Выдыхаю сквозь плотно стиснутые зубы. Нет, ну это же ни в какие ворота, когда его задница едва ли не трется о аммм… ладно, о мое достоинство. Дико неловко, жарко, охотно. Хочется податься вперед, но я наоборот, прижимаюсь спиной к ванной, создавая хотя бы толику расстояния между нами, избавляясь от мысли «валить и трахать» ибо это неправильно. А тут еще и прикосновения. Смытая пена… я себя и впрямь ребенком ощущаю с такой, даже немного чрезмерной заботой и лаской. Не привык. Совсем.
По-ми-дор. Именно так можно описать мое состояние, когда этого гад шлепает меня по заднице. Один раз, второй. И пусть я некогда мечтал – мечтал же? –о подобном в его отношении, но, черт, как-то неловко даже. и Неет, не смей меня поднимать. И сам не падай, и вообще.
Короче, меня полностью обслужили. Укутали, упаковали, из ванной выгнали, еще и моего решения не спросили.. вообще хамство! Ну а я что? Я ошалел, когда он кинул мне СВОИ трусы, да так и остался стоять с чужим нижним бельем. Блять. Что-то меня это уже малость поднапрягает. И не в плохом смысле, нет, просто так неуютно, когда получаешь слишком много. Ник, нельзя так. нельзя. Хотя я прекрасно понимаю Оливию – в такого нельзя не влюбиться.
Все же одеваю трусы, со смехом наблюдая за тем, что он мне не позволяет даже помочь. Ну и ладно, все равно, когда он выйдет, придется провести небольшую перепланировку в комнате ибо история с одеялом у меня из головы не выходит. Но эти мысли голову покидают быстро – вот, я уже лежу с ним на кровати, фыркаю при виде кексов, слегка сжимаю пальцы, а потом кряхтя и не разрывая замочка из рук, за ползаю на него, устраиваю подбородок на чужой груди, смотрю прямо в глаза собеседника, пару раз делаю попытки укусить тот, что ест он. Некоторое время молчу, а потом пожимаю плечами:
- Мне кажется, что ты должен присутствовать на столь примечательном событии. Видеть тебя ей не стоит – ибо будет воспринято это как насмешка и пострадать можешь ты, но все же… не знаю, мне очень хочется чтобы ты там был, вот, - и не знаю что сказать если честно. Так что подтягиваюсь к его губам, мягко слизывая сладкие крошки. Провожу кончиками пальцев по шее, поглаживая ее и выписывая его имя, а потом, просительно и коротко целю, не зная как еще выразить все, что я сейчас ощущаю. И да, Ник, мне совершенно не нравится то, что ты смотришь на сены и потолок, а не на меня! Непорядок. За это тебя надо наказать.
Вот и прикусывая я его губу, проводя по ней же языком, отпускаю, скольжу губами по скуле и начинаю посасывать мочку уха. Руки лежат на его плечах и я невольно их «массирую» сжимая и разжимая пальцы от удовольствия. Потом только успокаиваюсь, кусаю еще и нежную кожу за ушком, а потом тихим шепотом опаляя влажную кожу, уточняю:
- Ник, а когда у тебя день рождения?
Все выглядит так по-настоящему, так по-домашнему, что у меня невольно сжимается сердце, когда он вот так устраивается на меня, кусает мои кексы, когда в пакете их еще очень много. В голове проносится глупая мысль о том, когда мы оба это успели. Прошла всего лишь ночь, мы ведь, по сути и всем законам мироздания, - чужие люди. Но выглядит это совершенно иначе, чувствуется наоборот. Закрываю глаза, стараясь глубоко вздохнуть, чуть приоткрываю снова, глядя на него в моих трусах и полотенце, и понимаю, что я, возможно, очень сильно тороплю события. И не "возможно", а "да". Утыкаюсь носом в его плече, выслушиваю просьбу, пока на душе становится отчего-то тоскливо. Нет, мои внезапные перемены настроения скоро доведут и меня и его. Да еще и его это желание, чтобы я присутствовал при их разлуке. Что мне, в шкаф прятаться? Или под кровать, или, быть может, в ванной комнате запереться? Да черт с ним, с укрытием, больше меня волнует то, что он мне хочет показать, что между ними ничего "такого" нет, точнее, он ничего не чувствует, но тогда какого черта, Алан, тогда к чему нужна была эта неделька?
Тру переносицу, стараясь отогнать все это от себя и избавиться от состояния вареного банана, пока просто ожидаю его молчаливого ответа. Даже если это будет обычное "потому что", я буду этому рад, я буду спокоен, потому что даже самое неприятное, что я могу от него услышать, будет терзать меня куда меньше неизвестности. Зачем тебе, зачем тебе, Ник, ответы на все твои вопросы? Меньше знаешь - крепче спишь. О, нет, я же полнейший идиот, оставьте меня.
Снова смотрю на часы и прихожу к мысли, что пора вставать и топать уже на обед, но сладкая лень сковывает меня по рукам, и имя этой сладкой лени - Адриан. Дарю ему еще несколько поцелуев, а затем снова выползаю из кровати, уэе надеваю джинсы, как слышу настойчивый стук в дверь.
- Ник, открой, это Оливия, я знаю, что вы там! - снова стук. - Открывай, мна нужно с вами поговорить, это срочно! Ну давай же!
Тяжело вздыхаю, понимая, что она не отстанет, кутаю его в одеяло, а затем взгляд падает на разбросанные по полу вещи. Губы произносят едва слышимое "черт", а руки начинают лихорадочно поднимать и, скомкав в невообразимую кучу, швыряют в ванную и закрывают дверь. Стараюсь не зевать, когда топаю к двери. Кидаю последний взор на комнату и нахожу на полу рядом с кроватью свою майку, машу рукой Адри, чтобы тот скорее спрятал ее под одеяло и глубоко вздохнув, открываю дверь.
Оливия буквально вваливается в комнату, окидывает любопытным взглядом меня и его, изгибая бровь: - Вы спали в одной кровати?
- Нет, мы поменялись, потому что у него там пауки и прочая живность, - находу сочиняю я, застегивая рубашку.
- А, ладно. Я не буду ничего говорить, вы взгляните сами, а потом расскажите о своих впечатлениях, о'кей? - с этими словами она кладет на кровать Адри желтую газету, подмигивает нам обоим и, повиливая бедрами, выходит из комнаты.
Кидаю взгляд на него, хмыкаю и исмеюсь, беру с кровати газету и, несмотря на его недовольное лицо, сажусь прямо на покрывало и начинаю ее читать. Наверное, за эти пару минут мое лицо исчерпало все свои выражния удивленности и недоверчивости, которое имело. Поднимаюсь с кровати, кладу газету в тумбу и заставляю его одеться, игнорируя все его протесты показать ему эту чертову газету. Знай, Адри, это все на благо тебе, с твоей впечатлительностью ты обязан поесть до того, как тронешь пожелтевшие от времени листы. Я даже сам тебе ее прочитаю, а всю дорогу до столовой я просто отмалчиваюсь и хихикаю, надеясь на то, что он не обидится на мою такую выходку.
За столом нас встречают достаточно радушно: Мэл смотрит на него с тревогой и молчит, а Оливия снова улыбается мне, как в первый день. Последняя интересуется тем, прочли ли мы ее сюрприз и делится своим предложением это обсудить. Смотрю на его недовольное лицо и коротко киваю, пока моя свободная рука ныряет под стол и перплетает наши пальцы. Сегодня это уже должно случиться, оттого я и смотрю на Мэл даже с некой жалостью, хотя, наверное, ничто и никогда не смоет мою ненависть к ней.
Я довольно и несколько дразняще облизываюсь после каждого поцелуя. Благодарно, несильно царапаю его плечи своими ногтями, позволяя себе короткое «Урр», полизываю шею, слегка приподнимаю зад, играя в кота, вновь откусываю кекс, а услышав стук в дверь лишь смеюсь. Заливисто, громко. Кутаюсь в одеяло, да падаю на кровать. когда открывается верь, я как раз сажусь, зевая, причмокивая губами, потираю глаза да и вообще, создаю образ этакой невинной невинности, которую злая тетя разбудила. Хорошо, что одеяло скрывает все укусы и засосы, а когда Ник придумывает довольно простую отмазку, я еще от себя, немного капризным тоном сообщаю:
- А еще, у меня покрывало встает и дзен не достигается, - одариваю брюнетку обворожительной улыбкой, которую – стоит ей отвернуться – тут же переадресовываю моему соседу. Машу лапкой закрытой двери, а потом только встаю и уже совершенно бодрый, одеваюсь. Надеваю футболку и джинсы, обуваю кеды, стукнув носком о землю и поправив обувь. Поверх майки накидываю еще и толстовку. Меняю сережку в языке на фиолетовую, с камушком – возможно, слишком по девчачьи, но сегодня мне хочется бросать вызов всему обществу – и выхожу вслед за ним. Шарф не потребовался – волосы, да еще и капюшон хорошо скрывают следы нашей с ним ночи.
- Зараза ты, - это я сообщаю по пути в столовую. Убить его готов. Что такого было в той газете? Что такого, что и показать нельзя. Гад…
За столом специально дуюсь. Разжимаю пальцы, высказывая протест по поводу того, что меня лишают доступа к информации, да еще и держат в неведении. Как будто свободу ограничивают. А я этого не люблю, Ник. Не надо так делать, понимаешь? Не надо. Я же от любопытства подохну.
Так что кидаю на него суровый взгляд, только потом скрепляю свои и чужие руки в замочек, активно включаюсь в беседу, кое-как обедаю-хомячу, а потом, с неохотой расцепив наш руки, подхожу к Мел.
- Пойдем? – мы выходим в сад. Небольшое озерцо, с ледяной водой, цветы, кусты, травки… все это создает атмосферу отнюдь не на расставание. Но расстаться надо. Оглядываюсь в поисках Ника, понимая, что это было дурацкой задумкой – позвать его и заставить прятаться. Потом обязательно перед ним извинюсь. А сейчас, вдохнув, я использую один-единственный способ, который поможет мне расстаться с ней друзьями и без банальных фраз:
- Мел, послушай. Это очень-очень важно, - она напрягается, уже сейчас догадываюсь что я хочу сказать, - сегодня я постиг истину. Синие крокодилы летели по небу и уронили мне на голову камень преткновения. Он раскололся и явил истину: я не имею права даже на секс по дружбе. Поэтому предлагаю прекратить это безумие и остаться друзьями без секса, - ибо, как ни странно, но только сейчас я вспомнил, что мы с ней не встречались. И условие это было выдвинуто самой Мел. В ответ мне влепили пощечину:
- Идиота кусок, я уже решила, что что-то серьезное, - и гордым шагом мадам отправилась прочь. Ох, чует мое сердце, получу я потом от Оливии. Но зато теперь я окрылен и счастлив. Оглядываюсь по сторонам в поисках Ника, а найдя его в кустах, со счастливой лыбой тяну обратно в комнату. Внутри меня все поет. Я счастлив, я так счастлив… валю его на свою кровать, а сам падаю сверху. Целую. Тягуче-медленно, растягивая удовольствие, проводя языком по его нижней губе, а потом отстраняюсь, и с некоторым недовольством, разом выпаливаю три вопроса, в порядке их важности. Первый, разумеется, важнее всего:
- Будешь со мной встречаться, а Ник? Так когда ты постареешь на год? И да, что в той газете, а? ну мне же интересно, Никки, Ни-и-ик, - а чтобы он не бузил лишний раз, нагло так забираюсь пальцами ему по футболку. Чтобы не отвлекался.
Сную за ними по коридорам, чувствуя себя каким-то детективом или, на крайний случай, героем сериала. От мыслей об этом становится смешно, но я держусь, изредка зажимая рот ладонью, чтобы не засмеяться и не выдать себя с потрохами. Они идут в сад, а мне в голову лезут глупые мысли о том, какой он все-таки романтик и о том, как это для меня не кстати. Лезу в цветочный густой куст, который встречает меня колючками и толстым пушистым шмелем, от которого я сначала ползу назад, а затем, когда уже оказываюсь сидящим на траве, шмель от меня отстает, будто бы выгонял со своей территории. Фыркаю и чешу руку, которую уже успел прилично исколоть, а сам внимательно наблюдаю за происходящим и навостряю уши, чтобы слышать каждое слово. Ухмыляюсь, увидев то, как он получает звонкую пощечину, даже чуть смеюсь, когда меня буквально вытаскивают из кустов и тянут обратно в наше общежие, пока я лихорадочно сгибаю колени, стараясь быстрее подниматься по лестнице, при этом не запутавшись в своих же ногах, которые сейчас мне напоминают тонкие вареные макаронины, и не пропахать носом оставленные позади ступеньки.
Меня тут же кидают на кровать - как быстро мы поменялись ролями - и начинают так сладко и нежно целовать, что я тянусь и нежусь под ним, словно пригревшийся на солнышке кот. И только я начинаю буквально таять, как поцелуи прекращаются, а его губы уже заняты совершенно другим занием - выпаливают мне вопросы. Тянет к себе, лезет пальцами мне к теплой коже, от чего я невольно вздрагиваю, жмурюсь и улыбаюсь ему, на все сто довольный происходящим.
- Меньше, чем через месяц, - быстро отвечаю я, поглаживая его волосы и накручивая мягкие пряди на палец, - второго октября. В газете сущая дикость, разные ужасы о колледже, не думаю, что тебе стоит это читать, - улыбаюсь ему, а затем резко меняю тему, не желая поддаваться ему и рассказывать о газете, ведь вечером к нам явятся дамы и без всяких газет напугают его всякой ерундой. - А вот что на счет отноше-е-ений, - специально тяну последнее слово, улыбаюсь еще шире, резко прижимаю его к себе, петекатываюсь на кровати и вот сверху уже я. - А вот на счет отношений мне нужно поду-у-умать, - из последних сил чуть ли не смеюсь, а затем в моей голове рождается новый хитроумный план. - Я, конечно, сошлашусь, вот только ты должен кое-что пообещать, - целую в уголок губ, а сам выгибаю спину, продолжая улыбаться. Медленно закрываю глаза перед каждым поцелуем, старательно обхожу сами губы, пробегаюсь пальцами до его ремня, а затем моя ладонь ложится ниже, чувсвуя чуть затвердевшую плоть. "Не порядок" - мелькает у меня в голове, а сам я тянусь к нему, касаюсь шеи, трусь об нее кончиком носа, пока правая рука снует по низу его живота, а я шепчу ему в ухо: - Ну что, Адри, готов начать обещать? - рука медленно расстегивает ремень, а я покрываю поцклуями его лицо, не в состоянии стереть ухмылку со своего лица.
Наверное, я позволяю ему слишком многое… потому что это самодовольство и попытки ограничить немного раздражают. Я – птица свободолюбивая, пусть и мечтающая о заботе, но не чрезмерной. Такая опека душит, пугает и вызывает стойкое желание обороняться. У него этого еще нет, но начинает прослеживаться… даже страшно немного. Наверное, стоит предупредить о черте дозволенного? Или нет… стоит его руке скользнуть к моей плоти, начать дразнить и целовать, как в голове мелькает одна мыслишка. Пусть делает что хочет… а газету я все равно почитаю. Или придется обидеться и пойти искать неприятностей на жопу. Но эти радости он познает потом.
Сейчас же я перехватываю его руку за запястье. В глазах наверняка пляшут бесенята, ибо скрывать своих намерений – а вернее, предвкушения от этих намерений – я не умею. Облизываю языком его ухмылку, а притягиваю чужую руку к своему лицу. Ногу слегка сгибаю в колене, опираясь пяткой о кровать так, чтобы колено за малым не упиралось в его пах. Ну а потом я начинаю мстить.
Окидываю полным восхищения взглядом его исцарапанную ладонь. Улавливаю непонимание в глазах, но это ненадолго, Ник… и пусть, от твоих действий мне мноооогого хочется. Манипулировать собой я не дам. Особенно такими банальными методами, а как плотские утехи и намеки на них. Приоткрываю рот. Управляю его рукой, заставляя пальцем провести по моим губам, отчего самому становится слегка щекотно. Одариваю его трогательной, немного детской улыбкой – я такое умею, да. даже не смотря на то, что внешность у меня аховая – и коротко облизываю его палец. Киваю, позволяю взгляду буквально налиться наивностью, что вкупе с этой улыбкой должна давать тот еще эффект- хоть бы его прошибло! – и тихо-тихо шепчу:
- Разумеется, я готов обещать… но сначала скажи, чего ты хочешь, - я ведь не могу пообещать не делать – или делать – то, о чем не знаю. И не могу пообещать того, чего я не смогу делать… так что, Ник, вещай. А я пока твоими пальцами займусь. Обхвачу пару пальцев – указательный и средний – губами и начну их посасывать. Кину на него хитрый взгляд, пошло причмокну, обводя языком самые кончики пальцев, да скользну губами вперед-назад. И так понятно, что пародирую я минет, пусть и вот так… просто? Пожалуй. Но. Надеюсь, его воображения хватит, чтобы представить то же самое, только уже непосредственно на своем члене. Стоит ли отмечать, что в рот я беру редко? Ооочень редко, если быть точным. Пару раз буквально брал. Так что, боюсь, некоторые сложности у нас возникнут. Но ничего, я начну практиковаться прямо сейчас, чтобы потом он словил кайф. Благо, у меня учителей было достаточно. Да и сам знаю, от чего именно уносит.
Приоткрываю губы, отпуская его пальцы из плена собственного рта. Ненадолго – лишь для того, чтобы провести но ним языком, обрывая тонкие ниточки слюны, да выдыхая на влажную кожу. Вновь обхватываю его пальцы губами, начав выводить языком восьмерки… и смотрю. Нравится ли ему, доставляет? Или, все же, моя пакость не удалась? Если так, то будет обидно. Напоследок прикусываю его пальцы, да придавливаю коленом пах, потом только отстраняюсь, буквально падая затылком на кровать, да внимая. Какое там обещание надо дать?
Стараюсь полностью расслабиться, дабы получить максимум удрвльствия от его игр. Пусть это и очередной спектакль, но нужно отдать должное актеру - он приятен. Хочется потерять сознание, но нельзя забывать о главном, хотя сделать это довольно-таки трудно, когда он так бессовестно играет своим горячим языком с моими пальцами, а воображение рисует в голове такие картины, за которые любому вменяему человеку пришлось бы густо краснеть. Провожу языком по его губам, кусаю свои, от чего их начинает предательски щипать и я морщусь то ли от игл в губах, то ли от истомы, в которую черстовки запрещено погружаться. Глаза медленно закрываются, я переплетаю наши пальцы, затем резко отбрасываю руки, и чуть грубее, чем нужно, раздвигаю его ноги, ложась поверх них. Тянусь к его губам, ощущая острую нужду в том, чтобы их касаться, которая арктическим льдом сковывает мое тело. Скольжу руками к его ягодицам, сжимаю грубую ткань джинс, оттягивая их, заставяляя его согнуть ноги в коленях, а затем резко сажусь и тащу его за ворот кофты на себя, изо всех сил сминая руками несчастную ткань. Таймер бомбы в голове громко тикает, а я буквально полосую зубами его губы, выдыхая воздух со свистом, разрывая его на куски и захлебываясь.
Не отпускаю его кофту, как вдруг воздух в комнате резко остывает до минусовой температуры, так что на секунду приоткрыв глаза в поцелуе, я замечаю как с наших губ рвется пар. Вдруг стекла в рамах начинают громко дрожать, окна распахиваются и шторы швыряет сильный порыв ветра. Меня швыряет на него, так что я прижимаю его грудью к покрывалу, оперевшись левой рукой о стену. Пальцы мгновенного обжигает холодом, в ушах зарождается шум, который с каждой секундой увеличивается и бьет мои перепонки, а сжимаю зубы, стараясь не издать ни звука. Рамы стучат о стены, стоит неописуемый грохот, пока каждую мою вену буквально скручивает изнутри. Внутри меня зарождается паника, какой-то живой, пульсирующий страх, звук все усиливается и переходит на ультра, от чего я крепко сжимаю веки и рапахиваю губы в немом крике, прижимая обожженные пальцы к пульсирующему виску.
Распахиваю глаза, но не вижу абсолютно ничего, кроме кромешной тьмы, что зававляет меня лихорадочно хлопать ресницами, но попытки не увенчиваются успехом - я не вижу даже слабые световые блики. Пытаюсь наощупь найти его руки, но не чувствую ничего, даже не ощущаю разницы между деревянной поверхностью кровати, его кожей и покрывалом, не чувсвую даже малейшие выступы, а сверлящий голову звук все усиливается, отчего я чуть ли не теряюсь сознание, борясь с собственным бессилием, пока моих ушей касается чей-то шепот, режущий скальпелем по нервам. "Найди меня, освободи". Слушать его почти невыносимо, причем с каждой секундной из меня будто высасывают все силы. Скрипучий, леденящий, он несколько раз повторяет одну и ту же фразу, становясь все громче, громче, а затем резко обывается.
Взрагиваю, открываю глаза, когда ко мне мгновенно возвращаются все чувства. Сначала через легкую пелену, а потом уже вполне четко вижу его побелевшее лицо в паре сантиметров от совего, его испуганные глаза и большие пятна крови на щеке. Не сразу осознаю, что кровь струится из моего носа, скатываясь темными каплями на губы, а уже оттуда падая на его щеку и покрывало. Сглатываю, а затем резко отстраняюсь от него, двигаюсь в угол кровати и прячу лицо в ладонях.
И снова он правит балом, эх… смиряюсь и даже с некоторой охотой подаюсь на все эти его махинации. И отброшенные руки, и раздвинуты, как у сучки, ноги, и на каждый поцелуй отвечаю. Со стонами. Болезненными, недовольными, изредка с намеками на скулеж. Поцелуи и укусы. Странное сочетание боли, привкуса крови и его губ. горячих, сладких, манящих. Впервые такое чувствую. Впервые позволяю вытворять и меня уносит. Мне интересно, что же будет дальше, что, если я позволю всему этому продолжаться… как он отреагирует и что будет делать дальше?
Сижу. Оглаживаю пальцами его спину и шею, изредка аккуратно оттягивая волосы за самые кончики, жмурюсь от обжигающей боли укусов, но продолжаю эту сладкую пытку. Потом, правда, даже на улицу не выйду – губы наверняка покраснеют, опухнут, будут ныть и щипать… придумал! Заставлю его меня лечить – нежно облизывать места укусов… или еще что придумаю, да-да, именно. Только мы продолжим наш разговор, верно?
И я не сразу ощущаю холод. Он замирает, оглядываясь по сторонам, а я просто внимательно разглядываю чужое лицо, еще и не понимая, что происходит. Прямо перед моим носом проплывает струйка пара, в футболке становится весьма и весьма прохладно, если не сказать, холодно. Вскользь припоминаю, что холод я ненавижу, тихо рычу сквозь зубы и уже собираюсь закрыть окно, но лишь потом осознаю, что что-то не так. еще недавно затуманенное похотью сознание, теперь освобождается слишком быстро. Как будто перепил, а потом выпил минералки, да под холодный душ. И проблевался, да. алкоголя нет, но есть чувство чего-то неправильного…
И вот тут я начинаю понимать… дрожь стекол, свист ветра, холод комнаты и словно в противовес – его тепло. Прижимает. Словно кто-то с силой пихнул на меня и вот, спина встречает матрац, сам я судорожно выдыхаю, да так и замираю.
Знаете, бывает такое чувство: ты дышишь, но не можешь вздохнуть. Не знаю, что за банальная физика, но я с таким встречался лишь раз в жизни. Аномально-холодной и омй, с ветром. Сильный ветер был. И мороз тоже… открывал рот, вдыхал… а дышать не мог – воздух словно пролетает мимо. Вот и сейчас то же чувство. Оно отзывается паникой. Мурашками по всему телу, страхом. Животным, таким, от которого сердце словно птица, бьется в груди, как в клетке, ломает о прутья крылья, отлетает и вновь рвется к свободе. Не понимаю. Совершенно не понимаю происходящего и лишь единственная мысль: «Что происходит?!» - свербит в моей голове. Перевожу взгляд на Ника. Тот выглядит ещё более испуганным чем я, прижимает руку к виску а мне кажется, словно я вижу небольшую черноту на его коже… и грохот. Громкий, раздражающий, странный… открытые окна, вновь ассоциация с птицами…
И все стихает. Так же резко, как и началось, в комнате даже светлеет… в момент. Ли это просто вышло солнце? Так или иначе, но я лишь лежу в шоке, несколько охуевая и понимая, что ни хуя не понимаю. Что только что было? Сильный порыв ветра? Давление? Что, мать вашу, что?! еще и то чудо в кровати. Его кошмар… прикасаюсь к щеке – холодный. Судорожно водит руками по мне и кровати, даже не замечает, как пальцами натыкается на стену, а я… я вижу, что в глазах Ника полопались сосуды. Все это настолько жутко, настолько пугающе, что капнувшая на щеку алая кровь лишь вызывает у меня тихий скулёж:
- Ниик? Никки? – не слышит. Смотрит очумелыми глазами, словно я призрак какой и в угол кровати забился. Бля, что ты творишь? Да и не только ты, что вообще происходит?!
Встаю с кровати. Вытираю кровь, наверняка оставляя следы от алых капелек, а потом накидываю на него часть покрывала – ту, на которой никто не лежит. меня самого малость подтрухивает, но мозг просто не дает осознать всего происходящего – ведь иначе я снова вооружусь шваброй и полезу в шкаф! – и я беру немного времени, чтобы успокоиться. Закрываю на щеколды все окна, для надежности еще и перевязываю их кусками ткани – моя футболка – лишь одно, дальнее окно оставлю не «запечатанным» на случай жары. И потом сажусь на кровать. надеюсь, что сделал правильно и дал ему время прийти в себя. А вот теперь обнимаю. Утыкаюсь носом в приоткрытую шею, прижимаю к себе, не оставляя ни намека на зазор между телами. Трусь носом о теплую кожу. Выдыхаю и как тогда, ночью, начинаю говорить:
- Никки, Ник, чудо. Ты чего, ветра испугался? Хороший мой, успокойся, прошу, - голос дрожит, а каждое слово приходится подыскивать с огромным рудом. Квочка внутри меня просто вопит о том, что ему надо в ванную – нос. И я с ней согласен. Поглаживаю его снизу-вверх по плечам и ненавязчиво обнимаю за них же. Утягиваю за собой, шепчу все тот же бред, что все хорошо и тяну его в душевую, чтобы уже там включить воду, намочить ладонь и вытереть кровь. Ну а свободной рукой я уже давно прикоснулся к его ладошке, переплетая свои и его пальцы.
- Ник, как ты?
Поначалу вздохи даются с особым трудом, будто воздуха в комнате стало либо слишком мало, либо слишком много. Все тело колотит, словно меня из дикой жары опустили в чан с ледяной водой, но у такого состояния есть и свои плюсы: тело становится невообразимо легким, а разум - чистым, как стекло. Но осознание всех этих чудес доходит до меня лишь тогда, когда меня заботливо ведут в ванную, чтобы я все вокруг не залил своей кровью. Все это время я нахожусь в каком-то странном состоянии, будто мне удалось на пару минут выключить свое сознание, отдаться в уже привычные руки и плыть по течению.
Окончательно прихожу в себя я уже в ванной, стоя, вытянув руки вперед и облокотившись на раковину, разглядываю свое отражение в зеркале, которое мне кажется и не моим вовсе. В глзах полопались сосуды, так что глазные яблоки стали розоватыми, а от радужки тянутся по нескольку ярких венок. Я внимательно смотрю на них, рассматриваю кожу, сухую, искусанную нижнюю губу и провожу по ней языком, кусая снова. В голове лишь один вопрос, котрый я зачем-то произношу вслух.
- Как такое может произойти от звука, которого не было? - наклоняюсь ближе к зеркалу, оттягиваю нижнее веко и кручу глазным яблоком, рассматривая венки.
Убираю руку от глаза, когда взор падает на отображение Адри в зеркале, а затем резко разворачиваюсь к нему и обнимаю. Крепко, на вдохе чуть сминаю его рубашку, скрещивая руки у него не спине. Он снова выглядит напуганным, но держится молодцом, успокаивая и, как мне кажется, сохраняя то священное самообладание, которое мне так хочется чувствовать рядом, дабы самому не сойти с ума. Такой теплый, он снова нежно успокаивает, будто снимая с меня весь страх, как паутину со старой мебели. Мгновение, и мою голову пронзает острая мысль, которой я спешу немедленно подчиниться. Размыкаю объятья и спешу в нашу комнату, к зеркалу, будто ведомый какой-то неведомой силой. Это просто догадка, весьма глупая, к слову, но я невольно замираю, когда результат спешит незамедлительно показать себя во всей красе. Тяну дрожащую руку к зеркалу, которое чуть почернело в том месте, где заканчивается стекло и начинается сама рама. Оно кажется очень холодным, и я аккуратно берусь за раму, снимая его со стены. Тут же на поверхности начинает зиять его черный ореол, во всей красе свидетельствуя о том, что висит оно здесь если не с момента постройки общежития, то последние лет тридцать точно. Чуть провожу пальцами по посеревшей краске, и она начинет стремительно трескаться и сыпаться под моими пальцами, касание которых мне самому кажется невесомым, пока сам я продолжаю стряхивать со стены старую краску, пока за ней не обнажается грязно-серый бетон. Дальше ореола рамы краска лежит подозрительно крепко, не реагируя на мои попытки отломать хоть кусочек. Замечаю, что в самом углу что-то нацарапано, стряхиваю пыль, протирая рукавом, пока надпись не станет более или менее разлечимой. Хмурю брови и выдаю скептическое "что за?!", а затем подзываю Адриана ближе, указывая на странную надпись.
- Робби, Кристина, Джесс, Майк, Саймон, Анжела шлют вам привет из ада, - озвучиваю я, внимательно разглядывая надпись. Каждое имя написано разной рукой, что напоминает какой-то сбор подписей.
Оборачиваюсь на него, пытась мысленно убедить себя и одновременно его, что такое вполне себе возможно. Хотя все доводы и аргументы бегут он меня, словно дети из класса после звонка, я все же пытаюсь их в буквальном смысле ловить, поэтому хватаю его за руку Адри и тащу его прочь из комнаты, вниз, к вахтерше. Понятия не имею, почему меня переклинило идти именно к ней, но так вышло, что шел я вполне себе уверенно.
Спустившись на нижний этаж, нахожу небольшую дверь и опустевший стол с чашкой недопитого чая, кипой листов, кусочком кекса и несметным количеством крошек на поверхности. Стучу несколько раз по находящемуся на столе звонку, желая таким образом вызвать вахтершу, имени которой я совершенно не знаю. Через несколько секунд моего упорного насилования звонка, из-за двери появилось нечто шарообразной формы, обтянутое синим свитером.
- Зачем так трезвонить, что за воспитание? - начинает она, усаживалясь на уже изрядно просевший под ее весом стул.
- У нас краска сыплется со стен, что это? - произношу я каким-то не своим голосом, буравя ее взглядом, в котром явно читается то, что я не уйду, пока она не решит проблему, даже если придется спать на ее усыпанном крошками столе.
- В смысле? А какая комната? - без особого интереса спрашивает она, разглядывая жалкий кусочек, оставшийся от кекса.
- Сто шестьдесят девятая комната, - от напряжения я начинаю потихоньку распаляться, - в ней отваливается краска. У нас зеркало висит, вот за ним, прямо все слои, вплоть до бетона.
- За зеркалом? - переспрашивает она, мгновенно теряя всякий интерес к кексу и заметно напрягаясь. - Вся краска слезла?
- Вся, вровень по ореолу, - киваю я, внимательно ее рассматривая.
- А, так у вас там трубы в стене, - вдруг дернувшись почти кричит она, - так вот протекают, наверное!
- Протекают прямо по контуру зеркала? - скрещиваю руки на груди: ведь ясно же видно, что она недоговаривает.
- Угу, завтра пришлю к вам сантехника, он решит проблему.
- Каким образом? Стену раскрошит? - я уже начинаю открыто звереть.
- Откуда я знаю, у меня дела, мне некогда, - и тут этот наглый синий колобок просто встает и уходит, когда как я даже на успеваю ничего сказать в ответ, а лишь смотреть на ее фигу... форму, удаляющуюся в сторону главного корпуса.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |