- Ага. Ну, приглядитесь. На ней – островки снега, заметно, что давно никто не сидел, ни влюбленных пар, ни говорливых подружек, ни ворчащих старичков… Только окурок – видите? Древний, съежившийся, сырой. Печальная картинка. Скамейки зимой такие одинокие. Это не их время.
Катя взяла окурок двумя пальчиками и выбросила его в урну.
Изумленный Андрей развернул ее к себе, близко заглянул в глаза.
- Ты будешь меня удивлять, - тихо и с волнением произнес он. – Будешь удивлять каждый день – я уже знаю. Я так понимаю Ромку. Прости, прости, что я о нем. Мне его жаль, но ничего не могу поделать – счастлив, что ты выбрала меня.
- Я вас не выбирала. Я вас люблю.
- Спасибо, - он перевел дыхание. – Спасибо тебе, птица.
Поцеловал ее тут же – у «грустной скамейки». Невесомо. С нарастающим жаром. С горячей благодарностью к этим отвечающим губам.
- Вы обещали рассказать, почему я – птица, - Катино дыхание выдавало ее смятение. Глаза туманились от робости и желания, от всё еще неверия – что вот тут, на холодной безлюдной аллее, под этими фонарями и черными ветками деревьев, начинает твориться ее чудо, и оно – наяву.
- Я расскажу, Кать. Давай всё-таки вернемся в машину – не хочу, чтоб ты замерзла. Хотя сам – ты права – горю. И не только в ладонях… Не испугал? – спросил он с тревогой.
Она отрицательно покачала головой.
- Отвезти тебя домой? – спросил Жданов, повернув ключ зажигания.
- У вас грустный голос, Андрей Палыч.
- Как та скамейка? – он улыбнулся. – Нет, Кать, я не грустный. Мне очень хорошо. Восторг и невесомость. Высокопарно сказано, конечно… Неважно у меня с лексиконом.
- Мне кажется, вы всё стараетесь делать правильно.
- В смысле?
- Первое свидание. Ужин в ресторане. Потом девушку положено тут же проводить домой. Как в песне старинной: «На крылечке твоем каждый вечер вдвоем…»
- Права, Кать, - Андрей рассмеялся. – Опять удивляешь. Скажу правду – хочу пригласить тебя в гости. Прямо сейчас. Не по этикету?
- Не по этикету, - согласилась она. – Но у меня есть немного времени.
Он придвинулся к ней, мягко повернул ладонью ее лицо, глаза в глаза:
- Я хочу, чтобы ты понимала – это никакая не банальность, элементарно – тяжело так рано расставаться с тобой. Моя любимая со мной еще на «вы», и ей совершенно нечего бояться.
- Я знаю это, - ответила Катя с нежностью. – Нисколько не сомневаюсь в вашем благородстве.
- Ты забыла добавить: «Андрей Палыч», - количество смешинок в его взгляде увеличивалось.
- Да, как я могла, - так же шутливо подхватила она. – Нисколько не сомневаюсь в вашем благородстве, Андрей Палыч. А караоке у вас есть?
- Что?!
- Я знала, что вы испугаетесь, - рассмеялась Катя. – Не волнуйтесь, я не предлагаю вам устроить вечер под названием «Лейся, песня». Просто вспомнила, как пела песенку Снегурочки, а Дед Мороз побоялся присоединиться.
- О, это был особый момент в моей жизни, Кать. Как раз с птицей и связанный… Так, я, кажется, догадываюсь. Ты специально напомнила мне про Деда Мороза и Снегурочку. Мы будем играть в дедушку и внучку, и это поможет мне не забыться ненароком.
- Точно.
- Принимаются условия, птица моя. Поехали…
…В камине плясало пламя – густое, рыжее, завораживающее. Андрей придвинул поближе к огню широкое кресло для Кати, очень удобное – в нем можно было утонуть, сам сел на ковер.
- Можно, я у твоих ног, Кать? Не только потому, что мне это приятно – в самом деле удобно. Привык так. Держи.
Он протянул ей бокал с вином рубинового цвета, она его приняла. Не могла отвести глаз от пламени:
- Как красиво.
- Рад, что тебе нравится.
- В Питере тоже был камин, - сорвалось с ее языка. Тут же спохватилась: – Простите.
- Ничего, - сдавленно произнес он. Червячка ревности задушил глотком вина.
- Я вспомнила про Питер не из-за Романа, Андрей Палыч. Просто я не избалована каминами. Этот – второй в моей жизни. Вот печь в деревенской избе много раз видела. В Забайкалье.
- Я понимаю, Кать. А насчет Ромки… раз и навсегда. Он – мой лучший друг. Ты – моя любимая. Мне так хочется, чтобы не было ни одной пострадавшей стороны. Но я, похоже, утопист.
- Роман был странно спокойным сегодня, - задумчиво сказала она.
- Спокойным – да. Я заметил. Но у него всё внутри. Ромка поразительно изменился в последнее время. И я понимаю – из-за чего. Из-за кого.
- Я не об этом. Он был именно странно спокойным. Ушедшим куда-то далеко в своих мыслях. Такое впечатление, что со мной это никак не связано.
- Ты меня успокоить хочешь, птица? – Жданов улыбнулся.
- Нет, я так чувствую. Кстати, о птице…
- Да, о птице. Однажды я открыл дверь в каморку и увидел инопланетянку. Птицу из неведомых миров. При этом она поразительным образом оставалась Катей Пушкаревой, золотой моей помощницей. Естественно, я решил, что раздружился с собственной головой. Переработал. Моргну – и всё пройдет. Не прошло. Моргнул сто раз – тоже не прошло. Потом птица предложила мне спеть дуэтом. А мне не только петь – говорить было проблематично. Зато я слушал, как поет гостья с птичьей планеты, попутно размышляя – сможет ли человек вести машину, если у него землетрясение в каждой клетке? Вот так осознавал, что люблю. Это был шок… Я бред несу, да, Кать? – он поднял на нее глаза и с изумлением увидел капли на ее ресницах. – Катюша, ты что? Я что-то не то сказал?
- Всё в порядке, - торопливо и ободряюще улыбнулась она ему, сняв очки и быстро проведя ладонью по глазам, но одна капелька всё же успела «совершить побег» - соскользнула по щеке.
- Нет, не всё в порядке, - Андрей поднялся, склонился над ней. – По какому поводу слезки? Немедленно признавайся дедушке, внучка.
- Я очень счастлива, - просто ответила Катя.
- Уф. Слава богу, - он погладил ее по щеке. Переместил ладонь на затылок, склонился еще ниже, поцеловал… и понял, что контролирует себя совсем не так хорошо, как самоуверенно предполагал. Может, оттого, что прежде она не впускала его в себя так доверчиво, сдерживалась, не раскрывалась так. Или домашняя обстановка действовала – он тут хозяин, властелин положения, и ему пламенно хочется власти над этой девушкой…
Катя обняла его за шею, он потянул ее на себя, буквально снял с кресла. Самозабвенно целовались стоя, обдаваемые жаром камина, добавленным к огню тел. Ласки уже так напоминали прелюдию, что самое время было попросить Катю – если она собирается его остановить, сделать это немедленно…
Но она вдруг сама напряглась и замерла в его объятиях. Спрятала лицо у него на груди.
- Что, Катюш? – выбираясь из горячечного наваждения, хрипло шепнул Жданов.
- Простите…
- Это ты прости, - он глубоко вдохнул-выдохнул несколько раз. – Пообещал быть выдержанным, а сам с ума схожу, мужлан… Хорош Дедушка Мороз. Я всё понимаю, Кать, и не тороплю. Можно тебя спросить?
Она кивнула утвердительно.
- Это личный вопрос.
Снова кивок.
- Очень-очень личный.
- Спрашивайте, - Катя подняла к нему спокойное лицо с ясным, открытым взглядом.
- У тебя был кто-нибудь? Я имею в виду…
- Я поняла. Да, был один. Давно.
Поразило даже не то, что она ответила так прямо на щекотливый вопрос, а то, что глаза ее при этом налились холодом и неприязнью. Отторжением.
- Кто он? – непроизвольно вырвалось у Андрея.
- Подонок, - не замедлила она с ответом.
- Не хочешь рассказать? – он с тревогой вглядывался в ее побледневшее печальное лицо.
- Хочу, - шепнула Катя как-то потерянно. – Только это совсем не веселая история.
- Давай вот так, - Жданов легко поднял ее на руки, сел вместе с ней в кресло. – Свернись поудобней и рассказывай. На меня не смотри, если стесняешься. Вон, на огонь смотри. Кать, что ты хихикаешь?
- Карлсона вспомнила. Как его отпихнула фрекен Бок, и он оказался на коленях у дяди Юлиуса. Удобно устроился и заявил: «Давай играть в дедушку и внука. Рассказывай мне сказку, только не очень страшную, а то я испугаюсь», - смех в Кате быстро угас. – Сказка действительно страшная, Андрей Палыч. И стыдная.
- Постараюсь не испугаться, - серьезно произнес он.
…История со студентом Денисом его потрясла. Держал Катю в объятиях, прижимал к себе, гладил по голове, словно запоздало уберечь хотел от давнего отчаяния, униженности, раздавленности. От холодной, циничной жестокости, глумливых насмешек за спиной, чего-то даже более грязного, чем тупое физическое надругательство, поскольку причина всему – денежный интерес.
По мере ненависти к юным мерзавцам в душе Андрея рос ледяной ужас.
Видел себя и Романа.
Слышал голоса, безжалостно отчетливые в немилосердно ясной памяти.
«- Палыч, поверь профессионалу – шанс есть только у тебя.
- Ты как заведенная шарманка, Малиновский, с фразой с этой. Ну давай – ляпни еще раз про свое редкое врожденное заболевание – абсолютное чувство прекрасного. Оно, может, и редкое, но должен тебя огорчить – я им тоже страдаю, так что мы на равных. Давай просто кинем жребий – он и определит, кому достанется эта кошмарная миссия. По-моему, это будет справедливо».
…Они всерьез замышляли сделать это, «профессионалы» чертовы. Не прыщавые юнцы – взрослые мужики. Вот с этой девочкой. С этим теплым чудом, пожалевшим сегодня «грустную скамейку» в холодной аллее.
Всё по той же причине – деньги…
И что получили вместо «кошмарной миссии» – оба?
Любовь – выстрелом в сердце.
Господи, спасибо тебе за такое «наказание»…
- А вы говорите – «птица», Андрей Палыч, - вздохнув, закончила рассказ Катя. – Как мне после такого поверить в птицу?
- Ты птица, - мучимый раскаянием, сотрясаемый жгучей нежностью, Жданов осыпал ее личико поцелуями, - птица моя нездешняя, счастье мое незаслуженное, а те подонки – полные идиоты, убил бы… Тебе больно вспоминать?
- Уже не больно. Противно, - она доверчиво прижималась к нему, целовала в ответ.
- Ты его любила?
- Мне казалось – да. В общем-то не с чем было сравнивать.
- Тебе было хорошо с ним?
Катя смутилась, опустила голову.
- Кать… я далеко захожу в своих вопросах, да? Прости. Сам не понимаю, почему мне это так важно.
- На самом деле… - она очаровательно порозовела лицом, по-прежнему пряча взгляд. – Я могу вам ответить… на ухо…
- Катюша, у меня в квартире «жучков» нет, честное слово, - Андрей улыбнулся.
- Так психологически проще, - Катя обвила его шею руками и шепнула, приблизившись. – Мне было больно и холодно. Пахло портвейном и окурками. Я казалась себе какой-то… избитой, что ли. Хотелось ласковых слов, но он быстро уснул. Я еще подумала – и что люди в этом находят?..
- О господи. Вдвойне урод, - опьяневший, тем не менее, до головокружения от таких откровений Жданов слепо нашел губами ее губы…
«Работа и одиночество». С юности заледеневший в своем одиночестве птенец.
Отогрею тебя, птица.
…Когда ласки стали слишком смелыми и Катя напряглась, Андрей тихо произнес (неровный голос выдавал страсть, но был тверд):
- Ничего фатального не будет, Кать, не сегодня. Но пожалуйста, доверься мне.
…Сказочные ощущения нарастающего восторга сквозь неразрывный поцелуй. От стыда бы, наверное, провалилась, если б не эти набеги обжигающих волн, порожденные его рукой. Всё сильней и сильней. Сдерживать стоны больше не получалось. Сладостное ожидание неизведанного, острое до пытки, и взрыв… снопы искр, помутнение в горячей голове.
- Милая… - шепот и поцелуи Андрея. – Милая моя, ты прекрасна…
- Что это было? – всё еще вздрагивая от медленно затихающих жгучих судорог, пробормотала Катя.
- То самое, - он любовался ее разрумянившимся лицом.
- А как же… - она запнулась. Так и не открыла глаза.
- Как же я? – догадался Жданов, улыбаясь. – А я – с балкона в сугроб, очень действенный способ… Кать, шучу. Я счастлив.
- Ох.
- Посмотри на меня.
- Не могу.
- Это еще почему?
- Не знаю.
- Что – так и не посмотришь?
- Нет.
- Никогда?
- Никогда.
- А на работе?
- А на работе я буду смотреть только в рабочее расписание, - Катя уже с трудом удерживала рвущийся из груди смех.
- Какой ужас, - с удовольствием подыграл ей Андрей. – Что же я натворил. А может, и к лучшему. Ты не будешь видеть меня, но других мужчин ты не будешь видеть тоже. Главное – во всем искать свои плюсы.
Она не выдержала – рассмеялась и обняла его. Всё еще в потрясении.
«Это вот так бывает? – обрывочные мысли в ошалевшей голове Андрея Жданова. – Это когда вот ТАК радуешься, что живешь на этой планете, третьей от Солнца?..»
И еще раз: «Господи, спасибо тебе…»
…Безжалостное время напомнило о себе Катиным мобильником.
- Ну вот. Папа пытается дозвониться.
- Я отвезу тебя сейчас. Но с родителями надо что-то решать. Я не хочу встречаться с тобой втайне от них. Так что, Кать, в ближайшие дни… зови в гости.
Она кивнула. Молоточком в висках: нет, это всё сон, сон, сон…
- Ну? – Андрей, хитровато сощурившись, заглянул ей в лицо. – Ты всё еще со мной на «вы»?
Катя положила ладони ему на щеки и прошептала прямо в глаза:
- Я. Тебя. Люблю.
Темно в спальне. Только зыбкий свет из прихожей да из окна – молочные блики фонарей.
- Я люблю тебя… - обессиленный Женькин шепот. В ее почти невидимых глазах-звездах – блаженное торжество. Тут же добавила: - Не отвечай. Не смей ничего говорить.
- Колдунья… - Малиновский целовал ее шейку с бьющейся жилкой, рука, лежащая на ее горячем животе, подрагивала. – Бестия моя. Что ты со мной сделала, а?
- Молчи, - взмолилась она и крепко его обняла. – Молчи, Машка, мне завтра маме в глаза смотреть.
- А мне по телефону с ней говорить. Отвечать на вопросы, как ты себя тут вела, хорошо ли я о тебе заботился. Тоже «заманчивая» перспективка.
- Ну, мы же справимся? – ее жалобная солнечная улыбка в полутьме. – Мы же всё сможем, да?
…Молчали, не расцепляясь друг с другом. Чуткая, звенящая тишина.
- Женька… я ни черта не соображаю, - сознался Роман, прижимая к себе теплое покорное тело и пугаясь собственного неистового желания владеть им вновь и вновь. – Ничего не понимаю вообще. Слишком густая концентрация потрясений в коротком промежутке времени.
- Я уеду – и ты успокоишься. Всё образуется…
- Сама-то в это веришь?
- Верю, - с какой-то яростной твердостью ответила она – как припечатала. Неожиданно спросила: - Как Катя?
- Катя – хорошо. Она счастлива.
- Тяжело тебе…
- Перестань.
- А чего переставать? Ты же ее любишь.
- Жень… Катя – мечта. Сама Катерина жива-здорова, а мечта умерла – ты сама сказала. С трупом жить я не собираюсь.
- Ну да, - вздохнула Евгения. – Катя – мечта, а я – сестра. Не везет тебе, Машка. Но ты такой потрясающий… Ты лучше всех… Ты встретишь… хорошую женщину, самую достойную… Черт, - она по-детски всхлипнула. – Я ее уже ненавижу!..
- Ты плачешь, что ли? – изумленный Роман повернул к себе ладонью ее личико, засмеялся, сцеловывая ее слезы. – Чудо мое. Сама нафантазирует – сама расстроится. Всё сама. Женщину какую-то придумала…
- Скажи еще – отныне никаких женщин, в монастырь уйдешь, - попыталась произнести сердитым голосом Женька, но не вышло сердитым – мешало наслаждение от его поцелуев. – Очень смешно. Всё я понимаю, Машка…
- Ну, то, что ты у меня самая понятливая на свете – я уже усвоил.
- Не смей хихикать надо мной!
- Иди ко мне, - его ласки становились всё более требовательными.
- Ни за что! – пьянея от его срывающегося горячего дыхания, она тем не менее лихо изобразила гордое неповиновение, перехватив руку Романа. Только больше разожгла его этой борьбой…
Страсть зашкалила. Подчинение натиску – острое и сладостное. Последние судороги были такими мощными – как небеса на землю обрушились.
- О господи… - выдохнул он после стонов. – Женька моя... не отпущу никуда…
- Мой хороший… - она гладила его обеими ладонями по спине. – Отпустишь… и знаешь это…
…Эта ночь была серебряной. Казалась такой. Наверное, из-за молочных бликов из окна и тоненькой полоски света из прихожей.
- Машка, засыпай. Хочешь, я уйду к себе?
- Я не хочу спать. И ты никуда не уйдешь.
- Не-е-т, ты сейчас уснешь. Я тебе наколдую сон. Я же колдунья – сам сказал… Ресницы станут тяжелыми-тяжелыми. В голове затуманится. Мысли впадут в транс… И будет сон. Крепкий и светлый. И приснится что-то очень хорошее, знаешь… летнее такое, теплое. Какие-нибудь ромашковые луга. Ты ведь Ромашка… Ромашковые луга и много солнца на синем небе…
- Девушка, я, кажется, разгадал ваш коварный план, - сказал с грустной улыбкой Малиновский, и впрямь околдованный ее шепотом – кружилось и вращалось в голове, искры вспыхивали. – Вы хотите меня усыпить и сбежать в аэропорт. Ничего у вас не получится. Вы ведь в моих объятиях. Малейшее ваше движение – и я выйду из любого забытья.
- Не выйдешь, - произнесла она уверенно.
- Жень… давай серьезно. Отложи отъезд. Еще хоть на день. Нам надо спокойно поговорить.
- Машка, о чем говорить? Еще больше запутаемся. Нет, нет. Я твердо решила.
- А мое мнение не учитывается?
- И какое оно, твое мнение?
- Для того, чтобы мне его иметь, надо хоть как-то успокоиться и собраться с мыслями. А мы без перерыва – как на американских горках…
- Ничего нового ты не надумаешь, глупый мой братик. Молчи… Лучше слушай мои ромашковые истории.
- Женька…
- Слушай, не перебивай…
Роман опомниться не успел – очутился в плену ее напевного голоса, какой-то затейливой детской сказки, которую она вещала ему в ухо, периодически целуя в мочку и в край щеки – так мать целует ребенка, который никак не засыпает. Завораживала, туманила, баюкала. В какой-то момент он с ужасом понял, что действительно отключается. Встряхнул головой – Женькина теплая ладошка тут же легла на его щеку, и ласковые губы подарили ему невесомое прикосновение в лоб…
…А сказка была – про какого-то мальчишку, заблудившегося в глухой чаще. Как бродил он среди деревьев и встречался с разными диковинными существами. И все они указывали ему неправильный путь – кто-то ради забавы, кто-то по злобе душевной, а кто-то – сам искренне заблуждаясь. И только одна маленькая птица чирикнула мальчику с ветки верное направление – к ромашковому лугу. Через этот луг и лежал путь домой…
«Я не сплю, - в ватном тумане твердил себе Малиновский. – Не сплю. Не сплю…»
…Глаза открыл от тревожного внутреннего толчка. На будильнике – без десяти восемь. Значит, и звонка не слышал. Евгении рядом не было.
Не было ее и в комнате. Ни ее, ни сумки.
На столе записка: «Машка, выбрось из головы идею мчаться за мной в аэропорт – ты по-любому не успеешь. Я знаю, я наколдовала. Да и глупо это, бессмысленно – сам прекрасно понимаешь. Удачи тебе, мой любимый брат. Рисунок – для тебя. Давно набросала, вчера наконец закончила. Ну, или отдай его Кате. Передай привет ей и Андрею. Пусть всё будет хорошо. Твоя сестра Женька – Божеское Наказание».
Рядом с запиской действительно лежал рисунок. Катин портрет…
21 Неделю спустя
- Ну что, финансовый директор Ника-моды? – проворчал, откладывая газету, Валерий Сергеевич. – Поделись мыслями насчет подруги своей, Екатерины Валерьевны. Ты вон, гляжу, аппетит не потерял – пятый блин с мясом наворачиваешь. А принцесса наша опять унеслась сегодня на работу чуть свет и на одном глотке кофе со сливками. Исчезает рано, приходит поздно, спасибо – дома пока ночует. Тесно общалась с неким Романом, причем этот факт из нее мать клещами вытянула, всё молчком, ни словечка. А давеча сюрприз – вот мой начальник Андрей Палыч, вы уже знакомы, здрасьте-здрасьте, мы с ним встречаемся. Без отрыва от производственного процесса. И этот самый Андрей Палыч смело так в глаза смотрит, улыбается. Мол – всё путем, невесте отставку дал, люблю вашу дочь. Вот объясни мне, Николай Премудрый, - что это за метаморфозы такие, что это за «время стрессов и страстей»?
- Да ладно вам, дядь Валер, - поморщился Колька с набитым ртом. – Вы бы еще воскликнули с пафосом: «О времена, о нравы!». Отвечаю по пунктам – да, я аппетит не потерял, за мной же сильные мира сего не ухлестывают, у меня в жизни по-прежнему одна отрада – стряпня тети Лены. Что касается Катьки, то, говоря литературным слогом, в схватке за ее сердце сошлись два прекрасных рыцаря. Победил наипрекраснейший. Что вас не устраивает? Гордиться должны таким успехом.
- Ага, прямо так и распирает от гордости, - хмыкнул Пушкарев. – Быстро всё слишком, ты не находишь?
- А чего тянуть-то? – Зорькин подцепил с блюда шестой блинчик. – В каких-нибудь племенах разговор вообще короткий – мешок на голову и через седло.
- Я тебе дам – мешок на голову!
- Да вы мне хоть мешок, дядь Валер, хоть не мешок… стихию не остановишь. И потом, Жданов же цивилизованно пришел, предупредил – встречаемся. Чтобы, если что, вам не обухом по голове…
- «Если что» - это ты на что намекаешь?!
- Дядь Валер, ну вы как маленький. Люди встречаются, э… всякое случается. Рифма, однако.
- Поварешкой по лбу не хочешь?
- Не хочу, - честно ответил Николай. – Что вы так нервничаете?
- Лен, ты слышишь? Он еще спрашивает – почему я так нервничаю!
- И впрямь, не горячись, Валера, - отозвалась Елена Александровна, гремя над раковиной тарелками. – Мне понравилось, как держался Андрей Палыч. Очень уверенно.
- САМОуверенно, я бы сказал, - буркнул Пушкарев. – А про свои дальнейшие намерения относительно Катерины – ни слова!
- Это вы про руку и сердце, что ли? Да кому сейчас нужны эти формальности? – хихикнул Колька и получил за это. Правда, не поварешкой по лбу, а свернутой газетой по затылку. Вздохнул и угрюмо произнес: - Вечно я огребаюсь ни за что ни про что. Всего лишь назвал вещи своими именами. Вот невесте своей бывшей Жданов делал предложение по всей форме. И что? Где она сейчас, эта невеста?
- Предлагаешь мне благодарно кланяться ему в ноги просто за то, что он на мою дочь внимание обратил?
- Да любит он ее, дядь Валер, - без очков видно. А дальше… что будет, то и будет. Ни вы, ни я, ни тетя Лена, ни остальные миллиарды земного населения не в силах ничего изменить.
- Андрей, я ничего не понимаю! – крайне взволнованный голос, почти крик Маргариты Рудольфовны в трубке. – Я почти неделю не могу дозвониться до Кирочки, ты отвечаешь как-то туманно, да и вообще – никакие это не ответы! Что происходит?
- Мам, я же тебе говорил. Кира в Праге в командировке, возвращается завтра.
- Завтра? Значит, я тоже в Москве буду завтра. Отец не сможет вырваться, а я прилечу – решено. Мне надоело сидеть тут и гадать на кофейной гуще, что там у вас творится!
- Хорошо, - обреченно согласился Жданов. – Завтра так завтра. Как раз поспеешь к совещанию. Будут все Воропаевы, Юлиана обещала заехать.
- Отлично. До встречи, сынок.
- Пока, ма.
Андрей положил трубку, оглянулся на Катю. Она сидела на своем месте, скрепляя степлером листы документов. Работала четко и сосредоточенно, ибо бумаг было много, важно было не перепутать «пары».
- Девушка, а, девушка, - с улыбкой проговорил Жданов, - можно вас отвлечь на секундочку?
Она отрицательно покачала головой и приложила палец к губам – мол, дело срочнейшее, никак нельзя отрываться. Смешливые огоньки прятала под ресницами.
- Девушка, милая, - он добавил в голос бархата. – Я вас умоляю подарить мне хотя бы взгляд.
Ее глубокий вздох означал отказ.
- Кать, - рассмеявшись, бросил игру Андрей. – Ну серьезно – посмотри на меня. Ты ведь слышала мой разговор с мамой, поэтому и затаилась, да? Надеюсь, не испугалась ее завтрашнего приезда?
- Не испугалась…
- Слава богу.
- Ты не дослушал. Я не испугалась, я просто в ужасе, - созналась она.
- Так. Значит, нынче вечером будем лечить твой ужас.
- Каким образом?
- Это сюрприз, - он подмигнул. – Да, Кать, завтра нам предстоит «веселый» день. Нашествие всего клана Воропаевых плюс мама – прямиком с берегов Туманного Альбиона. Но через это надо пройти. Ты у меня храбрая девочка. И я всё время буду рядом. Я бы уже сам давно всё всем рассказал, если бы не дурацкое Кирино требование молчать до ее приезда. Понятия не имею – зачем ей это понадобилось, но отказать не смог.
- Я понимаю, - ласково улыбнулась ему Катя.
Звякнул в кармане пиджака мобильник Жданова. Он открыл СМС-сообщение, прочел, нахмурился. Поднял глаза на Катю.
- От Ромки. «В офис не приеду. Федор привезет документы».
- Опять? – расстроилась она.
- Угу. Он вообще появлялся на этой неделе в Зималетто?
- Кажется, я видела его один раз, издалека, у ресепшена. Конверты какие-то забирал у Маши, - Катя потерла пальцами виски.
- Тогда тебе повезло – я не припоминаю его нахождения в этих стенах несколько дней. Отделывается эсэмэсками, причем такое ощущение, что включает телефон, только когда ему самому это надо. Как ни наберешь – «абонент вне зоны доступа».
- Съезди к нему домой. Попробуй с ним поговорить, - горячо произнесла она. – Он же твой друг!
- Кать… - Жданов посмотрел на нее с печальной нежностью. – Я бы непременно так и поступил. Но разве ты не понимаешь, в чем дело? Это же из-за тебя он так себя ведет. Он не может видеть нас вместе. Я разрушил в нем надежду. И я же в душу к нему полезу?
- Что-то не стыкуется, Андрей, - она с сомнением покачала головой. – В тот самый день – помнишь, после нашего объяснения накануне, он пришел на работу, был спокоен, хотя и задумчив, нормально разговаривал и с тобой, и со мной, в лифте вместе ехали. Как раз в тот день от него можно было ожидать неадекватного поведения, когда только-только всё произошло и еще очень больно. А сейчас?.. У него что, боль по нарастающей?
- Да всяко бывает.
- А вдруг это все-таки что-то другое? Вдруг ему помощь твоя нужна?
- И поэтому он все время отрубает мобильник? – Андрей вздохнул. – Ладно, завтра он по-любому обязан быть на совещании. Погляжу хоть на него. И попытаюсь поговорить.
- Ну и денек завтра будет, - Катя представила и зажмурилась. – Все Воропаевы, Маргарита Рудольфовна… Роман… И я – прямо по Цветаевой – к столбу…
- Чего-чего?
- К столбу, - повторила она и фыркнула над его недоуменным видом. – Ну, это стихи Марины Цветаевой:
Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеею в сердце и с клеймом на лбу
Я утверждаю, что невинна…
- Обалдеть, - рассмеялся Жданов. – И где столб установим – посередине конференц-зала? Вязать будем как – веревкой, цепями?.. О, я представляю, как ты будешь прекрасна на этом столбе позора. С распущенными волосами, в короткой тунике, бледная, беспомощная, обездвиженная…
- Негодяй! – Катя, смеясь, шлепнула его по груди папкой и тут же попалась в ловушку – Андрей перехватил ее руку и вытянул девушку из-за стола, прижал к себе.
- Напридумывала себе страхов, птица. Твой единственный столб – это я, и я тебя к себе пригвождаю. Но стихи сильные. Со страстью.
- Цветаева и страсть – синонимы, - пробормотала она, плавясь в его объятиях. – У нее еще такие строчки есть:
Пригвождена к позорному столбу,
Я всё ж скажу, что я тебя люблю.
Что ни одна до самых недр – мать
Так на ребенка своего не взглянет.
Что за тебя, который делом занят,
Не умереть хочу, а умирать…
- Здорово. Не читал, - признался Андрей, обнял ее крепче. – Невежа я у тебя в этом плане, да?
- Ага, - она счастливо улыбалась.
- Спасибо за честность. Ромке ты тоже стихи читала. Не в упрек, Кать. Кстати, он в данном вопросе меня продвинутей. Увы.
- Да привычка у меня дурацкая – зайдет о чем-то разговор, и строчки в голову лезут. Чего ты хочешь от книжной девочки?
- От этой книжной девочки я хочу всего…
…Легкие, скользящие поцелуи перешли в обморочно-затяжной.
- Андрей…
- Ты умоляешь прекратить или продолжить?
- Издеваешься? Свел меня с ума… неделю назад…
- И?..
- И потом каждый вечер привозил к «моему крылечку»…
- Та-а-ак.
- И целовал…
- Угу.
- И отпускал…
- Гм. Так я молодец или нет?
- Даже слишком молодец. С перебором.
- Де-е-евушка. Вы не в гости ли ко мне напрашиваетесь?.. А вы этим на что намекаете?..
- Ну и наглость, - Катя, давясь смехом, рванулась было из его рук – да куда там…
- Кать, теперь серьезно, - шепнул он ей на ушко. – Мне было очень важно почувствовать, что ты готова к этому. Что ты делаешь сегодня вечером?
- Странный вопрос, - ее взгляд был ясен и невинен. – Я, как обычно, еду с тобой в ресторан, потом ты меня, как обычно, везешь до «крылечка». По дороге мы говорим о завтрашнем совещании, а еще об этом договоре с фирмой «Веста». Я все-таки считаю, что условия у них драконовские, нам невыгодные, и попытаюсь тебе это доказать суровым языком цифр. Ой, надо не забыть захватить с собой калькулятор, потому что…
Шутливая речь была прервана Ждановым при помощи такого откровенного поцелуя, что она задохнулась, вмиг растеряв всю свою иронию.
- Сможешь остаться на всю ночь? – спросил он тихо, глядя ей прямо в глаза.
* * *
Виталий Синицкий, владелец популярного в Москве заведения «Аквамарин», имел прозвище Витаминчик, двухкомнатную квартиру в районе Патриарших прудов, свободный и богемный образ существования, развод с женой, которая образовалась по юности, глупости и по залету, и алименты на сына Игорька. А еще он имел порочное выражение лица, схваченные резинкой длинные каштановые волосы и твердое убеждение: настоящий мужик – это мужик, свободный от всяческих обязательств. И девиз такого мужика: хватай от жизни всё, что можешь, «танцуй, пока молодой», и – никакой кабалы. И еще очень важный момент: слово «чувства» надо исключить из лексикона. ДопустИм только пренебрежительно-ироничный вариант – «чуйства».
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |