– Поппи…
Я попробовал подняться, перед глазами всё плыло.
– Куда? Куда встаешь? Куда?!
Многовато «куда?» за последнее время…
– У него сейчас пара, да?
– Да откуда я знаю, что там у него! Поттер, если немедленно не ляжешь, вообще больше не скажу тебе ни слова… Поттер! Ку… Это последний раз, когда я берусь за твое лечение! И за профессора Снейпа – тоже!
Дверь… Ноги не слушаются. Ладно. Толкнул вперед, вырвался в коридор.
– Пропишите мне таблетки, мадам Помфри, я обещаю… Где моя одежда?
– Нечего мне обещать! – порядком рассерженная Помфри сдернула с себя передник. – Вы ж рано или поздно друг друга доведете, я вас знаю – и лечить я вас НЕ БУДУ! Ещё в школе он приходил сюда никакой после ваших с ним отработок, глотал тут у меня успокоительное! Ещё в школе вы друг на друга так действовали, и не говори мне НИ СЛОВА! Вот ведь невыносимые люди…
Ещё в школе.
Невыносимые люди…
* * *
Я врываюсь к нему на урок. Ну, как врываюсь. Я захожу, пока он торчит в лабораторной, и знаком показываю классу, чтоб молчали. Они видят мой шрам так же ясно, как и лиловые синяки под глазами, и обкусанные губы, и замечают мой невысокий рост и ублюдочные кеды. Они явно не так себе меня представляли.
Сидят, шушукаются, а когда в класс заходит Снейп, дисциплина летит ко всем чертям. Все уже все про нас прочитали в разнообразных газетах. Все перекормлены этими слухами, но лицо Снейпа остается каменным, когда он видит меня, с виноватым видом усевшегося за последней партой.
– Итак, записывайте – пол-унции жучьих глазок, корень асфодели, кориандр…
Я гипнотизирую его взглядом, какая-то особо наглая девчонка поворачивается ко мне за подсказкой, и я подсказываю, правда, кажется, неверно… Из класса студенты вылетают за три секунды, пока Снейп в ярости обещает перетравить всех к чертовой матери.
Когда класс пустеет, мы смотрим друг на друга.
– Вот прямо сейчас я вышвырну тебя обратно в Больничное крыло. Я чуть с ума не сошел.
– Я… – я перевариваю его последние слова, и у меня чуть не начинается истерика: младенец, школа, невыносимые люди. – Я здоров. Я люблю тебя.
Отрывисто, на выдохе.
По сути, это мое первое признание, по всем правилам. Я не думал, что в этом сумасшедшем доме – наших отношений – когда-нибудь прозвучат эти три слова. Сначала мы прятали их за метафорами, потом не давали друг другу сказать, пугаясь того, что должно прозвучать. Как будто слова что-то значат. Как будто слова могут что-то выразить.
Не нужно бояться слов. В те моменты, когда у меня внутри всё зашкаливает, я пишу без знаков препинаний и ВОТ ТАКИМИ ВОТ большими буквами. Пытаясь хоть как-нибудь передать.
А всё равно говно рассказ получился, потому что не передает он ни фига. Потому что слова – это слова… Потому что произошедшее между нами – это дикая карусель событий, в которой намешано все: от ковбоев Дикого Запада до двух юных протеже на воспитании, от студенческих попоек до лирических стихов про кривоватый след, от городских легенд до древнегреческих мифов – моря, реки, выжженные пустыни, аэропорты и пыльные дороги, улыбка Малфоя через плечо, две девушки на кухне и перекуры в саду.
И всё это привело нас в одну вот эту вот точку, то, с чего все удивительным образом начиналось: ученик и его ненавистный учитель, вдвоем посреди пустого класса.
– И что нам с тобой делать…
Что, что. Повел меня, как полагается, на обед. Я расцеловался со всеми учителями. Нет, мы не держались романтично за руки и не посылали ослепительные улыбки. Конечно, был миллион вопросов. На нас все пялились в Большом зале, Снейп был раздражен и как-то… наверное, польщен одновременно.
После ужина мы сидели в учительской, пропустили по стаканчику коньяка. Я в тысячный раз поразился тому, как по-разному всё выглядит в городе и здесь. Первый день осени был теплый, ветер приносил ароматы увядающих цветов и леса, срывая с веток золотые листья. Листопад.
И мне как-то показалось, что все всё поняли. И Снейп это тоже знал. Сидел со мной рядом, будто я мог сбежать, и сторожил. И старался ни с кем не встречаться взглядом. Невесёлые это были минуты. МакГонагалл со всей прямолинейностью спросила меня о свадьбе.
– Свадьба будет, – ответил Снейп. И на меня не взглянул. Тогда я, чтобы не отставать, добавил:
– Будет. Осталось несколько недель. Я хотел бы как-то быть полезным в Хогвартсе… К примеру, я мог бы помогать мадам Хуч с полетами.
– Отличная идея, Поттер! – рявкнула из своего угла Хуч в меланхоличном подпитии. – Завтра в десять у вас мастер-класс. Как ваше самочувствие, порядок? Для всех или вы хотите потренировать только команду Гриффиндора?
– Для всех…
Снейп был рядом – я чувствовал тепло его руки. Ужасно хотелось сесть к нему на колени, но это было бы слишком. Я с трудом удерживался, сидя на подлокотнике его кресла. Открыли окна, впустили ветер, закурили. Я не знал, что МакГонагалл курит.
– Если профессор вас, конечно, отпустит летать, – ехидно отметила она, – а то он такой нервный в последнее время, что даже…
– Минерва, – прорычал Снейп.
Да, верно говорила Поппи. Напряжение между этими двумя буквально искрило в воздухе.
– Однако же стоит ожидать, что присутствие Поттера здесь развеет вашу мрачность. Подумать только! Год назад они и знать друг друга не хотели!
– Минерва…
– Как это, право, забавно …
Я вскочил, Снейп запоздало дернул меня за руку.
– Что вы хотите знать, профессор? – со злостью спросил я. – Зачем я сюда приехал перед свадьбой? Чем мы тут занимаемся? Что я чувствую по отношению к профессору Снейпу? Я отвечу на любой ваш вопрос, я обещаю!
– Поттер, хватит, – отрезал Снейп, поднимаясь. – Извините нас, господа. Всё это и вправду невесело.
– Да, кто он вам? – МакГонагалл сверкнула кромкой бокала в тени кресла, обитого потертым плюшем.
– Он мне бывший нелюбимый профессор.
Мы со Снейпом друг друга, кажется, из учительской вытолкали. И в тени коридора я прислонился к стене. Он наткнулся на меня в темноте. И поцеловал. Нам стало плевать на все абсолютно: только его руки на моей талии, только его губы на моей шее.
Это было сильно небезопасно, но нам стоило таких трудов оторваться друг от друга. По пути в подземелья, у лестницы, ведущей в учительскую, нас окликнула заплаканная Спраут со стаканчиком шерри.
– Я… вы не обращайте на меня внимания, – всхлип, – я просто хотела сказать, – всхлип, – это и правда грустно, и правда, наверное, неправильно, но… но… я же всё понимаю… по вам же все видно… – всхлип, – я ничего не могу с собой поделать, но я желаю вам самого хорошего… Я никогда не видела Северуса таким…
– Спасибо, профессор, – твердо и искренне поблагодарил я, пока Снейп подбирал челюсть.
В ту ночь у нас был сумасшедший секс. Я был всё ещё болен, и Снейп напичкал меня таблетками, но я отказывался спать. Мы перекатывались по его огромной кровати, любовались вспышками свечей на поверхностях многочисленных колб и пробирок. Я первый раз оказался в его личных покоях. Я, гриффиндорец.
Я, Гарри Поттер…
Утром мне на тренировку, ему на пары. Мы появляемся за завтраком, Снейп, наверное, опять выглядит «таким», потому что при взгляде на наши лица некоторые расплываются в улыбках. Когда я показываю финт Вронского, я чуть не разбиваю маленькое окошко его класса, желая помахать ему в полете, и он, бросив свой котел, инстинктивно кидается меня спасать с выражением ужаса на лице, что он потом ещё мне припомнит, но это потом, потом…
Моя родная гриффиндорская команда приветствует меня улюлюканьем. Новый капитан после показательной игры, затаив дыхание, приглашает меня на гриффиндорскую вечеринку.
Я болтаю через камин с Джинни, рассказываю, что меня пригласили в школу на ответственную игру, чтобы я подбодрил команду… Не знаю, верит она или нет, но только под конец наших разговоров она говорит мне:
– Ничего не бойся. Не переживай из-за меня. Я всё знаю, ты сложный человек, ты молод, ты мужчина. Я знаю, что в детстве ты был многого лишен, прежде всего – лишен свободы. И что сейчас ты боишься ее потерять. Я знаю, что ты бежишь от свадьбы. Меня это не пугает. Я всю жизнь ждала тебя, Гарри Поттер. Я подожду и ещё. Хочешь, мы перенесем…
– Нет, – быстро отвечаю я, – я женюсь на тебе. Ты лучшая из женщин. Я никогда не встречу другую, которая знала бы меня так. И была бы готова так терпеть.
– А я терпеливая и целеустремленная девушка, Гарри, – с улыбкой произнесла она, – я знаю, у волшебников принято жениться рано, потому им нужна передышка. Но мне всё равно. Мне – всё – равно…
Вечером в гриффиндорской башне громко играет музыка, и сливочное пиво льется рекой. Сквозь гром какой-то Самой Модной Нынче Песни я едва слышу самого себя. Разглагольствую о том о сем. Мне громко кричат на ухо: «А ТО, ЧТО ПИШУТ ГАЗЕТЫ – ЭТО ПРАВДА??»
Я ржу, как идиот, и ору в ответ: «ДАААААА».
Молоденькая симпатичная девчонка, кажется, младшая сестра Патил, поднимает вверх оба пальца: «КРУУУУТО!»
Тогда я забираюсь на стул и открываю новую бутылку; пена бьет вверх, прямо в морду льва-Гриффиндора на гобелене.
А ещё я женюсь, да-да-да. На самой лучшей девушке на земле. Дверь открывается где-то в полвторого, и мои собутыльники вытягиваются по струнке – ну всё, нам капец, это Снейп. Профессор смотрит на нас мрачным взглядом, но не делает попыток всех построить.
– Поттер, – привычным сварливым голосом окликает он.
Я поворачиваюсь к ребятам с Очень Пьяным Выражением Лица: «Ниче, все нормально, это за мной».
И мы уходим…
* * *
Я – счастливый человек.
Он – счастливый человек.
Мы – счастливые люди.
У нас есть мы. Мы знаем, что такое любить. Звучит ужасно претенциозно. Но пейзаж навевает пафос. Мы идем по опушке леса. Листопад. И всё такое красное и золотое. Листья под подошвами наших ботинок. Светит солнце. Воскресенье. Дни пролетают, как эти листья – легкие, светлые, неслышные.
Каждую ночь, мы делаем это каждую ночь. И всё равно каждое утро мне кажется, что я проснусь дождливым лондонским утром в нашей квартире и обнаружу, что его нет. Как-то раз я встал как раз тогда, когда он закрылся в ванной, и чуть не умер. Серьезно. Думал, он свалил от меня куда-нибудь в Малибу.
– Да ты шутишь, – с горечью произнес он, – я пытался от тебя сбежать не единожды. Бесполезно.
Мы – счастливые люди.
Я поставил ему песню про любовь. Которая проигрышная игра. Как-то вечером мы решили остаться в подземельях, натырили из кухни еды и ели её перед камином. И слушали джаз. И эту песню. Он сказал – это совершенно точно так. В проигрыше мы оба… И потому эти дни были прощальными – и горькими – и невозможными – и летящими… и опять все по новой. Перед тем, как выпустить меня на улицу, он со страшными ругательствами натягивал на меня шапку. Это было ужасно смешно. Ему никогда не быть добрым папочкой. Слов не найдешь, подхода не нащупаешь. НО ШАПКУ-ТО НАДО НАДЕТЬ! Поэтому у него прорывающаяся нежность смешивается со злостью, отчего меня тут же пробивает на ржач или на то, чтобы полезть к нему с поцелуями.
– Мать твою за ногу, Поттер, Мерлина ради, я ж не выдержу, если ты опять, когда ты, мерлиновы яйца, бухнулся в обморок на платформе, ты хоть себе представляешь, болван проклятый, чтобы одел её немедленно ИНАЧЕ Я СКОРМЛЮ ТЕБЕ ЧЕРТОВУ ШАПКУ ВМЕСТЕ С ПОМПОНЧИКАМИ!
Я надеваю, куда уж там деваться, если всё так серьезно…
– Зачем ты тогда пришел на платформу? Ведь не ты же обычно встречаешь учеников?
– Не знаю, – мы гуляли по лесу, он отвернулся, и его лицо на какое-то мгновение стало отстраненным, – не знаю. Почувствовал.
– Почувствовал? – спросил я с подозрением.
– Да. Я вообще тебя чувствую. Как, знаешь… сквозь мутное стекло… чувствовал тебя, когда ушел. Потому меня так скрутило на вокзале. Чувствовал, как ты жил там с Драко и Сью. Как тебе было плохо.
– Да мне не совсем было плохо. Мы ржали целыми днями над названиями придурошных болезней.
– Истерика у тебя была, вот и всё. И как тебя угораздило заболеть там… У тебя совсем голова не варит, с Малфоем курить ходить в сад голой задницей на ступени…
Я так и опешил.
– Ты знаешь, что он курит?..
– Конечно, знаю, – он махнул рукой. – Думаешь, мне было всё равно, куда вы уходите от меня на прогулки летом? Думаешь, я не следил за вами? Я хороший воспитатель.
– Да, – улыбнулся я, – воспитатель. Прости, но уж слава Мерлину, что у тебя нет детей. Ты бы в могилу их вогнал своими истериками.
Это ужасно, наверное, звучит так, в тексте, но на самом деле, действительно – слава Мерлину. Я знал, что Снейп ненавидит детей – вернее, кроме одного особенного мальчика – и что ему и чужих хватает, а своих он никогда не хотел.
– Истериками? – возмутился он.
– Чудовищной смесью злости и обожания, которую ты изливаешь на меня. То, что ты любишь, тебя злит и раздражает, и вместе с тем ты ужасно печешься о том, кого любишь, и получается, что ты постоянно любишь и ненавидишь одновременно. От такого папаши можно повеситься. Хотя, может, это лучше, чем никакого папаши…
От такого заявления он совсем опешил. Ушел куда-то в себя, и только локтями толкал меня весь вечер, чтобы я убрался и не мешал ему думать. Только вечером он подошел ко мне таким, каким я его никогда не видел – сосредоточенным и почти робким.
– Ты ведь не хочешь, чтобы я тебя усыновил, правда?
Я аж рот раскрыл…
– Ты ведь не любишь меня как воображаемого отца?
…и прыснул. Прыгнул ему на шею, повалил на кровать, вот ведь параноидальная дубина! А он ещё шипит, вырывается – я серьезно, это не смешно, ответь мне! Я целую его, и целую, и целую, придавил локтями к кровати и целую, не давая ему рот открыть.
– Это было бы, конечно, удобно для наших последующих встреч, но как-то, хм, странновато.
Он спихнул меня в сторону, сел на кровати и глядит внимательно и сердито, по-птичьи.
– Ответь мне серьезно. Я переживаю.
Переживает он…
Я встал и потушил камин, чтобы в комнате стало темно-темно. Только отблески затихающего огня скачут по склянкам. За окном поднялся ветер, возит сухие листья сквозь кисель сумерек.
– Ты хочешь знать, как именно я люблю тебя.
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ТАК, ЧТО ИНОГДА МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЭТО НАХРЕН РАЗОРВЕТ МЕНЯ НА ЧАСТИ.
Осень подхватывает нас и кружит где-то над самым шпилем Астрономической башни. Часто, когда среди учебного дня появляются окна, он приходит ко мне на полеты. По-моему, уже почти все в курсе, что мы… дружим. Как-то раз разобиженный третьекурсник на контрольной у Снейпа завопил: «Вы добренький только к Гарри Поттеру!!». Получил по балде, конечно…
Он приходит ко мне на полеты и, чтобы не вызывать лишнего шушуканья, стоит, прислонившись к стене мужской квиддичной раздевалки – и наблюдает. Я чувствую на себе его взгляд кожей. И целый день потом он ходит, морщится. И будит меня среди ночи – осенний ветер свистит из всех углов.
– Иди, – больно пихает меня в бок, – иди уже, я тебя отпускаю. ИДИ! Иди к черту. Иди, сам делай свой будущее. Будь нормальным человеком. Эти подземелья двадцать лет не видели никого, кроме меня в одиночестве. Иди.
– Ты постоянно пытаешься от меня избавиться!
– Ты ничего не понимаешь!
И снова переругивания в подземельях. И снова я иду на полеты, злой, как стая голодных волков, пока он вместо завтрака крушит подземелья, я знаю, он это любит. Чуть что – банкой с тараканами в дверь. Это у нас хорошо получается. Прихожу после обеда, успокоившись, а он уже успел поскользнуться на им же пролитой гадости и навернуться на осколки – сидит, коленку залечивает. Блин, два урода каких-то.
А вокруг кровищи… У меня аж сердце екает, подлетаю:
– Дай сам… дай… дай помогу!
А он отталкивает руки, шипит ещё: уйди, несносный ребенок, уйди ты, не мешайся! Я сижу и смотрю, как он бинтует ногу, убирает палочку, бинты, ставит на место перевернутый котел. Потом вздыхает, снимает с меня очки и целует меня в лоб куда-то и в переносицу.
Я даже уже и не знаю, что ещё мне сказать. Я люблю тебя.
– У тебя должно быть будущее, ты понимаешь? – он поднимает глаза, мы с ним сидим среди разбитых пробирок на каменном полу, и за окном сентябрь. – Ты должен иметь детей, ты понимаешь?
Я киваю.
– Я понимаю.
Я всё понимаю… И про свадьбу, и про Джинни, и про детей. Мне чертовски повезло, если быть честным. Если на ком и жениться – так это только на Джинни. Только когда? И как у меня хватит смелости обо всем ей рассказать? Довериться.
За окном воет ветер, перед ужином мы тихо уберемся в комнате и ляжем на диван. Это будет очень странный вечер, мы будто кого-то провожаем.
Перед вечерней грозой всё стихнет, и наступит такая, знаете, пауза.
Знаете, так тихо и страшно станет.
И вот мы в этом «тихо и страшно» лежим себе на диване, моя лохматая голова у него на коленях, его ладонь у меня в волосах. И будущее как бы никто не отменял. И я лежу, мне мерещатся всякие люльки, пеленки, малыш. Вернее, несколько. И чтобы одного звали Северус. И мои дурацкие поездки на родительские дни в школу, столкновения в коридорах, старательно отведенные взгляды, нарочно невысказанные слова.
В общем, будущее, оно же рядом.
За окном срываются первые капли с неба, и тишина лопается, растворяется в дробном ритме дождя.
Вот что я думаю: для меня любовь – это когда вообще, ну то есть вообще никак не заморачиваешься над тем, что будет – главное, чтобы он был рядом.
Мне повезло: придет время, и я женюсь на девушке, которой совершенно так же это всё равно.
Мы лежим и молча смотрим в потолок. Пахнет свежестью и озоном, и кажется, что будущее уже совсем близко.
Конец
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 83 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |