Стоял, чувствуя себя сорванным листком в подножье этого мира, стоял и вдыхал холодный воздух всей грудью.
Что есть взросление? Где она, дорога во взрослый мир? КЕМ И ЧЕМ МЫ ХОТИМ СТАТЬ? Гермиона с заметным уже животиком носит длинные свитера и башмаки на плоской подошве, Рон в старомодном отцовском пиджаке из твида чинно ведет её под руку. С ними уже не поговоришь о сумасшедших влюбленностях, им уже не расскажешь про пыль раскаленных шоссе, пьянящий дух путешествий. Они хотят обсуждать с тобой будущее… расскажешь им про свою любовь, тут же примутся выяснять, а где это она и откуда, а из хорошей ли семьи, а много ли зарабатывает… Да не про то же это, А ПРО ЛЮБОВЬ!
Или – наоборот, до конца не распрощавшиеся с детством. Как Драко и Сью. Так ли надо? Юные душой? Рвущиеся то в Кардиф, то наколоть себе «Слизерин рулит вечно» на какой-то там косточке? Рискующие почем зря всем, просто потому что ХОЧЕТСЯ? Снейп! Снейп считает меня таким же?..
А я? Кто я и где я? За чью команду я взялся играть? Или я где-то посередине? Или я просто хер с горы, песчинка у этих холмов? Может быть, именно в этот момент я взрослею?..
Когда начинаю понимать всё это?..
А я хотел стать дальнобойщиком.
Кажется, целую вечность назад.
Я не слышал шагов, не различал звуков. Горячие ладони коснулись моих висков, прогоняя тягостные мысли, стиснули мои плечи. Твердые теплые пальцы гладили шею. Я подался назад, прижимаясь к его телу. Я не видел лица, не слышал голоса. Только ощущение тепла, только жар объятья. И бескрайнее зеленое полотно впереди. Я хотел сказать… я так много хотел сказать!
Это всё ради тебя, ради твоего внимания! Я злился на тебя и хотел тебя разозлить! Не думай обо мне ничего такого!! Я так хотел, чтобы ты снова меня заметил! Чтобы ты просто смотрел на меня! Это всё ничего для меня не значит, ничего, поверь! Это чтобы ты снова увидел меня!
Чтобы ты снова увидел меня!
Но я не говорил ничего – дыхание перехватило. И спросить, хотелось ещё спросить его, задать все эти вопросы о взрослении и детстве, о моих друзьях, старых и новых, о моем будущем – и о том, стоит ли вообще о нем думать?!
Но я ничего не спросил. Казалось, он обнимал меня целую вечность. Тепло. Безмолвно. И это говорило всё, в этом были все «прости» и «поверь».
И мне ещё одну вещь обязательно хотелось спросить, самую главную…
Сзади хрустнула ветка, я обернулся, и увидел его – идущего ко мне со стороны замка. Ощущение горячих пальцев на моих плечах исчезло, испарилось.
ЭТО ВСЁ ТОЛЬКО ТВОЁ ВООБРАЖЕНИЕ.
Только твоё воображение.
Только твоё воображение…
Он молча подошел, не глядя на меня, глядя себе под ноги. Молча бросил на камни теплую куртку. Развернулся. И ушел. И не сказал мне ни слова.
* * *
Мальчишник в «Норе» был в самом разгаре, когда Малфой таскал меня на шее по периметру гостиной, заставляя распевать «О, славься, нежная Джиневра». Приглашены были все. Даже те, кто точно собирался не приходить. Мальчишник – в общем, не совсем правильный это был мальчишник. Нет, мы не вызвали стриптизерш, и не устроили оргию. Пригласили Артура Узили, и Чарли из Румынии вызвали. И Билла, конечно. Тяжелый взгляд Снейпа, пришедшего меня контролировать – КОНЕЧНО ЖЕ – не давал мне покоя.
Я до сих пор не мог забыть Шотландию, тот странный вечер, мистический момент… а, может, я просто перепил виски. Весь путь обратно он будто пытался возместить единственный добрый поступок. Стоически перенося все тычки и язвительные замечания, я думал, что уже никогда не прибуду обратно в Лондон. Конечно, глюк. А то надо же, вообразил себе, что он действительно наблюдал за мной каждую ночь из окна своего номера и переживал, что мне, дескать, там холодно… Как же, как же.
Я зачем-то пообещал себе не пить. Побоялся, видно, что снова что-нибудь привидится. Такой вот суеверный почти ужас. Джинни пришла под конец праздника, интересуясь, как я там, не спился. А я был трезв! Зато ОН-то как раз пил. Что залить, интересно, пытался?
Потом… потом много чего было.
Может быть, это не я решил просто глотнуть пива. Может быть, это не я выставил Джинни восвояси и целовался с Малфоем. Может быть, это не мы с ним прятались от папаши Уизли. Может быть, это не я потом с Джинни вообще творил какие-то непотребства в чулане. Может быть, это не мы втроем решили разыграть Снейпа. А то он мрачный такой. Может быть, это не я…
* * *
Я вылетел наружу.
– Постойте! Да постойте же!
Подбежал, рванул его за рукав, ткань затрещала.
Снейп обернулся, бледный и разъяренный на меня и себя.
– Если ты вздумаешь спросить «какого черта», ответа не получишь, – рявкнул он, – я иду домой.
– Я…
– Не обращай внимания. Попроси эльфа убрать осколки. И убирайся уже восвояси. Зарой куда-нибудь воспоминания о глупом уикенде. Оставь меня в покое, Поттер.
Опять двадцать пять! Кроме одного долгого, серого, дождливого уикенда…
Кожа, пахнущая мылом, капли воды на полу, пустые бутылки, мокрый сад за окном.
Я перевел дух. Остановился.
– Но зачем так.
Сделав над собой заметное усилие, Снейп обернулся у самой калитки. В его глазах плескалась какая-то остаточная горечь.
– Ты добился того, что ты хотел. Ты хочешь, чтобы я сказал тебе это? Да. Мерлин. Я тоже способен на ревность. Если меня… – его голос дрогнул, – особенно, если меня довести. Убирайся. Убирайся.
Грохнула пустая бутылка, зазвенели цветки-колокольчики. Сад опутали сети-сумерки. Ночные тени. Только спустя несколько минут я понял, что мне надо что-то сказать.
– Может быть, хватит ссориться.
Я не мог ждать, понимал – он уйдет и все. Он смотрел на меня устало и зло. Он смотрел на меня, как на что-то очень дорогое, что придется отдать. Так и было на самом деле. Я – что-то, что он отдает другому, или отдал, уже давно.
Он дернул ручку, и тогда я поцеловал его. Зло. Быстро. Покрывал поцелуями его жесткое лицо, его упрямый рот. Он толкнул меня, мы начали драться – безумие… В какой-то момент было уже совершенно непонятно, целуемся мы или деремся, и он не мог контролировать свое тело, я чувствовал его напряжение, его возбуждение в каждом тумаке и в каждом повороте…
Тяжело дыша, мы отстранились.
– Я БОЛЬШЕ ТАК НЕ МОГУ.
Я тоже…
Я х-о-ч-у-т-е-б-я. Одними губами. Я люблю тебя. Про себя.
И снова куда-то ухнули триллионы слов.
– Пожалуйста. Пожалуйста… – мое дыхание срывалось. Я смотрел на его губы.
Охнув, он подхватил меня на руки. Его пальцы сжимали мое плечо так, что было больно вздохнуть или пошевелиться. Обхватил меня обеими руками. Я не успел и слова сказать, как мы аппарировали.
Вцепившись в меня, как утопающий в последнюю соломинку, он толкнул дверь ОПЯТЬ в холле было ОПЯТЬ пусто и темно и тихо ОПЯТЬ о господи моя рука гладила его там… опять-опять-опять. Мы рухнули в кровать, мои дрожащие пальцы тут же, конечно же, потянулись к его ширинке. Тогда для меня исчезли мысли и звуки и запахи и цвета И ЧЕРТОВЫ ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ.
Эмоции как раскаленная металлическая сетка и вот она на моей коже и на его коже тоже ВСЁ ЭТО ТАК СЛОЖНО ДЛЯ МЕНЯ соображать и записывать и ощущать сложно.
Я НЕ МОГУ УБЕРИ СВОИ РУКИ говорит он и пытается отпихнуть меня Я СЛИШКОМ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ТЫ ПРИДУРОК ТЫ РЕБЕНОК ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ. Он приподнимается чтобы уйти и я прижимаю его к кровати в своей дурацкой модной мантии купленной мне Джинни и с прической как с обложки Ведьмополитена и я говорю ему что действительно чувствую о нем без всяких звезд и морей и плотов и мать их комет и всего этого.
А он говорит НЕТ НЕТ НЕТ я с тобой ненавижу себя Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ за свою слабость и чувствую себя старым и УБИРАЙСЯ ОТСЮДА ПОТТЕР иначе я…
Иначе я…
Я вцепляюсь в него и повторяю САМЫЙ САМЫЙ САМЫЙ САМЫЙ ЛУЧШИЙ САМЫЙ ЛЮБИМЫЙ МОЙ.
И потом просто МОЙ.
МОЙМОЙМОЙМОЙМОЙ.
Пожалуйста.
(хватит. Это невозможно. Я не могу так больше. Ты доведешь меня… ХВАТИТ я устал с тобой бороться…)
МОЙ. Пожалуйста, не надо со мной бороться…
(я не могу ох черт я слишком так – о Мерлин – убери свои руки – мне будем больше ссориться – просто оставь меня – просто уйди – я – тебя – нена…)
МОЙ.
Пожалуйста. Позволь мне…
(я же уже сказал всё что ты хочешь – прекрати – Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ ТАК – Поттер – ПРОСТО ДАЙ МНЕ ВСТАТЬ!)
Пожалуйста. Доверься мне. Только один раз позволь мне… я покажу тебе. Я люблю тебя. Мы сможем это…
(пусти меня – мать твою – это…)
Пожалуйста. Доверься мне мне хорошо с тобой пожалуйста.
(мне хорошо с тобой)
Мне хорошо с тобой…
Я не люблю её никого я люблю тебя. ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
Потрогай его. Просто потрогай. Пожалуйста. Медленно, очень медленно я кладу его руку на свой член. Его пальцы подрагивают. Обхватываю его голову руками, мы оба мокрые как мыши, с нас градом течет вода… КАКИЕ СЛЕЗЫ СОПЛИ ПОТ ЧЕРТ ЗНАЕТ ЧТО. Я боюсь уже, что всю оставшуюся жизнь от любви буду раскисать и вот так вот хлюпать… это ужасно, но мы оба такие, и смеяться друг над другом мы не станем… я шепчу ему в ухо, он кончает, и смотрит на меня с непонятным выражением в глазах, рвется встать, но тогда я наклоняюсь, и он откидывается назад…
– Это хорошо… хорошо… всё хорошо… – бормочу я как заведенный, – просто позволь мне…
Провожу по нему губами, он снова возбуждается ГОСПОДИ КАК ХОРОШО тереблю языком крайнюю плоть, но не даю ему кончить, чувствую приближение языком, жаром, вибрацией, но когда он уже на краю – останавливаюсь, сбавляю темп – он чуть успокаивается и понимает, что все действительно иначе и что…
– Ты держишься…
– Поттер…
Я позволяю ему излиться в меня, только когда его дыхание становится ровнее… его оргазм… его лицо почти спокойно, такое СЧАСТЛИВОЕ…
Я ТЕРЯЮСЬ.
Я ТОНУ.
Он смотрит на меня, когда я сглатываю, с удивлением и неверием. Ну да. Я сглатываю, боже мой, да по сравнению со всем, что я хотел бы сделать для него… Когда я, обессиленный, откидываюсь назад, он ложится рядом и смотрит вверх. Я улыбаюсь. Счастливо и бездумно.
Проходит столько времени, пока кто-то из нас решается нарушить молчание.
– Я не думал, что с тобой смогу так, – тихо говорит он, – честно говоря, я думал, что так и буду всю оставшуюся жизнь кончать в штаны только при звуках твоего голоса, хуже третьекурсника.
– Это будет крайне неудобно на семейных обедах в гостях у Уизли.
А потом он наклоняется и делает мне минет. Долго. Мучительно хорошо. Так умело. Когда я, обессиленный, ухаю на подушки, я говорю ему, как он мне делает хорошо. Он не отвечает, только стискивает мою руку под одеялом. За окном ночь, тихая и глубокая. И она вся у нас впереди.
Он может кончить от одного моего прикосновения… но только я могу заставить его продержаться так долго, как я хочу…
Мы спим и видим сны. Просыпаемся через каждые полчаса. Сны короткие, запутанные, очень яркие. Сидя перед кроватью, переключая телевизор, рассказываем их друг другу. Мне снятся лодки, дикие прерии, зеркала-обманки и вкус шотландского виски. Ему – заброшенные дома, кровавые причастия, бесконечный Гарри Поттер повсюду – ПОТТЕРОВЩИНА КАКАЯ-ТО – мы смеемся. Где-то в полтретьего нам ужасно хочется есть.
Мы долго стоим под душем, надеваем джинсы.
Ночь темна…
Я выхожу на улицу и чувствую, как у меня подгибаются ноги.
– Ты меня сексом замучил, – он поддерживает меня за плечи, хотя у самого дрожат коленки. Мы идем к китайской забегаловке с take-away.
– Как там праздник твой, интересно.
– Мне не важно. Мне совершенно неинтересно. Да всё будет хорошо. Мне даже всё равно, что об этом мальчишнике будут судачить.
– Виновник торжества ушел со своим бывшим профессором и до утра с ним уединился.
– Ну да. А разве о нас с тобой такое ещё не говорили? – я пожимаю плечами.
– Что о нас только не говорили…
– Ты огорчаешься по этому поводу? Я убью всех журналистов.
– Всех? – он поворачивается ко мне и смотрит очень серьезно, но глаза блестят. – И скормишь мне их мозги на завтрак?
Тут уже улыбаемся мы оба. Китайское кафе подмигивает фонариками. Мы изучаем меню слишком долго, потому что моя рука оказывается в кармане его брюк.
– Тебя история с гласностью беспокоит на самом деле? – спрашиваю я.
– В данный момент меня беспокоит только…
– Кхмммм…
Он так смешно ахает. Я убираю руку. Мы берем рис, лапшу, жареных креветок с кунжутом, ростки сои с бобами и утку, он послушно платит, и я пихаю его в бок – а как же ужин при свечах… По дороге домой я, кажется, засыпаю и вижу ещё парочку снов, роняю пакеты с едой, чуть не падаю в грязь, увлекая его за собой, жестко палюсь, сонно выпрашивая у прохожего зажигалку, и вообще доставляю кучу хлопот.
Дожидаюсь, естественно, когда он выйдет из себя, сунет мне в зубы пакеты, возьмет меня на руки, как маленького, и затащит в дом.
– Я так…
Он прикладывает палец к моим губам, распухшим от поцелуев.
– Я знаю. Я тоже.
– Мы…
– Да. Кошмар.
Потом мы долго-долго сидим на полу перед кроватью и едим всё, что мы притащили. За окном предрассветное небо. От еды и усталости дико хочется спать. Я отрубаюсь где-то на середине передачи про жителей Амазонки.
* * *
…Когда я просыпаюсь, его нет.
Как в рекламе мыла.
На полу одноразовые вилки, промасленные обертки, пустые бумажные стаканы. Телевизор выключен, постель убрана. За окном туманное осеннее утро. После вчерашнего болит абсолютно всё, но мы не пили, и голова легкая и какая-то совершенно пустая. Оно ещё не навалилось на меня. Я не прочувствовал.
К половине второго меня развезло, как мартовскую дорогу. Превратился в зомби. Ходил по комнатам и искал Снейпа.
Искал очень тщательно. Как будто он мог спрятаться в холодильнике или закрыться на балконе. Хотя любому было понятно, что он ушел и всё. Ушел. Так бывает. Я ходил и искал его в жуткой тишине, а потом стал убираться – как на похороны, отчего-то подумалось мне, чтоб было чисто – и нашел письмо.
«Поттер,
Нет, я не скрываюсь слишком тщательно, мои шпионские годы, хвала Мерлину, позади. Я не делаю так, чтобы ты не смог меня найти: я хочу, чтобы ты меня не искал. Но я хотел бы, чтобы я никогда не встречал тебя, Поттер.
Это адская жизнь, полная взлетов и таких же страшных разочарований.
Это как по лестницам в шлеме, глупо тычась в углы – вслепую – мучительно ревнуя, ненавидя себя и тебя, умирая каждую ночь и возрождаясь каждое утро. Тебе не нужна такая жизнь. И точно тебе не нужны такие отношения. У тебя прекрасное будущее. Образование. Мое воспитание. Карьера. Невеста.
Пишу на перроне, перо скользит, ещё и бумага вымазана в какой-то дряни, кажется, она капает с моего носа. Прости, если нечитабельно.
С.»
За окном сильный порыв ветра срывает последнюю листву, а у меня в этот момент крышу срывает и уносит навстречу закату. К полудню собирается гроза, приходят Драко со Сью, приносят пиццу, включают телек.
У тебя взгляд стеклянный…
До первого числа приведи себя в форму…
Ты жениться-то собираешься?..
Я хожу по потолкам и стенам, я включаю и выключаю телевизор, день тянется как моток синтетических ниток – ни оборвать, ни смотать обратно. Та нить, что связывает тебя с солнечным светом. С выходом из лабиринта.
Дни проходят, как проходят сезоны. С утра светло-солнечно, к полудню собирается гроза, капли дождя со злостью барабанят по стенам; я не помню, что я ем и что пью. Я вообще ничего не помню.
Как-то раз эта парочка, кажется, вытащила меня в кино, где я заснул, потом в клуб какой-то, где я мрачно напился и меня тошнило по дороге домой. Я помню.
– Я сказал ей, что ты заболел, – Малфой с утра стучит в дверь спальни, – не показывать же ей тебя в таком виде.
– Кому – ей?..
– Джинни, невесте твоей, идиот!
У нас образовалась странная община: Сью, Драко и я. С этого всё и начиналось, только теперь эти двое жарили креветок, смотрели «Твин Пикс», жгли свечи, когда было лень махать палочкой, и играли в «Правду-или-раздевание», а я слонялся по комнатам как ублюдочное привидение и уныло жрал на кухне сырные крекеры. Пару раз к нам даже забирались репортеры, абсолютно уверенные в том, что Гарри Поттер один жить не в состоянии по причине душевного расстройства, что, в общем, было недалеко от истины. Правда, одного появления Сью на пороге в трусах и с воинствующим выражением лица было достаточно, чтобы журналисты признали в ней ту самую деловую девчонку из офиса и быстренько убрались восвояси.
Сезоны сменяли друг друга в одной квартире: на кухне была гроза, спальню освещало тусклое осеннее солнце, яростный дождь рвал на части холл со всеми дурацкими вазочками, статуэтками и картинками, где мы были вместе – я и Снейп, я и Драко и все мы втроем… Снейп ненавидит фотографию, а Сью вытряхнула всё это добро с антресолей.
Как-то раз Драко притащил пластинку какой-то новомодной маггловской девушки-певицы, и мы слушали её, пока он курил в мокром саду в полдень, а я сидел на ступенях и слушал звук ливня. Не знаю, я вообще-то в музыке не знаток. Но я запомнил, как она пела:
Любовь – проигрышная игра.
Игра, в которую я бы хотела никогда не играть!
Любовь – это проигрышная игра…
…К нам, конечно, заглядывала Джинни. Лечила меня от всяческих дурацких придуманных болезней. Мне никогда не было так стыдно и так смешно, как в тот вечер, когда мы втроем, в ожидании её визита, сидели за бутылкой вина и придумывали, какой диагноз мы ей объявим.
– Может быть, ты болен красносыпным почесуном? – отплевываясь от ржача, мы отрывали бумажки с названиями болезней и кидали их в шляпу, размышляя, какой подойдет мне лучше всего.
– Или бегательной горячкой с припадками?
– Спасибо, Сью. Я не буду валяться здесь в агонии, как только Джинни придет.
– Тогда у тебя синдром беличьей хваталки.
– Воспаление среднего междухвостия.
– Опа. Не перещеголять. Ну ладно… отек ушного чехла.
– Ушного… чего?
– Чехла. Наливай, Малфой.
– Перелом сосудистой коробочки.
– Укус кривозяпого кнаррла…
… Любовь – это проигрышная игра. За окном барабанил дождь. Я не помнил, когда он ушел и что за собой оставил. Я прекратил вести счет дням. Скоро, по всей вероятности, у меня должны были кончиться деньги, лопнуть лампочки или появиться пролежни, но ничто не могло вытолкать меня из дома. Приходила Джинни, терпеливо слушала бред Малфоя про Отек Слизерина, коротко вздыхала, вываливая из сумки на стол абсолютно все лекарства, которые могла утащить с собой – от простуды, аллергии, ушной болезни, расстройства желудка, инфекции кишечника, от суставов, мышц, переломов, почек, печени и сердца.
Потом долго пила чай на кухне с мрачной Сью, потом ещё немного сидела у моей постели и читала книги. Как только Малфою всяческими ухищрениями удавалось выставить ее за дверь, в спальню заходила Сью, злая как три черта.
– Сволочи, – шипела она, сгребая все мыслимые и немыслимые лекарства с тумбочки в мусорное ведро, – два великовозрастных паразита. Ненавижу вас. Ненавижу.
Хотя любовью к людям Сью не отличалась никогда – и Джинни она никогда не симпатизировала, считая её самовлюбленной и стервозной девицей, – сейчас ей, участвовавшей в наших увеселениях, было её жаль. Она отходила от встреч с Джинни сутками, что изводило Малфоя; ходила по квартире дерганая, нахохлившаяся, как голодный воробей.
Сью не любила девиц очень сильно. С детства, говорила она, её тянуло к мальчишкам. Хотя секс-символом ей определенно не грозило стать – Сью могла весьма объективно оценить свои данные – ни с кем, кроме мальчиков, она жить не могла, не желая, однако, быть мальчиком, а очень даже оставаясь девчонкой. Джинни в этом была похожа на неё, только она, к негодованию Сью, заявлялась в кружевных чулках и шелковых мантиях, распустив по плечам пушистые рыжие волосы. Джинни как-то вздумала ревновать меня к Сью, но, увидев это сердитое чудо в тапках за завтраком, кажется, успокоилась.
Так они и сидели на кухне, две женоненавистницы – одна в декольте, другая в джинсовых шортах и с ободранными коленками. Одна нервно глотала кофе, другая жалела. Малфой, умевший оценить иронию ситуации, был готов смотреть на это вечно.
Когда она уходила, я, мнимый больной, вставал с кровати и тащил свою задницу к телевизору. Малфой, чтобы задобрить Сью, выдавал Ослепительную Улыбку Короля Школьного Бала, а она упорно на нас дулась.
– Ты не понимаешь своего счастья, глупая! – говорил он, совсем как тогда, в начале лета, когда мы колесили по немецким шоссе. – С тобой два самый горячих парня школы, а ты даже не понимаешь!
– Педики чертовы, – бурчала Сью, – какие вы парни. Те же подруженьки, тьфу, не люблю девчонок.
Тогда Малфой, конечно, ревел: «Я тебе дам девчонку!!», обхватывал её поперек тонкой талии – кожа да кости, синяки да царапины – и обносил по комнатам, угрожая выкинуть в окошко, Сью визжала… и так каждый день.
Игра, в которую я хотел бы никогда не играть!..
ЧТО ДАЛЬШЕ, ЧТО ПОТОМ, ЧТО ТЕПЕРЬ? КАК НИ ИГРАЙ, ВСЮДУ В ПРОИГРЫШЕ! Чертовы сезоны! Чертова гроза за окном! Ненавижу Англию! Ненавижу Снейпа! Ненавижу себя!
В ответ на это мне казалось, он кривит губы в мучительной усмешке, и мы с ним где-то на далеком берегу, вроде Кубы или, может быть, Испании в несезон, когда холодное море и целый день ешь мидий на берегу, но в такие моменты перепуганный Малфой тряс меня за плечо, и я просыпался.
– Хватит вопить уже, Сью и так злая, ты ещё ей спать не даешь.
Сью хмуро барабанила пальцами о косяк двери.
– Мне, между прочим, завтра на работу. Вы вообще знаете, какой сегодня день? Бездельники безработные, корми их ужинами всю жизнь…
Руки дрожали. Ноги дрожали. Встал с кровати – чуть не упал. Малфой нахмурился, подошел, помог мне подняться.
– Может, это мы сглазили, и тебя правда почесун какой одолевает?
– Иди ты… со своим почесуном… я не смог заснуть.
Тогда Малфой, почесав в затылке, натянул кое-как на меня куртку и вытолкнул на улицу. Было около пяти утра, меня бил озноб, с неба падала какая-то муть и затекала за шиворот. Бок о бок мы с ним прошли по пустынной улице, только на углу у булочной нас чуть не сбил зазевавшийся лихач на «Кэмри». Так мы и шли по мокрым улицам в предрассветной темноте, пока я не ткнул его в бок, остолбенев от дежа вю.
– В Косой переулок?
Как в тот самый день – уже, кажется, тысячу лет назад – когда мы под неусыпным контролем шли по этой же улице, но раскаленной от летнего зноя. Тогда ещё Малфой заводил знакомства с людьми на автобусной остановке, а я пробовал курить, хотя это у меня плохо получалось. Да и по правде говоря, не нравится мне это курение, не срослось…
Я был бледный, опухший, невыспавшийся, больной.
Улица блестела, как начищенная металлическая пластина. Дома будто расступались перед нами. Столько идиотских, пустых дней. Столько дождливых ночей. Столько убийственно безнадежных мыслей. Часы уныния.
Стена открылась перед нами, приглашая. Косой переулок давил тишиной. Вывески были убраны…
Вывески.
– Малфой! Какой сегодня день?!
Он взглянул на меня устало и забубнил: ну что вы со Сью заладили, ну как же вы меня достали, какой-какой, да никакой, он тут умирать собрался, я выгуливаю его в пять утра, чтоб не орал по ночам, как обычно, а он заладил, день как день, первое сентября, блин…
– Поттер! Ты куда?
Я обернулся, задыхаясь.
– Прости. Простите. Пожалуйста, простите, я не могу, мне пора, он отходит…
– Кто отходит??
– Поезд отходит… Экспресс! Малфой! Живите у нас со Сью… места… до хренища… водите, кого угодно… только это! Не отбирайте друг у друга парней!!
Малфой вытаращил глаза, стоя посреди пустой улицы.
– Поттер, ты охренел?! Ты в Хогвартс, что ли, собрался??
– Я понял! Я же этот! Ребенок! До конца! Не распрощавшийся! С детством! – выкрикнул я, пятясь к выходу в город. – Мне надо в школу! Малфой… Д… Драко…
Он взмахнул мне на прощанье – как птицу выпустил.
Посмотрел скорбно. Вид у меня, наверное, был – всех святых выносите. Как есть, безумен.
А потом засунул руки в карманы, покачал головой.
– Ты правда любишь его, да? – спросил он тихо, так, что я едва расслышал. – Я думал – блажь, страсть, пройдет.
– Не прохо-о-о-одит! – стена начала закрываться. Сквозь сменяющие друг друга прорези кирпичей я видел его лицо.
– Знаешь, я завидую тебе, – пробормотал он.
И улыбнулся.
Как когда-то очень давно.
ЧАСТЬ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ.
«Снейп мрачнел с каждой секундой, его ладонь легла
на жалобно скрипнувший от ее тяжести подоконник, скользкая
прядь волос была нервно сжата во рту.
Он с каким-то отчаянным выражением на лице смотрел на фигурку
в белой куртке и кривил губы так, словно ему было отчаянно больно.
Это случилось, как вспышка Сверхновой. Слова Снейпа о том, что
чем меньше людей будут вокруг тебя, тем меньше они пострадают
от угрожающей тебе опасности, вновь всплыли в голове у Гарри
так же четко, как если бы профессор вновь произнес их.»
Constance Ice, «Лес теней»
Я с трудом вспоминаю, как доехал. В поезде был шум и гам, я приобрел билет в кассе, проводница запихнула меня в купе к третьекурсникам. Кости ломило, из носа текло. Не хватало ещё, чтобы меня здесь узнали – я оказался вместе с какими-то напыщенными слизеринскими юнцами и одной белокурой девушкой, сразу натянул на нос воротник свитера и по самый нос закрылся капюшоном.
Меня трясло и знобило, видать, ещё со вчерашнего вечера. Это по весне у психов обострение, я читал, но осенью-то?.. Забился с самый угол на верхнюю полку, но подростки были заняты какими-то своими делами: обменивались музыкой, до бесконечности обсуждали какую-то однокурсницу Пэм, которая замутила с Никки Роджерсом, пару раз прошлись по МакГонагалл… Я ждал имени. Имени не прозвучало. Может быть, потому что они слизеринцы.
Только один раз меня окликнул темноволосый крепыш в пиджаке.
– Эй, а ты откуда? Новенький, что ли?
Я ещё крепче замотался в одежду.
– Я не из школы. Я к Хуч.
Они потеряли ко мне интерес. А я не мог заснуть: смотрел на них сквозь полудрему и тихо завидовал. Я никогда не завидовал…
Он никогда не ревновал.
У них было впереди всё: оценки, приключения, новые и старые друзья, первые поцелуи, Выпускной бал. А у меня за плечами – лишь воспоминания о долгом уикенде, пьяные дремы о кометах, стихи на вымокшем под ночным ливнем крыльце, такси, несущее нас по набережной Виктория, а мы внутри ещё не знаем, что любим – но уже яростно ненавидим друг друга…
Поезд взвизгнул колесами.
Девушка торопливо мазнула перед зеркалом помадой.
Я вышел из вагона и увидел его.
Я мог свалить это на ночные глюки, на начавшуюся болезнь, на расстроенную психику, на то, что я едва не грохнулся со скользких ступеней, на туман, застилающий мне глаза – но когда я вышел из поезда, я увидел его. Платформа была усыпана рыжими листьями. Тонкие, сухие ароматы сентября.
А я вышел из поезда и увидел тебя.
– Какого черта… какого черта… вся жизнь к чертям.
И я повторял вслед за ним, как веселую песенку: вся жизнь к чертям, вся жизнь к чертям, тра-ля-ля, мы все умрем, да-да-да. Повис на нем. И на нас смотрели все. И эти святые дети из вагона. И другие дети. И какой-то профессор, вышедший поздороваться со Снейпом. Все.
– Вся жизнь к чертям…
И дальше я вообще не помнил ничего.
А когда я очнулся, я понял, что снова оказался в детстве. Передо мной был до ужаса знакомый потолок Больничного крыла.
– Добро пожаловать в Хогвартс, Гарри Поттер, – так знакомо пробубнила Поппи. – Ух, убить готова молодых людей, не следящих за своим здоровьем!
– А что… со мной?
– Что, что, – под нос мне сунули тарелку с таблетками, – развившаяся пневмония. В какой дыре вы проживали последние месяцы, чтобы довести себя до такого?
– В одной очень веселой общаге… А Сн… Профессор Снейп…
Зазвенели шприцы и склянки. Поппи отошла, раздвинула шторы – и мне в глаза ударил яркий солнечный свет вместо унылого лондонского смога за окном.
Помолчав, она проговорила сердито:
– Я его уже лет пятнадцать пытаюсь отправить лечиться, только он же брыкается, как раненый дикобраз. Вчера, вон, принес тебя, на самом лица нет, я ему говорю – да успокойтесь, вон, зелье сварю вам, нервные клетки же не восстанавливаются, а он мне – да замолчите вы, несносная женщина, если Поттер завтра же не встанет здоровым, я собственноручно разнесу эту чертову лечебницу, и глазами, значит, так и зыркает, больной человек, я говорю же…
За окном – осень. Сухая, светлая и спокойная.
Порыжевшая кромка леса.
– А сам, значит, вместо того, чтобы спать отправиться, сидит здесь и наблюдает, всю ночь – то не так, это не так, и зелья я дозирую неправильно, и руки у меня трясутся… руки! На свои руки-то посмотрел, профессор, тоже мне!
– А что у него не так?
– Поттер, я тебя умоляю. Ну отчего руки-то у людей трясутся. Он последние недели, как только вернулся, совсем никакой был. Ей-богу, лучше бы не возвращался. И все такой же агрессивный. С МакГонагалл он всю жизнь, прости, собачился, она даже думала его отставить от преподавания, но он же ни в какую, говорит, либо в Хогвартс, либо…
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 109 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |