|
— Ты достал уже…! Быстрее бы колокол! Черт, еще Травология… Убиться. Невилл, небось, затащит нас в какую-нибудь замерзшую до основания теплицу, и мы через десять минут превратимся в ледяные скульптуры…
— Зато денег на мрамор для памятника не нужно будет тратить, — усмехнулся Малфой.
— Какой ты стал экономный, сын хорька, — Джеймс взъерошил волосы.
— О тебе же забочусь, ежик без пихты, — лениво ответил слизеринец. — Женишься, детишек нарожаете, наследство, приданное…
— Мерлин, Малфой, что у тебя за мысли с утра? — даже чуть испуганно спросил Джеймс. Над их головами проскакало что-то, безумно похожее на кролика-мутанта. — Вообще отстань. Я устал, я хочу спать…
— Угу, не гриффиндорец, а принц Гамлет…
— Достал ты со своим Гамлетом!
К ним обернулись два рейвенкловца:
— Слышали, что у Слизнорта кто-то спер колбу с любовным зельем?
— Класс! — хором откликнулись друзья, выпрямившись. — Кто?!
— Мистер Поттер! Мистер Малфой! По пять баллов с каждого за шум на уроке. И сядьте прямо.
Парни лишь переглянулись, а потом снова воззрились на однокурсников.
— Кто? — переспросил Джеймс, сонливость которого как рукой сняло. Любовные зелья у Слизнорта пропадали периодически, и каждый раз это заканчивалось весьма весело. Но обычно это происходило к Рождественскому балу.
— Понятия не имеем. Если кто-то из наших, то молчат, — пожал плечами один из рейвенкловцев.
Джеймс и Скорпиус переглянулись, задорно улыбаясь. Черт, кто и что задумал? Оставшиеся несколько минут урока друзья обсуждали версии — кто и для кого украл зелье. Джеймс поймал себя на том, что почти весь класс говорит о том же.
Когда прозвенел колокол, парни быстро собрались и покинули кабинет.
— Как представлю себе холод на улице, брр, — Джеймс даже поморщился, когда они спускались по лестнице.
— Эй, Джеймс, иди скорее… — из-за угла выглянул с горящими от воодушевления глазами третьекурсник с Гриффиндора. Он на секунду замялся, увидев Малфоя. — Там…
Джеймс, а с ним и Малфой, не ожидая ничего хорошего, поспешили по коридору, куда указывал мальчишка.
— … гиппогриф, — выдал Джеймс, когда понял, на что они и еще десяток студентов смотрят.
Лили пламенно целовала не очень-то сопротивлявшегося Грегори. На глазах публики.
— Поттер, какой уж тут гиппогриф, — прошипел Малфой, вцепившись в руку друга. Джеймс очень боялся, что сейчас здесь прольется кровь, поэтому сделал шаг вперед, преграждая путь слизеринцу к парочке. — Да чего ты стоишь, идиот?! Оторви ее от него!
— Малфой, она… — растерянно проговорил Джеймс.
— Ты точно идиот, — прошипел Скорпиус и сделал резко два шага к целующимся, легко растащил их в разные стороны, вызвав гул неодобрения собравшихся вокруг студентов и гневный взгляд Лили.
— Малфой, какого черта? — вскрикнула она, но Скорпиус буквально толкнул ее в объятия друга.
— Поттер, держи свою сестру крепко, а лучше — веди к Слизнорту, пусть он дает ей противоядие…
— Противоядие? — переспросил Джеймс, сжимая вырывающуюся из его рук Лили.
— Поттер, оглох?! Любовное зелье! — в конец разъярился Малфой, сжимая палочку. — К Слизнорту, живо!
— А ты? Мерлин, Лил, постой спокойно!
— Какого…?! Пусти! — девушка была разъярена не меньше Скорпиуса.
— Я пойду и найду вашу милую родственницу, которая накормила твою сестру конфетками с волшебной начинкой! — слизеринец развернулся и быстро покинул коридор, одним взглядом расталкивая в стороны свидетелей.
— Пойдем, Лили, — Джеймс потянул сестру прочь, намереваясь исполнить приказ друга. Малфой опять по только ему известным причинам сделал далеко идущие — и, наверное, правильные — выводы из ситуации. Мерлин, как ему удается сохранить холодный разум, когда он наталкивается на подобные сцены?! Малфой, по-другому не скажешь.
— Куда ты меня тащишь?! Отпусти! — Лили уже была готова применить палочку, но Джеймс вовремя перехватил ее руку и отобрал оружие. Потом наложил на нее «силенцио», чем вызвал почти убийственную ярость. Ничего, потом спасибо скажет.
Благо, что Слизнорт был у себя, но Джеймс чувствовал себя совершенно неуютно, пока вел сестру, которая даже без слов и палочки красноречиво сопротивлялась, по коридорам. Их провожали заинтересованными или удивленными взглядами.
Слизнорт открыл дверь подземелий после десятка настойчивых ударов кулаком. Джеймс без предисловий втолкнул Лили в помещение и протиснулся сам.
— Профессор, срочно нужна ваша помощь… — начал парень.
— Итак, первая жертва зелья, — добродушно проговорил профессор Зельеварения, сложив на животе руки и оглядывая Лили, словно она была интереснейшим экземпляром для исследования. — Вы ее заставили молчать? Ну, разве так можно с такой милой девушкой…
— Профессор, пожалуйста, дайте ей противоядие, — взмолился Джеймс, у которого уже рука болела держать сестру.
— Конечно-конечно, — Слизнорт снял с полочки склянку и протянул Лили. — Выпейте, милая, и мы сразу же вас отпустим к вашему любимому, правда ведь, мистер Поттер?
Джеймс кивнул, надеясь, что сестра выпьет. Она долго смотрела сначала на бутылочку, потом на брата, но, видимо, привычка верить преподавателям брала свое — она залпом выпила предложенное зелье.
Мерлин, когда же придет спокойная жизнь?!
Глава 2. Лили Поттер.
Врагу бы не пожелала попробовать на себе действие любовного зелья. И тем более выпить от него противоядие, потому что отрезвление приносит такую бурю эмоций, что хочется просто разорваться, а потом кусочки спрятать. Подальше.
Она у всех на глазах призналась Грегу в любви. Она у половины школы на виду набросилась на него и поцеловала. Ее видел Скорпиус. Она наорала на брата. Мерлин, за что?!
— Кажется, мисс Поттер к нам вернулась, — улыбнулся Слизнорт, забирая у девушки склянку из-под противоядия. — Ох, я надеюсь, вы ничего не успели натворить, вы так покраснели… И побледнели… Может, вам нужно к мадам Помфри?
— А яд у вас есть? Чтобы быстро и безболезненно? — с воодушевлением спросила Лили, стараясь не смотреть на брата, замершего у дверей. Где же Скорпиус? Что он скажет? Вот это влипла…
— Ну-ну, дорогая, все не так уж плохо… — с надеждой произнес профессор Слизнорт, потирая ус.
— Хуже, по-моему, не бывает, — Лили бросила взгляд на брата — тот, судя по всему, не знал, то ли ухмыляться, то ли хмуриться. — Спасибо, профессор…
Она в растерянности вышла из подземелий — как раз донесся звук колокола.
— Ты как, Лил?
— Все нормально, иди на свои занятия, — отмахнулась она от брата, надеясь хоть минуту побыть одной. Студенты, заходившие в подземелья, перешептывались и хихикали, отчего Лили стала просто пунцовой.
— Ладно, я побежал, — Джеймс уже развернулся, когда она схватила его за руку.
— Джим, а где… Скорпиус? — слабым голосом спросила Лили, заглядывая в родные глаза в поисках поддержки. Он потрепал ее по плечу:
— Пошел разбираться, кто догадался дать тебе любовное зелье. Так что смерть тебе не грозит… разве что Грегори…
— Что?
— Все, я пошел, у меня и так за неделю уже два прогула, — он ободряюще улыбнулся и поспешил прочь.
Лили привалилась к стене, закусив губу. Почему ей? Разве это смешно? Она сама теперь не в своей тарелке, как-то нужно извиняться перед Грегом, который, как она была уверена, был тут вообще ни при чем. И Малфой…
Она подняла глаза на звук шагов и увидела, как к ней медленно приближается слизеринец. Руки в карманах брюк, мантия расстегнута, галстук небрежно распущен. На лице — какая-то смесь насмешки и злости.
Он остановился в двух шагах от нее, пристально глядя на ее лицо. Лили чувствовала, как пылают ее щеки и какой виноватый у нее взгляд. Хотя, в сущности, в чем ее вина?
— Поттер, я надеюсь, что впредь ты будешь внимательнее и перестанешь брать сладости из непроверенных источников, — проговорил он, чуть прищурившись.
— Сладости? Ты о… конфетах…
— Которыми тебя так услужливо угостила твоя любимая и неподражаемая на глупость родственница, — закончил в своей любимой манере Малфой.
— Аманда? Но откуда у нее…? Она не могла…
— Конечно, не могла, для подобного нужно иметь хотя бы каплю мозговой жидкости, — фыркнул Скорпиус.
— Не говори так…
— Поттер, твоя доброта и вера в людей тебя погубит, — слизеринец прислонился спиной к стене напротив. — Эта твоя Аманда такая наивная, что, мне кажется, у нее на лбу написано — «сделай из меня дуру и используй по назначению»…
— Где она взяла эти конфеты?
— Лучше скажи, кто еще угощался волшебными конфетами «бросься в объятия первого встречного»?
— Никто, — растерянно проговорила Лили, задумавшись. — По крайней мере, я не видела…
— А Уизли?
— Роза? Она не любит шоколад, — чуть улыбнулась девушка. — Скорпиус… Откуда у Аманды эти конфеты, ты выяснил?
— Конечно, — пожал плечами слизеринец. — Колобок-гений взялась передать тебе подарок от меня…
— От тебя? — нахмурилась Лили.
— Ага, добрая девочка со Слизерина попросила милую Аманду передать Лили Поттер конфеты от Скорпиуса Малфоя, типа — это секрет и сюрприз… Только хаффлпаффка могла купиться на такое…
— Какая слизеринка? Ты узнал? — почти шепотом спросила Лили. Малфой лишь кивнул. — Почему?
— Потому что ты — а — гриффиндорка, б — из-за тебя скоро посадят Забини, а Присцилла была важной персоной среди наших девчонок, в — ты моя девушка, и это многим не по вкусу, г — ты нравишься Грегори, а он тоже у нас лакомый кусочек… Продолжать?
Лили покачала головой, глядя в пол у своих ног. Злость и растерянность ушли, но что делать с Малфоем, который просто стоит у стены и равнодушно ее рассматривает?
— Скорпиус, я знаю…
— Не знаешь, — откликнулся он, и девушка подняла голову. Он сузил глаза. — И лучше тебе не знать, что бы я сделал с тобой и с ним, если бы не догадался сразу, что это любовное зелье…
— Как ты догадался? — робко спросила Лили.
Он усмехнулся, сложив на груди руки:
— Я хотя бы иногда слушаю ушами и смотрю глазами. Соединить в голове пропавшее любовное зелье, конфеты от Колобка и твое странное поведение всего через несколько часов после того, как ты спала у меня на плече, было не трудно… Труднее было не разбить… лицо Грегори… и отодрать тебя от него…
— Скор, ты же понимаешь…
— Если бы не понимал, не стоял бы тут, — снова прервал он девушку. Ухмыльнулся, глядя на ее зардевшиеся опять щеки: — Ну и как?
— Что? — не поняла она.
— Как Грегори целуется? Лучше меня или хуже? Может, ты теперь предпочтешь его поцелуи…
— Дурак! — она бросилась к нему, легко ударила по бледной щеке, но тут же обняла и поцеловала. Он обвил ее руками, чуть приподнимая, развернулся и прижал к стене, буквально терзая ее губы своими и дразня языком. Его рука скользнула ей под мантию и коснулась груди.
— Скор… — выдохнула она, пытаясь его оттолкнуть. — С ума сошел?
— Нет, — выдохнул он, целуя ее в шею. — Просто я не желаю больше никогда видеть тебя с другим… Ты моя.
— Звучит… очень… по-малфоевски, — она все же смогла оттолкнуть его от себя и стала поправлять на себе мантию. — Я и не буду ни с кем другим, тебе это известно…
Лили смотрела на слизеринца и видела, как полыхает отсветами пламени серебро его глаз. Дьявол, по-другому она его сейчас назвать и не смогла бы. Серебряный дьявол.
— А теперь, я думаю, мне стоит пойти и успокоить Аманду. Уверена, что ты был не сильно деликатен, — Лили впервые широко улыбнулась, глядя на слизеринца.
— Я ее не бил, не пытал и вообще ее не трогал. Если честно, она сама все выболтала, когда меня увидела, — они поднимались из подземелий, держась за руки. — Она кинулась рассказывать, как замечательно удался сюрприз с конфетами. Неужели у всех хаффлпаффцев было такое тяжелое детство, что пара конфет для них — сюрприз с великим праздником?
— Она тебе сказала, кто ей дал конфеты? — они вышли в пустой сейчас холл.
— Показала, — усмехнулся Скорпиус, останавливаясь. — Вечер у меня будет веселый… И у тебя тоже.
— В смысле?
— Я не прощаю подобных шуток с подоплекой подлости, — Малфой посмотрел на высокий потолок. — Каждая подлость, сделанная исподтишка, должна быть наказана, чтобы совершивший ее не мог даже допустить, что подобное можно повторить…
— Скор… — немного испуганно произнесла Лили.
— И ты пойдешь со мной, потому что они от тебя не отстанут, пока ты сама не поставишь их на место, — твердо сказал слизеринец, глядя прямо на нее. Лили замотала головой. — Да, ты пойдешь.
— Нет, и не проси, — она отступила назад, уверенно глядя в его глаза. — Я не опущусь до их уровня, я не буду мстить. Это не выход.
— Ты говоришь сейчас, как Ксения…
— Кстати, как она?
— Не меняй тему, — попросил Малфой. — Лили, неужели ты не понимаешь, — он отвернулся и взмахнул руками от бессилия, — не понимаешь, что вот из-за этой твоей доброты и всепрощения ты будешь вечно попадать в подобные ситуации?! Нельзя прощать унижения и подлость! Нельзя!
— Скорпиус, это неправильно, — Лили подошла и положила руку на его напряженное плечо. — Если бы ты предлагал просто с ними поговорить, объясниться…
Малфой фыркнул и резко повернулся к ней, схватив за руки:
— Объясняются пожилые супруги, когда у нее подгорело молоко, а он пропил зарплату! А за подлость отвечают!
Лили лишь покачала головой, беря его бледное лицо в руки:
— Скор, милый, не проси меня в этом участвовать. Я бы хотела, чтобы и ты просто с ними поговорил, но ведь я не смогу тебе помешать. Ты знаешь — я люблю тебя таким, какой ты есть, я знаю, что не смогу тебя изменить. Просто и ты пойми и прими то, что я не смогу поступать так, как ты…
Он глубоко вздохнул, притянул ее к себе и обнял.
— Вас, Поттеров, жизнь столько раз топтала, мяла, прокатывалась всей тысячей колес, а вам хоть солнце рухни… Откуда в вас все это? Это доверие, всепрощение, глупая уверенность, что все можно решить словами и добром? Будто вас выпускают из какого-то другого мира, где есть только любовь и дружба…
— Мерлин, Малфой, тебя ли я слышу…
Они вздрогнули — в дверях стоял Джеймс, потирающий озябшие руки.
— Почему ты сейчас не в теплице, где должен ломиком ковырять землю и чертыхаться, поминая свои любимые трусы Мерлина? — Скорпиус отпустил Лили.
— Да… — гриффиндорец махнул рукой. — Все равно опоздал… Я смотрю, обошлось без жертв и крови?
— Это только пока, — усмехнулся Малфой. — Надо бы где-нибудь переждать, пока на нас не наткнулись преподаватели…
— Я хотел сходить к Ксении, — заметил Джеймс, — но мадам Помфри не очень-то обрадуется толпе, да еще посреди уроков.
— Тогда переждем в Выручай-комнате, — Лили улыбнулась парням. Странно, но сейчас она чувствовала себя почти абсолютно счастливой. Потому что ей улыбались двое ее самых любимых парней.
Глава 3. Гарри Поттер.
Гарри стоял и смотрел на Гермиону. Что-то произошло, но что, он вспомнить никак не мог. Предыдущие два дня тонули в дымке, воспоминания были смазанными и расплывчатыми. Что-то случилось, с ним и с ней. Что?
Он проснулся утром из-за того, что задыхался. Задыхался не от нехватки воздуха — из-за его избытка в легких. Грудь буквально разрывалась. Он старался не дышать глубоко, но это ничего не изменило. Он открыл глаза и чуть не ослеп — так ударил свет, наполнявший комнату. Он судорожно дышал — было ощущение, что заканчивается действие жаброслей, но он еще в воде. Безмерная слабость во всем теле. Каждую клетку ломило, руки не слушались. А внутри — невесомая пустота. Он испугался этой пустоты, испугался слабости, испугался переизбытка воздуха и света. Что с ним?
Рядом лежала бледная Гермиона. Она крепко держала его за руку, на его ладони — следы от ногтей. Ее губы искусаны в кровь. Лицо бескровное, с тенями под глазами. Гарри смотрел на нее сквозь прищуренные глаза. Наверное, ночью ему приснился кошмар, и она снова пришла к нему. Но он ничего не помнил.
Он освободил свою руку и поднялся, стараясь не разбудить Гермиону. Ноги дрожали, тело начала сотрясать дрожь. Он осторожно вдыхал и так же осторожно выдыхал, словно привыкал к этому простому движению — вдох-выдох. Поправил очки на носу, все еще не решаясь полностью открыть глаза.
А внутри — невесомая пустота. Нет, не пустота, потому что отдаленным эхом — давно привычная боль. Но лишь эхом, словно огромная бездна, заполнявшая его еще недавно, сжалась до размеров комочка, что теперь тревожил его в самом дальнем уголке души. И, кроме этой отдаленной, будто почти забытой боли, невесомость и пустота. Тьма отступила, она выглядывала откуда-то издалека — откуда доносился привычный крик. Но крик был приглушен, словно настигал его сквозь толщу лет.
Гарри медленно вышел из комнаты, переставляя дрожащие ноги и привыкая все глубже дышать. Он заглянул в спальню Альбуса — сын не спал. Ал сидел на кровати и раскладывал карточки от шоколадных лягушек. Когда Гарри подошел к кровати, Альбус обнял его за шею, улыбаясь. «С возвращением, папа!», сказал мальчик. И Гарри почувствовал, как к застарелому камню горя и вины присоединилось еще что-то — небольшое, но теплое, ласкающее.
«Пойдем вниз, завтракать». Гарри подал сыну джинсы и свитер, почистил их палочкой и залатал (пусть неумело) дырку на рукаве. Потом спустился на кухню, отметив, что третья сверху ступенька скрипит и надо бы ее подправить позже.
В гостиной он подобрал несколько карандашей и улыбнулся, увидев, что кто-то (он даже знал, кто) оклеил фантиками стену под лестницей. Он поставил на плиту чайник и стал слушать, как он шумит: привычно, задевая что-то внутри него, отчего пустота снова изменилась. Глаза уже могли без боли смотреть на свет, что шел из окна, но легкие все так же были переполнены и причиняли легкую боль, но к этому он начал привыкать. Наверное, он все еще задыхался.
«Па, там столько снега выпало!», Альбус вбежал на кухню, уже надев шапку и куртку, из-под джинсов торчали пижамные штаны, шнурки на ботинках кое-как завязаны. Сын заматывал на шее зеленый шарф. Ал хотел взять из вазы конфету, но Гарри не позволил — нельзя есть сладкое до завтрака. Тогда мальчик махнул рукой и поспешил прочь, видимо, во двор. И Гарри, отключив чайник, пошел за ним. В гостиной он взял плед и завернулся в него.
На улице он на миг опять потерялся в ощущениях. Легкие буквально заполнились морозным воздухом, из глаз брызнули слезы. Его знобило, в ногах — слабость. Он опустился на крыльцо, держа плед у шеи и пытаясь дышать. Смех резвящегося в снегу Альбуса будил что-то в душе.
Воздух в легких был слишком… другим. Гарри притянул к себе веточку и превратил ее в сигарету, вспомнив, как этим увлекался Туба. Впервые в жизни закурил, но не закашлялся. Стало легче, немного. Легче дышать, легче смотреть.
Озноб становился все сильнее, а невесомая пустота внутри и отдаленное эхо былой боли — все ощутимее. А потом пришел Люпин с его фиолетовыми почему-то волосами и радостной новостью, и в душе снова появилась частичка тепла, частичка чего-то нового, теплого, ласкающего. Говорилось легко, слова сами приходили на ум, хотя он совсем не думал о том, что он говорит.
Слабость и озноб не покидали его все это утро. Пока он не встретился глазами с Гермионой.
Что произошло? Он будто вот только что понял, что вовсе не пустота была сейчас внутри — просто после давящей боли из вины и страшных воспоминаний, после этого пуда, теперь казавшегося просто застарелым рубцом, окаменелой частью души, то, что было в нем сейчас, казалось пустотой. Невесомой пустотой. Невесомой, но не пустотой. И глядя сейчас на Гермиону, он это понял окончательно. Невесомость чего-то легкого, светлого, теплого, ласкающего.
Он словно оглядывался и видел за спиной темный вход, откуда доносился надсадный, приглушенный крик. Его крик. И темный проход в пещеру его прошлого, почти поглотившего его, но почему-то отступившего, уже не притягивал. Манил, обещая вечный покой в тумане из скорби, но не притягивал. И он смог отвернуться и взглянуть на свет. Свет, что дарили ее усталые, но родные, полные надежды глаза.
Гермиона сидела на диване, не двигалась, молчала. Бледные щеки и чуть заметные круги под глазами. Она обычно так выглядела, когда очень сильно уставала. Ее волосы — они стали еще длиннее за два месяца, а он и не заметил — распались по плечам. Но они были все такими же каштановыми, а он ведь стал почти седым.
Гарри никак не отреагировал на уход Люпина и Альбуса на кухню, откуда манил запах свежего чая. Не мог отвести взгляда от этих глаз, они помогали дышать, он уже не задыхался, прошел озноб. Осталась лишь слабость. И невесомость в недавно такой тяжелой, истекающей последними каплями крови душе.
Он медленно подошел к дивану и сел рядом с ней. Уголки ее губ чуть дернулись вверх, она протянула руку и убрала прядь непокорных волос с его лба. Задержала палец на шраме, легко очертив контур. Но смотрела Гермиона ему прямо в глаза. И он не мог оторваться, боясь, что, утратив этот жизненно необходимый контакт, он снова потеряется в себе, бездна вновь поглотит его, снова затянет в пучину прошлого. Прошлых поступков. Прошлых ошибок. Прошлой вины. Они были в прошлом, действительно, теперь в прошлом. Лишь отголоски, что доносились сейчас до него.
— Как ты? — тихо спросила она, сплетая свои пальцы с его.
— Будто оправляюсь после тяжелой болезни, — ответил Гарри, откидываясь на спинку дивана. Слабость, сильная слабость. Кажется, Гермиона это понимала. — Но ведь не было никакой болезни, да?
— А ты сам не помнишь?
Он покачал головой, глядя в ее глаза, черпая в них силу, о природе которой он мог только догадываться:
— Я помню «Нору», сражение, правда, очень нечетко, смазано как-то, — он запустил свободную руку в волосы. — Остальное, как ни силюсь, не могу восстановить, все словно ускользает…
— Ну, и не надо, — она села удобнее, чтобы видеть его лицо.
— Но ведь что-то произошло, да?
Гермиона лишь погладила его по руке:
— Ты просто очень устал, теперь выспался и отдохнул…
— Ты врешь, — заметил Гарри, настораживаясь. — Ты мне скажешь правду?
— Когда-нибудь, — пообещала она неопределенно, поднимаясь, но не отпуская его руку. — Идем, надо позавтракать, обязательно нужно восстановить твои силы.
— И твои не помешает, — Гарри поднялся и последовал за ней, пообещав себе, что все равно добьется от Гермионы правды.
Альбус и Тедди заканчивали свой завтрак — оба были перемазаны шоколадом, причем Люпин, судя по всему, из-за сладких ладошек Ала.
— Пап, а можно я пойду с Тедди и посмотрю на Мари с малышом в животике?
— Альбус, но ведь малыша еще не видно, — заметил Люпин, поднимаясь.
— Я все равно хочу! Мари обещала дать мне поносить ее театральный парик, который меняет цвет волос по желанию того, кто его наденет. Прямо как Тедди… — Альбус покосился на бледно-фиолетовые волосы Люпина.
— Хорошо, иди, если Тедди тебя возьмет, — кивнул Гарри, взлохмачивая волосы на макушке сына. — Тед, проследи, чтобы он не ел много сладкого.
Люпин кивнул, и вместе с Альбусом они пошли в гостиную, видимо, чтобы через камин попасть к Тедди в дом.
Гермиона налила Гарри чая, пока он садился и намазывал джемом тосты. Он протянул ей один и улыбкой поблагодарил за чай, глубоко втягивая запах мяты.
Они молча ели, почти все время глядя друг на друга. Гермиона улыбалась, наблюдая, как он с аппетитом уплетает уже девятый кусок хлеба. Слабость постепенно проходила.
— Мне нужно кое-куда сходить, — Гермиона, допив чай, поднялась. — Надеюсь, ты не будешь скучать?
Он покачал головой.
— Обещай, что, когда вернешься, то расскажешь мне, что произошло. — Она кивнула, обошла стол и поцеловала его в черную макушку, прижав на мгновение к себе. — И будь осторожна, пожалуйста.
— Не волнуйся, — она улыбнулась, отстраняясь. — Я через камин.
Гарри пошел с ней в гостиную и там сел, Гермиона поднялась наверх, но через пятнадцать минут, одетая, с расчесанными волосами, спустилась обратно. Она очень тихо произнесла адрес, по которому отправилась. Тайны Мадридского двора…
Он обвел взглядом гостиную в поисках того, чем заняться, пока он предоставлен самому себе.
За час он заказал и получил с совой продукты, которых в доме осталось не так уж и много. Он починил скрипящую ступеньку, повесил картину, что давно стояла в углу, ожидая внимания со стороны хозяев. Он убрался в комнате, что занимал Альбус — выбросил массу фантиков и оберток, сложил рисунки и карандаши, собрал в коробку карточки от шоколадных лягушек, подобрал одежду, раскиданную по комнате…
Он чувствовал приятную усталость и все ту же невесомость внутри.
Гарри прибирался в своей спальне, складывая рубашки, когда в окно постучалась еще одна сова. Он взял письмо, развернул, и рука его дрогнула, сердце бешенно застучало, забилось в груди.
На ладонь выпал медальон Гермионы, а на куске пергамента были наспех нацарапаны слова: «С момента вскрытия письма у тебя есть ровно минута, чтобы выйти из дома и трансгрессировать в лес Дин, к озеру, иначе Гермиона Уизли будет убита».
Гарри отпустил письмо, сжав в руке медальон, бросился вниз по ступенькам, почти снес с петель дверь, выскочил во двор и тут же трансгрессировал в давно знакомый, но почти забытый лес, где когда-то он увидел лань Северуса Снейпа.
Здесь почти ничего не изменилось, даже камень, на котором они так давно уничтожили часть души Волан-де-Морта, лежал на том же месте. Снег так же покрывал землю, деревья, только на озере еще не было льда. Но у самой кромки воды стоял человек, обхватив за шею прижатую к нему Гермиону. Палочка была приставлена к ее горлу. А из леса выступили еще трое волшебников.
— Дрейк Забини, если я не ошибаюсь? — заставил себя заговорить Гарри, не спуская глаз с Гермионы. Не верилось, что какой-то час назад они сидели в гостиной и так же обменивались взглядами.
— Рад познакомиться, несравненный мистер Поттер. Вы пунктуальны и до тошноты предсказуемы, — довольная усмешка показалась на губах аристократа с гладкими чертами лица. — Киньте мне вашу палочку, и я, может быть, отпущу ее.
— А откуда мне знать, что это именно она? — Гарри до боли сжал в руке медальон Гермионы. Опять медальон в этом месте. Может, это все же очередной обман? Тогда он сможет трансгрессировать в другое место и там решить, что предпринять.
— А откуда, по-вашему, мы узнали об этом лесе? — злорадно усмехнулся Дрейк Забини, потирая кончиком палочки горло Гермионы. — И не думайте, что сможете удрать — отсюда нельзя трансгрессировать, мы об этом позаботились. Бросайте палочку! Или я убью ее!
Гарри поймал взгляд подруги — она словно говорила ему «нет, не делай этого». Но он просто достал свою палочку и кинул под ноги Забини.
— Отпусти ее! — он не был напуган тем, что остался безоружным перед лицом своих врагов. Не впервые он вот так стоял перед смертью. Главное было спасти Гермиону.
— Гарри Поттер, я знал, что однажды мы снова встретимся…
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |