Where Angels and Demons Collide 69 страница

Звон детских велосипедных звонков и лужи, слепящее солнце. Жизнь, такая яркая и радостная начиналась снова, с уходом зимы. Скоро зазеленеет трава, потеплеет, люди скинут многие слои одежды и переоденутся в майки. Начнется новая жизнь и новая весна… А что было для него в этой бурной жизни? Он посмотрел в стекло на свое отражение, еле заметным призраком висящее на уровне его носа. Поймал взгляд карих глаз, и на какую-то секунду ему вдруг показалось, что кто-то другой внимательно смотрит на него с той стороны жизни и с той стороны весны. Кто-то, кто будто бы ждал его там. Надо было только протянуть руку. И Том протянул ее, дотронувшись до своего отражения. Большое серебристое кольцо, которое он почему-то так и не снял, звякнуло об стекло. Парень ощутил его под своими пальцами, холодное и ледяное, такое же, как это чувство внутри, которое поднималось противной корочкой снизу вверх, замораживая все внутренние органы. Оно доставало, нарастая с каждой минутой все больше и больше, и Том совершенно не мог себе объяснить эту тревогу и беспокойство. У него сосало под ложечкой безо всякой на то видимой причины, нудно и противно, будто организм подавал какие-то сигналы, которых его обладатель не понимал. Настроение было ниже плинтуса, во многом, конечно, благодаря бестолковому, одуревшему с похмелья Георгу, который предпочитал пичкать себя и всех вокруг ложными надеждами на то, что все еще можно было исправить.

Но это было далеко не единственной причиной, почему Том чувствовал себя замороженным и отупевшим. У него было стойкое ощущение, что весь его организм положили в жидкий азот и он окоченел там с концами, укладываясь в безвременную спячку, в ожидании, пока придет кто-нибудь и растолкает его, наконец.

На улице была такая хорошая погода, но совершенно не хотелось присоединяться к этому ошалевшему чириканью, бегать по улицам с веселым смехом, дуреть от запаха цветочков и петь радостные любовные песни. Весь этот мир, чужой и холодный, как-то пролетал мимо. Том совсем не чувствовал себя его частью сейчас. Он был один, сидя на этом подоконнике и смотря на мир сверху вниз, не участвуя ни капельки в его движении вперед.

Он как будто бы был мертвый и бесчувственный внутри, такой же холодный, как минусовые зимние температуры. Если бы было где-то столько слов, чтобы выразить, как уже задолбали эти бесконечные поиски и скитания, без особого понятия, что, собственно, нужно искать, Том бы только порадовался и выразил бы непременно в этих словах все свое бешенство. Но, как назло, на ум ему ничего не приходило, все выражения терялись в сосущей черной пустоте которая, он отчетливо почувствовал это, заполняла его сейчас изнутри под горлышко.

За последние полгода он впервые понимал это четче чем обычно. Хотелось просто послать все в задницу, уйти в свою комнату, закрывшись там на пару оборотов и спрятаться, как последнему трусу с головой под одеяло. Там хотя бы тоже было темно, это полностью соответствовало бы его внутреннему состоянию.

«Как же все это задолбало уже, кто бы знал…» - тоскливо подумал про себя парень, следя взглядом за пролетающим мимо его окна большим черным вороном. «Сплошной и беспросветный, пустой, никому не нужный черный пи*дец, такой же, как эта птица»

Парень еще раз уныло потянулся к пачке сигарет и, поковырявшись в ней, достал одну штуку, щелкнул зажигалкой и задымил. Пить он зарекся, дурь курить тоже, так хоть обычная сигаретка помогла бы. Хотя заречешься тут – вот не найдет Георг солиста до вечера – и все, опять запой гарантирован. И можно будет с радостью поприветствовать переход и перевернутую шляпу-котелок, в которую с радостным звоном будут лететь монетки по паре евро от сочувствующих. Это будет просто потрясающе.

Том уныло посмотрел на двух своих друзей, щуря глаз от дыма. Георг воткнул вилку в свой хавчик и она так и осталась там стоять, не падая ни направо, ни налево.

- Георг, а ты зубы об это не боишься сломать? – фыркнул Том с окна. – А то нажрешься цемента щас, и Густу придется одному искать солиста и бас-гитариста еще в довесок, вдруг ты помрешь. И тогда вообще труба.

Друг задумчиво ковырнул вилкой свою еду.

- Что ты понимаешь в истинном искусстве кулинарии, – небодро буркнул он в ответ и, как ни в чем ни бывало начал поглощать свой хавчик.

Густ следил за ним с любопытством садистского профессора, ставящего антисоциальные опыты на белых мышах. Однако, Георг не спешил помирать, он с довольным видом набил полные щеки еды и, с видом фокусника, победно обвел глазами свою аудиторию и сделал глотательное движение. На лице его мелькнуло какое-то смешанное выражение, которое, впрочем, тут же снова превратилось в улыбку, немного страдальческую, на взгляд Тома.

- Между прочим, очень вкусно, всем советую.

Том фыркнул, делая очередную затяжку, а Густав пододвинул ближе чашечку с кофе.

-Не, спасибо. У меня мама врач, она мне никогда не велела кушать всякую каку. Так что давай уж сам.

Том откровенно заржал. Чувство тревоги и беспокойства так и не покидало его, однако в обществе двух друзей он хотя бы умудрялся затолкать его поглубже. За это он всегда и любил их компанию, они заставляли его забывать об одиночестве, которое вдруг снова начало давать о себе знать, хотя Том был уверен, что уже давно заткнул эту внутреннюю дыру. Но сегодня просто что-то было в этом весеннем и прекрасном настроении, что заставляло чувствовать себя с точностью до наоборот, уныло, глухо и тоскливо. Когда он остался без родителей, его друзья действительно вытащили его из гигантской черной пропасти. Только почему же теперь снова было такое ощущение, будто стоишь на краю пропасти и смотришь туда, словно, в поисках чего-то? Это ведь был уже пройденный этап, к которому не стоило возвращаться.

Том опять начал погружаться в свои мрачные мысли, изучая, стайку птиц, парящую в глубом небе. Как бы было просто, если бы можно было распрвить огромные крылья и просто улететь куда-нибудь подальше, от все этих проблем, смахнуть с себя эту непроглядную темноту и устремиться навтречу светлому и теплому ветру…

- Слышь, поэт, невольник чести, хорош изучать голубые небеса, – прозаичный и приземленный Георг сегодня был никак не настроен на меланхолию. - Если ты пожрал, то выметайся с кухни, нам надо быстро хоть чуть-чуть раскидать срач и мы с Густом повалили тогда. – Окликнул его голос друга, снова вытряхивая его из этого забвения.

-Ты что-то какой-то чересчур бодрый сегодня, – мрачно отметил Том, туша сигарету об подоконник и нарочно стараясь, чтобы Георг, бдящий обычно за порядком в доме, заметил это движение. – Не к добру все это.

- Кыш с кухни. Лучше бы полы подмел, вон, смотри, мы как шпроты в собственном соку, засолились все, – Георг почти позеленел от злости, проследив за тем, как сигарета оставляет черное пятно пепла на белой краске подоконника и кивнул на белые дорожки у порога. – И не пакости, пожалуйста, имущество. Кауфман потом визг поднимет, сам пойдешь с ней разбираться.

-Хочу и пакощу, - злобно отозвался Том.

Он был в настроении отвечать на все вопросы именно в таком тоне и не собирался идти на попятный, даже не смотря на то, что Георг уже тихо белел от бешенства, разве что только не пускал слюну. – Сам пойдешь древности трахать, я лучше себе какую-нибудь девочку в клубе сниму, – добавил Том, оставляя на подоконнике еще несколько черных точек.

Все равно другу было не привыкать, все эти полгода он терпел, потерпит и теперь, ничего нового. Том, морщась от страшной ломоты в теле, сполз с окна и нехотя поплелся куда велели. Ему просто надо было себя отвлечь, Георг был прав, дел было еще кучи и совсем не время раскисать. Да и никаких причин известных Тому на это не было, просто все казалось вдруг таким унылым и пресным, что аж зубы сводило. Каулитц медленно забрел в свою комнату и окинул взглядом масштабы катастрофы. Выбитое стекло, помятые тексты песен, кучи вывороченной одежды, которую Том совершенно не припомнил, чтобы оставлял тут. Он, едва не застонав, сгреб в кучу все эти шмотки, по пути растеряв половину, отнес все это в ванную, натолкав в стиральную машинку так, что та перестала закрываться. Потом, собирая последние силы в кулак, взял в углу щетку и лениво прошелся с ней вдоль всего коридора и в своей комнате, подметая старую грязь и тут же развозя ее по новой, наступая в уже подметенные кучки, стараясь вымести соль, всякий мусор и использованный презерватив, валявшийся там же.

-Так, это уже интереснее. – Том зажал сигарету уголком губ, вопреки запрету Георга курить в комнатах, он специально притащил с собой целую пачку, с одним намерением – надымить так, чтобы топор вешать было можно.

Том весьма заинтересовался находкой, двумя пальчиками поднял с пола улику.

- Оказывается, я еще был и не один … Так-так. Ну ты кобель, Каулитц. – Том фыркнул вслух, вертя находку. – Надеюсь, усилия стоили того.

Том мысленно поставил себе зачет. В голове мелькнула, было, мысль пойти и спросить у Георга и Густава, что они знали об этом, но он тут же отмел ее, в этой затее не было ровно никакого смысла, те и сами не выдавали ничем признаков интеллекта и заодно признаков, что они помнили хоть что-то.

Том снова покосился на свое кольцо, сам не зная почему. Теперь, когда его можно было хорошо разглядеть при свете, он поднес его ближе, изучая рисунок скрещенных крылышек. Крылья преследовали его сегодня целый день, это было очень и очень странно. Том не успел ничего сообразить - как будто по заказу откуда-то из темноты, на него вдруг опять нахлынуло видение – ярко- зеленая трава, мир вертящийся вокруг бешеным калейдоскопом, небо, меняющееся местами с землей и хриплый, приятный, смех прямо на духом, как будто в этой самой комнате, он звенел в воздухе колокольчиками, перекатываясь приятно и лаская слух. Том готов был поклясться, он слышал уже этот смех, когда-то, где-то совсем рядом. Такой…родной, он казался безумно знакомым. Том вздрогнул и огляделся по комнате, но там, разумеется, никого не было.

Волны безотчетной тоски одна за одной, как прилив, разьедающий прибрежный песок нахлынули откуда-то из глубины и парню показалось,что чего-то не хватает, так сильно, что захотелось завыть. Просто сесть прямо на пол, обхватить голову руками и выть, на весь район, извещая о своем явно обостряющемся психозе всех соседей.

-Что это за штука, мать его…- Том хотел было стащить украшение с пальца, зажал его, немного покрутил… Рука его сама собой остановилась на полпути.

Эта штука так отчаянно напоминала ему о чем-то, будто о какой-то совсем уж очевидной вещи, которая никак не хотела уходить в туман, или, наоборот, появляться из него окончательно. Она с хихиканьем, игриво ускользала, давая лишь какие-то намеки, важные кусочки паззла, никак не желающие собираться в отдельню картину. Это начало вдруг раздражать до такой степени, что Том почувствовал, как кулаки его сжимаются сами собой. Что за идиотскую игру затеяло с ним его сознание и какие загадки оно сейчас подсовывало, было совершенно не понятно.

Том брезгливо и раздраженно, все так же стараясь не прикасаться к презервативу, который, чисто теоретически, мог принадлежать и не ему, с учетом сложившейся массовой амнезии, выкинул вещдок в окно. Оттуда немедленно донеслось возмущенное громогласное карканье. Том отложил швабру и, подойдя к окну, снова уставился на весеннюю улицу. Там никого не было, лишь парочка отпечатков огромных птичьих лап на еще не стаявшем до конца снегу с той стороны подоконника. Том поежился: без окна в комнате было, мягко говоря, зябко и в голове уныло пронеслась мысль, что новое стекло влетит им в копеечку. Но он задвинул эту мысль подальше, сейчас и без того хватало всяких разных дебильных проблем. Том оперся локтями об окно, стараясь не порезаться об острые края стекол, торчащие, будто кривые зубы в зияющей пасти по краям опустевшей рамы. Насущные проблемы, как всегда - последний полтинник евро на неделю, а тут еще это. Сегодня все ну никак не хотело складываться правильно, просто буквально сыпалось из рук.

- Надеюсь, это веселье хотя бы стоило того, - Пробормотал себе под нос Том, уныло глядя на спешащий куда-то мир внизу. У всех у них была своя жизнь, а он, казалось так и застрял навечно в своем унынии, без надежды выкарабкаться из этой серой свинцовой дряни. Он понятия не имел, куда себя деть и молился, чтобы время до клуба прекратило тянуться такой отвратной скользкой улиткой. Том снова посмотрел в ясное голубое небо, что – то так и тянуло смотреть туда именно сегодня, будто в ожидании чего-то. Он тяжко вздохнул. Пакостное, необъяснимое и тянущее ощущение на душе, кажется, не собиралось его покидать. И все эти непонятные видения и вспышки совершенно не облегчали ситуацию.

Как странно… Вроде бы ничего не меняестя с каждым днем, а когда вдруг посмотришь назад, все начинает казаться другим. Тому сейчас тоже все казалось другим, таким же серым, перевернутым вверх ногами и странным, но изменившимся. И если бы только можно было так легко определить, в чем тут была загадка... Это было бы весьма кстати.

Глава 36. Совет.

Билл вынырнул из темноты, в которую погрузился уже второй раз за сегодня, и пробуждение на этот раз совершенно не доставило никакой радости.

В своем сне он пребывал в замечательном месте, там, где и хотел бы сейчас находиться. Он видел перед своими глазами, как наяву пол в комнате Тома, обои, кровать и кушетку, большое окно, шкаф со скомканной в нем одеждой. Все точно так, как он и запомнил, сохранил в своей памяти с того самого последнего раза, когда они все еще были вместе, когда под лопатками чувствовались прохладные доски пола и тяжесть горячего тела, прижимающегося сверху ощущалась так правильно и приятно. Все это было знакомое и родное, что Билл слегка застонал во сне, руки его помимо воли вцепились в поверхность, на которой он лежал, комкая одеяло. Он изо всех сил пытался перенестись в это место всем своим существом, сделать это видение реальным, он хотел, чтобы, когда он открыл глаза снова мог бы видеть солнечных зайчиков, пляшущих на обоях той комнаты… И чтобы вдруг открылась с негромким скрипом дверь и Том, как и в ту ночь, зашел бы в нее, неся в руке тарелку с бутербродами и пару чашек с чаем, улыбаясь своей неповторимой улыбкой, от которой так привычно и сладко вздрагивало сердце. Так и было всего пару дней назад…

С горечью, подсознательно Билл ощущал, что это не могло стать правдой, это место теперь было далеко от него, как и тот, кому оно принадлежало. Оно было в другом мире, там, куда путь теперь был закрыт. И куда не за чем было возвращаться, даже в мыслях.

Но только Ангел не мог силой воли прогнать это проклятое видение, которое раздражало его и настойчиво оставалось стоять перед глазами, оно мучило его во сне, заставляя вспоминать прекрасные моменты, проведенные с Томом, заставляя его скучать по человеку так нестерпимо сильно, что тело сводила почти физически ощутимая судорога.

Не было никаких сомнений, что ощущение нехватки подопечного рядом будет доводить до ручки – Билл уже скучал, по его голосу, по стройному телу и по его рукам, по тому чувству, которое возникало только рядом с ним. Том ушел, и все равно еще оставался, в сердце, мыслях, воспоминаниях и мечтах, которые были слишком живые, чтобы забывать так быстро. И хотя прошло всего ничего, с момента, как руки Рафаэля оторвали человека от зеленой райской травки, чтобы унести в заоблачную даль, Билл уже понимал, что смерть и та не казалась такой страшной по сравнению. Он ненавидел себя за то, что так сильно хотел быть с этим парнем, простым смертным, у которого, в отличие от него еще была своя жизнь и свое будущее впереди. Сейчас нужно было просто отключить эти мысли, не дать этому чувству взять верх. Если бы только это было так просто.

Тому будет теперь хорошо и спокойно там, дома, куда он и отправился. Он будет свободен, сможет жить своей жизнью, это самый лучший вариант для него. И Билл пытался думать только об этом. В жизни простого смертного никогда не должно быть этого всего – ни Ангелов, ни Демонов ни всяких мистических артефактов, все эти вещи вообще никогда не должны пересекать тот мир и вторгаться в их пространство. В своем полубредовом сне Ангел отчаянно гнал от себя эту предательскую мысль, что больше всего ему бы хотелось, Тома рядом с собой, чтобы он держал его за руку, потому, что когда его теплые пальцы были в руке Билла, ему было бы не страшно даже услышать новость о конце света. Лучше бы Рафаэль стер память и ему - это была невозможная пытка, ему хотелось завыть от этой неуемной и страшной тоски. Может, они с Томом и не были вместе долго, но зато след обещал оставаться навсегда, болезненный и напоминающий об этих нескольких днях, которые длились будто целую жизнь. Билл лишь искренне надеялся, что для него эта жизнь не продлится вечно, терпеть эти мучения у него не было никаких сил.

Он чувствовал, что кто-то прижимает его к горизонтальной поверхности, совсем как в его сне, удерживая за плечи, заставляя оставаться на одном месте, мешая пошевелиться и заливая ему при этом в рот какую-то горькую гадость, от которой першило в горле.

Билл с трудом глотал то, что ему давали, отплевываясь и давясь, но принимая в себя эту горечь. Он чувствовал, как чья-то рука гладит его по голове, но это были совсем не те прикосновения, которые чувствовались с трепетом. Они были заботливые, мягкие и нежные, но не такие, от них все тело не пронзало электричеством, и сердце не замирало при приближении этих рук.

Билл, собравшись с мыслями, слегка приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, кто это был. Окинув мутным взглядом помещение, в котором он находился, он с ужасом понял, что на него выплывают все те же знакомые светлые стены, золотые финтифлюшки, цветочки и вазочки, которые он определенно уже где-то видел прямо сегодня, совсем недавно.

Он застонал. Он узнал это место.

- Том… - Ангел с трудом поднял голову, стараясь проморгаться и увидеть лица, которые склонились над ним. Все они расплывались в неопознанные, смешанные пустые пятна, одинаково безликие, как будто кто-то в спешке стер с них всю краску, размазав губкой их черты.

Он переводил глаза с одного пятна на другое, но ни одно из них не было знакомо ему, ни у одного из них не было русых волос, заплетенных в дреды, не было сверкающего колечка в губе, не было теплых карих глаз, цвета крепкого чая.

Билл поморщился и попытался снова провалиться в спасительную темноту, из которой его так некстати выдернули насильно. Нужно было провалиться подальше, туда, где все эти ненужные лица не будут доставать, назойливо склоняясь над ним, как стервятники.

-Малыш, его здесь нет… Его забрали, – Билл узнал этот голос справа, он принадлежал его маме, которая сейчас озабоченно наклонилась над своим бледным сыном, осторожно изучая его лицо. – Ты был в обмороке около часа, только что пришел в себя. Симония обеспокоенно проводила рукой по его взмокшему лбу, по линии его волос, прилипших к белой коже. С ее сыном было что-то не так.

- Что с тобой стряслось? - тихо и мягко спросила она, поглаживая его по щеке.

«Около часа? Прошло ведь всего минут пять...»

Билл с трудом попытался подползти повыше по кровати и принять сидячее положение, но тут же был остановлен рукой слева. Приглядевшись, он узнал в этом пятне рыжеволосую медсестру из медпункта.

Когда Билла через пять минут втащили обратно после его ухода, ее едва не хватил удар скорби, и сейчас она с явным недовольством снова порхала над ним, пытаясь привести в чувство.

-Я … расторг нашу с ним связь хранителя и подопечного, мам, – тяжело дыша, превозмогая острую физическую боль, пояснил Билл, снова пытаясь принять сидячее положение. С тем же результатом.

Руки Симонии взлетели к лицу.

- Что ты сделал? - она вздохнула, с трудом справляясь с эмоциями. - Но ведь в таком случае для тебя это будет чувствоваться точно так же, как потерять своего подопечного, - точь-в-точь повторила она слова Дарии. - Зачем, Вильгельм?

-Я ведь и потерял его. Потерял навсегда. Какая теперь разница? – Билл закрыл глаза. Яркий свет бил по его зрачкам, раздражая своим морганием, и он не хотел сейчас видеть эти раздражающие яркие люстры и солнечные лучи. – А так он сможет жить спокойно, и его не будет постоянно преследовать мысль о том, что он что-то потерял. Я ведь знал, что Рафаэль сотрет ему память, но вот ощущение постоянной тревоги у него бы так и осталось. Я не хочу это допускать, - Билл с трудом поднял руку и стер ею ледяную испарину на лбу.

Глаза Симонии расширялись и становились все больше.

- Что ты говоришь такое, сын? Ты же погибнешь!

- Это было понятно с того самого момента, как я посмотрел в его глаза, – Билл улыбнулся, какой-то дикой, полусумасшедшей улыбкой и откинул голову назад. Говорить ему было все труднее и труднее.

Это все не имело теперь никакого значения. Все было кончено, Том был в безопасности, ему теперь не угрожали никакие Демоны. Он будет в порядке. И Ангел ему тоже будет не нужен. Билл знал, что все, через что они прошли было не зря, он выполнил свою задачу целиком и полностью. Они оба извлекли массу уроков из всей ситуации, нашли и потеряли кое - какие вещи, но, по крайней мере, он сумел все-таки оградить Тома от опасности. И в конце концов, это было хорошо. Билл не жалел ни о единой секунде, проведенной рядом со смертным и даже если для него это означало конечную остановку, на которой ему пора было выходить и теряться в белом молочном тумане последней станции, значит, так и должно было случиться. Он выполнил свое предназначение, смог отвести от парня все неприятности и отправить его домой в целости и сохранности. А это было самое главное - просто знать, что теперь у Тома все будет хорошо.

Билл в изнеможении с трудом открывал и закрывал глаза и Симония, которая в момент стала такая же белая, как ее сын, теребила руками край его туники.

-Вы сможете с этим что-нибудь сделать? – она, покусывая губу, схватила за рукав девушку-медсестру.

Та лишь покачала головой, печально поджав губы.

-Сожалею, все, что мы можем, лишь продлить его жизнь, ненадолго. Но это будут одни сплошные мучения. Этот обряд очень мощная штука, он отнимает его жизнь и вернуть его может только он сам, снова повторив клятву. – девушка пожала плечами, с сомнением посмотрев на распростертого на кровати Ангела. – Сейчас он сможет ходить, я относительно привела его в чувство. Но ему будет лишь хуже со временем, – она опустила глаза. – я сожалею.

Симония опустила лицо в ладони. Это был какой-то нескончаемый кошмар, все эти Адские приключения, погоня за Амулетом, Демоны, Ангелы и смертные, смешавшиеся в одну кучу. Она не знала, как ей помочь собственному сыну, до которого она добралась впервые, за последние несколько лет, лишь затем, чтобы найти его таким - повзрослевшим, с осмысленными темными глазами, в которых горел живой огонь. И тут же увидеть, как все это исчезает капля за каплей, растворяется и уходит из него. Эта жизнь оказалось так недолговечна, теперь этот блеск лишь слабо тлел, догорая в его глазах пока Билл, сухо покашливая, увядал, сливаясь с кроватью в цвете.

А тут еще этот Совет нависал неотвратимо. Он переносился уже столько раз, Давид и остальные Апостолы будут просто в гневе, они не станут терпеть еще один срыв, это было бы уже чересчур. Надо было что - то срочно придумывать.

Словно в подтверждение всех этих опасений, в помещение медпункта зашел крайне раздраженный и недовольный Артемий. Апостолы по очереди захаживали сюда, за последние полчаса тут уже успели побывать и Павел, и Петр, и Димитрий и все они появлялись лишь с одним вопросом: где уже, наконец, был Вильгельм. Ждать его они уже больше не могли и терпение их было, увы, не бесконечно. Артемий потоптался в дверях. Симония метнула на него недобрый взгляд.

- Ну чего вам еще?

Артемий от ее тона оскорбленно приосанился и посмотрел на женщину свысока. Однако, наткнувшись на ее совершенно недобрый взгляд, он как-то моментально сник.

-Симония, он пришел в себя? Мы без него не можем начать, – пробормотал он, жалобно глядя на женщину.

-Потерпите. Это вы довели мне ребенка. – она гневно блеснула глазами в его сторону. - Не денется никуда ваш Совет.

Артемий страдальчески вздохнул.

-Но Давид там уже рвет и мечет.

-Ах, он мечет, – Симония согласно, совсем недобро поджала губы и кивнула. Глаза ее тоже метнули молнию в сторону Апостола. – Я буду скоро, дорогой, - обратилась она уже к сыну. Она мягко склонилась, поцеловав его в холодный и мокрый лоб.

-Мам, не надо, – поняв, что Артемий только что подписал Давиду смертный приговор, Билл попытался подняться на локте. Но Симонию уже было не остановить, она пригвоздила Апостола взглядом к стенке и, обдав его волной ядреного материнского гнева, вылетела прочь, в коридор. Она направлялась прямиком к Залу Собраний в башне Двенадцати Стихий и намерение ее было весьма твердо. Она собиралась задать брату такого горячего перцу, какого он давно уже заслуживал.

- Мам… - слабо позвал мать Вильгельм, но она уже скрылась из виду за поворотом коридора.

Он обессиленно откинулся на подушки. Конечно же, ему было сейчас не до Совета, и он совершенно не хотел на него идти. Но какой у него в этой ситуации, собственно, был выбор?

Ему было уже все равно, с одной стороны, потому, что он надеялся, что его мучения не продлятся долго, и он просто тихо отключится и уйдет в плотный белый туман, далеко от всех от них. Один. Не дожидаясь никого и ни с кем не прощаясь, не ожидая, что в этом тумане ему встретится кто-то, кто мог бы взять за руку и вывести оттуда… Единственный, кому это было под силу, находился теперь далеко, дома, где было его настоящее место. И он теперь даже не вспомнит про то, что в параллельном мире было одно сердце, которое билось и горело только о нем... Оставалось только одно - просто забыться. Просто продолжать и тихо ждать, когда все кончится.

Билл решил для себя, что он все-таки пойдет на Совет. Хотя бы ради того, чтобы свысока посмотреть на холодные бесчувственные рожи Апостолов и услышать своими ушами все, что они там хотели сказать. Хотели ли они бросить его в тюрьму на веки вечные, приговорить к забвению, сослать в Лимбо или, что еще хуже, просто оставить в Раю, ему было все равно. Но отделаться от этого дамоклова меча было бы уже неплохо, он хотел, чтобы все просто оставили его в покое, и можно было бы спокойно доживать остаток своей жизни там, куда его отправят.

Билл снова открыл глаза. Он только сейчас сообразил, что лежал на той самой кровати, где еще недавно они с Томом весело смеялись и наслаждались своими последними моментами вместе. Это было прекрасное воспоминание, к сожалению, уходящее в прошлое, с каждой минутой все дальше и дальше. Запах Тома и его тепло были на всей поверхности кожи, на одеяле, на руках и это было невозможное ощущение, по мере того, как это тепло уходило, Биллу казалось, что и его жизнь плавно покидала тело. Он чувствовал это почти физически. Терпеть это было невыносимо и он, собрав в кулак все свои силы, со стоном все-таки принял сидячее положение.

Симония тем временем, решительным движением распахнула двери большого Зала. Шуршание и переговоры немедленно смолкли, все, кто присутствовал с замиранием сердца повернули головы, надеясь, что все-таки пришел самый главный виновник торжества и можно будет уже, наконец, начать собрание, которого они прождали несколько часов.

Десять Апостолов сидели за столом, обмахиваясь листочками от жары, обновляя стаканы с водой, обмениваясь документами и перекидывались вялыми репликами, которые летали по всему залу через стол, как ленивые пчелы, перенося с одного цветка на другой всякую незначительную для мозга информацию.

Артемий за спиной Симонии развел руками, показывая им, что он тут ни при чем, что это не с его легкой руки напасть пришла на их дом.

Давид, который сидел, наполовину утонув в кресле и в своей одежде, подперев ноющий висок тремя пальцами и бесцельно смотрел в пространство, дернулся и моментально принял напряженное сидячее положение. Увидев сестру, вместо того, кого он ожидал там увидеть, Давид прилип к своему стулу и, не отводя от нее затравленного взгляда попытался заговорить:

-Са…Саааа!!! Сааакий!!

Симония, не обращая никакого внимания ни на шепот Апостолов, ни на его крики, продолжала идти в его направлении.

-Сакий, ты сейчас останешься без Превосходительства! – Давид, в котором резко взыграл инстинкт самосохранения, вскочил со своего стула и юркнул за овальный стол, обходя его с другой стороны. Это было слабым, но все-таки спасением - вокруг гигантского стола можно было сколь угодно улепетывать кругами от кого бы то ни было, а у Давида еще и было весомое преимущество в виде пары золотых крыльев, которые у него были при себе в отличие от его сестры.

- Сакий, где ты есть! – предпринял он последнюю паническую попытку дозваться своего шанса на выживание.

Сакий выскочил на его крики из каморки позади зала, где все это время мирно отдыхал, никого не трогая и не ожидая, что его сорвут с насиженного теплого стульчика таким вот варварским способом.

-Где тебя носило! Меня убивают! – прошипел он, смотря одним глазом за тем, чтобы Симония не подходила слишком близко, а другим мысленно распиливая охранника на две более худых особи.

Сакий мигом оценил ситуацию и доблестно встал грудью на защиту своего начальника, как всегда, возвышаясь перед ним, готовый к труду и обороне, чтобы сберечь Превосходительство от всяческих ему ненужных нервов и убить на подлете любого врага, посягающего на святое здоровье.

Апостолы, которые весьма заскучали сидеть и плевать в потолок, оживленно зашевелились. Зрелище, хотя было и неожиданным, но обещало быть интересным и Давид, поймав их заинтересованные взгляды, шумно сглотнул.

Дата добавления: 2015-09-29