Поттер-Фанфикшн 43 страница

Она до обеда была немного в угнетенном состоянии. Из-за газетной статьи, из-за болезни Альбуса, из-за пропущенной тренировки брата, из-за того, что он сейчас чувствует себя не очень хорошо. Нужно ли было быть такой жестокой и не позволить Ксении подлечить ушибы Джеймса? Нужно! Потому что они с Малфоем просто перешли уже все границы. Тем более, сейчас, когда мир за воротами Хогвартса рушился…

Лили старалась не представлять себе того, что произошло в баре «У Элоизы». Она знала, что там обычно обедает Тедди Люпин, но отец написал, то Тедди там в этот момент не было. Хотя бы это дарило некоторое облегчение. И с отцом, видимо, все в порядке, ведь Лили боялась, что он тоже был там с мракоборцами, вызванными на место почти сразу же.

Девушка подняла глаза на Розу — та писала работу по Маггловедению. Потом Лили перевела взгляд на Майкла Уильямса, который с Шицко и еще одним однокурсником сидел в углу, что-то тихо обсуждая. Что происходит между этими двумя? Лили по слухам знала, что Роза вроде как встречается с Майклом, что их даже видели целующимися, но как-то не вязалось это все с отчужденностью Розы и Майкла, со словами кузины о друзьях.

— Роза, ты чем займешься после обеда? — Лили отложила почти дописанное эссе по Зельям.

— Мне нужно будет найти целителя Манчилли, я же вчера пропустила занятие, — Роза мягко улыбнулась сестре. — А ты?

— Не знаю, — пожала плечами Лили. — Наверное, нужно будет удостовериться в том, что Малфой живой и почти здоровый, а потом рассказать ему все, что я думаю по поводу их вчерашних игр… Слушай, ты не знаешь, как связаны пихты и ежи?

Роза удивленно улыбнулась:

— В смысле? Никак вроде… Пихта — это дерево, а ежи… это ежи… Ты это к чему?

— Да просто для Скорпиуса и Джеймса это почему-то идея фикс, — Лили пожала плечами. — Хотелось понять, в чем тут дело…

— Ты уверена, что Малфоя и твоего брата вообще возможно понять? — Роза закрыла учебник и положила его рядом с сумкой. — По-моему, это нереально… Ну, вот хоть сегодня: Джеймс же знал, что у него тренировка, но вчера все равно напился до чертиков, как ты рассказала, раз уж он решил залезть на дерево… Знал, и все равно — напился… По территории ходят мракоборцы, преподаватели в сто крат бдительнее, а этой паре — хоть солнце рухни на землю. Так что связать пихты с ежиками только им одним и под силу…

Лили, наверное, была готова согласиться с кузиной. Скорпиуса Малфоя понять было сложно. Хотя бы последняя их ссора — из-за слов Розы. Он так легко принял то, что его самого никак нельзя полюбить, что он слишком для этого ужасен. Он так покорно был готов отказаться от нее, отпустить, отдать ее сердце назад. Забыть их серебряный лес… Хотя — смог бы он забыть? Лили не могла точно ответить. Наверное, загадки Скорпиуса Малфоя навсегда останутся загадками даже для нее.

Если он так легко — а легко ли, если вспомнить все, что происходило в гостиной Слизерина? — мог принять ее вероятный отказ от него, то что же он на самом деле чувствует к ней? Лили очень надеялась, что он ее любит, она искала в каждом его слове, взгляде, поступке подтверждение своей надежде. Как узнать, что творится на сердце этого странного и сложного человека? Как заглянуть сквозь его сарказм и насмешки в его сердце? Откроется ли он ей когда-нибудь?

Лили была уверена, что он был ошеломлен, узнав, что она вовсе не собирается от него отказываться после того, как узнала о Забини. Он почувствовал облегчение, когда она обняла его. Скорпиус Малфой не ждал того, что его могут любить. Именно его. Почему? Неужели никто и никогда не любил его? Этого не может быть. Хотя, если вспомнить его семью, которую Лили совсем недолго созерцала в Малфой-Мэноре, — неприятный отец, полный одного презрения, и холодная мать-аристократка — поверить в это было не так уж и сложно.

К ним подсела Шарлотта с горящими от какого-то предвкушения глазами:

— Вы слышали?!

Роза улыбнулась, глядя на светловолосую, очень похожую на тетю Флер, кузину. Лили уже представила себе, какую невероятную новость они сейчас узнают — Шелли была непрекращающимся потоком школьных сплетен. Она всегда и про всех все знала.

— Ну, и? — Роза в ожидании смотрела на кузину.

— Значит, не слышали, — ухмыльнулась Шарлотта, придвигаясь ближе к сестрам. — Я сейчас разговаривала с Кэтлин, а она была у Хагрида... так вот, тот по секрету рассказал, что на Рождественский бал МакГонагалл пригласила студентов из Шармбатона, представляете? Студенты!

Лили фыркнула, глядя на энтузиазм и горящие от нетерпения глаза Шелли.

— Думаю, и студентки тоже, — мягко добавила Роза, — хотя, мне кажется, что это просто сплетня… Потому что в Англии сейчас небезопасно…

— Это правда!— возмутилась Шарлотта. — Директор Шармбатона написала об этом Хагриду!

— Ой, не знаю, — все равно сомневалась Роза. — Зачем их приглашать?

— Интересно, а дурмстранговцев тоже пригласят? — к девушкам подсела Кэтлин. Она уже переоделась в обычную школьную мантию поверх свитера и джинсов. — Ну, ведь Хогвартс и эти две школы состоят в содружестве магического образования… Странно будет, если Шармбатон приедет, а Дурмстранг, — на этих словах Кэтлин закатила глазки, томно вздохнув, — не пригласят. Я слышала, что там учатся такиииие ребята…

Лили фыркнула:

— Кэт, у нас тоже есть такиииие ребята, зачем тебе еще и Дурмстранг?

— Я думаю, что все это слухи, — подвела черту Роза, вставая. — И, кстати, Кэтлин, с твоими отметками нужно не о балах и мальчиках думать, а об учебе.

— Рози, милая, о моей учебе и так ты много думаешь, — рассмеялась Кэтлин, приобнимая кузину. — Так что я буду думать о мальчиках — за себя и за тебя…

Лили с улыбкой смотрела на сестер, а потом поймала немного грустный взгляд Майкла, брошенный в их сторону.

— Ладно, думаю, пора на обед, — Роза стала собирать свои книги, — Лил, тебе стоит пойти и разбудить Джеймса, а то ведь он наверняка заснул сном медведя зимой…

— Интересно, а он лапку так же мило сосет? — Шелли игриво подмигнула Лили. — Давай, я его разбужу?

Лили пожала плечами — почему нет, и Шарлотта, а за ней Кэтлин с веселыми улыбками помчались по лестнице к спальням мальчиков.

— Зря ты их туда отправила, — покачала головой Роза. — Потому что, мне кажется, они неправильно относятся к Джиму…

— Перестань, Роза, они просто развлекаются…

Девушки сложили свои вещи в углу на столе, чтобы не подниматься наверх, и пошли в Большой Зал.

— Привет, Лили, — девушки обернулись — в холле их нагнал Грег Грегори, как всегда, одетый с иголочки и аккуратно причесанный. — Привет, — кивнул он Розе, с которой, видимо, был знаком.

— Здравствуй, Грег, — гриффиндорки улыбнулись ему. Лили была благодарна юноше за то, что он оказал ей поддержку, когда она вломилась в гостиную Слизерина. Да и раньше, до того инцидента в «Трех метлах», он ей очень нравился. — Я тебя не поблагодарила за то, что ты мне помог тогда…

Роза удивленно смотрела на чуть смущенную кузину, а Грег лишь кивнул, улыбаясь:

— Всегда готов.

— Ладно, ребята, я пойду, — Роза оставила их одних у дверей в Большой Зал.

— Сильно злились те слизеринцы, что видели меня у вас? — Лили теребила край мантии в пальцах.

— Ну… Думаю, тебе не стоит больше там появляться, потому что, как ни велика власть Скорпиуса Малфоя, в другой раз он может не поспеть вовремя, — Грег мягко улыбался, глядя на гриффиндорку. — Я хотел тебя спросить…

— О чем? — Лили подняла на него глаза.

— Ты… все еще сердишься за то, что… тогда произошло в Хогсмиде?

— Нет, что ты, — рассмеялась девушка, — все нормально. Ты не был виноват.

— Я читал про вашего отца и о том, что оборотни охотятся за вами, — Грег с беспокойством смотрел на Лили. — Если тебе понадобится помощь, я…

— Так-так…

Они обернулись — у входа в подземелье стоял Скорпиус Малфой, сложив руки на груди. На нем были светло-серый джемпер и облегающие джинсы, выглядел он отдохнувшим и бодрым. В пальцах поблескивала его серебряная палочка.

Малфой выразительно оглядел Лили и Грега, а потом вальяжно стал к ним приближаться, не отрывая взгляда от девушки. Она лишь улыбнулась уголком губ.

— Привет, Малфой, — Лили видела игру света в его глазах. — Как самочувствие?

— О, спасибо, мисс Поттер, великолепно, — ответил слизеринец, потом шагнул к ней, резко притянув к себе. Собственнический жест, из-за чего Лили почти тут же его оттолкнула. — Прости, Грегори, ты нас на минуту не оставишь наедине?

Лили видела, каким смущенным выглядел Грег, поворачиваясь и идя к своему столу.

— Ну, и что это было? — она немного сердито посмотрела на слизеринца. — Ты теперь будешь всегда так кидаться, видя, что я с кем-то разговариваю?

— Не с кем-то, а с Грегори, — поправил ее Малфой. — Кстати, тебе очень идет этот свитер…

— Не меняй тему, — попросила девушка, сделав шаг вперед и ткнув пальчиком в его грудь. — Заруби себе на носу, Скорпиус Малфой, обращайся подобным образом со своими домовиками и поклонницами, а я буду общаться, с кем хочу, понятно? И нечего сверкать глазами, ты еще не прощен за вчерашнюю попойку на пихте с ежиками…

Лили, довольная его слегка изумленной физиономией, — какой он все-таки очаровашка! — прошла к своему столу, игнорируя его взгляд на своей спине.

— Что ты сделала с Малфоем? — Роза видела, как слизеринец буквально рухнул на скамью рядом с Ксенией и чуть не проткнул вилкой соседа. — Или он видел вас с Грегори?

Лили лишь кивнула, улыбаясь. В Зале появился ее брат, слегка сонный и потрепанный, в футболке с изображением большой черной собаки. Джеймс подошел к столу Слизерина и о чем-то стал шептаться с Малфоем. Потом широко улыбнулся, кивнул и вскоре втиснулся между Лили и Розой, чрезвычайно довольный собой.

— Как себя чувствуешь? — Лили передала брату блюдо с мясом. — Может, стоит все-таки…

— Нет, все нормально, я в порядке, — наверное, из чистого упрямства произнес брат. На его руке был огромный фиолетовый синяк. Интересно, он специально надел футболку, чтобы Лили и Ксения видели следы его страдания? Как ребенок, честное слово!

— Ну, я рада, — девушка постаралась не улыбнуться, а потом вернулась к еде. Джеймс рядом возился, наверное, пытался устроиться поудобнее, чтобы не было больно сидеть. Лили чуть отодвинулась, чтобы дать ему пространство и услышала его «спасибо».

— Джеймс, ты как мамонт! — вдруг вскрикнула Роза. Лили подняла глаза — оказывается, брат столкнул со стола кубок кузины, и тыквенный сок разлился по скатерти.

— Кто такой «мамонт»? — не понял Джеймс, потянувшись за другим кубком и наполняя его соком, пока Роза убирала с помощью палочки следы на скатерти. — Держи, я нечаянно.

Роза покачала головой, словно говоря о том, что кузен безнадежен, и взяла протянутый ей кубок:

— Мамонт, Джеймс, — это вымерший вид животных: больших, лохматых и совершенно неуклюжих… Думаю, ты им родственник, — девушка отпила сок и повернулась к Кэтлин, которая только что пришла и опустилась на скамейку. — А где Шелли?

— Наверное, все еще наблюдает за тем, как Томас переодевается в спальне, — предположил со смешком Джеймс, отчего Роза чуть не подавилась, а Кэтлин залилась смехом.

— Джим, не смешно, кстати, — откликнулась Роза.

— А я и не смеюсь, это Кэт, — гриффиндорец подмигнул младшей кузине за спиной школьной старосты. Роза допила сок и встала. — Куда это тебя понесло?

— У меня еще много дел, Джеймс. Если тебе нечем заняться, это не значит, что остальные живут в таком же блаженном ничегонеделании, — Роза махнула гриффиндорцам и покинула Зал. Лили повернулась к брату и успела поймать его победную ухмылку, посланную Скорпиусу Малфою. Что они опять затеяли?

Глава 3. Гарри Поттер.

Чьи те глаза, которые все видят,

Всю боль, что у меня в душе сокрыта...?

"Отступник" Р. Сальваторе

Он стоял в спальне, которую уже начал называть «своей», и смотрел в окно. Луна. Опять луна, взгляд на которую не приносил ничего, кроме воспоминаний. И мыслей о Роне, которого, казалось, уже так давно не было в его жизни. Хотя, наверное, давно…

Влажные после душа волосы падали на лоб, чуть отвлекая от созерцания луны. Гарри поднял руку и откинул их назад. Тело отдалось легкой болью в плече. Он опустил взгляд и в полумраке увидел свежий порез от заклинания.

Тело еще помнило возбуждение битвы. Такое знакомые ощущение опасности, когда нервы на пределе, когда каждая мысль — о том, чтобы ударить раньше, чем ударят в тебя. Когда ты весь как струна, как мерцающее на кончике твоей палочки, готовое вылететь, заклинание. И этот миг — миг, когда луч отрывается от палочки — растягивается на мгновения и на вечность. Вдох, выдох, смерть, жизнь.

Он был на дежурстве, когда пришло сообщение о кровавом сражении на Косой аллее. Там дежурили пятеро мракоборцев, они, видимо, сразу подали сигнал о помощи. И никто не смог бы запретить Гарри Поттеру отправиться туда, в гущу битвы, туда, где сражались с его врагами. С теми, кто был виновен в смерти его жены. В разбитой жизни его друзей.

Их было одиннадцать: восемь волков, с ними — трое волшебников в масках. Как знакомы были эти вырезы глаз, эти приглушенные масками голоса. И Гарри уже не помнил себя, не мог потом даже воспроизвести всего, что происходило. Волшебники пытались не подпустить мракоборцев к бару, где происходила кровавая расправа, но министерских бойцов было больше. Они прорвались внутрь, оглушая оборотней смертельными заклятиями, опутывая веревками, целясь в глаза и в суставы лап.

Гарри помнил, как упал убитым один из прикрывавших оборотней волшебников, но кто его убил, точно сказать не мог. Двое волшебников, опутав четверых волков, скрылись вместе с ними, трансгрессировав. Остальные достались Министерству — убитые волшебник и оборотень, оказавшийся к тому же женщиной, и трое отчаянно сопротивлявшихся волков, которых тут же отправили на нижние уровни Отдела Тайн. Целители, которые ходили по залитому кровью полу, буквально отловили Гарри Поттера, заставив того снять рубашку. Оказалось, кто-то из волшебников задел его заклятием.

Потом до полуночи они разбирались с показаниями, с пострадавшими и пленными, общались с прессой — Кингсли в конце не выдержал и выхватил перо у одной из самых назойливых журналисток. Гарри успел отправить сов детям и Гермионе, которая была с Альбусом дома, чтобы они не беспокоились, прочитав в газетах о происшествии.

Он вернулся в тихий дом, где в гостиной была оставлена свеча. В кухне на столе, накрытый крышкой, стоял для него ужин, а под тарелкой — картинка, которую нарисовал для него Альбус. Гарри устало поел, а потом поднялся к себе, ощущая пустоту внутри. Каким-то далеким воспоминанием колыхнулась в голове мысль, что Джинни никогда не ложилась спать, не дождавшись его. Он очень сердился на нее сначала, а потом привык. Привык возвращаться в дом, зная, что там его ждут.

Здесь его тоже ждали, но по-другому. Словно давая свободу. Свободу вернуться, когда ему потребуется домашнее тепло, словно освобождая от задней мысли о том, что кто-то из-за него не спит. Освобождая от вины за свое отсутствие дома.

Он стоял перед окном и смотрел, как лунный свет играет на островках снега. В окне дома напротив уже стояла тыква, напоминая, что через два дня — Хэллоуин. Где-то лаяла собака, по дороге пронеслась одинокая машина.

Гарри поднял руку и провел по свежему рубцу. Он не позволил наложить повязку — из-за смехотворного пореза. В камине шумно развалилось полено. Огонь наполнял спальню теплом и светом, но Гарри бил легкий озноб, наверное, из-за спада напряжения, что весь день им владело. Лунный свет падал на его испещренную шрамами грудь, на руки, засунутые в карманы брюк.

Спать не хотелось. Неполная луна, выглядывая из-за облаков, тревожила душу. Да и зачем спать, если во сне все равно нет покоя?

Гарри, вспомнив, взял с тумбочки палочку и наложил заглушающие чары на комнату. Он не хотел, чтобы Гермиона или Альбус опять услышали его крик во сне. Он так делал теперь каждую ночь, не желая их тревожить. Он не хотел, чтобы его ада касался кто-то еще, чтобы кто-то другой, ни в чем не виноватый, видел то, что видит он.

День за днем. Туннель. Лица. Дыхание.

Ночь за ночью. Словно сражение за его душу. Дамблдор. Волан-де-Морт. Мать оборотня. Сам мальчик. Люпин. Грейбек…

Гарри закрыл глаза, чувствуя, как бешенно колотится его сердце. Потом с силой зажмурился, пытаясь не пустить воспоминания. Но когда он уставал или нервничал, им было проще прорваться, проще подчинить его волю себе.

Он застонал, понимая, что опять погружается в пучину своей вины. Картинки, образы, голоса… С каждым днем с тех пор, как погибла Джинни, они становились все четче, все ярче, все мучительнее. Наверное, это конец. Наверное, однажды он уже не найдет в себе сил вернуться, вынырнуть, отодвинуть в глубину души этот ад.

И была лишь одна мысль: быстрее бы. Потому что было невыносимо… Потому что в такие моменты он не мог думать о детях, о других близких людях. Он вообще не мог думать.

Теплые руки коснулись его плеч. Гарри осознал, что сидит на полу, вжимая голову в колени, как раньше, как уже сотни раз до этого пытался спрятаться от себя самого.

Гермиона.

— Почему ты прячешься? — прошептала она, садясь перед ним и заставляя смотреть в свои глаза. — Почему заставляешь себя быть одиноким перед этой бездной?

— Потому что это моя бездна, — ответил Гарри, остро чувствуя ее нежные ладони на плечах. — Почему ты не спишь?

— Я слышала какой-то шум и проснулась. Лежала, думая, что это ты вернулся… Потом встала и решила проверить, — она опустила взгляд и, наверное, увидела свежий рубец на плече. — Господи, Гарри, тебя ранили?

— Пустяки, — он поднялся, отстраняясь. Отгораживаясь. Нет, отгораживая ее от себя самого. Гарри отвернулся, снова глядя на луну, не в силах не смотреть.

— Здесь заглушающие чары, — вдруг сказала она. Он обернулся — в ее руке была его палочка, видимо, подобранная с пола. — Гарри, зачем ты это делаешь? Зачем стараешься замкнуться в себе? Зачем отталкиваешь… меня?

Он резко отшатнулся от нее, от ее голоса.

— Потому что все неправильно, потому что я не хочу, чтобы ты стала частью моего мира. Этот мир сгубит тебя…

— Раньше я всегда была частью твоего мира, — спокойно отметила она.

Гарри устало прикрыл глаза:

— Раньше был Рон. Он всегда мог прийти и увести тебя... Раньше у тебя был свой мир, куда ты легко возвращалась…

Он вздрогнул, когда ощутил ее дыхание рядом. В ее глазах отражался лунный свет.

— Ты не пускаешь меня в свой мир, и я понимаю, почему… — прошептала она, вдруг протянув руку и коснувшись его щеки. Гарри был не в силах сдержать эту ласку, но и не в силах отстраниться от ее руки. — Тогда разреши мне взять тебя в мой мир, хотя бы ненадолго…

Ее мир? Что она имела в виду? Гарри тяжело дышал, не понимая уже ничего. Он хотел, чтобы она ушла, чтобы оставила его с самим собой, с его адом, чтобы она никогда не касалась этой бездны, чтобы она никогда не узнала, что это значит…

Ее рука легла на его грудь, покрытую шрамами. Гарри открыл глаза и следил за ее пальцем, очерчивавшим все линии.

— Мне кажется, что все эти шрамы и рубцы — это шрамы на твоем сердце и на твоей душе, но внутри они почему-то не затягиваются, как здесь… — прошептала она, поднимая глаза. — Я никогда не думала о том, сколько у тебя шрамов… Только два помнила четко… Этот, — она показала на полосу на сгибе его локтя, где когда-то прошелся нож Хвоста, — и этот, — она взяла его руку, где на тыльной стороне ладони даже через много лет проступали слова, выжженные на его плоти: «я не должен лгать». — Гарри, прошлого нет, остались только рубцы. Понимаешь? Твой мир должен уйти в прошлое. Отпусти их, отпусти…

Гарри задыхался, не понимая, зачем она все это говорит. Зачем стоит так близко, такая одинокая, такая сильная… У него никогда не было подобной силы. Силы пережить и забыть, шагнуть, чтобы жить дальше…

— Гермиона, не надо… — выдохнул он, чувствуя слезы на глазах. — Ты ничем не можешь мне помочь…

— Могу и помогу, чего бы мне это ни стоило, — твердо произнесла она, обнимая его. — Гарри, ты единственный, кто всегда был рядом, кто всегда понимал меня, кто всегда доверял мне. Ты единственный, в кого я всегда верила без остатка, без единой мысли сомнения… Ты единственный, понимаешь?

— Гермиона, нет… — он тоже обнимал ее, не зная, как сказать ей о том, что не хочет, не может. Однажды он пустил в свою жизнь Джинни, чтобы потом оттолкнуть, когда встреча с врагами была неминуема. С Гермионой он так поступить не сможет. Потому что она не примет его решения так, как Джинни. Она пойдет с ним на последнюю битву, а допустить этого Гарри не мог. Он не мог потерять еще и Гермиону, только начиная обретать ее. — Ты просто устала, ты чувствуешь себя одинокой…

Он не знал, кто из них сделал это последнее движение, но в следующий миг они уже нежно целовали друг друга. Впервые они были так близко. Впервые так ощущали близость. Впервые понимали, как это важно и как нужно обоим.

Между ними теперь не было Рона. Наверное, в чем-то он действительно был прав, хотя в чем, Гарри не мог сейчас понять. Он знал, что любит и всегда будет любить Джинни. А Гермиона… Гермиона была именно Гермионой. Первой, кто его обнял, первой, кто поцеловал его в щеку, первой, кто поверил в него, первой, кто дал ему надежду.

Он оторвался от ее губ, все еще ощущая ее руки на своей спине, вкус ее поцелуя, отдаленно знакомый, но новый, стук ее сердца, блеск ее глаз. Гарри уткнулся в ее шею лицом, вдыхая ее аромат, знакомый, дарящий покой и надежду. Опять надежду, как раньше, как тогда.

Гермиона взяла его за руку и отвела к постели. Они опять лежали, обнявшись, засыпая. Гарри чувствовал ее рядом с собой, знал, что она оградит его от всего. Потому что лишь она всегда знала, кто он на самом деле. Лишь она видела его таким, каким он был. Лишь она. Гермиона.

Утро ворвалось в его залитое солнцем сознание стуком в окно. Гермиона рядом пошевелилась, разжимая свои объятия, в которых всю ночь держала его. Гарри выбрался из-под одеяла, нащупал очки и пошел открывать окно взъерошенной сове с большими желтыми глазами. Взял письмо и шумно выдохнул.

— Гарри?

Он медленно распечатал надписанный конверт.

— Что там? — Гермиона поднялась и подошла, заглядывая в письмо через его руку. Им обоим был прекрасно знаком этот отрывистый почерк, которым были наспех набросаны несколько строчек: «Сегодня вечером оборотни готовят нападение на «Нору». Гарри, будь осторожен, у них есть свои люди в Министерстве. Они смогут снять защиту».

Гарри и Гермиона обменялись взглядами.

— Рон… — выдохнула она, бледнея. — Он среди них?

Гарри не думал сейчас об этом. Отдал ей письмо и кинулся одеваться. Он не мог допустить, чтобы туннель его ада, из которого его ненадолго вырвали, стал еще длиннее.

Глава 4. Теодик.

Настроение. Это слабость. С ней нужно бороться. Силой.

Тео не пошел на обед. Стоял у окна. Злился. На что? Просто злился.

Чувства. Неуправляемые чувства. Это тоже слабость. Их нужно подавлять.

Он учился этому. Годами. Учился быть сильным. И верить лишь себе. Только так. Без боли. Без предательства.

Спасибо, мама. Ты научила быть сильным. Ты заставила. Заставила перешагнуть черту. Перестать быть слабым. Уязвимым.

Снег. Он не любил снег. И ветер. И дождь. Не любил. Но терпел.

Он не любил воду. Просто не любил. Все просто. Тот мужчина. Он пытался научить Тео плавать. Тео ненавидел воду. За то, что тот ее любил.

Тео отвернулся. Отошел от окна. Полумрак. Приятно и спокойно. Ничего раздражающего. Тогда почему — злость?

Дамблдор? Нет. Дамблдор был обычен. Улыбки. Леденцы. Намеки.

Министерство? Нет. Там все еще проще. Им не нужны легилименты. Армия оборотней. Против своих же. Упрямы. Глупы.

Что тогда? Откуда?

Настроение — это слабость.

Стук в дверь. Тео встал. Огляделся.

— Войдите.

ОНА. Стоит на пороге. Решительная. Сильная. Он опять ЕЮ любовался. Просто любовался.

— Можно, целитель Манчилли? — смотрит.

— Я же сказал — войдите.

Шаг. Еще. Закрыла дверь. Двое в полумраке. Зажечь свет.

Нет.

— Я хотела извиниться за то, что вчера пропустила занятие, — виновато улыбается.

— За вас уже извинились вчера.

Все равно — улыбается.

— Когда можно отработать это занятие?

Ждет. Отработать? Зачем? Она не отстает от группы. Она лидер.

— Вы уверены, что вам это необходимо?

Улыбается. Кивает.

— Вы сейчас свободны? — спрашивает.

Нет. Он зол. Ему не до занятий.

— Вы же сами говорили, что нужно постоянно тренироваться. Я бы не хотела потерять те навыки, что уже получила на занятиях, — все еще улыбается. — Конечно, если вы не можете, я могу найти Дэна или Стивена. Думаю, они помогут мне.

— Они слишком слабы для вас, — Тео подошел ближе. — Тренируем ваш блок.

Кивает. Хмурится. Сосредотачивается. Тео любуется. ОНА готова.

Тео достал палочку. «Легилименс». Сопротивление. Среднее. Но хорошее. Все-таки проник.

Свет. Много света. Смех. Громкий смех. Горячий песок. Прибой. Змей в небе. Смех. Свет. Парк. Зелень. Влажные дорожки. Запах дождя. Смех. Вкус мороженого. Свет…

Резкий блок. Толчок. Тео отшатнулся. Растерялся. На пару мгновений.

Мать. Она смеется. Рождественская елка. Щенок с длинными лапами. Влажный язык. Лай. Смех…

Он закрылся. Тяжелое дыхание.

ОНА мягко улыбается. Чуть бледна.

ОНА пробила его блок. Воспользовалась его слабостью. И стала сильнее.

— А вы, оказывается, хорошо умеете притворяться, — сделала шаг вперед. — Или лгать самому себе.

Тео молчал. Ошеломление. Непривычное чувство. Чувство чужого внутри.

— Никто и никогда этого не делал, да? Никогда не бывал в вашем сознании… Не показывал вам ваши собственные воспоминания, — ОНА чем-то довольна. Что-то в НЕЙ не так. Блеск глаз. Губы. Лицо.

— Вы определенно делаете успехи, — Тео сложил на груди руки. — Вы умеете пользоваться чужой слабостью.

— Не слабостью, а расслабленностью, — мягко поправила. Улыбается. Чему?

— Одно и то же.

— Нет. Расслабленность — это состояние души и тела. Слабость же в вашем понимании — это всего лишь отступление от какой-то принятой вами странной нормы поведения.

— Странной? — Тео нахмурился. — И что же странного в моем поведении?

Мягко улыбается. Еще шаг.

— Вы считаете себя сильным человеком? Не легилиментом, это понятно… Человеком.

— Одно не отделимо от другого.

— Отделимо, — качает головой. Волосы рассыпались. — Легилимент не может позволить себе слабости, — улыбнулась. — Но человек должен хоть иногда быть слабым.

— Вы можете так считать, — Тео пожал плечами.

— Но разве вы так считать не можете? — сделала еще шаг. Веснушки на носу. Тонкая цепочка на шее. Блеск волос. — Что вы считаете слабостью, целитель?

Дата добавления: 2015-09-29