Я буду скучать по тебе, — не думаю, что она подразумевала, что я все-таки услышу это, но я могу ответить ей честно и совершенно искренне. Я тоже буду скучать по ней. Даже если теперь это прозвище едва подходит ей, она все равно останется моей девочкой с мертвыми глазами, которые — я буду молиться богу — мне больше никогда не доведется увидеть.

Дата добавления: 2015-09-29