Where Angels and Demons Collide 70 страница

- Давид. Нам нужно поговорить. Сейчас же. – Симония описала пару полукружий вокруг стола, но ее цель каждый раз оказывалась в диаметрально противоположной точке от того места где была она. Давид и Сакий предпочитали держать дистанцию в целях сохранности жизнедеятельности.

-Я не могу сейчас говорить. Очень занят. – Давид выхватил из рук у Димитрия какие –то первые попавшиеся бумаги и сосредоточенно уставился в них, наблюдая лишь несолидные цветочки и пружинки, нашкрябанные от скуки на полях на белом листе бумаги. – Вот! Видишь? На повестке дня сводка происшествий за последние несколько десятилетий, это нельзя откладывать! – дрожащим голосом проблеял Давид, потрясая бумажными ересями в воздухе.

-Не пудри мой мозг. Нам. Надо. Поговорить. - Симония скрестила руки на груди.

-Я сейчас занят. У нас, видишь ли, Совет! – отбрыкивался Давид. – Который, кстати, никак не может начаться потому, что твой драгоценный мальчик все еще не здесь.

-Да, где Вильгельм? – встрял Павел, подавая голос из-за дальнего угла стола.

-Прекрасно. Раз вы заняты, думаю, я могу говорить прямо тут. – Симония слегка опустила взгляд и когда снова подняла его, у сидящего к ней ближе всех Петра вода в стакане пошла пузыриками кипятка. - Вильгельм не придет. Потому, что лежит сейчас в больничном крыле, умирая. В очередной раз. По твоей милости.

В зале воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь шумными быстрым хлопанием ресниц верховного Апостола, который открывал и закрывал веки со скоростью маха крылышек шмеля, огорошенный таким вот выпадом в сторону своей персоны.

-Я тут причем теперь? – взвыл он, хватаясь за голову.

- Это ты изначально не досмотрел за всей ситуацией. – Симония снова попыталась сделать шаг в его сторону, но Давид снова кроликом скакнул в противоположную сторону. – это из-за тебя мальчику пришлось перепахать весь Ад, чтобы исправить твою ошибку. Это ты скинул его на землю, из-за чего он попал во всю эту переделку. И собственно именно ты велел выслать его смертного прочь, хотя ты знал, что их нельзя разлучать, потому, что они связаны магической клятвой.

Давид опасно прирастал к месту. Если Симония поняла бы, что у него ослабели коленки и он не мог больше сдвинуться ни на сантиметр, она бы не преминула тут же достать-таки свою добычу, шумно сглатывающую слюни ужаса.

-И теперь ты тут рассиживаешься и ждешь, когда он придет сюда и ответит за какой-то незначительный проступок, за который он уже двадцать раз переплатил. Одумайся, Давид! - Симония гневно оперлась руками о стол, перегибаясь в сторону брата, но тот снова предусмотрительно отошел от края стола, не позволяя сестре достать себя.

Верховный Апостол, не зная, чем крыть такой напор, беспомощно посмотрел на Сакия. Затем обвел взглядом сидящих и ждущих его Апостолов.

- Незначительный поступок? Демоны! Он привел Демона на нашу территорию! – возмутился Давид, трепыхая золотыми крыльями.

- Единственный Демон здесь, это ты, Давид. - члены Совета вздрогнули от резкости ее слов. Но Симонию было уже не остановить. - Ты хоть палец поднял во всей этой истории с Амулетом, а? Или только сидел на своем стуле и жалел себя? – рыжеволосая женщина сжала кулаки. – Я требую переноса Совета!

Семейная сцена начала приобретать глобальные масштабы и Давид аж задохнулся от возмущения. Пожалуй, это было уже немного слишком.

- Ты не имеешь права требовать. Ты не принадлежишь ко Дворцу, – напряженным фальцетом пискнул он, зная, что очень пожалеет о своих словах впоследствии.

-О, поверь мне, я могу. И клянусь, если ты немедленно не добудешь себе, хоть чуточку ума и элементарного сострадания, тебе не жить, ты понял меня? - она смотрела на него таким страшным взглядом, что Давид против своей воли закивал головой. – Совета не состоится. Вильгельм не может прийти.

Она зло смотрела на Апостолов. Давид начал понимать, откуда племянник взял этот свой любимый пронизывающий черный взгляд гадюки черной, обыкновенной. Сейчас Симония явно готова убивать, ноздри ее гневно раздувались, губы были сжатые в тоненькую струночку. Апостолы в ужасе переглядывались, не зная, как им реагировать на это. Они оказались правы – сцена была из зажигательных, а Давид выглядел так, будто бы его окатили водой. Он совершенно не хотел при всех выглядеть бледно и слушать свою сестру, которая, по-хорошему, не имела права указывать им, как и когда проводить Совет. Это надо было сделать, раз он уже был объявлен, у них еще оставалась масса нерешенных вопросов. Но все их планы так или иначе шли под хвост единорогу, под этим пылким, мечущим молнии взглядом. Давид в ужасе сжал руку Сакия, в которую по случайности вцепился от избытка чувств, и охранник лишь поморщился, не подавая виду, что он чем-то недоволен.

Пауза немного затянулась. Незнающие, что думать Апостолы лишь крутили головами, надеясь найти в лице у соседа хоть какую-то подсказку к тому, как все это понимать и что теперь с этим делать. В итоге все они, как один повернулись, чтобы посмотреть на Давида.

- А чего вы на меня – то все смотрите? – возмутился его Превосходительство, поняв через секунду, что все лица обращены к нему и вздрогнув от осознания этой несправедливости. – Я что ли должен это решать? Совет нельзя больше откладывать! –защищался он из последних сил.

Он снова начал чувствовать себя совершенно не в своей тарелке и в полной готовности упасть в обморок прямо тут. Это был инцидент из ряду вон выходящий, мало того, что в зале во время совещания находился посторонний, так этот посторонний еще и заставляя всех плясать под свою дудку, решительно нападая, как разъяренный хищник на толпу Апостолов безо всякого страха. И что самое интересное, это они сидели сейчас, потея ладонями и обливаясь каплями пота размером с куриное яйцо, ожидая, что сейчас окончательно рванет.

Давид открывал и закрывал рот, силясь выжать хоть что-нибудь умное, но спасение пришло к нему само, неожиданно и совсем не оттуда, откуда он ожидал.

За спинами собравшихся, никем незамеченный в пылу горячего спора, вырос тот, кого все так ждали уже несколько часов. Пошатываясь, как пьяный, бледный, как простыня больничной койки, с которой он только что, крадучись и на цыпочках сполз, стараясь не шуметь, чтобы бдительная медсестра не поймала его и не водворила на место, в зал бесшумной тенью вошел Вильгельм, держась за дверь и с трудом дыша.

-Мам. Не надо, пожалуйста, – тихим, потусторонним голосом пробормотал он, ни на кого не смотря, – я пришел и готов выслушать все, что они мне скажут.

Теперь все, как по команде, повернулись в его сторону. Двенадцать пар глаз расширились от удивления и ужаса, при виде этого черного, растрепанного существа, больше похожего на тень, чем на Ангела.

- В-в-вильгельм? Ты, по последним данным, собрался умирать в больничном крыле. Опять, – удивленно изрек Давид первое, что пришло ему в голову, при виде своего измученного, в синяках, царапинах и повязках племянника. Вильгельм шел, держась за стенку, с трудом делая шаги и проходя в помещение. Он принялся пробираться вдоль стеночки и вдоль ряда Апостолов к самому дальнему стулу у окна.

-Билл, стой! Нет! – Симония подбежала к сыну и едва успела поддержать того под локоть, чтобы он не завалился по пути к своей цели. – Совет будет перенесен. Мы уже все решили! - она гневно посмотрела на своего брата, ожидая от него кивка в знак согласия, но Давид застыл немым мраморным изваянием, не реагируя никак на внешние раздражители.

-Мам, не надо, я не хочу. Я могу присутствовать. Я хочу, чтобы это уже кончилось быстрее. – тихо прошептал он, позволяя ей помочь отвести себя к стулу. – Пусть творят со мной, что хотят. – Безразлично бросил он, все так же, не поднимая глаз ни на кого из присутствующих, кроме своей матери.

- Малыш, тебе нужно быть в постели, ты слабеешь с каждой секундой, тебе нельзя сейчас терпеть никакие встряски. Ты не можешь тут быть, – уговаривала его Симония.

Хотя, по этому пустому и безжизненному взгляду, направленному в пол и по тому, как Билл уверенно, хотя и шатающимся шагом, продолжал движение, она поняла, что сражаться с сыном сейчас бесполезно. Он был болезненно равнодушен, почти как холодная и непробиваемая стена, в считанные секунды превратившись из живого, красивого Ангела в угасающую, уходящую во мрак вечерних сумерек полуденную тень.

Апостолы смотрели на него с вящим трепетом, как на Всевышнего, неожиданно явившего им свой лик. Разве только от Всевышнего они не стали бы отодвигаться подальше сверля его подозрительными боязливыми взглядами. Билл прошел к стулу, Симония, не решаясь его отпустить или отойти от него подальше, встала по правую руку от него, с беспокойством склонившись над своим мальчиком.

-Мам, я правда в порядке, – он улыбнулся ей болезненной и натянутой улыбкой, говорящей о чем угодно, но только не об этом.

В своих мыслях Билл сейчас был не здесь, и поэтому находиться в одном помещении со всеми этими ненавистными ему Апостолами для него было легко – перед его глазами плыли картинки совсем еще недавнего прошлого, которые захватывали все его сознание, как больная фантазия. Реальность проскальзывала сквозь его пальцы, не задевая восприятие. Он видел перед собой в беспорядочном вихре, кружащиеся, как разноцветные листья, образы, которые обещали преследовать его вот так и дальше, до самого конца, приближая этот самый конец лишь быстрее. Билл видел перед собой испещренное цветными пятнами цветомузыки помещение, зеленую бутыль абсента, руки, которые откручивают пробку, с заметным напряжением, отчего на них чуть сильнее проступали красивые вены. Он видел перед собой парк и гладкую кожу шеи, в вырезе куртки с полурасстегнутой молнией. На смену им пришло видение из тупика за баром, губы, становящиеся так нереально близко, попадающие своим прикосновением прямо в сердце. Снова эти руки, медленно ползущие вдоль его тела и стаскивающие с него футболку. Он буквально мог чувствовать во рту вкус поцелуя, все еще мог, сжав кулаки ощутить почти физически гладкость кожи, которую так привык целовать. С каждой минутой это совершенно не становилось легче… И не обещало стать в дальнейшем. Биллу оставалось лишь надеяться, что все эти настойчивые видения, которые мешали ему видеть четко то, что происходило вокруг добьют его быстро и без мук. Хотя без мук уже не получалось, он с трудом облокотился о подлокотник кресла, и устало приложил три пальца к виску, совсем, как его дядя недавно. Он уставился стеклянными глазами в пространство.

Симония, больше не пытаясь образумить сына и остановить хоть как-то происходящий вокруг дурдом, лишь положила ему руку на плечо.

Давид, опасливо косясь на сестру, осторожно протиснулся мимо нее к своему креслу. Теперь, когда Вильгельм все- таки пришел сам, надо было решать все вопросы как можно быстрее, пока этот шанс еще можно было использовать - верховный Апостол уже начал привыкать к тому, что племянник исчезает в самые неподходящие моменты, впрочем, появляясь так же.

Выпад сестры и ее неожиданное появление в зале перевернул вверх ногами остатки того разумного, что еще оставалось в Давиде. Последнее время было совершенно нелегким для него, и Симония не сделала его проще, как и всегда, просто так врываясь в кабинет со своими обвинениями. Давид и сам не мог себе объяснить, почему так горели сейчас его уши и щеки пока он осторожно пробирался обратно к своему месту, вжимая голову в плечи.

Вся эта ситуация была заранее проклята, Давид все не переставал удивляться, как Вильгельму удавалось перетянуть одеяло в свою сторону даже в таких случаях, где он был кругом неправ и выхода для него не должно было находиться. Он должен был быть осужден по всей справедливости закона, как и любой нарушитель. Но вместо этого Совет Апостолов дрожал перед ним губой и не знал, что делать с мальчишкой в связи со всеми событиями, которые развернулись совсем недавно. Это было просто поразительно, как быстро он нашел тех, кто готов был заступиться за него, Давид точно знал что таковые найдутся не только в лице его матери, но еще и в лице Апостолов.

Но в таком случае, был лишь один способ это выяснить.

Он с трудом прочистил горло и с траурно – погребальным, каменным лицом, встал во главе стола, на всякий случай показывая Сакию глазами, чтобы тот втиснулся чуть правее от него и отделил таким образом начальника от опасности в виде его рыжеволосой сестры. Сакий упорно делал вид, что не понимает, что от него хотят и Давид, закатив глаза, пододвинул громилу – охранника рукой, загораживая себе его телом вид на свое семейство. Так ему было гораздо спокойнее.

- Ну что ж. Раз ситуация все-таки разрешилась, предлагаю все же начать наше с вами собрание, – выдохнул он и сам прозвонил в звоночек, возвещающий о начале встречи.

Разные мысли роились у него в голове, пока он, барабаня пальцами по столу, изучал взглядом зал. Апостолы, крайне воодушевившиеся этим фактом, довольно расшумелись, переговариваясь вполголоса, шепчась о чем-то своем, поглядывая то на Вильгельма, то сверяясь со своими записями, то снова нашептывая что-то на ухо соседям.

-Я прошу тишины, – Давид поднял руку.

В Зале моментально стало тихо. Шепот и шорохи снова смолкли.

- Так уж вышло, по определенному стечению обстоятельств, что нам с вами пришлось созывать собрание аж два раза. И все же, у нас с вами все еще остались некоторые нерешенные вопросы. Начнем, пожалуй, с радостной вести. – Давид прокашлялся, делая театральную паузу, как будто бы это все еще было сюрпризом для кого-то. Димитрий и Артемий уныло переглянулись. – Итак, Пророчество наконец-то совершилось! – торжественно провозгласил он, выдавливая из себя некое подобие улыбки.

Апостолы в зале наградили комментарий вяленькими радостными возгласами.

Секретари бодро скрипели своими перышками, записывая все, что произносилось в зале, птички весело щебетали в клетке, солнечные лучи проникали в помещение сквозь разбитое Михаэлем окно, согревая пол и стены. Давид снова уныло скосил глаза на племянника.

- Все мы знаем, что это была нелегкая борьба, из которой не все мы вышли без потерь. Но теперь она, наконец, кончена! - пафосно изрек он простирая вперед ладонь в своем ораторском порыве.

Слушая вполуха его речи, Билл отнял руку от лица, прекратив на секунду тяжело дышать и хватать ртом воздух. Он посмотрел на любимого дядю так что тот, даже не видя родственника, почувствовал, как ему в спину буквально вкручивается острый клинок направленного на него бешеного черного взгляда.

- Но тем не менее, мы выиграли эту войну с блеском! - быстренько закруглил Давид опасную тему, слегка оборачиваясь через плечо, чтобы опасливо покоситься на своего племянника. – Тем не менее, повод нашего собрания сегодня немного другой.

Давид достал платочек и коснулся им пару раз резко взмокшего лба. Ему совершенно не нравилось, когда повод сидел или стоял за его спиной, у него всегда возникало ощущение, что хищник ждет шанса напасть неожиданно. И сейчас не помогала даже мысль о том, что хищник был временно обезврежен, пока сидел в углу бледный, не радуясь вместе со всеми и не хлопая в ладоши, еле-еле держа сидячее положение.

Апостол нервно поворошил какие-то бумаги на своем столе, переложив их из одной кучки в другую и затем обратно. Его руки пошли в индивидуальное путешествие, Давид перестал их контролировать и они начали нервно сами собой делать какие-то свои дела.

- Это что касается радостной вести, – продолжал он, мысленно одергивая себя. – Сейчас свитки отданы пророкам, и они будут заниматься трактовкой этого послания, ибо происхождение языка, на котором написано пророчество пока нам также неизвестно. Надеюсь, что у них уйдут на это не столетия, – он как-то странно хихикнул, отпустив весьма занятную, на его взгляд, шутку.

По залу прокатился радостный смешок. Давид все-таки взял себя в руки и попытался заставить себя перейти к делу.

- Билл я попрошу тебя подняться.

Ангел покорно и совершенно безучастно, неживым взглядом скользнул по залу, с трудом поднялся и выпрямился во весь свой немалый рост. Его крылья были сложены за спиной. Он опустил голову, напоминая теперь мраморное изваяние.

- Мы все уже слышали эту историю из уст моего племянника, и я не стану просить его ее повторять. Все мы с вами знаем, что ситуация весьма сложная. Билл сознался в том, что общался с Демонами, проводя их на территорию Рая тогда, как это строжайше запрещено.

- Мы уже это обсуждали и выяснили, что я никого и никуда не проводил. Дария сама знала дорогу, о чем честно и сказала тебе во время нашего разговора, – холодно и ядовито, очень тихо, заметил Билл. - Отказать себе в удовольствии повтыкать дяде палки в колеса он не мог даже в своем состоянии.

Симония предостерегающе дернула сына за руку, не желая, чтобы его выпады снова накалили атмосферу, которую удалось разрядить лишь каким-то чудом.

Давид сжал челюсти.

-Хорошо. Общался с Демонами. – он вцепился в краешек стола, стиснув на нем пальцы. Апостол делал над собой видимое усилие, чтобы сказать то, что он собирался. – Стоит, однако же, учитывать, что именно благодаря Вильгельму был найден хранитель Амулета и пророчество вернулось на территорию Рая. – Давид помедлил, подумывая, как ему продолжить речь. - В итоге всего этого следует признать… - Язык его никак не мог повернуться, чтобы произнести следующую фразу. – Если бы не Вильгельм, вся эта ситуация кончилась бы гораздо плачевнее. Для всех нас.

Симония удивленно задрала брови. То, что она слышала сейчас, пошло вразрез со всеми теми речами и поступками, что она получала от своего брата до этого.

- Прошу так же учесть, что Вильгельм понес в этой борьбе серьезные травмы, чуть не погиб, а так же спас человеческую жизнь, – Давид низко опустил голову.

Совершенно точно, она слышала то, что она слышала. Губы Симонии приоткрылись от удивления. Она и сама не могла понять, что это дернуло его вдруг наступить на горло всем своим предубеждениям и попытаться временно забыть трения в их с племянником отношениях. Она не могла поверить, что в Давиде вдруг взыграла то ли совесть, то ли жалость, то ли еще какие-то неведомые чувства. А может, и ее слова, все-таки достигли своей цели. Давид стоял сейчас, не поворачиваясь к ним с Биллом, золотые крылья нервно подрагивали от напряжения. По всему его виду Симония видела совершенно четко, что брату нелегко даются эти слова в защиту племянника.

- Он повел себя в этой ситуации вполне достойно … как… как … - Давид промокнул платочком лоб. – Как это сделал бы на его месте любой Страж-хранитель, достойный своего звания.

Билл тоже удивленно вытаращился на дядю, задирая левую бровь и на секунду даже забывая о своем состоянии. Он непонимающе посмотрел на Симонию и она ответила ему таким же удивленным и странным взглядом. Что-то нашло на ее брата, отчего он стал вдруг отступать назад, признавая свое безоговорочное поражение этими словами. Биллу было неведомо, с каких это пор дядю стали волновать человеческие жизни, с учетом того, что Давид просидел все это время на заднице, рыдая над горем своей собственной судьбы. Билл усмехнулся криво себе под нос. Он уже хотел было подумать, что его нестабильное физическое состояние все - таки потихоньку начало играть над ним злую шутку и он начал воспринимать желаемое, как действительное. Иного объяснения этим опущенным крыльям и вжатой в плечи голове Давида он найти не мог.

– Всем нам уже известно, что для подобных случаев у нас даже нет законов, которые могли бы помочь нам решить судьбу обвиняемого. А потому, прошу вынести камни. Нам нужно приступить к процессу голосования.

И снова Апостолы зароптали, в ожидании, советуясь друг с другом и поглядывая на младшего Ангела. Секретарь поспешно вышла из зала и вернулась в него с небольшой корзинкой, накрытой красивой белоснежной тканью с золотистой каймой.

Это был древний способ, возникший еще до появления написанных законов. Как правило, если решение не могло быть принято под руководством правил, в дело вступала система, старая как мир. Секретарь осторожно передала Давиду корзинку. В ней лежало двенадцать белых и двенадцать черных, равномерно круглых камушков, и все, что было нужно теперь, лишь передать корзинку остальным Апостолам. Давид водрузил ее в центр стола.

- Нужно вынести ваше решение.

Двенадцать рук, по очереди, потянулось к корзинке. Билл даже не поворачивался в их сторону, ему было смертельно все равно, что они там решат. Он как-то будто со стороны смотрел на весь этот процесс, словно это не его судьба решалась в данный момент. Он снова был отсюда далеко. Сознание его теперь работало скачками, он то возвращался в комнату, где находился, то снова терялся где – то в пространстве, которое было одному ему известно. Сейчас был как раз такой момент, Билл снова ушел в себя, опустив голову и изучая причудливый рисунок паркетного пола под ногами невидящими глазами.

Все его отсутствие эмоций Симония, тем временем, не разделяла никак. Лично ее волнение захлестывало вдвое яростней. Она, конечно, не имела права принимать участия в голосовании, кусала губы и сжимала кулаки до побеления костяшек, молясь о том, чтобы вынесенный приговор был справедлив и не слишком жесток. С учетом всех тех слов Давида и с расчетом на то, что у Апостолов все-таки было хоть какое-то сострадание и понимание, ей оставалось лишь верить в лучшее. Проделка Вильгельма была действительно вещью сурово наказуемой. Но ведь вся ситуация повернулась совершенно по-другому после этого, Совет должен был это понимать.

Напряжение, царившее в зале, было таким, что давило на барабанные перепонки. Словно в замедленной съемке она смотрела, как множество рук взлетает в воздух… Черный камень… Белый камень, за ним еще один белый… Два черных камня… Белый, затем снова черный, затем снова белый. Снова черный и снова белый. Черный. Одиннадцать рук и Симония сосчитала, что черных камней было ровно на один больше. Она подняла свои большие глаза на брата. Из всех Апостолов только он не поднял руку. Дыхание ее замерло где-то, на подходе и у нее обострилась серьезная проблема с нехваткой воздуха. Судьба Вильгельма зависела теперь только от решения Верховного Апостола, таково было правило – он обязан был голосовать последним. Камушки были вынуты из корзины заранее и она стояла теперь посредине стола, пустая наполовину. Давид не мог принять своего решения, просто пересчитав камни, его выбор уже был сделан заранее и зажат в кулаке, который он держал теперь прямо перед собой. Все зависело только от одного единственного камушка.

Симония сузила свои глаза до размеров щелочек. Почему-то она не сомневалась в выборе своего брата, особенно после слов, которые она от него услышала. Но он тянул с тем, чтобы продемонстрировать свой выбор, не оборачиваясь больше ни на свою сестру ни на племянника, он так и стоял со сжатым кулаком.

Медленно он поднял свою руку и бросил на стол свой жребий, который блеснул светлым отблеском в лучах струящегося в Зале солнечного света.

Камень был белый.

Симония выдохнула и резко уронила голову в ладони. Невероятное облегчение накатило на нее волной, смывая все сомнения и страхи. Уголок ее рта пополз вверх, и в голове почему-то мелькнула мысль, что чудеса, похоже, все-таки бывают. В конце всей этой истории, Давид все-таки прекратил эту бессмысленную и глупую войну против своего племянника. Может быть, он, наконец, простил Билла. Может быть, сделал это из жалости. Может, поддался – таки психологическому давлению... Но факт оставался фактом, все-таки, не смотря ни на что, он решил пойти в его защиту. Симония знала правило - в случае, когда голоса разделяются, то единственное, что влияло на исход ситуации, был именно последний поднятый камень. Именно определял всеобщий выбор. И выбор был светлым.

Зал зашумел.

-Вильгельм, выбор сделан. Посему, разреши тебе зачитать твой приговор…

Ни мускул не дрогнул на лице младшего Ангела. Билл, казалось, вообще не видел того, что происходило вокруг, он стоял, уставившись в одну точку в конце зала, лишь уголком глаза замечая какое-то шевеление слева от себя.

В зале небесной канцелярии снова воцарилась гробовая тишина.

Давид надел смешное позолоченное пенсне и, водрузив его себе на нос, раскатал длинный свиток, возлагая его на кафедру.

- С учетом разделившихся поровну результатов голосования, теперь, когда ты все же оправдал себя, я, как верховный Апостол, принимаю свое решение.

Давид опустил глаза в бумагу. Симония сжала кулаки. Сейчас все это, наконец, решится.

- Тебе разрешается остаться в Раю. С сохранением своей должности и ста годами исправительных работ. Приговор намного более мягкий, чем следовало бы… - Давид строго и устало поднял свои глаза на присутствующих, - приговор вступает в силу немедленно!

Он повернулся, перевел глаза на племянника. Его лицо отражало ровно столько же эмоций, как если бы ему сказали, что через пять минут его ждут во дворике возле виселицы, где для него уже приготовлена уютная, славная петелька. Билл опустился обратно в кресло и закрыл лицо руками.

В тишине помещения прокатился удивленный вздох. И затем, как будто взрыв сокрушил стены Дворца. В зале началось что-то немыслимое, заговорили все и сразу, Артемий и Димитрий тут же вступили в жаркий спор по поводу справедливости окончательного выбора, они оба ринулись к Давиду, наперебой пытаясь переубедить его и дать понять, что выбор был сделан не правильно. Павел откинулся на спинку стула, бросив заинтересованный взгляд на Исакия и Якова, которые подняли черные камни и сидели теперь с такими лицами, будто бы их прилюдно оскорбили и смертельно унизили. Йоанн, молча встал и прошелся по залу, бросая взгляды на Вильгельма и подумывая, стоит ли подходить к нему сейчас за тем, чтобы поздравить его - все-таки он достойно держался все это время, этого было не отнять. Только вот выглядел парень неважно, совершенно ни одной эмоции не отражалось в его лице, и Йоанн решил, что не нужно сейчас беспокоить его. Ему явно было не до этого.

Симония, уже не обращая внимания ни на кого, снова бросилась к своему сыну на шею.

-Мальчик мой, я так счастлива за тебя!

-Я тоже счастлив, мама … - каменный и ничего не выражающий голос Билла тонул в овациях и криках тех Апостолов, которые поднимали белые камни. Все остальные предпочли молча и гордо отодвинуть свои стулья и медленно начали потягиваться прочь из зала, неодобрительно косясь через плечо на верховного Апостола.

- Простите, приговор после вынесения решения обжаловать уже нельзя, вы знаете, таковы правила, – Давид устало посмотрел поверх голов на Артемия и Димитрия, которые орали ему что-то про полнейший произвол и потакание преступным элементам. Он, морщась от их криков, как от зубной боли, позвенел в специальный колокольчик. - Ну что ж, на этой радостной ноте, пожалуй, я объявляю заседание закрытым.

Давид, наконец, повернулся и глянул на племянника. Билл, безжизненно смотрел прямо перед собой, но когда почувствовал на себе взгляд дяди, на один единственный редкий момент все-таки вынырнул из своего транса и ответил на него. В лице Давида отражалось смешанное выражение – усталости и облегчения от того, что все этого кончилось, наконец. И во взгляде его сквозило … понимание? На какую-то короткую секундочку оно мелькнуло в его глазах, Билл видел это смешанное чувство, которое, впрочем, исчезло тут же, потому, что Давид уже снова отвернулся, склонившись над своими свитками.

Верховный Апостол и сам не мог сказать, что подтолкнуло его принять именно такое решение. Все-таки нельзя было не признать, как бы это ни было неприятно ему - где-то в глубине он знал, что Симония была права. Биллу сильно досталось во всей этой истории, в которой он впервые сделал столько правильных вещей, сколько, возможно никогда не делал за всю свою жизнь.

Он украдкой посмотрел через плечо на свою рыжеволосую сестру. Ее взгляд все так же был прикован к сыну. Сердце матери обливалось кровью, при виде этой безнадежно мертвой оболочки, единственного, что осталось от ее мальчика. В глазах у него будто бы угасал какой-то невидимый огонек. На это было почти физически больно смотреть. Симония хотела бы помочь Биллу, но не знала, как ей сделать это. К сожалению, правила были правилами. И их надо было соблюдать.

-Вильгельм, мне тебя нужно буквально на пару слов в мой кабинет, обсудить твое наказание. Жду тебя там через пять минут. – Бросил ему Давид через плечо и махнув краем белоснежного одеяния молниеносно скрылся с кафедры в направлении своего кабинета, не обращая больше никакого внимания, на повисающего на нем Артемия, который все еще возмущался по поводу полнейшей несправедливости бытия.

Симония взяла лицо сына в свои ладони и заглянула в его черные глаза. В них было такое безразличие и отчаяние, что она почувствовала, будто ее окатило этой волной с ног до головы.

-Малыш, ведь это так замечательно, что они вынесли именно такой приговор! Все могло быть гораздо хуже.

- Действительно, могло быть и хуже... - все тот же каменный голос, не выражающий ровным счетом ничего.

Глава 37. Еще один не очень удачный день или все загадки лежат на поверхности.

Том еще минут пятнадцать постоял у окна, надеясь, что весенний воздух выбьет из него вшивое ощущение полной безысходности и проветрит, наконец, его буйно шумящую голову. Георг и Густав громко ржали в кухне, но парень искренне радовался, что ему удалось свалить от них - смотреть на их радостные, морды ему вдруг показалось чем-то невыносимым. И хотя у них у всех были одни и те же симптомы, начиная от плотной потери памяти до чувства переломанных костей в теле, никто из друзей, кроме него, казалось, не страдал маниакально – депрессивным настроением и какими-то непонятными, выпрыгивающими из темноты видениями. Хотя, может, просто виду не подавали, кто их знает.

Дата добавления: 2015-09-29